Верховная сласть

«Жози ответила на поцелуй, и они,
сжав друг друга в страстных объятиях, рухнули на софу!
Через некоторое время, растрёпанная Жози поднялась с софы,
и принялась… приводить себя в порядок…»
— «Рухнули на софу»! а через некоторое время, и главное «в порядок» …
— А-А-А ГДЕ-Е-Е-Е-Е-Е?!
— «Рухнули на софу» и точка, точка и абзац?!»
(«Белокурая Жози» - номер команды КВН «Сибирский сибиряки»).

- Не беспокойтесь, Зина, взрослые ушли, а Софи опять сидит в зимнем саду. Поэтому здесь нам никто не помешает …

Соня только вздохнула чуть слышно. Хорошо, что, хотя бы в лицо ее перестали именовать на французский манер. Не любит она этого, и все! Мама поддержала ее, - как всегда, очень спокойно и дружелюбно, но твердо, ничуть не робея перед титулом хозяев дома. Соня, впрочем, как того хотела юная княжна, обращалась к ней исключительно «Луиза». Смешно, конечно, но пусть, если человеку так хочется. А вот ей хочется быть именно «Соней».

Даже несмотря на ощутимую рифму к слову «засоня».

Между тем, за спиной раздались шаги и шелест, тихий смех, шорох …

- Вот и замечательно, Софи незачем слушать такие истории, - сообщил второй голос – куда более напористый и громкий, - во-первых, ее интересуют только кактусы и фикусы, а во-вторых, она маленькая, и все равно не ничего поймет!

Соня так и застыла – от обиды и возмущения. Да, она любит деревья и цветы, и хотела бы изучать их всю жизнь. Но другие вещи ей тоже очень даже интересны! И почему это она – маленькая, и чего-то там не поймет?! Соне уже одиннадцать лет! Почти …

Мысленно она уже выбиралась из огромного старинного кресла – некрасиво и шумно, конечно, ведь ноги не достают до пола, и макушки не видно из-за высокой спинки, потому девочки и решили, что в комнате пусто. Но по-настоящему Соня не смогла шевельнуться, как происходило всегда, если что-то пугало ее, сердило, или даже сильно радовало. Эх, не зря отец так часто бурчит при виде младшей дочери – «ворона сонная». Ворона и есть – пропустила удобную минуту, когда еще можно было прервать нечаянное подслушивание чужих секретов. А теперь Зина Ломакина уже торжественно вещает дальше, точно читает прямо с листа. Или, как раз и читает?

«Воистину, в гостинице царила восточная роскошь, в которой не стыдно было утонуть самому, и утопить свою несравненную избранницу. Ложе, огромное, как пиршественный стол, словно чалмой, было увенчано балдахином из ценнейшего ливонского шелка, голубого и блестящего, точно оперение фламинго. На полированном столике из карельского дуба возвышался сладостный и манящий натюрморт – пунцово-лиловый, на глазах лопающийся от спелой страсти бразильский виноград, и бокалы горного хрусталя, в которых исходило игривыми пузырьками шампанское. Обитатели ложа явно успели принять сей напиток, ибо он прошел сложный, но быстрый путь от языка и горла – прямо в желудок и сердце, где унял последние искры стыдливости и смыл память о приличиях, законе и пошлых правилах ограниченного общества. Ибо в страстном порыве переплелись женские и мужские обнаженные … руки и другие уголки влюбленных анатомий, так, что непонятно было, где чьи. А жаль …»

Голос Зиночки прервался – словно ей не хватило воздуха. Ее собеседница напротив, задышала быстро и часто, словно комнатная собачка, привыкшая сидеть на руках, и вдруг вынужденная лично вскарабкаться по лестнице.

- Зина, - Луиза явно с трудом сдерживала рвущийся из глубин души восторг, - вы написали, - она сглотнула, - … это? Правда?! Но … откуда вы знаете, как, - еще одна заминка, -  это … бывает?

- Я – автор, - важно ответила Зиночка, - я вижу и понимаю все!

Воображение Сони, не успевшее как следует осознать и представить «сплетения влюбленных анатомий», уже получило новые, не менее занимательные описания …

«Ее роскошные кудри идеальными манящими волнами обтекали розовеющие уста, ланиты, и шею, которую он покрывал поцелуями с головы до ног … Ее руки изящными, страстно шипящими змеями бродили по … - всезнающий автор снова слегка поперхнулась, но храбро продолжила, - обнаженным мужским плечам, лишенных каких-бы то ни было складок и шрамов, подсчитывая на пути только кости и мускулы …»

Видение змей, которые послушно сидят за партами и считают кости на уроке арифметики, несколько развеяло ощущение неловкости. Притом, стыдно Соне было сейчас не столько за само подслушивание, сколько за то, что именно она слышит. Стыдно, неуютно и неприятно …

- Зина, а разве после тюрьмы и многочисленных дуэлей у фон Штоффа совсем нет шрамов? – спросила вдруг Луиза, - ах, не говорите, я поняла! Истинная любовь и прощение Авроры Романовны исцелили полностью и дух его, и тело!

- Как вы хорошо все чувстуете, Луиза! – тоном строгой, но справедливой няни произнесла Зиночка, - согласие графини Морозовой стать второй внебрачной женой сыщика буквально открыло в нем новое дыхание, и словно котел с кипящей водой в сказке дало ему новую молодость!

В отличии от княжны, Соня не понимала ничего. И дело не в том, что она маленькая. Не такой уж большой секрет, что влюбленные люди целуются. Обнимают друг друга. И что-то еще, наверное … Ну и ладно, ей, Соне, это все просто не интересно! Но имена, знакомые по многократно слушанным и читанным частям книги «Приключения героического сыщика», вызвали настоящее недоумение. Какая тюрьма? Какая внебрачная жена? Почему – вторая? Ведь у Якоба фон Штоффа не было никого, и быть не могло, кроме храброй и доброй духовидицы, графини Морозовой. Эту, как ее … Амалию фон Моргенштерн можно не считать – сыщик твердо отказался иметь с ней хоть какие-то дела. Даже от наследного трона отрекся, чтобы продолжать причинять справедливость, как обычный полицейский. Рука об руку с Авророй Романовной … *

Между тем, Зина и Луиза начали бурно обсуждать прошлое и настоящее героев, и на некоторые Сонины вопросы ответы нашлись. Но такие, что лучше бы и не находились! Оказалось, что фон Штофф женился именно что на преступной Амалии! Мало того – он скрыл это от Авроры, скомпрометировал ее и опозорил! Сама же Аврора Романовна с горя то пыталась уехать в зачумленный Китай, про который забыла, как только ее вернули под отчий кров, то несколько раз собиралась замуж – назло женатому полицейскому. Но в конце концов, почему-то решила, что все, сделанное фон Штоффом – ужас до чего благородно, и он заслуживает ее прощения. И всего прочего, что из этого вытекает. Ну, вроде сцены в гостинице – с «обеденным ложем под балдахином».

«Их губы окончили танец страсти, и разошлись в стороны. Голова Авроры Романовны упокоилась на плечах сыщика, и торжественно промолвила, подводя итог хитросплетению собственных эволюций:

- Мое чувство необъятно, велико и необъяснимо! Когда я благодарила вашего соперника по дуэли за нанесенную вам смертельную рану, когда пила с ним вино в ночи, когда стояла под венцом со Стравинским, а потом хотела выйти замуж за Клюевского … Любила я при этом только вас!

- Даже когда я был растоптан вами и убит – справедливо и милосердно, я знал, что ваша великая любовь всегда со мной! – благоговейно изрек сыщик, и руки его вновь изогнулись, боготворя каждую частичку обводимого ими контура бесценной избранницы …»

- Насколько же это страстно, возвышенно и искренне, Зина! Этот эпизод – жемчужина вашего романа!

Соне же почему-то представилась дешевая, липкая, замусоленная карамелька, которую кто-то несколько месяцев таскал в кармане без всякой обертки. Может быть, чтобы понять красоту прочитанного, нужно и правда, подрасти? Хотя …  Кате, Сониной сестре, уже очень много лет – почти двадцать! Но кажется, ей бы тоже сочинения Зиночки не понравилось. Значит, дело не в возрасте?

«Громогласный стук в дверь каменным щитом встал между пылкими губами, точно жуткий рев боевого колокола, коий призывал несчастного раба службы вновь влачить свои обязанности, отрывая его от единственного смысла жизни – любви. Аврора и Якоб застыли на баррикаде подушек и перин, точно бронзовые статуи из розового мрамора. В увитом цветами и шелками номере закончился весь воздух, и две пары ужасных расширившихся глаз даже не могли сделать вдох …»

- Ой, Зина, что там, что?! – ахнула Луиза, - я же сейчас умру от страха! Неужели это … Крушилин?!!!

Соня со своего места никак не могла видеть выражение Зиночкиного лица, но представила его себе очень хорошо. Загадочное, самодовольное … Словно морда хитрой кошки, наевшейся благополучно украденных сливок. Преувеличенно таинственный тон сочинительницы этому впечатлению соответствовал:

- «Но ложная тревога обернулась всего лишь слугой, который принес постояльцам стаканы, наполненные пасторально-белым молоком, необходимым для подпитки сил борцов с устаревшей моралью и преступностью …»

Несмотря на растерянность, непонимание и обиду, Соня чуть не хихикнула. Насчет шампанского она, конечно, ничего не может сказать, но вот виноград молоком никому бы запивать не посоветовала! На своем опыте знает, что это может привести … к очень неудобным последствиям. Которые помешают поцелуям.

Судя по всему, в жизни Луизы подобное тоже случалось.

- Зина, а разве можно сочетать молоко, виноград и шампанского? – спросила она.

- А кто сказал, что Аврора и Якоб непременно будут его пить? – чуточку резковато отозвалась Зиночка, - понимаете, молоко – это символ! Мой, авторский знак, который говорит – грядет новое испытание. Увы, не только фруктами и винами выстлана жизнь! Только тебе покажется, что все хорошо, изящно и вкусно, как тут же судьба проливает молоко обыденности, пошлости и угрозы. И да, закончиться все может … печально. И, кстати, насчет Крушилина, - в голосе писательницы прибавилось строгости, - вы забыли, что им полицейские назначили князя Клюевского?

- Забыла, - покаянно выдохнула Луиза.

- Впрочем, - смилостивилась Зиночка, - это неудивительно, мы ведь пропустили сцену, в которой его припирают свидетельскими показаниями Алины. Так что, давайте вернемся немного назад …

Зашуршали страницы. Зиночка откашлялась, и уже не возвышенно, а скорее, угрожающе, начала читать:

- «Князь Клюевский, надежно пригвожденный к стулу силами полиции, страшно полыхал огромными глазами, которые не могли вынести мысли о собственном пленении. Сыщики, успевшие спасти от парового взрыва как особняк, так и Аврору Романовну, надеялись теперь нанести неизвестности последний удар, посредством дубинки истины в лице бывшей рабы темных сил, а ныне – возлюбленной невесты Гектора Гордеевича. Со всей трепетностью и деликатностью ввел он в кабинет свою ненаглядную Алину, дабы она могла узнать в арестованном негодяе Ужас на Крыльях Зла – гипнотизера Крушилина.
Испуганной ланью жалась Алина к подолу своего жениха, цепляясь за его рукава и шляпу. Но, ради торжества закона и справедливости, она все же отлепилась от его надежной груди, и пока десяток городовых удерживали князя, робким и стыдливым жестом дернула воротник батистовой рубашки Клюевского.

- Это он! – возопила она, любуясь на жуткую татуировку, коя кусала самое себя за хвост прямо на плече князя, - сия наскальная живопись выдает тебя с головой, служитель тьмы и мрака!

И робкая косуля, вдруг обернувшись свирепой тигрицей, рванулась вперед, словно хищная кобра. Звонко цокнули ее зубы, алкая мести за свою загубленную молодую жизнь. Князь Клюевский обмяк на стуле, точно почивший по весне сугроб.

- Мертв, - безошибочно определил фон Штофф, даже не приближаясь к поверженному телу, -  переизбыток гипноза в его преступном организме спровоцировал сердечный приступ. Теперь осталось вручить на блюде сей черный труп властям – и более ни о каком Крушилине даже не думать.

«А на обратном пути я наконец-то смогу спокойно запереться в какой-нибудь чужедальней гостинице с Авророй Романовной, и вкусить все те сладости, которых был лишен из-за глупых условностей и темных игр Судьбы!» - унесся мыслями сыщик в недалекое будущее, бескрайне-розовое, точно смущенные небеса.

- Вы свободны, Алина! – объявил Гектор Гордеевич, вглядываясь в те же самые заоблачные выси, - последние черные кандалы упали с ваших невинных ног, и я жажду покрыть их скорее свадебными цветами и расцеловать!

Но о цветах забывчивые сыщики не позаботились, ибо были чересчур заняты ловлей преступника, чей труп и украшал ныне кабинет. Поэтому чуткому Сундукову оставалось только подвести Алину к пальме, кою они с невестой и обняли с двух сторон, делая надежным свидетелем их пламенной и бескорыстной любви …»

Пальма … Точно кто-то родной и близкий возник рядом, среди путаницы горячечного бреда. Пальма из Полицейского управления! Ведь Сонина любовь к растениям тоже когда-то проснулась благодаря чтению «Героическаго сыщика». Сначала девочку чрезвычайно восхитил и поразил хищный фикус, который едва не насмерть закусал Гектора Гордеевича **. Нет, конечно, за Сундукова она очень испугалась, и даже заплакала тогда. Но едва премудрый эскулап спас храброго юношу, как Соня вытерла слезы, и принялась допытываться у мамы, а бывают ли такие опасные цветы на самом деле? Оказалось, что да, пусть и не настолько … разумные. Впрочем, мама тут же добавила, что науке известны пока далеко не все растения, и вполне возможно и такой фикус водится где-нибудь в тропических лесах. Но если тропики были далеко, то знаменитая пальма из полицейского участка – близко. И однажды мама специально сводила туда младшую дочь, чтобы показать воспетое в книге дерево. Дежурного их просьба не удивила, он улыбнулся только, когда Соня осторожно потрогала ладошкой шершавый теплый ствол. И пробыли-то они с мамой в участке всего ничего, но кто-то из знакомых увидел и успел доложить отцу. Тот, конечно, рассердился – он всегда сердится, стоит им хотя бы чуть-чуть поступить не так, как «положено». И виноватой всегда бывает мама … И в тот раз он так на нее злился, и ведь не объяснишь ему, зачем им пальма понадобилась! Говорить про книги о героическом сыщике ни в коем случае нельзя, такое точно их «порядочному благородному семейству» не положено. Но мама – молодец, очень быстро придумала объяснение. Показалось, мол, что кошелек вытащили, а в участке уже она его все-таки в сумочке нашла. Так что, и говорить не о чем. Но отец все равно очень даже говорил, отчитывал и воспитывал, твердил, что мама рассеянная, в облаках вечно витает, ничего не помнит и путает, а ему потом перед людьми за нее стыдно. Он часами так может мораль читать. Особенно в последнее время, после Катиного побега.

Если бы их папа был другим! Таким же веселым и добрым, как Пъетро Джованни, например. Или благородным храбрецом, Якобом фон Штоффом, который всегда спасет и защитит. И граф Морозов тоже замечательный человек, пусть порой слишком строгий и гордый, но очень-очень любящий свою семью, и непоседливую дочку-духовидицу …

Но Сонин отец – адвокат Вишневский, и ничего с этим не сделаешь.

Наверное, неправильно, и даже грешно – так думать. Соня это понимала головой, но в душе никакого стыда не чувствовала. Было от этого … пусто и страшновато, но уж как есть. А если по справедливости … Ведь отец тоже хотел бы видеть на месте Сони совсем другую девочку. Послушную и хорошенькую. Эта несуществующая девочка не спит на ходу, не теряется от волнения, думает о полезных вещах, делает все быстро и правильно. И умеет нравится тем людям, которых одобрит сам адвокат Вишневский … А вот Роман Морозов вовсе не желал, чтобы Аврора превратилась в говорящую куклу. И на свою жену наверняка никогда не кричал, и не обвинял ее в транжирстве, глупых фантазиях и неумении воспитывать детей …

- «- Вы первая занесли под своды и стропила нашего особняка бациллы грусти и нравственной измены! – громкокипящий голос графа Морозова летал от одной беломраморной стены к другой, перекатываясь по коврам и ступеням, - вы забыли свой долг истинной матери домашнего очага, лишив меня супружеского общества и котлет, кои я, как положено мужчине, отправился добывать в другое место! Вы же подали пример нашей невероятной дщери, коя перестала сдерживать силы собственной красоты, и сделала своими трофеями половину города!

- Неужели котлеты и кудри нашей бывшей горничной вас не смогли утешить, мой любезный супруг? – со всем доступным ей коварным ехидством вопросила графиня Марианна …»

Соню точно ледяной водой облили из-за угла. Дыхание перехватило, на глазах выступили слезы, пальцы сжались в кулаки … Это было невыносимо: слушать, как орут – именно орут друг на друга (пусть и Зиночкиным голосом) супруги Морозовы, бросаясь страшными и несуразными обвинениями. Которые, будучи правдивы хоть немного, полностью рушили уважения, доверие и любовь.

Как же они теперь? Как с предательством вообще можно жить дальше?

То ли Соня пропустила какой-то важный момент, то ли он и был опущен автором за ненадобностью, но скандал в благородном семействе вдруг на полном ходу врезался в еще один сверкающий балдахин.

«Граф и графиня замерли, точно две огнедышащие горные вершины, кидая друг на друга плотоядные взгляды и зовущие губы. Кровь бурлила и закручивалась водоворотами в их жилах, разнося по всем закоулкам организмов электрические искры разбушевавшейся страсти, коя требовала выхода. Но достойные цели для приложения любовного вихря отсутствовали, и обрушить сей поток можно было только на свою пока еще законную половину. Осознав безвыходность положения, Роман и Марианна слиплись в оглушительном поцелуе с таким усердием, точно держали пари: кто в кого вопьется сильнее.

И вот скромное дневное декольте графини с грохотом пало на сверкающий паркет. Жаворонки и соловьи запели на заснеженных березах в парке. Луна и солнце одновременно вышли из-за туч, и весь особняк потонул в облаке нежнейшего розового цвета. Звуки объятий и поцелуев свидетельствовали о том, что после антракта и легкомысленного блуждания по чужим гримерным на сцену возвратилась истинная любовь.

- Я вижу, мои поцелуи вам нравятся по-прежнему, несмотря на нехватку котлет? – победоносная улыбка окрасила чело и растрепавшуюся прическу графини.

- О да, здесь Лизелотте трудно тягаться с вами! – ворчливо, но пылко выдохнул граф, вновь увлекая супругу в омуты запретной страсти.

Изменять любовнице с законной женой – ах, это так обновляло и будоражило его седеющие чувства, возвращая сердцу свежесть и молодость!»

Соне показалось, что та самая карамелька из грязного кармана оказалась в нее во рту. И неизвестно, что хуже – налипшие песчинки и нитки, или даже сквозь них ощущавшийся резкий вкус приторной сладости. Тьфу! Нет, нельзя больше терпеть! Сейчас она по-настоящему плюнет, да, плюнет, как мальчишка! Встанет, и скажет этим двум дурам, что эта история – чушь, и они просто издеваются над хорошими героями, про которых совсем другой человек придумал хорошие книжки! И что это просто … свинство!!!

И выйдет скандал. В княжеском доме, где Соня – гостья. Отец об этом непременно узнает, и во всем обвинит, конечно, маму! Страшно подумать, что он тогда сделает. Именно адвокат Вишневский на одном из приемов в Затонске ухитрился так заговорить и впечатлить гостившую у Ломакиных княгиню М-скую, что ее ответная любезность не заставила себя ждать. Узнав, что госпожа Вишневская собирается на Масляной неделе приехать с младшей дочерью в Петербург, княгиня пригласила их остановиться в ее доме.

- Софье пора начинать водить дружбу с людьми из благородного общества. И, если выпал случай, – упускать его нельзя. Правда, - отец холодно осмотрел Соню, и вынес обычный вердикт, - она слишком неуклюжа и рассеянна. Последнее – точно от вас, Лидия Владимировна!

- Вы не правы, - мамина теплая рука легла Соне на плечо, - наша дочь – очень хорошая, серьезная и умная девочка …

- Оставьте! – отмахнулся отец, и Соня почувствовала, как задрожала мамина ладонь, - гордиться ей совершенно нечем, - впрочем, - он едко усмехнулся, - зато на сцену не удерет. С такой-то внешностью. Но манеры и поведение исправлять необходимо. И это ваше дело, как матери. Дочь княгини, кстати, замечательно воспитана. Вот и поучитесь у них, раз все равно собираетесь в Петербург. Хоть какой-то толк будет, кроме лечения ваших выдуманных нервов!

И ничего мама не выдумывает, ей последний год и правда нелегко. Она часто к вечеру совсем белая становится, и украдкой массирует виски. И Соня уверена – это из-за отца. От его поучений и обвинений у нее самой голова словно распухает, становится одновременно тяжелой и пустой. А маме его выслушивать приходится в сто раз чаще и больше! Особенно после того, как Катя уехала учиться на актрису. А потом выяснилось, что и Коля – старший брат, поступил вовсе не на юридический факультет Университета, а на физико-математический ***. И, конечно, виноватой во всем оказалась мама. И отец ей об этом постоянно говорит, говорит, говорит  …

В Петербурге мама и правда, хотела обратиться к врачу. Но главное – повидаться с бунтарями Катей и Колей, помочь им, если нужно. Отвести Соню в прекрасный и желанный Ботанический сад, который известен ей пока лишь по книге, подаренной на Рождество старшей сестрой. И хотя бы немного отдохнуть от рассуждений адвоката Вишневского! Но он и тут ухитрился все испортить, устроив это приглашение от княгини. Нет, она очень милая дама, а зимний сад у нее в доме просто великолепен, но маме приходиться теперь отдавать долг вежливой и благодарной гостьи, и на их собственные планы времени остается не так много.

Если отец узнает, что Соня накричала на княжну, он будет вне себя. А что выскажет маме … Ох ... И отпустит ли он после этого их вообще хотя бы куда-нибудь?

Соня прикусила язык – специально и по-настоящему. Больно, но зато это хотя бы немного отвлекло ее от обиды за героев господина Ребушинского. Девочка медленно и неслышно перевела дух. Придется так и сидеть в этом кресле, как в засаде, и надеяться на то, что две любительницы дурацкий историй о дурацкой «любви» не останутся в этой комнате до ужина!

Между тем, свидание сыщика и его «второй жены» подошло к концу.

- «- О, если бы можно было прилепиться к вам навсегда! – вещал фон Штофф, скрытно выводя прекрасную духовидицу через главные двери приютившей их гостиницы.

Графиня, отправляясь на свое тайное, попиравшее приличия свидание, постаралась замаскироваться. Посему ее чудную фигуру окружало ярко-розовое, под цвет ланит и сияющих очей пальто в древнерусском стиле. Хитроумная Аврора Романовна надеялась, что чужие любопытствующие взоры запомнят ее, как скромную боярышню, коя прибыла из отчего дома со строгим укладом в чужой город исключительно на богомолье …

- И у меня нет никаких сил ехать с вами в разных каретах! – страстно призналась она.

- Очень скоро мы пересядем в одну, - поклялся сыщик, честно и жадно пожирая глазами свою любимую звезду, - ибо теперь, когда моя десница накрыла Крушилина, я точно знаю, что у меня все-все получится!

И они снова объединились в поцелуе, таинственном и скрытном, дабы священная честь графини Морозовой не пострадала от скороспелого осуждения местных зевак …»

- Это не они, это не они, это не они, - беззвучно, одними губами повторяла Соня, крепко зажмурившись.

И вдруг удивленно распахнула глаза. Легкое дуновение коснулась лица, принеся с собой едва различимый шепот:

- Это не мы …

«Город Н. стоял на своем месте, в целости и сохранности дождавшись своих главных и тайных влюбленных, кои вернулись в него разными каретами и дорогами. Фон Штофф отправился на службу, точно стальной сейф из мореного дуба храня в глубоких недрах пьянящий секрет со вкусом винограда и шампанского. Войдя в Участок он, как полагается настоящему мужчине, думал только о любви, посему его детективная речь, обращенная к генералу Сугубову и Сундукову, получилась необычайно возвышенной, прочувствованной и щемящей:

- Любовная власть … То есть, верховная сласть … - он вздохнул, пытаясь ухватиться за скучный хвост официальной причины своего путешествия в столицу, - вернее, верховная власть вполне удовлетворена Клюевским, коего мы выдвинули на роль Крушилина. Посему, все папки по делу Ужаса-Летящего-на-Крыльях-Ночи можно закрыть на замок и утопить на дне пыльных архивов. Там же я собираюсь утопить и свою должность, оставляя вас разбираться с местной преступностью самостоятельно. В моей жизни остается одна, но пламенная и главнейшая цель – бытие и счастье Авроры Романовны, которой я и буду служить до скончания веков. Если верховная сласть … власть не освободит меня от Амалии фон Моргенштерн, я просто быстроногой птицей упорхну в Париж, посадив на шею графиню Морозову и все ее чемоданы. В Париже никто не знает, на ком именно я женат, так пусть полагают, что брачными цепями мы скованы с Авророй Романовной!

О, как понимал подчиненного генерал! Прокурор Вернер, погибший столь вовремя, теперь мог быть полностью забыт, ибо его убийца найден и даже мертв. И прелестная супруга убиенного прокурора, мать незаконного, но желанного сынишки Сугубова, не может дождаться нового обручального кольца, чтобы едва начавшееся вдовство завершилось поскорее – в сильных, честных, мужественных и усатых объятиях бравого генерала.

Гектор Гордеевич, тоже будучи настоящим мужчиной, думал только о чувствах – и о своей черноокой Алине, к которой столь неудержимо стремились его руки и душа. Но сейчас ему захотелось сверкнуть особым рыцарским великодушием, и показать, что и о первой своей любви, избравшей тернистый пусть с фон Штоффом  он тоже не совсем забыл. Поэтому Сундуков сурово ощетинил отточенные ресницы, и пригрозил:

- Ежели вы обидите графиню, хоть в Париже, хоть в Ницце, хоть Баден-Бадене, я снова явлюсь перед вами, чтобы ночью и днем, без устали вам в глаза разоблачать вашу гнусную сущность, как я делал все это время, после вашего возвращения!»

«Вот бы он ему пощечину дал … - мрачно подумала Соня, тут же уточнив, - этот фон Штофф – этому Сундукову, - какой-то Гектор особенно … мерзкий у Ломакиной!»

- Зина, вам удивительно хорошо удается показать идеал мужчины – истинного рыцаря, - совершенно иначе оценила эпизод княжна Луиза, - чуткость, трепетность, стремление идти туда, куда вдруг позвало сердце … Полное и добровольное преклонение перед женщиной - любой. Темна она, как Амалия, или светла, как Аврора – рыцарь будет исполнять только ее приказы и просьбы.

- Желание женщины – закон, - важно подтвердила Зиночка.

«Уже на следующий день на перекрестке шести центральных улиц города Н. встретились обновленные и одухотворенные любовью фон Штофф, Сундуков и генерал Сугубов. Урок судьбы под одинокой пальмой в кабинете не канул в тьму облацей, а вполне надежно отпечатался в тонких любящих душах и мозгах сыщиков. Их руки едва удерживали многотонные корзины, полные сиреневых букетов из роз, лили и орхидей. На локтях, плечах и даже в зубах висели коробки шоколада, унизанные бантиками, птичками и сердечками. На несколько минут мужчины прервали свою чрезвычайно важную миссию по задариванию и взлелеиванию собственных дам. Но лишь затем, чтобы дать друг другу мудрые советы и рекомендации, раскрыв маршруты приобретения самых лучших цветов, открыток, конфет и драгоценностей. Чтобы каждый товарищ по счастью мог наивысшим образом озолотить избранницу, не ударяясь в грязь лицом …»

- Зиночка, а давайте, у них будет общая свадьба – на троих. То есть – на шестерых. Все обвенчаются в один день, и устроят бал для всего города! Представляете – повсюду сиреневые букеты роз и лилий, ленточки, банты, лебеди и ангелочки … - растроганно предложила Луиза, и смущенно добавила, - а потом, ночью … виноград, шампанское и … балдахины!

- Это было бы прекрасно, но! Вы забыли про молоко! – многозначительно произнесла Зиночка.

- О нет … - огорчилась Луиза.

- Да, - подтвердила сочинительница, - грядет новая угроза и ужасное преступление!

«Именно в этот момент главный судья города Н. вершил самосуд над самим собой. С необыкновенной точностью на глазах прокуроров, адвокатов, преступников и зрителей приставил револьвер к виску, и расстрелял собственную жизнь, знаменуя этим тот печальный факт, что полиции снова придется поднять влюбленную голову из цветочных кущ, оторвать губы от пылких поцелуев, и вопреки своим мечтам и стремлениям все-таки заняться расследованием …»

______________________________________

*См. «Приключенiя героическаго сыщика», «Сыщикъ и медиумъ: приключение последнее». Авторы — Atenae и SOlga.

**См. «Приключенiя героическаго сыщика», «Сыщикъ и медиумъ: дикие цветы мести». Авторы — Atenae и SOlga.

*** В 1913 году Николай уезжает поступать в Санкт-Петербургский Университет. Александр Вишневский настаивает на юридическом факультете, но Николай поступает на физико-математическое, чтобы изучать естественные науки. Отец, узнав об этом, недоволен, но более-менее смиряется, надеясь потом повернуть по-своему. В будущем Николай Александрович станет знаменитым советским ученым-палеонтологом. Фамилию же сменит на материнскую девичью – Ларичев.

Соня Вишневская:

Ге Н.Н. "Портрет Ольги Костычевой"

Продолжение следует.