Санитарка Паша взирала на Штольмана с угодливым подобострастием.
- А как же, ваше высокоблагородие. Заходила, да. Как вот переполох-то поднялся, так и хожу, слежу, чтоб чего не случилось. Ан все ж недоглядела, - и она скорбно поджала губы.
Анна узнала бы и эту мину, и саму санитарку, рассказала бы Якову Платонычу о том, как именно та смотрела за своими подопечными. Увы, она была далеко.
- И что, ничего подозрительного не заметили?
- Как же, заметила! И доктору доложила. Глаз-то у Авдотьи этой ох как нехорош был, как зыркнет, так и душа в пятки. Тогда уж задумала прикончить бедняжку.
- А что же она сама зарезалась?
- Ну так от совести! Проснулась-таки и жить ей не дала.
- Вы кому-нибудь говорили про подозрительный вид Авдотьи?
- Да уж кому только не говорила, все одно – не слушают.
- Кому?
- Да вот доктору нашему. Я вам вот что скажу: нечистая ее взяла. Попользовалась, а стала не нужна – выбросила.
Штольман нетерпеливо кивнул.
- Вы медицинский нож в руки брали?
- Это как?
- На ноже отпечатки ваши. Значит, вы к нему прикасались.
- Матерь Божья Троеручица, спаси и сохрани, - широко перекрестилась санитарка. – Не знаю за печать, а только ножей я не касаюсь. Нам строго-настрого заказано.
- Кто из санитаров, кроме вас, может делать инъекции?
- Да… Господь с вами! Для того доктор есть.
- Так вы заходили к пациенткам. Кто еще заходил?
- Фрося бегала туда-сюда. А еще, - Паша подалась вперед, сузив глаза, - барыня была!
- Что за барыня? – как можно небрежнее спросил Штольман, надеясь, что со стороны незаметно, как сильно забилось сердце.
- Своевольная! Пришла, распоряжается. Больных велела перетащить. Вы уж присмотритесь, ваше высокоблагородие. Мож, она их и прикончила!
- Вы же только что говорили, что Авдотья убийца, - не выдержал Штольман.
- Ну не знаю я. Сами все спрашиваете, я и отвечаю.
Яков Платоныч задал еще пару вопросов и вызвал врача, почти сразу за ним сестру милосердия. Оба мало что видели, поскольку с девяти часов находились у других больных. Их отпечатки пальцев ничего не добавили к общей картине. Штольман просмотрел списки, составленные Синяевым и Булатовым. Потер усталые глаза.
- Кто там еще остался? Привратник и Петраченко? Через пять минут зовите по очереди. Булатов, останьтесь на пару слов.
Алешка выслушал поручение, пообещал, что будет внимателен. Он усадил Брига в левом углу кабинета, сам встал в правом, так, чтобы находиться за спиной свидетеля.
Привратник, утомленный вопросами и ожиданием, трясся, косился на Брига и отвечал путанно и невпопад. Но все же Штольману удалось добиться от него нужных сведений. Петраченко был последним по списку.
Василий Федосеевич вошел и присел на край стула. Видно было, как ему надоела вся эта морока и как не терпится вернуться к своей прозекторской.
- Господин Петраченко, во сколько вы сегодня пришли в больницу?
- Надо думать, около девяти, как обычно. Я на часы не смотрел.
- А вот привратник утверждает, что вы пришли в восемь, против обыкновения.
- Да? Ну, может быть, не спорю.
- Что вас привело? Дела?
- Не знаю. А что, это уголовно наказуемое деяние?
- Да нет. Но странно, что вы забыли об этом упомянуть, я вас дважды переспрашивал.
- Забыл, бывает.
- Не следует забывать, - сказал Штольман, - убийство произошло. А вы путаете, когда пришли, время смерти путаете, за скальпель хватаетесь голыми руками, а нам потом отпечатки сличай.
- Я в перчатках был! – возмущенно сказал Петраченко и вдруг осекся.
Штольман кивнул.
- При мне вы осмотр проводили без перчаток. А вот убийство вы совершили в них!
- Да как вы смеете!
- Вы пришли пораньше, переоделись, прихватили скальпель, перчатки и шприц со снотворным. Сделали инъекцию сначала одной женщине, потом другой. После зарезали Степаниду, выдернули скальпель так, чтоб не очень замазаться, и убили Авдотью.
- Вы с ума сошли! Вы видели эти лужи? Убийца был бы в крови с головы до ног.
- Кто-то другой – возможно. Но вы знаете, где стоять и как резать. А несколько капель на халате никого не удивят – работа у вас такая.
- Да зачем бы мне было их убивать?
- А вот это я у вас хочу спросить, - голос Штольмана стал вкрадчивым. – Что вы такое попросили у желанника? За что он заставил вас платить?
Петраченко побледнел, черты его лица страшно исказились. Он вскочил, схватил табуретку, но замахнуться не успел – Бриг повис на его предплечье. Алешка подоспел с другой стороны и перехватил вторую руку Петраченко, в которой блеснул скальпель. Еще мгновение, и убийца был обездвижен. Штольман защелкнул наручники и продолжил, как ни в чем не бывало.
- Сразу было ясно, что убийца медик, сведущий в полицейских делах: орудие убийства, способ, отсутствие отпечатков. Вы перестарались. В перчатках, возможно, работать удобно, но Авдотья, убивая себя, непременно оставила бы отпечатки своих пальцев на скальпеле. Так что вы сразу вызвали у меня подозрение.
Петраченко застонал, но Штольман не обратил на это внимания.
- Вы сделали все, чтобы привлечь мое внимание. Прежде всего, солгали о времени смерти. Разумеется, если женщины были убиты в половине седьмого, вы были бы вне подозрений. Но вот беда – я осматривал тела до вас. Я не занимаюсь патанатомией, но все же знаю основы. В достаточной мере, чтобы понять, что вы «ошиблись» при определении времени на два часа.
- Это все косвенные улики, - прохрипел Петраченко.
- Для суда довольно, - возразил Штольман. – А если прибавить шприц, который вы так и не удосужились выкинуть из кармана, и санитаров, которых вы послали убрать место преступления до моего приезда, каторга вам обеспечена. Но только до него еще дожить надо.
Петраченко с ужасом уставился на сыщика. Штольман покачал головой.
- Я вам не угрожаю. Как вы думаете, почему вам приказали убить Авдотью и Степаниду? Они могли указать на желанника.
- Да кто такой этот желанник?!
- Неубедительно, господин Петраченко. Кто заставил вас убить женщин?
Арестованный замотал головой.
- Если вы сейчас ответите на мой вопрос, вы перестанете представлять для него опасность. И вам не нанесут визит, подобный тому, который вы нанесли несчастным женщинам.
Петраченко все еще сомневался. Штольман сообразил, в чем дело.
- Если вы совершили нечто противозаконное, я не буду упоминать об этом в протоколе.
За двойное убийство ему грозит бессрочная каторга, еще одно преступление ничего не изменит.
- Я покупал трупы, - ответил Петраченко.
Алешка хотело было присвистнуть, но вовремя спохватился и фальшиво закашлялся. Штольман кинул на него сердитый взгляд и кивнул Петраченко – продолжайте.
- Я занимаюсь исследованиями. Мне нужны образцы здоровых тканей. Здесь у нас все чаще больные, и то не все попадают в морг… Ну то есть, я хотел сказать…
- Продолжайте.
- И я договорился с ксендзом, чтобы он сообщал мне о свежих покойниках, которые умерли не от старости или болезни, а внезапно. Он указывал на могилу, я… вскрывал, брал нужные пробы и возвращал все на место. И платил ему.
- Где вы с ним познакомились?
- В часовне на католическом кладбище, - удивился Петраченко – где же еще.
- Когда он приходил к вам в последний раз?
- Этой ночью, - Петраченко содрогнулся. – Он… шантажировал меня! Приказал мне убить женщин, иначе донесет!
Лучше бы донес, подумал Штольман. Осквернение захоронений тоже наказывалось сурово, в некоторых случаях до десяти лет каторжных работ, но все меньше, чем за смертоубийство с увеличением вины.
- А в больницу он к вам приходил?
- Что? – Петраченко все еще трясся от воспоминаний.
- Приходил ли он в больницу на прошлой или этой неделе?
- Д-д-да, но не ко мне.
- Вы сможете его опознать?
- Вряд ли… лица я его не видел, он под капюшоном… так, отдельные черты…
- Так сможете или нет?
- Уверенно – нет. Но голос знаю!
- Как его зовут?
- Мне он представился, как пан Казимир, фамилию не назвал.
- Откуда он взялся?
- Что?
- Кто вас к нему привел?
- А-а-а, Бахрам, служка с мусульманского кладбища. Я сначала к нему ходил.
Все сходится. Вот и желанник, и Бахрам объявился. Но вместо законной радости Штольман чувствовал лишь усталость.
Он приказал Синяеву и Булатову везти арестованного в участок, сам остался в больнице. Пользуясь тем, что ключи от кабинета пока не требуются, вернулся в импровизированную допросную и заперся там. Ему хотелось остаться одному и разрешить себе, наконец, подумать о том, что случилось сегодня утром.
Штольман прошелся по кабинету, выглянул в окно. Не увидел ничего, кроме собственных мыслей. Кроме лица Анны. Ее отведенных глаз. Почему? Почему она отвернулась от него? Неужели настолько винит себя? Или… ей стыдно за него?! Она решила, что он был поставлен в известность о причине подарка? Нет, не может быть. Почему ему удается понимать, что думают другие, но собственная жена постоянно ставит в тупик!
Штольман с трудом, но мог понять отвращение Бойцова. Николай Ефремович всегда непримиримо относился к взяточникам. Его продвижение по службе задержалось из-за начальника, которому чересчур принципиальный подчиненный мешал лихоимствовать. Наверное, для него это выглядело убедительно – обвинение, реакция Анны, украшение. И все равно было непереносимо думать, что Николай Ефремович настолько забыл своего ученика. Но Анна! Почему она отказала ему в поддержке?
В эту минуту раздался стук в дверь. Сначала робкий, потом решительный. Морщась, он повернул ключ, нажал на ручку. На пороге стояла Анна.
Отредактировано Lada Buskie (12.02.2024 02:00)
