За два часа до встречи у Нарциссова Бойцов вложил в серую папку последний документ. Закрыл ее. Неторопливо и тщательно затянул завязки. Посидел, глядя прямо перед собой. Затем встал, причесался, отряхнул пиджак. Взял папку и вышел из кабинета.
Он миновал полицейскую пролетку и взял первую попавшуюся.
- К господину полицмейстеру!
Извозчик понесся во весь опор. Бойцов откинулся на спинку, прикрыл глаза, мысленно прокручивая предстоящий разговор. Минут через десять, по прибытии на место, он был еще погружен в себя, поэтому «ваньке» пришлось дважды почтительно окликнуть его благородие.
Приемная пустовала, что вполне устраивало Бойцова – долго ждать ему не пришлось. Немолодой чиновник проводил его в кабинет господина Захарова.
Полицмейстер был не в духе и выглядел неважно. Он сразу перешел к делу.
- Господин Бойцов, в своем письме вы сообщили, что у вас есть сведения о нарушении закона вышестоящей персоной, и просили о личной встрече в обход прямого начальника. Я согласился на вашу просьбу исключительно из-за щекотливости вопроса о злоупотреблениях некоторых чинов. Слушаю вас.
Николай Ефремович был непривычно смущен и нерешителен.
- Ваше высокопревосходительство, прежде чем начать свой рассказ, я хотел бы осведомиться… вернее, справиться… или даже уточнить… Каковы могут быть последствия давних событий для совершившей их персоны. В его действиях не было умысла на смертоубийство…
- Излагайте по порядку, я должен вникнуть в суть дела! – рявкнул Захаров. – При любых обстоятельствах лишение жизни есть тяжкое преступление!
- Однако если нарушитель раскаялся… возможно ли сохранить его преступление в тайне?
- Вы с ума сошли? С этим вы пришли ко мне?!
- Пусть не в тайне, - заспешил Бойцов, - но хотя бы оставить его судьбу на усмотрение вашего высокопревосходительства?
- Никто, кроме судьи, не может принимать решений касательно убийства! И прекратите это бессмысленное словоблудие, пока у меня не пропала окончательно охота вас слушать!
Николай Ефремович поклонился и начал говорить совсем иным тоном, ровным и твердым.
- Пять лет назад в городе одно за другим произошли три убийства. Совсем юные гимназистки были найдены задушенными, со следами насилия. Полиция вела розыск доступными тогда средствами. За гимназией была установлена слежка, и наблюдательный городовой вскоре арестовал подозрительного субъекта, при котором были обнаружены возможные орудия преступления. Газеты поспешили сообщить об успешном завершении дела.
Захаров издал невнятный звук, но не смог выдавить ни слова. Бойцов продолжал:
- Однако улик, достаточных для суда, у полиции не имелось. Обвиняемый отрицал свою вину и вполне мог выйти сухим из воды. Тогда за допрос взялся главный полицейский начальник. У него было особый интерес к делу – дочь того же возраста, что и жертвы.
Полицмейстер был похож на человека, пораженного столбняком и потерявшего дар речи.
- Допрос проводился без лишних свидетелей, поэтому о том, что происходило в камере, можно только гадать. Однако Евграф Николаев признал себя виновным, о чем тоже вскоре узнала широкая публика. И все было бы прекрасно, если бы не новая попытка смертоубийства. К счастью, на этот раз жертва смогла вывернуться и позвать на помощь, в результате чего душегуб был взят с поличным. Им оказался мещанин по фамилии Васильев, которого впоследствии суд признал виновным.
Николай Ефремович сделал короткую паузу, после чего перешел к заключительной части своего рассказа:
- Судьба Николаева публику более не интересовала, поэтому его похороны газеты обошли вниманием. А зря – дотошных журналистов наверняка заинтересовал бы тот факт, что дата смерти следует за датой ареста, и что за отпевание и прочие печальные обряды платил не кто иной, как господин полицмейстер. Который до сих пор выделяет небольшую сумму на уход за могилой, хотя прошло уже более пяти лет.
Бойцов приблизился к столу, за которым по-прежнему неподвижно возвышался хозяин кабинета, и положил перед Захаровым папку.
- Здесь вышеупомянутые статьи, выписка из церковной книги, показания городовых и смотрителя кладбища. Желаете ознакомиться?
Полицмейстер шевельнул рукой и вдруг начал медленно заваливаться вперед. Николай Ефремович перегнулся через стол и успел подхватить Захарова. Потребовались вода, нашатырь и прочие средства, чтобы привести полицмейстера в себя. Бойцов был готов капитулировать и вызвать подкрепление, когда веки Захарова наконец поднялись и он обвел комнату мутным взором.
- Что… что вам от меня нужно? – еле слышно прохрипел он. – Денег? Повышения?
- Господь с вами, Василий Мефодьевич. Я не шантажист. Напротив, хочу освободить вас от человека, который с тех пор требует от вас полного подчинения.
- Откуда… вам известно…
- Я знаю, что такой человек есть - вы не единственная его жертва. Мне нужно лишь, чтобы вы назвали его имя.
- Нет… он – мое наказание за этот грех.
- Василий Мефодьевич, я ведь был о вас наслышан еще до моего приезда сюда. Мои сослуживцы отзывались о вас, как о порядочном и безупречно честном служаке. Этот допрос, возможно, проведенный в умоисступлении…
- Да бросьте, - неожиданно твердо сказал Захаров. – Я был полностью уверен в его вине и необходимости самого жесткого допроса. Я не мог допустить оправдания душегуба. Ведь однажды избежав кары, он бы стал так осторожен, что поймать его больше не удалось бы. Я сделал все, чтобы добиться признания, будучи в здравом уме, хотя, видит бог, мне это было непросто. Но я видел перед собой высшую цель и не стеснялся в средствах. Когда же мне доказали, что я ошибался… а исправить уже ничего было нельзя…
Его голос пресекся, он прикрыл глаза и откинулся на спинку стула. Николай Ефремович молча налил и подал ему стакан воды. Захаров отпил, отдышался и продолжил:
- Раскаяние преступника – наша цель. Но мало кому дано познать, каково оно в действительности. Какая это пытка – денно и нощно помнить о том, что сотворил, переживать это вновь и вновь, гореть на медленном огне собственной вины, мечтать об искуплении и не находить его! Я написал подробный рапорт и просил об отставке, но не получил ее. Мне простили «первую оплошность за годы непорочной службы».
Захаров рванул воротничок.
- Когда он явился ко мне и предложить служить ему во искупление, я готов был руки ему целовать! Чем гаже было то, что я должен был делать, чем труднее мне это было, тем охотнее я этим занимался. Это мои галеры, моя плеть для самобичевания, боль, которую я мог и должен был вынести, - мой катарсис, путь к очищению. А теперь вы говорите мне о том, что избавите меня от него! Никогда вы не услышите его имени из моих уст!
Вновь воцарилось молчание. Николай Ефремович дал Захарову передохнуть, потом заговорил:
- Да вы эгоист, Василий Мефодьевич! Ради собственного избавления от мук раскаяния вы готовы причинять вред людям, которые ни в чем перед вами не провинились. Откройте же глаза! Зло нельзя исправить новым злом.
Полицмейстер впервые взглянул на Бойцова с проблеском интереса.
- А вы философ, господин Бойцов? Посмотрел бы я на вас на моем месте.
- Подозреваю, что на свое место вы попали неслучайно.
- Что вы такое городите?
- Вам специально доставили не того человека и умело подогрели ваше решение добиться цели любыми средствами.
Захаров тяжело вздохнул.
- Если это было испытание – я не прошел его. Я изменил своим принципам, лишь бы обеспечить безопасность детей, в конечном счете. Даже не поставил под сомнение виновность Николаева. Я поздно понял, что измена не может быть во благо, даже если речь идет лишь об измене себе.
- Быть может, пришло время понять, что искупление достигается не самоистязанием?
- Что вы хотите этим сказать?
- Мы собираемся покончить с человеком, из-за которого вверенный вам город все более погружается во тьму, избавить жителей от его слуг. Встаньте же на нашу сторону! Возможно, одно ваше слово решит судьбу этого предприятия. Назовите его имя.
Полицмейстер с недоверием смерил Бойцова взглядом. Сомнения судорогой пробегали по его лицу, пальцы впивались в подлокотники кресла, резко обозначались морщины на лбу. Лицо его налилось кровью, он тяжело дышал. В какой-то момент он опустил веки и надолго застыл. Когда Бойцов уже был готов как-то поторопить Захарова, тот вдруг распахнул глаза и выпрямился. Момент истины, понял Николай Ефремович, и холодок пробежал по его спине.
- Я принял решение, господин Бойцов. Прошу с вниманием отнестись к моим словам.
Того, что последовало за этим вступлением, Николай Ефремович никак не ожидал.
