Скрипнули петли, и разбитое зеркало повернулось, открываясь. Под хруст осколков в зале появился генерал Бабичев. Выглядел он неважно: лицо потемнело и словно осунулось, он потерял часть своей импозантности.
- Вот умеете вы все переписать по-своему, - сказал он с досадой. – А ведь как красиво все было закручено.

С этими словами он нагнулся, подбирая пистолет. Штольман выступил вперед, закрывая собой Анну. Расслабляться было рано. Он услышал шелест платья и легкое движение за спиной, но не обернулся.
- Признайтесь, господин Штольман, вы поняли? Догадались, что и пистолеты, и пули совершенно обыкновенные? Кто бы из вас ни выстрелил, он убил бы другого. И стал бы моим.

Штольман молчал, поскольку и согласие, и отрицание прозвучали бы глупо, и думал о том, что Бабичев действительно проникает лишь в темные стороны души. К счастью, остальное ему неподвластно. А значит, он не слышал их мысленного разговора и не понял, что его последний обман хоть и достиг цели, но не имел никакого значения.

- Что же мне теперь с вами делать? – генерал держал пистолет на отлете и задумчиво разглядывал Штольмана. Яков Платоныч заложил руки за спину.
- Вы неверно ставите вопрос. Не вам теперь решать.
- А по какому праву…
- По праву выигравшего. Вы не смогли одолеть нас в игре, которую сами нам навязали.
Что-то ткнулось в правую руку. Пальцы невольно сжались вокруг удобно легшей в ладонь рукоятки.
- Это еще ни о чем не говорит, - Бабичев приятно улыбнулся и вдруг вскинул пистолет. Выстрел!

Перебитая кисть генерала бессильно упала, пистолет отлетел к ногам Якова Платоныча. Состязаться со Штольманом в стрельбе на опережение было сложно.

Анна ахнула, увидев, как брызнула кровь, и шагнула было вперед, но наткнулась на взгляд Якова и остановилась. Штольман покачал головой, поднял второй пистолет. Прицелился в колено побелевшего, как полотно, генерала.
- Яков! – теперь Анна удержала мужа. Он нехотя опустил оружие. И увидел, как перекосилось лицо Бабичева, которого лишили ненужной жалости и ненужной жестокости. Генерал выпрямился, покачал руку. Кровотечение прекратилось на глазах. Он осторожно сжал и разжал пальцы. Встряхнул кистью и спросил, как ни в чем не бывало:
- Итак?

Штольман вернул любезность, продолжив с того места, на котором остановился:
- Итак, мы оказались сильнее. А это значит, что я больше не дам вам диктовать свои условия. Я уничтожу банды и притоны, которые приносят вам доход. Арестую тех из ваших должников, кто нарушает закон. Желанника вы уже лишились, как и господина Захарова.
- Победить меня нельзя, как нельзя победить зло в этом мире.
- Я не отвечаю за весь мир. Но из этого города я буду изгонять зло всеми доступными мне экзорцизмами. Я сообщу начальству о том, какие бесчинства творятся в области при вашем попустительстве. Количество раскрытых преступлений будет говорить само за себя. Мне также помогут документы господина Захарова. Вряд ли они послужат основанием для ареста, но основательно испортят репутацию господина Бабичева. Удобная для вас маска перестанет быть таковой. Рано или поздно вам придется уйти.
- Для кого вы стараетесь, господин Штольман? Вы что же, не видите, с какой легкостью и охотой здешний народец попадал в мои ловушки? Думаете, случайность?

Штольман не ответил, но Бабичева это не смутило.
- Это же быдло! Примитивные твари, которые будут чавкать, пуская пузыри, в любой грязи, лишь бы жвачка не заканчивалась. Им главное – чтобы было тепло и мягко, вони они не чувствуют. Стоят ли они ваших трудов?
- А ваших – стоили? – неожиданно спросила Анна. – Если люди здесь так плохи, как вы говорите, надо ли было так утруждаться?

Генерал отвесил шутливый поклон.
- Почту за честь быть вашим оппонентом, Анна Викторовна!
- Не намерена с вами дискутировать. Вы верите в быдло, а я в людей. Вам доставляет удовольствие поощрять и взращивать дурное. Мне – видеть и обращаться к лучшему. Честность, благородство, любовь, дружба – не пустые слова, как бы вам ни хотелось обратного.

Бабичев шутовски развел руками.
- Ну если мне доведется увидеть это в жителях данного городка, буду счастлив сложить оружие к вашим ногам!

Внезапный стук в дверь эхом раскатился по залу.