За помощь большое спасибо Ладе Баски и Круэлле.

Тысячи терзаний

«Рамкопф: Человек разрушил семью, выгнал на улицу жену с ребёнком!
Феофил: Каким ребёнком! Я офицер!
Рамкопф: Выгнал жену с офицером!»
(Их к/ф «Тот самый Мюнхгаузен»)

Зиночка вновь испытывала глубочайшую душевную тоску. Хуже того – обычный способ борьбы с этим чувством перестал действовать. Нет, она знала конечно, что даже у великих писателей так бывает, и полет вдохновения сменяется полным упадком творческих сил, после чего автор погружается в полнейший мрак и горькую безысходность. Но сама она доселе подобного не испытывала. Стоило только представить себе героев: прекрасную, сильную, ни от кого независимую Аврору, и полностью покоренного ею – и покорного ей фон Штоффа, как слова сами собой рождались в голове и, точно участники бала, и неслись в искрометной мазурке, или упоительном вальсе … Теперь же условные кавалеры и дамы стояли вдоль стен, смущенно переминаясь с ноги на ногу, скрипки взвизгивали фальшиво и вразнобой, а легчайшее конфетти не летело, а шлепалось на паркет, точно жеваные комочки бумаги. Бррр! И это продолжалось не день, и не два, а несколько недель! Как несправедливо. Вся жизнь юного автора – сплошные страдания, что в реальном, что в выдуманном мире.

Зиночке очень не хватало Луизы. Вернее, не хватало разговоров с Луизой о ее, Зиночкином, шедевре – продолжении «Героического сыщика». Ахов и охов впечатлительной слушательницы, ее слез и переживаний. И, конечно же, похвал. Это – самое главное, чтобы хвалили. Если бы при этом еще не задавали всякие … странные вопросы – было бы совсем хорошо. Но, кажется, Луиза сама научилась находить ответы, причем, такие, которые вовсе не противоречили задумке писательницы. Например, о шрамах фон Штоффа, которые удивительным образом исчезли, оставив после себя идеально гладкую кожу. Которую могла спокойно … ммм … ласкать нежная ручка Авроры Романовны. Луиза, удивившись, тут же выдвинула версию об исцеляющей силе любви графини Морозовой, и Зиночка не стала спорить. Хотя изначально вообще об этом не думала. Какая разница, куда делись старые шрамы, когда «влюбленных качает и укутывает роскошный балдахин, пеленая страстью по всем рукам и ногам».

С другой стороны, именно Луиза буквально вымолила у Зиночки новый поворот сюжета – примирение Якоба и Авроры, и полное прощение вероломного сыщика его избранницей. И теперь необходимость сохранить единение героев сковывало хрупкую и ранимую Зиночкину Музу едва ли не сильнее, чем фон Штоффа – его брачные и внебрачные цепи. Ну недостоин он Авроры Романовны, не достоин! Даже в качестве послушного мужа, который будет таскать за обожаемой супругой (гениальным доктором и медиумом в одном лице) медицинский саквояж со спиритической доской.

Потому, вероятно, и не откликалось вдохновение. Дело неумолимо катилось к свадьбе, и Зиночка дала княжне слово, что непременно до нее героев доведет … Но как же ей самой не хотелось навек и по закону соединять перед алтарем алмаз ее души, идеал всех времен и народов, свою духовную сестру Аврору, и какого-то там глупого, не умеющего правильно любить и ухаживать за такой женщиной глупого полицейского!

Нет, наверное, окажись Луиза рядом, под рукой – дело пошло бы легче. Да пусть хотя бы в письме можно было бы откровенно поделиться новыми идеями, и получить в ответ столь же подробные слова восхищения! Но даже в таком утешении Зиночке было отказано. Писательница и читательница опасались, что взрослые могут поинтересоваться корреспонденцией дочерей, и … Вряд ли восхитятся творимым и обсуждаемым романом. Поэтому приходилось изъясняться намеками, что никак не давало ни облегчения, ни вдохновения. А кроме всего прочего, на скорую встречу двух семейств не стоило даже надеяться – М-ские вместе с Луизой уехали за границу, и судя по всему, надолго.

Лишенная благодарной публики, Зиночка попыталась даже найти таковую среди своих приятельниц. Но, как она всегда и подозревала, они оказались не в состоянии оценить величия ее таланта. Даже очень осторожно сделанное Зиночкой предположение о браке фон Штоффа и Амалии вызывало у девочек крайне эмоциональное «Нет!». Милочка Зорина зажмурилась, и словно заевшая пластинка твердила только о великой любви и обручении героев, которое состоялось среди болот в последней книге господина Ребушинского.* А Нелли Логинова … Ужасная зануда, надо сказать, профессорская дочка, одним словом! Зато Аню Горскую не выносит, что-то там их ученые отцы поделить никак не могут, не то в науке, не то в политике. Ну вот, Нелли важно поправила очки, и заявила, что это признак самой дешевой, бульварной детективной литературы – женить сыщика на преступнице.

Ограниченные люди, не желающие ничего знать о настоящей жизни! О, где же ты, все понимающая и принимающая Луиза!

Луч апрельского солнца скользнул по тетрадной странице с нерешенной задачей, дотянулся до фигурной чернильницы, рассыпался искрами на горлышке толстого стекла. Словно намекал: мол, делом займитесь, барышня! Зиночка фыркнула и отвернулась. Ну скажите пожалуйста, какие тут могут быть уроки, когда на пути вдохновения стоит непонимание общественности, и губит нежный талант! Если бы у нее была своя газета – как у господина Ребушинского, а ныне – его вдовы, Елизаветы Тихоновны. Тогда никакие задачи и упражнения Зиночке были бы вовсе не нужны. Она бы ничего не делала, только фантазировала и писала, а потом печатала. Может быть, под псевдонимом – для таинственности и красоты. Назвалась бы, скажем, Королевской Лилией. Или Орхидеей. Нет, лучше так, чтобы нужное слово складывалось из инициалов и самой фамилии. Например, «К. О. Ролевская» …

Размышления о псевдониме несколько подбодрили писательницу. Перед ее мысленным взором предстала обложка изданного романа: Прекрасная Аврора в полный рост, с летящими по ветру кудрями, перевитыми цветами и жемчугом, а у ее ног – коленопреклоненная фигура несчастного фон Штоффа … Или какого-нибудь другого поклонника? Неважно. Давно известно, что при любых затруднениях в городе Н. необходимо падать ниц именно перед графиней Морозовой. Только она может раскрыть, вылечить и обезвредить. Все и всех! Зиночка ощутила знакомое щекотание в пальцах, и торопливо схватилась за перо.

«- О добрейшая и мудрейшая наша Аврора Романовна, только вам под силу поднять из глубин разочарования и прострации силы нашей полиции! – взмолился генерал Сугубов, глядя несчастными, зашедшими в тупик глазами, - умоляю вас вытащить на свет Божий для подвигов и денежного довольствия Гектора Гордеевича. Ибо, словно клыкастая китовая пасть – отяжелевшего бегемота, его поглотила огромная тоска по неудавшейся любви в переменившемся на 360 градусов лице вероломной Алины!

Зоркие руки графини Морозовой тут же сами потянулись к капитанскому мостику милосердия, откуда можно было бы покомандовать этим несовершенным миром. Героически надела она изысканную, но простую шляпку в сияющем ореоле перьев утконоса, и отправилась вытягивать из болота печального, раненного в сердце бегемота, коий носил фамилию «Сунудков».

Живительным солнцем ворвалась графиня в темную чащу замкнутых комнат. Как она и думала – прямо на растрепанной постели, в куче пыли и одеял, лежал несчастный бегемот с печально повисшими кудрями, лишенный движения и звуков. Лишь его дыхание, напоенное дешевым вином, подсказывало наблюдателю, что приглашать патологоанатома еще рано. Сие тело вполне можно воскресить к дальнейшей жизни.

- Я никогда не забуду вашей чуткости, Гектор Гордеевич! – воскликнула Аврора Романовна, обозревая пропыленный пейзаж, - вы предоставили мне, как воистину независимой женщине, самой выплывать из моря слез, в которое меня обрушил по незнанию благородный брак Якоба фон Штоффа. Вы поверили в мои силы и стойкость, и не тревожили ненужным участим друга! Но мужчины слабее и ничтожнее женщин, посему я не могу оставить вас без присмотра, и обязана придать форму вашему нынешнему жидкообразному состоянию. Я возвращаю вам долг!

- Увы, я рожден для слез и предательства, - провыло несчастное тело Гектора Гордеевича, не размыкая кротких страдающих очей …»

- Как, однако, самокритично, - усмехнулся Пьетро Джованни, - точно так, сударь, для того, чтобы предавать вы прямо-таки рождены! У вас это получается легче, чем дышать.
Зиночка недовольно передернула плечами, стараясь не отвлекаться. Следующая сцена требовала особого внимания и душевного подъема. Поэтому комментарии бесплотных духов из чужой книжки никак не должны были помешать!

« … И тут громкий, но неизменно аристократический визг пронзил стены и барабанные перепонки несчастного Сундукова. Это графиня Морозова узрела вольную, нескованную клеткой мышь, и вся ее нежная женственность пришла в ужас, охваченная первобытным страхом перед столь низменной сущностью. Подхватив тяжелый подол, состоявший из шелковых оборок, Аврора Романовна одним изящным движением всех четырех конечностей взлетела на стол. Гектор Гордеевич, сыщицким своим чутьем, пусть и несколько притупившимся от горя, понял, что в комнате что-то происходит. Уловив же слово «мышь», он, зная решимость и духовную силу графини Морозовой, испугался, что все его педагогические труды по взращиванию достойной хвостатой «полицейской морды» пойдут прахом. Усилием воли Сундуков поднял себя из недр кровати, дабы оказать помощь и спасение …»

- Цезарю? Или Авроре Романовне? – с неподдельным интересом спросил синьор Джованни.

«Оказать спасение невольной жертве вокальных талантов несравненной Авроры Романовны …»

- А вот мне дядюшка, непонятно другое, - вмешалась его племянница, - почему эта графиня Морозова так боится мышей? Она же училась медицине! Неужели ни разу не присутствовала на опытах, и не проводила подобные сама?

- Дитя мое, она училась в Париже! Видимо, все опыты там ставились исключительно на лягушках! Вот к ним «Аврора Романовна» привыкла. В отличии от мышей.

- Весьма дельное заключение, - подтвердил истинный фон Штофф, - помнится, лягушки, привороженной любовным зельем, сия особа и впрямь, не испугалась …

Ах так! Зиночка сердито зыркнула туда, где, судя по голосам, находились незваные гости. Сейчас она этому ехидному фон Штоффу устроит … Устроит свидание с женой! И не с «названной», а с самой что ни на есть «законной»!

Писательница придвинула к себе второй, чистый лист бумаги, перенося будущего читателя из города Н., в столицу, где среди заснеженного парка психиатрической лечебницы сыщик выгуливал свою душевнобольную жену.

«- Отдай мне мою жизнь! – точно тоскующий филин в полночном лесу, провыл Якоб фон Штофф, умоляюще глядя в роковое для себя лицо Амалии.

Оное лицо, вследствие тягостного заточения и помраченного разума, выглядело несколько синеватым и истончившимся, но никакие испытания не могли стряхнуть с него врожденное изящество и аристократизм. Черные и блестящие, как крылья могильного ворона глаза законной супруги по-прежнему властно приковывали к себе мужскую сущность, ужасая и восхищая. Не просто так во имя этой женщины была забыта и растоптана честь Авроры Романовны. Увы, сыщик понимал: он опять готов растоптать все, что угодно, ради блага Амалии и ее потомка.

- Разведясь, я останусь твоим ангелом-хранителем, и не позволю забрать тебя из сумасшедшего дома и опытных медицинских рук в сырые казематы, или каторжные колодки! – клялся сыщик, - ты навеки останешься здесь вместе со всеми своими преступными деяниями и тайнами, кои мне, как бывшему служителю закона, будут совершенно не интересны!
- Меня терзают каждую ночь, разрывая на миллионы кусков тело и разум! – шепотом, который точно удары колокола, навеки отпечатывался на сердце, произнесла сумасшедшая узница, не давая фон Штоффу спокойно сбросить с себя путы семейной ответственности и воспарить к новому браку без тяжких гирь на слабеющей совести …»

Зиночка с удивлением поняла, что не испытывает к Амалии неприязни. И даже почти не ужасается ее поступкам. Ну, интриганка. Шпионка, предательница и убийца … Подумаешь, какие мелочи! Ведь она - женщина! Хрупкая и прекрасная. Амалия всего лишь хотела ни в чем не нуждаться. Иметь власть и много денег. Потому и шла к своей цели, не замечая препятствий, с упорством, которое не может не восхищать. Забыла про сына? Так ведь все-таки вспомнила, и сразу же захотела осыпать малютку деньгами, для чего и воспользовалась побитым и наивным фон Штоффом, который не смог ей отказать. Получается, именно сыщик дурак в этой ситуации. И изменник. А вот Амалия – красавица и умница, коварная, хитрая, изворотливая … Бесподобная дама! Пусть и не Аврора Романовна, конечно.

И чтобы Такая Женщина оставалась в сумасшедшем доме? Или, повинуясь жестокому приговору бесчувственных судей, отправилась на каторгу?! Даже просто, стала разведенной, то есть – брошенной, покинутой женой?

Никогда!

С Такими Женщинами ТАК поступать нельзя.

«Серебряные бакенбарды Самого Главного Начальника, маршала Тайной Императорской Канцелярии, важно напружинились, подводя для фон Штоффа разнокалиберные итоги всей его семейно-детективной ситуации:

- Вами было поймано несколько Крушилиных, и последний из них – самый опасный, таился под личиной женщины, обманувшей все наши инстанции. Вы сумели прошибить лбом все многочисленные кирпичные и мистические стены, возведенные гипнотизершей, потому, в стене государственной для вас будет открыто окно, из которого вам милосердно выдадут бумаги на развод. После чего вы сможете обрести иную супругу, а первая останется нам, а так же – суровому эскулапу, коий пытается вернуть ей память, необходимую для раскрытия иных тайных шпионских дел.

«О ужас! Значит, Амалию так и будут терзать, и даже статус моей жены не согреет ее бедного, пусть и черного сердца!» - мысленно простонал фон Штофф, и ноги его подогнулись от острой жалости, едва не уронив хозяина на светящийся от зимнего солнца и пылающей люстры паркет …»

- Да уж, Моргнештернихе только и остается, что покамест морально согреваться фамилией фон Штоффа, - заметил Пъетро Джованни, не обнаруживая ни малейшего сочувствия к названной даме, - более ничем он ей помочь не может, что в качестве супруга, что нет.

- Допросы государственной преступницы такого уровня целиком и полностью принадлежат самому государству и установленному закону, - мрачно подтвердил настоящий фон Штофф, - так что, вы правы, синьор Джованни, оставаясь женой этого … субъекта, Амалия может только радоваться в минуты просветления добытому трофею – и все.

Зиночка упрямо сжала губы и прищурила глаза. Чуть ли не самых пальцев обмакнула перо в чернильницу.

«- Ее единственный потомок, Вольдемар, незаконный и непризнанный, остается во власти казенного воспитания, и вы потеряете право нагрузить им ваше семейство, потому что стирается возможность натянуть между вами, как между двумя разнесенными в пространстве точками хотя бы какую-то перпендикулярную линию! – словно топором по голове припечатал маршал и без ого слабеющую душу подчиненного.

Но слабеющая душа воспряла, ухватившись за подсказку! Ресницы сыщика радостно взмыли вверх над воссиявшими от непролитых слез глазами. У него появился повод не разводиться. Для всего внешнего мира он останется супругом Амалии, дабы забрать из школы Вольдемара фон Моргенштерн, и вручить избранному для сей чести генералу Сугубову!»

- Но в этом нет никакого смысла! – ахнула истинна Аврора Романовна, - никто не мешает любому взрослому обеспеченному человеку стать опекуном сироты. Для этого нет никакой необходимости вступать в брак с его матерью!

- Особенно, если учесть, что дитя незаконное и непризнанное данной … родительницей, - жестко уточнил Якоб, - из чего следует, что между Вольдемаром и Амалией никаких связей, что параллельных, что перпендикулярных нет. И взять его под опеку можно на тех же основаниях, что и любого иного безродного сироту.

Зиночка, услышав это, только кивнула. Усмехнулась, почеркала что-то, и, изумив всех до крайности, внесла исправление. Которое не меняло ничего, кроме размеров глупости ее главного героя:

«Все знания законов, уставов и сводов, позволявшие стать отцом и опекуном, выветрились из сумбура памяти фон Штоффа. По его пустой голове быстроногой птицей летала единственная мысль, громко кричавшая «Нет разводу! Во имя дитяти и милосердия!»

- Я отрекаюсь от хлопот с разводом, господин маршал, - объявил сыщик, - пусть Амалия остается моей супругой навсегда!

И понял, что такая форма семейства устроит всех. Его душа перестанет разрываться между двумя дамами, ибо в родной стране мужа всего будет ждать запертая в лечебнице, но влекущая и незабываемая Амалия, ее бедного ребенка обиходит и воспитает генерал Сугубов, ну а для всей заграницы женой фон Штоффа назовется Аврора Романовна. Ведь графиня согласилась жить с ним просто так – было бы жестко лишать ее столь великодушного подвига пошлейшим заключением брака …»

Длинная и очень выразительная тирада на басконском языке была прервана вскриком, пыхтением, шелестом платья, и решительным возгласом:

- Нет, Якоб! Оставьте перчатку в покое! Подумайте, ну не можете же вы вызвать на дуэль самого себя!

- Это не я, это посторонний подлец и трус с моим именем. Значит, могу и обязан!

- Эээ … Синьор polizotto, я вас хорошо понимаю, но неужели вы собираетесь драться с плоской пустоголовой картонкой, весьма неумело раскрашенной? К тому же, за то же самое его уже едва не убили. Но совести и чести ему это не прибавило.

- Просто автор не может написать о том, чего у нее нет! – объявила Аврора.

- Ах, так! – возмущенная Зиночка вскочила, и со всей силы запустила в сторону голосов резную крышечку от чернильницы. Та с печальным звоном ударилась о стену, осыпавшись на пол стеклянным дождем. Вряд ли это напугало героев господина Ребушинского, но разговаривать – по крайней мере так, чтобы их слышал кто-то еще, они перестали.

Зиночка снова опустилась на стул, в который раз ощущая себя неоцененной и непонятой. Неужели такова судьба всех настоящих талантов? Они сталкиваются с обыденностью, с критикой от личностей бездарных и малозначимых, чахнут и гибнут во цвете лет … И даже если их гонители раскаиваются и плачут над гробом, сделать уже ничего нельзя.

«Осененная вечным покоем, лежала она на шелковых подушках, утопая в атласе и бесценных кружевах. В прекрасных женских чертах более не играла жизнь, в очах погас светлый ум, дарующий миру непревзойденные строки, замкнулись уста, с которых еще вчера слетали лепестками возвышенные слова. Звезда упала в холодные волны насильственной смерти, осиротив небо и землю своим отсутствием …»

Зиночка даже всхлипнула, перечитав. Вот и она когда-нибудь будет лежать вот так, и все, кто сейчас смеется над ней, склонят головы, падут на колени, взывая к небесам. И отвратительный Вернер, и глупые Милочка с Нелли, и строгие родители, и даже Луиза, так не вовремя покинувшая подругу. Но лишь печальна тишина будет им ответом …

А ведь хороший кусочек получился, надо бы его использовать. В этой повести пока не произошло никакого преступления, так почему бы не сделать жертвой молодую красивую, безумно талантливую писательницу? Пока фон Штофф терзается в столице, пытаясь определить, которую из жен ему больнее лишать своего имени, Аврора в родном городе будет расследовать новое дело. Вместе с воскрешенным ею Гектором Гордеевичем, разумеется.

«Город Н. был до основания потрясен новым ужасающим злодейством, ибо именно в нем окончило свои юные дни восходящее солнце мировой поэзии, погасив лучи таланта и обаяния, Мария Ольховская. Ее стройное, но безнадежно мертвое тело было найдено в богатом особняке рыдающего жениха Погорелина, который ничком лежал на полу среди корзин с цветами и экзотическими пальмами. Растения из разных уголков земли точно водили погребальный хоровод вокруг погибшей Марии, пытаясь перебить пряными ароматами тяжелую поступь смерти. Но рана на изящном черепе поэтессы не давала им такой возможности …

Полиция в лице господина Сундукова, обозрев предъявленный ей трагический пейзаж на роскошной постели, пришел к точнейшему выводу – убийство! Наверняка сие сотворил жених, в припадке безумной мавританской ревности, после чего раскаялся, и желая вымолить прощения у невесты, принес ей горы цветов. Но только на живых дам подобный способ действует идеально, мертвая же Мария осталась к подношению недвижна все своим охладевшим существом.

Погорелин, заливаясь слезами, клялся в своей невинности. Но сыщицкий глаз покамест видел только одну странность в уже почти сложенной им мозаике – единственную туфельку на мокрых ногах сломленного поэтического цветка …»

Впрочем, эта загадка очень скоро разрешилась. Утром Погорелин и Мария гуляли вместе в парке около дома, и не один раз увязли в снегу.

«- Но почему же ваша невеста покоряла зимние тропы в столь легких туфельках, а не в сапожках на меху из соболя и панголины? – удивился Гектор Гордевич.

- О, Мария была так возвышенна, что обычно силы таланта несли ее, словно пери, над землей, и ничто низменное не касалось ее ступней! – простонал жених, - но в этот раз я слишком сильно надоел ей скучными разговорами, и ее способность порхать по воздуху сморщилась и побрякла, уронив в самый глубокий сугроб, где видимо и осталась вторая туфелька моей возлюбленной!

- Все ясно, - сурово изрек Гектор Гордеевич, - сначала вы решили до смерти заморозить вашу невесту на прогулке, а когда это не удалось, и благодаря поэтическому темпераменту она осталась жива и тепла, вы просто стукнули ее по голове! Но поздно носить вашей Марии цветы и раскаиваться. Следуйте за мной в узилище, господин Погорелин!»

- Вот именно – поздно! – с горьким удовольствием произнесла Зиночка, представляя на месте поэтессы – самое себя.

Но, безусловно, новый детектив никак не мог быть столь кратким, а самое важное – обойтись без вмешательства Авроры Романовны. Графиня, в отличии от Гектора Гордеевича, решила, что смерть поэтессы куда более таинственна. Поэтому, уединившись в своей комнате с доном Педро, она устроила спиритический сеанс.

«И вдруг молчаливый граммофон ожил, и его труба, выгнувшись громогласной змеею, начала вещать нежные, текучие и бескрайние, как океаны, стихи госпожи Ольховской, те, что не были ею закончены в жизни земной, и продолжали твориться в посмертии. Там за гробом, все так же цвел и расцветал талант поэтессы, и неубиваемо рвался к зрителям. Дон Педро, которого ничто не могло смутить и напугать, радостно схватил перо, и начал записывать льющиеся щедрым потоком ямбы, хореи и силлабо-тонические гиперболы. Но увы, астральная связь прервалась, и Мария смолкла внутри граммофона, не дав нежданному поклоннику насладиться целиком ее творчеством.

- Аврора, я молю тебя, вызови сию даму еще раз! – возопил он, - ты только подумай – стихи, которые диктует дух поэтессы! Сколько денег можно заработать на этом, куда там «Фиолетовой ночи»! ДУхи могут быть гораздо выгоднее, чем духИ! О, если бы была способ как-то привязать Марию Ольховскую к нашему граммофону, чтобы она оставалась там, и продолжала извивать нам свои рифмы, сложенные после смерти. Мы озолотились бы!

Проникнувшись гениальной идеей, восхищенная Аврора Романовна вновь воззвала к убитой. Но поэтическая душа не пожелала подарить слушателям еще немного золота своих слов …»

- Дядюшка! Успокойся! Ты же сам только что говорил, что нет смысла вызывать на дуэль картонку!

- Дуэль?! Много чести этому мерзавцу! Я просто начищу ему физиономию! Зарабатывать на стихах умершей, ты только подумай, Ауроре! Не узнать, кто же убил ее. Не сберечь наследие, чтобы передать близким! А за-ра-бо-тать! Да чтоб его постигло проклятие царя Мидаса**, этого дона Педро!

- Он существует, полностью повинуясь воле Зинаиды Ломакиной, - очень спокойно произнес Якоб фон Штофф, - мне думается, это проклятие намного страшнее.

- Я такого самому безжалостному преступнику не пожелаю, - искренне выдохнула Аврора Романовна, - девочка творит нечто ужасное и больное, причем противореча сама себе на каждом шагу! Законы у нее не действуют, любовь непредсказуемо включается и выключается, словно капризный неисправный фонарь. А ее последняя выдумка? Как она собирается совместить слово, данное подруге, то есть свадьбу «графини Морозовой» и сыщика – с тем, что он отказался от развода с Амалией?

Этот вопрос Зиночка услышала, и отмахнуться от него не смогла. Действительно, нужно было каким-то образом выполнить несколько условий. Ни в коем случае не делать разведенной Амалию – сия дама тоже заслуживает всяческого уважения и имеет вечное право на помощь фон Штоффа. С другой стороны – вознаградить роскошной свадьбой Аврору Романовну, которую Зиночке самой, как автору, очень хотелось увидеть в наряде невесты. Еще раз больно стукнуть по носу самодовольного сыщика, указав на его ничтожество и неспособность хотя бы немного соответствовать такому бриллианту, как графиня Морозова.

Эх, а как все хорошо складывалось до вмешательства Луизы! Аврора бы вышла замуж за князя Клюевского, и ее вид в подвенечной вуали «страшным пыточным колесом проехал бы по лицу и сердцу коварного и уничтоженного фон Штоффа». А сам сыщик при таком раскладе оставался в планах Зиночки мужем Амалии. Это терзало бы его самого – и очень утешало бы его преступную супругу.

И вот что со всем этим делать теперь, учитывая, что редактировать уже написанное категорически не хочется, а у нее в запасе даже князя Клюевского нет? Две законные жены на одного фон Штоффа … За что ему такая честь? Восхитительная Амалия, которую сыщик обязан до конца жизни спасать вместе с Вольдемарчиком! И неотразимая Аврора … Любовница – это конечно, очень интересно, вызывающе, интригующе … Но не слишком ли дорогая плата за то, чтобы получить какого-то там полицейского?

Имя вспыхнула в памяти, осветив новый сюжетный поворот, который мог стать настоящим выходом. У нее все получится! И достойная судьба для Амалии, и свадебный убор для Авроры, и наказание для фон Штоффа.

И слово, данное Луизе, она сдержит. Так же, как Аврора не солгала Клюевскому обещая тому быть верной женой. Она просто не уточнила некоторые подробности …

____________________

*См. SOlga и Atenae «Приключенiя героическаго сыщика» «Сыщикъ и медиумъ: последний полёт 'Немезиды».

** «Дар царя Мидаса» - возможность прикосновением руки все вокруг обращать в золото. Исполнение желания обернулось для царя голодом – едва и напитки становились золотыми, и одиночеством – никому не хотелось превращаться в мертвую статую, пусть и из драгоценного металла.

Продолжение следует.