Дорогие читатели! 
Я прошу прощения за столь долгий перерыв. Два года все мои силы и вдохновение уходили на создание "Другой ночи". Но теперь я могу опять ловить перлы юной аффтарши из Затонска. Спасибо, что ждали и верили.

Мрачные цепи

«- Какие у вас открытки красивые! А что на них написано?
- «Моей единственной».
- Отлично! Дайте мне десять штук».
(Анекдот)

- Зиночка, вы – гений …

Очень приятно было это услышать, ровно через год после начала своих литературных трудов. Да, тогда тоже были рождественские каникулы, морозный солнечный день, и порыв почти нечеловеческого вдохновения! И точно так же черным пятном расползалось по светлому, казалось бы, существованию, память о том, как изменник Яша Вернер танцует на балу с нищей растрепой Рушей Мануич! Да, она все еще, без всякого на то морального права, училась в гимназии. Да еще ухитрилась пролезть в любимчики к некоторым недальновидным учителям! Стать подругой иных глупых гимназисток. Ну и, разумеется, так и не отлипла от Вернера. А он в своем безумии дошел до того, что познакомил Маниуч со своими родителями! Ну как, как господин инженер – Александр Карлович Вернер, это допустил?!

Что же, каждый получит то, что заслужил! Вот она, Зиночка, наконец-то получила признание. На все каникулярное время в этом году к ним приехала погостить мамина подруга с дочерью, которая лишь на несколько месяцев была старше Зиночки, и оказалась тонкой ценительницей литературы.

- Гений …  - нараспев, искренне и печально произнесла Луиза, и ее миндалевидные бархатные глаза сделались необычайно нежны и трогательны, точно у лани с рождественской открытки.

Да, именно так – миндалевидные и бархатные! Кажется, впервые в жизни барышня Ломакина увидела подобное, и вовсе не на страницах романа. И даже не позавидовала. Луиза была несказанно мила и хороша, но в совершенно ином роде, нежели Зиночка. А главное – она так восхищалась новой подругой, и ее писательским даром, что это искупало многое. Впрочем, Луиза имела полное право быть настоящим совершенством. Она ведь княжна! Из старинного рода! И всем прочим остается только склонить головы пред ее богатством, знатностью и красотой.

Княжна Лариса Андреевна М-ская … Правда, она сама представлялась только Луизой, и Зиночка была рада называть ее так. Конечно же, французский вариант, столь изысканный и женственный, подходит княжне гораздо больше, нежели простое, и даже где-то грубоватое – «Лариса»! Ну разве может быть у Ларисы такая тоненькая талия, огромные, карие, - да-да, бархатные глаза, и волосы цвета непроглядной ночи? Нет! Только у Луизы.

Все-таки, какое большое значение имеет положение в обществе, - подумала Зиночка. Насколько прекрасна княжна, - и насколько ужасна дочь нищего музыканта. И глаза у Мануич просто коричневые и скучные, как форма! А вечно растрепанные черные кудряшки делают похожей на мокрую ворону. Или галку.

Вернер – просто слепой идиот!

Зиночка бы еще поняла, влюбись он в Луизу!

Нет, хорошо, что он идиот, иначе барышня Ломакина с княжной не смогли бы подружиться. И Зиночка не читала бы ей свою версию «Героического сыщика». И не услышала бы наконец-то похвалу от умного образованного человека, с тонким вкусом, и впечатлительной душой.

- Вы настоящий талант, - продолжала Луиза, и ее голос дрогнул, - такая трагедия! Такая любовь! Такие … - она прерывисто вздохнула, - жизненные экзерсисы! Он отбивает ее у соперника возле самого алтаря, но не может встать рядом под венцом. Ибо иные кандалы тянуть его … тянут …

Луиза прикуса губу и жалобно посмотрела на подругу.

- «Тянут к иному брачному ложу, равно ядовитому и порочному, точно разверстая пасть огнедышащего дракона!» - с удовольствием процитировала самое себя Зиночка. Ни капли не обидевшись на некоторую забывчивость слушательницы.

Ей немудрено и вовсе слова растерять – после такого накала страстей и потрясений, выпавших на долю самой умной, самой красивой, самой гордой героини всех времен и народов, невинной и жестоко обманутой Авроры Романовны. В ее, Зиночкином видении, разумеется. Потому что, чем дальше писала барышня Ломакина свою историю, тем сильнее убеждалась в том, что господин Ребушинский ничегошеньки не понимал в женщинах, и их положительных качествах.

Мужчина, что с него взять! Яша Вернер – дурак, и писатель явно был немногим умнее. А уж Якоб фон Штофф тот и вовсе безнадежен. И попляшет, и поплачет он у не за всех! И за все.

Но пока плакать собиралась исключительно Луиза.

- Он заслужил это, - постаралась объяснить ей Зиночка, - своим пренебрежением, черствостью и грубостью. И жену, преступницу Амалию, Якоб себе тоже выбрал сам!

- Да, конечно, вы правы, - вынужденно согласилась Луиза, горестно глядя на бестрепетную, но справедливую писательницу, - но Зина, почему же тогда вы позволили ему остановить венчание? Ведь Аврора так хотела уехать, и с такой благородной целью – исцелять зачумленный Китай! Почему же победа досталась … негодяю фон Штоффу?

Зиночка помолчала, решая, насколько она может сейчас быть откровенной? Но слишком уж редко выпадает ей возможность побеседовать с понимающим человеком о том, из каких источников питается вдохновение, и что способствует мукам рождения шедевра!

- Понимаете, Луиза, - тихо и многозначительно произнесла она, - я совсем не хотела отправлять Аврору в Китай. Ну что ей там делать, на самом деле? Неужели не найдется других врачей, которые будут заниматься всем этим …

Зиночка чуть раздраженно взмахнула рукой.

- Лекарства, примочки, компрессы, порошки, - скороговоркой перечислила она, - да еще в каком-нибудь бараке, где стоит кошмарный запах, и вообще … Мне просто нужно было, чтобы весь город, и конечно, этот черствый полицейский осознали, какое сокровище они могут потерять! Ужаснулись бы, и раскаялись! А сама Аврора забудет про Китай очень быстро. Там вполне справятся без нее. Графиня Морозова просто хотела доказать тирану и сатрапу фон Штоффу, что перед – сильная и независимая женщина, а не какая-то там … влюбленная дурочка. И она сама может решить, за кого ей выходить замуж, и что делать дальше!

- И что же Аврора будет делать теперь? – Луиза прижала руки к груди, в волнении сминая белые узкие рюши, украшавшие лиф платья, - ее тайну раскрыли, не дали совершить … шаг независимости и милосердия, насильно вернули домой, да еще и под арест! Для ранимой и нежной души это очень больно!

Зиночка ощутила огромное желание обнять Луизу, и только уважение к титулу и некоторому старшинству подруги слегка остудили этот порыв. Она нашла свою идеальную читательницу! Какое счастье.

- Вот об этом – моя следующая история! – охрипшим от переживаний голосом сказала Зиночка, и раскрыла новую тетрадь, в которой было исписано пока лишь несколько страниц.

«Прямолинейно и неостановимо шествовала Аврора Романовна через анфиладу комнат графского особняка, осознавая, сколь сильно и громко сами стены кричат о своем нынешнем тюремном предназначении. Такова доля всех женщин, попираемых и гонимых, ибо они вынуждены подчиняться узаконенной силе – власти родителей и мужчин. Но Аврора не собиралась покорно склонять плечи под тяжелый плуг домостроя, даже увитый цветами фальшивой заботы. Она шла с гордо поднятой головой, похожей на боевое знамя, которое прострелили, но не уронили оземь.

Родители же Авроры Романовны, которые перед этим то шипели друг на друга, предъявляя взаимные грехи, как прошлые, так и будущие, то сходились в предательском согласии по поводу действий мерзейшего сыщика, заточившего их бедную дочь, на доли мгновений превратились в онемевшие хладные колонны, неотличимые от тех, кои попирали крышу особняка. Граф Морозов первым вернулся в себя, и гневно воскликнул:

- Остановись, дочь моя! Ты не имеешь никакого права рвать наложенные на тебя законом цепи, которые мы всецело поддерживаем и одобряем. Ежели ты покинешь своды родительского гнезда, отвечать за сие преступление придется нам!

- Закон требует, чтобы я задохнулась в неволе? – не разжимая упрямых губ, вопросила Аврора, гневно полыхая синим цветом раскаленных несправедливостью глаз, - я всего лишь хочу совершить прогулку, которой не лишены в темницах даже убийцы!»

Увы, родители, презрев ради этого вражду, встали плечом к плечу на пороге, не позволив пленнице даже глотнуть свежего воздуха желанной свободы. Несчастная Аврора вынуждена была опять удалиться в свою комнату, произнеся напоследок горячую речь о всеобщей жестокости и пренебрежении ее правами. Однако граф и графиня Морозова предпочли остаться тиранами и деспотами, лишь бы не теряться в догадках: за кого вздумается выйти замуж их дочери в следующий раз?

Зато Якоба фон Штоффа, в этом отношении можно было не опасаться – жениться на их непредсказуемой наследнице он точно не мог, находясь в кандалах иного брака. Не потому ли родители Авроры поминали его в разговоре едва ли не с благодарностью?

«- Я все готов простить обманщику фон Штоффу, даже муки и слезы преданной им Авроры, и страшный позор, свалившийся на голову нашей семьи, - признался граф, - главное, что он не позволил свершиться этому торопливому и насквозь туманному венчанию со Стравинским!

- Я вполне солидарна с вами, мой неверный супруг, - взмахнула пышной прической графиня Марианна, - хотя - кому, как не вам понимать и поддерживать лжецов и изменщиков? - добавила она ядовитым тоном голодной горгульи …»

Однако, во всех остальных согражданах сыщик понимания не встретил. Побледневшая Луиза с одной стороны, почти против воли сочувствовала бедняге, который и так частенько под пером подруги выглядел больным, жалким и слабым. Но с другой … Приятно осознавать, что даже в глухой, скучной и насквозь патриархальной провинции могут сыскаться люди, понимающие кое-что в женской исключительности!

Чувствуя настроение слушательницы, Зиночка читала взахлеб, все громче, с пробиравшим до сердечной дрожи завыванием:

- «Город Н. смотрел на Якоба фон Штоффа волком, натачивая ножи, грабли, зубы и когти. Ибо, в отличии от мягкосердечного графа, не мог простить полиции вопиюще глумливого ареста несравненной звезды медицины, сыска и доброты – Авроры Романовны. Причем, идея бросить вызов угнетателю единой обоюдоострой стрелой пронзила сокровенные части душ как темной черни, так и людей куда более возвышенного круга.

- Ну я еще могу понять жену, существование которой так тяготит супруга, что он утаивает ее в недрах памяти, и разнообразия ради, сватается к другой красавице! – бушевал генерал Сугубов, - но арестовывать барышню, чтобы она не подвергла своему милосердию зачумленный Китай – это уже слишком! Я считал вас благородным человеком, господин фон Штофф!»

- Браво! – не выдержала Луиза, одновременно всхлипнув и всплеснула руками, - речь настоящего воина и мужчины!

- Да, такие еще остались в городе, - кивнула Зиночка, переворачивая пару страниц, - генерал не одинок в своем возмущении. Вот, послушайте:

- «Очки премудрого эскулапа тряслись на кончике лба, сверкая от возмущения:
- Якоб фон Штофф обошелся с вами самым гнусным и непочтительным образом, не дав стать супругой нашего храброго доктора Стравинского, которые ныне вынужден соревноваться с опустошительной китайской чумой в одиночестве. Без истинно парижской специализации в вашем высокообразованном лице!

- Нужно отдать ему справедливость, - загробным голосом, полным многообещающего спокойствия ответила Аврора Романовна, - господин фон Штофф не подверг меня пытке итальянским сапогом, и не сжег после этого на костре, пред крыльцом Полицейского Управления!»

- Сколько же в ней благородства и милосердия, - тихо произнесла Луиза, - даже в такой момент! Но, Зиночка, как же так вышло, что Аврора Романовна беседует с премудрым эскулапом? Если жестокие родители и фон Штофф посадили ее под замок, запретив покидать дом?

Несмотря на трагичность момента, писательница победно улыбнулась.

- Потому что, если нет Авроры Романовны, все рушится, ломается, и идет неправильно! – объяснила она, - ну как в больнице справятся без госпожи Морозовой? К тому же, доктор Стравинский уехал спасать Китай – ему-то для этого вовсе не нужно выходить замуж и бежать от закостеневших в предрассудках родителей! Поэтому фон Штоффу пришлось разрешить Авроре ходить на работу. Иначе его бы просто линчевали всем городом! К тому же, - Зиночка выразительно округлила глаза, - произошло новое преступление, и бедный эскулап оказался вовсе завален работой и вскрытиями!

«Пижама Гектора Гордеевича еще помнила пылкие объятия прекрасной Алины, но хозяин ее уже мчался на новое место преступления, кое легко можно было унюхать не только сыщицким, но и вполне человеческим чутьем. Ибо костер, до нынешней ночи носивший гордое звание фотоателье, грозился погрести под собой всю окружавшую его улицу. Ведра, багры, крики и причитания злосчастных горожан безумной каруселью проносились мимо, но помогали мало. Однако закон в образе наспех облачившегося в пальто Сундукова должен был всенепременно принести на развалины мир и порядок.

По камням и доскам прыгал печальный хозяин ателье, умоляя пустить его внутрь, ради спасения ценных снимков. Но, подчинившись силе пламени и городовых, вынужден был остаться на месте, и только наблюдать за грандиозным зрелищем собственной погибели. Не выдержав, фотограф метнулся в свое жилище, тихой и скучное, нимало не затронутое катастрофой. А когда он вылетел обратно, то едва не врезался в носилки, на которых возлежал жутчайше и неузнаваемо обгорелый труп …»

- О Боже … - чуть слышно произнесла Луиза.

Гектор Гордеевич времени терять не стал, и тут же принялся снимать показания с фотографа, господина Тиммонза. Дрожащим голосом тот поведал сыщику, что был в ресторане с друзьями, когда ему сообщили о пожаре. Дома, вследствие нездоровья, осталась его жена, бедная Элен. Из идейных убеждений всю женскую работу по хозяйству Элен выполняла сама, служанки супруги не держали. Значит, только несчастная госпожа Тиммонз могла быть жертвой разбушевавшегося пламени.

«Все казалось таким чистым и ясным, пусть и покрытым слоем дыма и копоти. Горючие фотографические смеси, не званный визит больной Элен Тиммонз в лабораторию, неосторожность ее любопытных, но слабых пальцев – и вот свершилось зло, за которое некого призывать к ответу! И дело можно было бы не открывать, а Сундукову – спокойно возвернуться к Алине, дабы не уподобиться глупому и равнодушному к женским страданиям фон Штоффу, взявшему себе обычай пропадать на работе и в тюрьме … Увы. В сей момент надежды и светлой веры в ближайшее будущее, городовые подняли почерневший шкаф, скромно молчавший посреди развалин. И выяснилось, что им, словно крышкой гроба, принакрылся еще один неузнаваемый труп.

Увидев его, Тиммонз сделался бледней белоснежного снега. Он зашатался, мучительно хрипя, словно сам был бы рад схорониться под сим шкафом, дабы не видеть тьмы жестокого мира …»

- Видите, Луиза, - чуть наставительно разъяснила онемевшей слушательнице Зиночка, - целых два тела! И исследовать их нужно поскорее. Вот как наш премудрый эскулап с этим справится, особенно, если в больницу примчатся другие больные?

- А как же он справляла раньше? – растерялась та, - в тех, старых книгах! Там тоже было много больных и умерших одновременно …

- Постарел, это раз, - четко обосновала свою позицию писательница, - за пять лет – как вы думаете? После доктор постоянно пользовался непревзойденной помощью Авроры Романовны. А к хорошему привыкают быстро. Отвыкают же …

И Зиночка весьма выразительно покачала головой. Ее правоту подтвердил глубокий вздох полностью согласившейся Луизы.

«- Сво-бо-ду Ав-ро-ре Ро-ма-нов-не! – громко выкрикивала толпа, точно стая озверевших чаек, вооруженных лопатами, кольями и топорами, - сво-бо-ду!
Вожаком впереди народного волнения выступал сам господин Рябчиков, хлопая крыльями клетчатого пальто и храбро вращая глазами. Пламенная страсть к графине Марианне уже который день не давала уснуть совести журналиста, беспощадно посылая в бой за прекрасную и плененную дочь дамы его сердца.

И вот, наскакивая на каменную фигуру фон Штоффа, которая символизировала всю глубину жестокости и твердолобости оного, Рябчиков требовал выпустить невинного и очаровательного медиума из кошмарного узилища …»

- Так ведь медиум находится в родном доме, а не в каменном мешке? – тихо спросил нежный голос.

- А кроме того, мать вовсе не жаждет видеть свою внезапную дочь свободной, и соответственно, господин Рядчиков вряд ли угодит чаяниям дамы сердца? – отнюдь не столь нежно поинтересовался кто-то еще.

- Что?! – Зиночка подпрыгнула на месте, и испуганно и возмущенно вытаращившись на Луизу.

- Что? – княжна ответила взглядом, затуманенным переживаниями, но абсолютно честным.

- Вы … ничего не слышали? – нервно спросила Зиночка.

- Нет, только ваше чтение …

Писательница поежилась, осмотрелась быстро. Ни сквозняка, ни кошки в комнате. Неужели опять явились они – настоящие герои? То есть, не настоящие, конечно, просто глупые и нежизненные выдумки господина Ребушинского!

- Зина, - с уважением произнесла вдруг Луиза, - вы действительно Гений! Вам ведь послышались голоса тех, кого создало ваше воображение, и пробудили в вас чувства как … - губы княжны дрогнули, - как к близким людям?

- Да, вы правы, - с редким чувством благодарности приняла эту версию Зиночка, и даже приосанилась.

Нет, ее не удастся запугать и остановить! Кто бы там не пытался задавать абсолютно неуместные вопросы. Барышня Ломакина решительно придвинула к себе тетрадь, чтобы громко и напористо продолжить чтение.

«С трудом вырвавшись из железных объятий гневного народного вече, которое пыталось отстоять честь и свободу опозоренной и угнетенной графини Морозовой, фон Штофф поскакал в больницу, надеясь узнать, что поведали эскулапу разрезанные им скелеты. Но доктор встретил явление сыщика со столь же справедливой яростью, коей уже успели облить фон Штоффа Сугубов, Рябчиков и темный, но чувствительный народ. Узнав, что собирать и разбирать пострадавшие в пожаре скелеты ныне некому, ибо премудрый эскулап остался на поле медицинской брани один на один против всех сезонных лихорадок, желудочных миокардов и кариозных сапов, сыщик сквозь сжатые зубы принял трудное и колючее решение – под присмотром городового отпустить на работу Аврору Романовну…»

Однако графиня Морозова и сама не оставила попыток разорвать сковавшие ее кандалы. Отыскав в одной из комнат особняка дона Педро, она хитро воспользовалась его готовностью подыгрывать всем членам их буйного семейства, не ссорясь притом окончательно ни с одним.

«- Дон Педро, я прошу вас о самой крохотной малости, которая слегка скрасит существование в клетке бедной стреноженной птицы! Передайте это письмо князю Клюевскому!

- Ээээ … - дон Педро немного попятился под напором чистых бездонных глаз, черных копий длинных ресниц, и нежной ручки, готовой проколоть его острым уголком надушенного конверта, - дорогая Ауроре, ты успела устроить сбросить на наши головы и чувства столько сюрпризов, что я нахожусь в сильной ажитации …

- Вы можете собственными глазами вскрыть мое письмо и прочесть его, - горестно ответило ему глубоко оскорблённое достоинство Авроры Романовны, - и тогда вы поймете, что в нем – всего лишь невинное описание мук и страданий, коими я хочу поделиться с единственным верным мне другом!»

После подобного предложения даже необремененный совестью дон Педро не решился сунуть нос в корреспонденцию юной родственницы. И, как показало будущее, совершенно напрасно …

«Князь, в ужасный час безысходности пишу я сии строки! Увы, мне не удалось сочетаться браком с доктором Страивнским, из-за подлых козней навеки отринутого мною подлеца фон Штоффа. Посему, моей единственной надеждой остаетесь вы. Я согласна взять вас в мужья и уехать в самую глушь цветущего Марокко, или спрятаться в тоске и скуке Парижа, дабы вылечить там мое израненное сердце, коему вы столько раз обещали стать лекарством. Жду, что вы сдержите ваше слово! Несчастная, но не опустившая головы и рук графиня Морозова».

Выполнив роль не то Амура, не то Гермеса, дон Педро отправился в ресторан, дабы там уподобиться уже Бахусу, а заодно дать несколько советов от имени опытного в любовных делах Юпитера:

«Роман Морозов усиленно топил горе и разочарование в рюмке с коньяком, выплескивая его излишки прямо в душу собеседника.

- Это ужасно, кузен! Я устремился от оков проржавевшего в своей благопристойности домашнего очага за свежими златыми кудрями и нежной юностью! Увы мне, оказалось, что Лизелотта умеет наводить бурю в десертной ложке ничуть не хуже графини Марианны! Просьбы, шляпки, балы, кружева, зонтики, театры, а теперь еще обручальные кольца … Даже самые вкусные котлеты встают у меня от всего этого поперек горла! Лучше бы я остался с графиней – ее капризы мне уже знакомы, и хорошо решаются запертой дверью кабинета. Жил бы я в своем особняке, для котлет нанял бы отдельную служанку …

Он горестно всхлипнул, и помятое, изрытое мучениями лицо его почти полностью скрылось за седыми прядями безвольно обвисших волос.

- Это точно вышло бы гораздо дешевле, нежели полное содержание Лизелотты на правах любимой одалиски! – кивнул дон Педро, и в темных глазах его пробежал мгновенный подсчет золотых монет, - но кузен, скажи мне, почему ты не мог, как все, сохранить свойственные мужчине шалости в тайне? Ну продолжал бы целоваться с горничной тайком в чулане, или в том же кабинете – я вот всегда поступал именно так! Правда, супруга почему-то все равно проникала в сии тайны, но зато мне не приходилось никуда уходить – прочь вылетали именно служанки!

- Я хотел остаться благородным человеком, - угрюмым вороном булькнул из рюмки граф Морозов, - честно оставить семью, и открыто зажить с любовницей, чтобы не метаться между двумя. Но как-то так вышло, что я все равно не могу определить, кто же мне больше нравится, и с кем нужно дальше влачить невыносимые цепи сожительства, не ощущая укоров совести и неудобства …»

От созерцания сей поучительной картины Зиночку отвлекли горькие искренние рыдания. Княжна Луиза плакала, прикрыв лицо платком, пытаясь сказать что-то сквозь слезы.

- Почему, - с трудом выговорила она наконец, - ну почему так?! А где же любовь?

- Мужчины никогда не женятся по любви, - с глубокой убежденностью произнесла Зиночка, повторяя подслушанные однажды слова мамы, обращенные к приятельнице, - только из-за денег, прочих удобств, или же по глупости!

Она вспомнила аленький цветочек в руках растрепы Руши, глупое лицо счастливого Вернера, и едва удержалась, чтоб не хлопнуть тетрадкой по столу. Вот уж такую пару себе найти можно исключительно по величайшей глупости! Потому что деньгами, или прочей выгодой там точно не пахнет. А любви просто не может быть.

- А как же … Якоб фон Штофф? – комкая насквозь мокрый платок, спросила Луиза.

Глаза ее, полные слез, казались еще темнее и прекраснее. Только вот аристократический носик малость распух и покраснел, но в целом, княжну это портило несильно. Вот что значит – благородное происхождение!

- Фон Штофф, - кровожадно протянула Зиночка и прищурилась, - фон Штофф совершил точно такую же глупую глупость, как и граф Морозов! Даже еще дурнее и хуже!

- Зиночка, - подалась вперед Луиза, - я прошу вас – откройте, наконец, тайну его брака! Я не выдержу больше в неведении! Что там произошло?

Зиночка помолчала, собираясь с мыслями.

- Ну хорошо, - ответила она с некоторой неохотой, - только об этом еще не написано. Поэтому я расскажу своими словами.

Луиза только закивала, не отводя умоляющего взгляда, боясь спугнуть расположение писательницы.

- Долгие месяцы, которые складывались в года, фон Штофф разрывался между двумя женщинами, - проговорила Зиночка, - так же, как и граф Морозов, он не мог понять, кто нравится ему больше – чистейший ангел, Аврора Романовна, или темная демоница, убийца и обманщица, Амалия фон Моргенштерн! Для поддержания чувств, которые в мужском сердце никогда не горят слишком долго, ради отдохновения и разнообразия ему мечталось соединиться сразу с двумя, но законы и нравственность не позволяют делать этого открыто.  Поэтому он разрывался пополам. И, находясь рядом с Авророй, видел только ее, но стоило ей пропасть с горизонта, весь его внутренний мир занимала Амалия …

- Но ведь сыщик говорил … Там, в начале вашей повести, - не выдержала Луиза, - что в темнице ему освещала путь единственная звезда по имени Аврора …

Зиночка долгим умудренным взглядом посмотрела на княжну, поражаясь ее наивности.

- Луиза, ну он же мужчина! Что вы от него еще хотите? Что он мог сказать? У нас в городе был такой случай, - она чуть понизила голос, – господин Баранов удрал с актрисой, бросив жену и детей. А пару месяцев назад вернулся, - худой, потрепанный, без денег и всякой гордости. Я, конечно, не собираю сплетни, - торопливо пояснила Зиночка, разглаживая складки платья на коленях, - и слышала совершенно случайно! Но он так же вещал жене, что это де, мелочь, и просто увлечение и дурман! А любит он только ее. «И лица - ее и их милых малюток так и витали перед ним, указуя верный путь, следуя которому он и вернулся домой …»

- И что же госпожа Баранова? – пересохшими губами спросила Луиза.

- Не поверила, и не пустила! – объявила Зиночка, - впрочем, неудивительно, она ведь очень некрасивая и уже довольно старая. И никак не может быть звездой. Но это я рассказываю, чтобы вы поняли – все мужчины мыслят и действуют примерно одинаково. И фон Штофф ничем не лучше.

- Почему же он именно женился? – в голосе Луизы зазвенело отчаяние.

- О! – учительским жестом подняла ладонь Зиночка, - тут все очень интересно. Смотрите, фон Штофф попадает в тюрьму, и разлучается с Авророй. Не видит ее дни, недели, месяцы. И, как вы понимаете – с глаз долой, из сердца вон. Зато Амалия Моргенштерн сидит в соседней камере, они могут перестукиваться, и видят друг друга на допросах. Конечно же, душа Якоба поворачивается к ней. А потом он узнает, что на воле у него есть незаконнорожденный сын, неважно от какой дамы, – помните мальчика, которого он кормил конфетами? – Луиза обреченно кивнула, - и фон Штофф решает жениться, чтобы у ребенка была полная законная семья!

- На преступнице? У-убийце? – с трудом произнесла княжна.

Слезы у нее высохли, нос опять побелел, а губы сложились в идеальную букву «О».

- Ну он же мужчина, - словно в сотый раз повторяя нерадивой ученице всем известный факт, вздохнула Зиночка, - что он понимает в женских достоинствах. Амалия – взрослая дама, ммм ... опытная. Наверняка, у нее самой где-то есть незаконные дети. Вот Якоб фон Штофф, после допросов и холодных ночей в камере решил, что из нее получится гораздо лучшая мать, чем из Авроры Романовны. Правда, когда сыщик вернулся в город Н., его опять со страшной силой потянуло к Авроре. И он решил, что графиня Морозова подходит ему больше. Но предложить законный брак не мог, а потому заманивал цепями грешной связи. Но теперь его тайна открыта, подробности тоже вскоре всплывут на поверхность, и все его притязания на Прекрасного Медиума пойдут прахом! Вместе с князем Клюевским Аврора уедет в Марокко, а фон Штофф останется в одиночестве тоскливо выть на луну, и носить яблоки и апельсины в сумасшедший дом для своей Амалии, прикованный к ней на веки вечные! Потому что приговоренная к каторге, госпожа фон Штофф сошла с ума, и развестись с ней теперь нельзя. Совсем! Вот.

Тишина воцарилась в комнате. Часы, кажется, забыли отсчитывать минуты. Зимний ветер не царапал стекла. В камине словно бы замер огонь. И даже те, кого когда-то создал во имя сохранения добра и света господин Ребушинский, молчали, пораженные озвученным сюжетом, который разбухал и наливался силой, намереваясь, по праву любой выдумки, занять свою, а может быть, и не только свою реальность.

- Зиночка! – Луиза молитвенно сложила на груди руки, а глаза ее снова заблестели от слез, - ради меня … Пожалуйста, сделайте что-нибудь! Пусть Аврора простит фон Штоффа! Пусть его предательство окажется более … благородным! Пусть этот мальчик не будет его ребенком, у него могут быть дети только общие с графиней Морозовой! Умоляю вас, Зиночка!

Ошарашенная таким шквалом эмоций, Зиночка изумленно смотрела на княжну, и два чувства боролись в ней, раздирая не хуже, чем равновеликие любови – условного мужчину. Желание довести до конца свою месть Якобу – а в его лице и Яше Вернеру. И стремление немного угодить своей восторженной поклоннице – истинной аристократке.
А потом на лице барышня Ломакиной расцвела улыбка, исполненная удовольствия и предвкушения. Потому что вдохновение услужливо пришло на помощь, подсказав, как совместить обе поставленные цели.

Простить фон Штоффа? Почему бы и не простить … Как приятно будет потом, раз за разом, снисходительно указывать ему место устами великодушной и добросердечной Авроры Романовны, подол платья которой он обязан будет целовать за проявленную милость до скончания веков!

- Хорошо, Луиза, - важно произнесла Зиночка, - я немного изменю задуманный мною конец этой повести. Фон Штофф непременно будет … прощен!

Звук, похожий на скрип чьих-то зубов, и быстрый, чуть слышный шепот «Друг мой, не надо так!» были ей ответом. Но обращать на это внимание писательница Ломакина не собиралась.

_______________________

Продолжение этой новеллы выйдет, надеюсь, через неделю.

Автор пересмотрел множество княжеских фамилий, но "прикреплять" Луизу к какой-то реально существующей не захотела. Пусть Луиза и безобиднее Зиночки.

Пример рождественской открытки начала 20 века с оленем: