Накануне они с Мартусей легли рано, где-то в полдевятого, потому что просто с ног валились. Девочка уснула сразу, но к Римме сон не шёл. Напряжение не отпускало. Столько всего произошло за этот бесконечный день, и столько должно было ещё произойти в самое ближайшее время. Жизнь менялась прямо сейчас. Незаконченный разговор со Штольманом-старшим. Так и не начатый, но необходимый разговор с Володей. Платон и Марта, которые уже очевидно для всех стали парой. Римма видела, как осторожен и бережен с племянницей парень, но всё равно, поговорить придётся и с ним, и с Мартусей. И наконец, Ирины Владимировны больше нет. Просить у неё прощения было вроде бы не за что, но теперь, когда это стало невозможно, почему-то хотелось. Хотя почему невозможно? Если она медиум и слышит мёртвых, то и они должны её слышать. Женька? "Я точно тебя слышу, сестрёнка. Вот за остальных - не поручусь..." Ну, и кто ты после этого? Альтер эго и есть. Сердиться на брата бесполезно. Разбираться с даром придётся самой, преодолевая тошнотворный страх и неприятие сверхъестественного. Брать пример с Платона и его отца, поверять мистику логикой.
Почему ей показывают именно то, что показывают? Почему приходили видения о маме, Женьке, Мартусе - понятно, это самые близкие и дорогие люди. Но почему Оксанин Андрей? Алексей Ильич с Ольгой Петровной? Андрея она увидела, хотя совсем его не знала, с Оксаной была на тот момент знакома чуть больше недели. Печалина и Лялину знала несколько лет, но не особенно близко. Во втором случае произошло убийство, в первом - нет, там вообще все оказались живы. Где здесь связь? Есть ли она вообще, или дар хаотичен в своих проявлениях? Возможно ли для неё только "мне показали", или она сможет увидеть что-то сама? То, что захочет? То, что будет нужно? Платон говорил, что Анна Викторовна умела управлять своим даром и помогала своему мужу в расследованиях. Как, чёрт возьми, этим можно управлять?! Проявления дара ощущались, как удар под дых. Чужие боль, ярость, отчаяние, тоску она чувствовала, как свои собственные, даже какое-то время после того, как видение отступало, и взять себя в руки удавалось с трудом. А ведь эти обмороки не только пугают, они и для здоровья могут иметь последствия. Надо бы кровь сдать, наверное, а может, и витамины попить. Как с этим жить? Ладно ещё, если сознание она потеряет на работе, хотя и там объясняться придётся, а если на улице или в транспорте? И ведь непонятно, сколько может продлиться такой обморок, а значит, лучше постоянно носить с собой паспорт и записку в него вложить с номером телефона, чтобы, если что, сообщили, где она и что с ней. Так больные эпилепсией делают. Вот только чей номер написать? Платонов, получается, других вариантов нет. Римма вздохнула. На старых довоенных фотографиях, стоящих на книжных полках в их комнате,  была большая семья, но сначала война собрала свою страшную жатву, потом - рано, слишком рано - ушла мама, а после того как разбился самолёт, остались только они с Мартусей и тётя Мира с тётей Фирой. Хорошо, что в их жизни появился Платон, без него им пришлось бы сейчас совсем туго.
Парень был очень основательным, надёжным и светлым, сильным и неуёмно деятельным, добрым и отважным. И очень похожим на своего отца, во всяком случае, внешне. А внутренне... Римма пока не поняла, понравился ли ей Штольман-старший.  Отец-легенда оказался строгим, застёгнутым на все пуговицы человеком блестящего ума и железной воли, великолепным профессионалом своего дела, но... ей не хватало в нём Платоновых эмоций, притаившейся в глазах улыбки, душевной щедрости. Впрочем, о чём можно говорить после трёх часов знакомства? Тем более, что откровенный разговор о важном Яков Платонович прервал на самом интересном месте. В отличие от Платона Римма вовсе не считала, что его отец сразу ей поверил. Скорее уж, он взял паузу, чтобы поразмыслить. В любом случае, она сделала всё, что могла, рассказала ему правду... почти всю, умолчав только о разговоре с тётей Зиной. "О тёте Зине рассказывать нельзя, сестрёнка, - тут же отозвался Женька. - Это не твоя тайна".
Рассказать оказалось на удивление легко, это только решиться было трудно. Слушать следователь умел, как и задавать вопросы. Володя тоже умеет и то, и другое, но... он, судя по всему, ничего не знает о мистической Штольмановской наследственности, поэтому первая реакция на её рассказ может быть любой. "Вот и посмотришь, что он за фрукт, Риммуль..." Посмотрю, согласилась Римма, всё равно больше ничего не остаётся. Промолчать и отстраниться не получилось, потому что Володя ей очень нравился, а она нравилась ему. Эта взаимная симпатия волновала и согревала изнутри, обещая нечто гораздо более серьёзное, чем просто обоюдно приятное общение. "С вами я много чего могла бы себе представить", - сказала она, объясняясь с ним в Крыму, и ничуть не слукавила. Случись им познакомиться полгода назад, Римма бы вообще не колебалась, но разговор с тётей Зиной и открывшийся дар смешали в её жизни всё. Женщина, считавшая себя оракулом, сказала Римме, что капитан Сальников "хороший мужик, но не тот", вот только руководствоваться её словами Римма, черт возьми, не собиралась.   Она расскажет Володе о даре, тем более со Штольманом она уже... отрепетировала, и была не была. Недоверие и даже резкость в ответ на такую историю - это вполне нормальная реакция нормального человека, гораздо важнее, что будет потом. Но дальше она пока загадывать не решалась.
На своём диване заворочалась, а потом вдруг всхлипнула Мартуся. Римма насторожилась. После гибели родителей девочку долго мучали кошмары. Римма и по врачам с ней ходила, но ничего путного, кроме "после такого потрясения нужно время" и "перерастёт" так и не услышала. Время действительно принесло облегчение, а с появлением Платона Мартуся и вовсе стала улыбаться во сне, но сегодняшние события всё-таки были очень страшными. Девочка протяжно вздохнула, почти застонала. Не дожидаясь, пока она совершенно расплачется, Римма встала и, прихватив подушку, перебралась к племяннице. Легла рядом, обняла девочку поверх одеяла, тихонько поцеловала в затылок. Марта затихла, потом задышала ровнее. Это помогло и самой Римме, она наконец-то расслабилась и заснула.
--------------------------------------------------
Проснулась она резко, от звонка в дверь. Вскинулась, села. Часы на стене напротив показывали четверть одиннадцатого. Ничего себе отдохнули, подумала Римма. Второй звонок, совсем короткий, словно звонивший едва коснулся кнопки, застал её уже в халате на пути к двери. Домашние шлепанцы она в попыхах не нашла, сунула ноги в босоножки на высокой платформе, стоявшие под вешалкой.
Когда она открыла, Володя стоял уже у лестницы, собираясь уходить.
- Привет, - сказал он с улыбкой. - Извини, будить не хотел... - Он окинул её взглядом с ног до головы, и улыбнулся ещё шире, видимо оценив её утренний внешний вид. Вот только рассердиться на него не получилось, настолько явно ему понравилось то, что он увидел.
- Да ничего, - ответила она, - всё равно вставать пора. Мы легли вчера рано, а вот засыпали - долго.
- Я знаю, что рано легли, - сказал он. - Я хотел зайти к тебе вечером, но освободился поздно, и без четверти девять окна уже были тёмными.
- Зайдёшь сейчас? - Тут Римма подумала, что в таком виде мужчин к себе не приглашают, и добавила, стараясь скрыть смущение: - Позавтракаешь с нами и расскажешь, что нового...
- Нет, - отказался Володя, чуть помедлив. - Ты не поверишь, но я уже позавтракал. У меня дома тоже холодильник есть.
-  А рассказывать ничего нельзя, потому что тайна следствия?
- Да какая тайна, если пока всё следствие крутится вокруг того, что ты нам вчера рассказала. Весь отдел работой обеспечила...
- То есть это я виновата в том, что ты в воскресенье на работе? Или ты не на работе?
- Я вчера сутки отдежурил, так что сегодня у меня должен быть выходной, но... Я тут подумал, что можно совместить приятное с полезным. - Он посмотрел на неё как-то так, что ладони захотелось к щекам прижать. - Римм, поехали со мной?
Это был не просто вопрос или просьба. Это был следующий шаг, как его рука, протянутая вчера на лестничной клетке. Но прежде чем она смогла хоть что-то ответить, за спиной скипнула дверь и в коридоре появилась совершенно растрёпанная Мартуся, на ходу застёгивающая верхние пуговки на халатике.
- Ой, дядя Володя, это вы? Здравствуйте! - сказала девочка звонко. - А я голос не узнала и... Новости есть?
- Привет, солнце, - усмехнулся мужчина. - Тебе Платон новости расскажет, когда придёт. Он вчера с нами был, когда мы с его отцом на их кухне вечером итоги дня обсуждали. А я твою тётю хочу похитить...
- Как... то есть куда? - растерялась Мартуся.
- В Комарово, на свежий воздух, чтобы помогла мне доверие важных свидетелей завоевать, - ответил мужчина, и перевёл взгляд на Римму. - Поехали?
- Дядя Володя, - покачала головой племянница, - разве, когда похищают, согласия спрашивают?
- Обычно нет, - согласился он. - Но я такой, деликатный похититель.
- Хорошо, я поеду, - ответила Римма наконец, и Мартуся обрадовалась этому не меньше, чем "похититель". Складывалось впечатление, что и племянница, и Платон изо всех сил за них с Володей болели. - Сколько у меня времени есть, чтобы собраться?
--------------------------------------------------
Володя никак не ограничил её во времени, но Римма сама отвела себе на сборы полчаса. Половину этого времени она просидела перед зеркалом, пытаясь понять, что её, собственно, ждёт. В голове было пусто и звонко, даже Женька затаился, а под ложечкой что-то подрагивало в предвкушении. Это было глупо и даже опасно, потому что могло закончится жесточайшим разочарованием, и в конце концов она рассердилась на себя и оделась не как на свидание, а как... практично, в общем, оделась. Подходяще, чтобы доверие свидетелей завоёвывать. Володя тоже был не во фраке, так что всё правильно. И что Мартуся ей бутербродов наготовила, пока она мандражировала перед зеркалом, тоже верно. Правда, пакет с бутербродами Володя у неё сразу отобрал, взвесил на руке, спросил: "Неужели у меня такой недокормленный вид?" и открыл перед ней переднюю дверцу своего москвича.
В салоне ненавязчиво пахло табаком и мужским одеколоном. На зеркале заднего вида болтался забавный чертик из капельниц с зеленым рыльцем и копытцами. Римма зачем-то щёлкнула его по брюшку, и он забавно задёргался-заплясал.
- Это Машка моя развлекается, - объснил Володя, садясь за руль. - У меня с дюжину уже таких талисманов. В прошлом году рыба была, до этого олень, теперь вот - чёрт-те что.
- Скучает, наверное, - подумала Римма вслух.
- Разве что слегка, - хмыкнул он, заводя машину, - а так некогда ей с тремя пацанами скучать. Там нужно шесть глаз и восемь рук.
- Почему восемь? - развеселилась Римма.
- Дополнительная пара для мужа, ну, и чтоб чёртиков вертеть, когда он в плавании...
- Значит, всё-таки скучает, - констатировала она. - Фотографию дочки покажешь?
- Когда до места доедем, могу показать ту, что в бумажнике. Но там она маленькая разбойница шести лет. Устроит?
Римма кивнула, но потом опомнилась, что он смотрит не на неё, а на дорогу и сказала:
- Конечно. А долго нам ехать?
- Где-то час с небольшим. К кому мы едем, не спросишь?
- В Комарово Печалин в прошлом году дачу снимал. Видимо, в этом тоже, - сказала Римма.
- Правильно, - подтвердил мужчина. - Мы нашли вчера таксиста, с которым Флоринская обычно ездила, и он сообщил нам адрес в Комарово, куда она собиралась ехать в пятницу: 1я Дачная улица, дом 39а. В прошлом году он её уже по этому адресу возил. А в этот раз он прождал Ирину Владимировну с часу до полвторого, потом даже поднялся на этаж и позвонил, но никто ему не открыл, так что пришлось уехать восвояси... Да, кстати, когда мы у него спросили, не видел ли он кого-нибудь в подъезде, он сказал, что видел замечательную рыжеволосую девушку с кавалером... Мартуся расцветает, скоро мужики в штабеля укладываться начнут.
- Не начнут, - возразила Римма. - Ей не нужно, да и Платон не допустит никаких штабелей.
- Тоже верно, - кивнул Володя. - К женщине Штольмана клинья подбивать - это для здоровья опасное занятие... - Тут Римма тяжело вздохнула. - Что?
- Как-то это... Мы говорим, будто поженили их уже.
- Не то чтобы поженили, но... Мартуся из тех, к кому прирастают раз и навсегда. Вроде и не красавица, но чем больше смотришь, тем больше нравится. Душа чистая, голова светлая, сердце большое. Так что погуляют ещё сколько-то и в самом деле поженятся, как только станет можно. Не переживай. Хочешь - можешь Платону внушение сделать, уверен, он выслушает с пониманием. Или ты хотела, чтобы он пока в армию ушёл от греха?
- Нет, совсем не хотела, - открестилась Римма. - Зачем же так? А поговорить с ним мне действительно нужно, но не внушать, а по-человечески.
- Правильно. Яков и так всё внушит, что надо... Кстати, о Якове. Он мне сказал, что Печалин, предположительно, в Комарово не один, а с этой бывшей компаньонкой Флоринской, как её?
- Ольга Петровна Лялина.
- Да, с ней. Я его спрашиваю: "Что, интуиция?" - А он говорит: "Да, но не моя". Это ты его надоумила? Вспомнила что-то?
- Ну, не то чтобы вспомнила... - промямлила Римма. Вот сейчас и можно было начать тот самый разговор, но рассказывать такое, когда Володя за рулём? Или она просто трусит и придумывает отговорки?
- Интересно с вами, - покосился на неё Володя тем временем. - В Крыму Марта правильную версию с собаками выдала, про Платона я вообще молчу, теперь ты... Милиции скоро вообще работы не оставите. Уйду на раннюю пенсию, буду крокусы выращивать.
- Почему крокусы?
- Не знаю. Слово красивое. Ещё азалии с гиацинтами. А вообще ну их, у меня внуки есть - цветы жизни... - Римма рассмеялась, Володя посмотрел на неё с удовольствием. - Хорошо ты смеёшься, только редко. Так о чём это мы?
- О деле Флоринской...
- Ну, да. По делу я вчера ещё Глашу допрашивал, и она мне рассказала, что Флоринская в этот понедельник всерьёз с сестрой поссорилась. Сестра денег на машину для супруга своего просила, но кроме язвительной отповеди не получила ничего и, осерчав, обвинила Ирину Владимировну в том, что та своего бывшего мужа в лагеря отправила. Ты об этом что-нибудь знаешь?
- Не-ет, - протянула ошарашенно Римма, - ничего не знаю. Что это ещё за история?
- Но ты знаешь, что Флоринская была замужем?
- Кажется, была, до войны ещё. Мама говорила что-то такое, муж тоже вроде был из артистической среды. Но сама Ирина Владимировна никогда о нём не вспоминала...
- Вот, может, потому и не вспоминала, что неприятная история. Мужа её звали Александр Арсеньевич Шапошников, это мы ещё вчера вечером выяснили. Тебе это имя ничего не говорит?
- Нет, имени мужа Флоринской я точно никогда не слышала.
- А вот мне это имя хорошо известно. Это, ни много ни мало, один из основоположников советского джаза, композитор, аранжировщик, дирижёр, организатор знаменитого джаз-оркестра "Ритм".
- Подожди, так Ирина Владимировна же какое-то время была солисткой этого оркестра. Так получается, что...
- Да, получается, что жена выступала с оркестром мужа.
- И что, он был в лагерях?
- Я слышал, что был. За контрреволюционную деятельность. Потом реабилитировали его. Но подробностей мы не знаем пока, Яков собирался завтра сделать запрос.
Римма вдруг почувствовала острое беспокойство, до мурашек. Как будто сказанное было необыкновенно важно. К горлу подкатил комок, голова закружилась. Нет, сказала она себе. Ни за что. Не сейчас. Не смей. Нет.
- Римм, всё в порядке? Ты о чём так задумалась?
- Володя, да этого просто быть не может, чтобы Ирина Владимировна...
- Опыт нашей работы показывает, - возразил мужчина, - что может быть всё что угодно, и даже то, что в принципе невозможно.
- Поэтому вы и наше алиби проверяете? - неожиданно рассердилась Римма.
Володя как раз остановил машину на светофоре и посмотрел на неё как-то так, что сразу выветрились и возмущение, и беспокойство.
- Проверили уже. Оно безупречное. Вас с Мартусей не только тётушки, вас и соседи видели - и вечером в четверг, и утром в пятницу. И это очень хорошо, Римма, потому что теперь я и дальше смогу официально по делу работать.
- В смысле? - растерялась она. - Я не понимаю...
- Да просто Яков в таких вопросах щепетилен настолько, что иногда хочется постучать его по кудрявой головушке. - Володя вздохнул и улыбнулся. - Будь вы под подозрением, меня он точно отстранил бы, потому что знает, что ты мне нравишься, а то и самоотвод взял бы из-за Марты с Платоном. А так мы с тобой к Печалину едем и дело обсуждаем...
Машина тронулась, и теперь мужчина опять смотрел на дорогу, а Римма смотрела на его профиль и знала, что он чувствует её взгляд. И ты мне нравишься, подумала она. Как же ты мне нравишься! И прямота эта твоя, и тепло в каждом взгляде. И зрелость без тени важности. Море неброского обаяния. Голос, руки на руле... 
- Володя, нам надо поговорить! - вырвалось у неё.
- И поговорим, - немедленно согласился он, словно только и ждал от неё подобного заявления. - Вот отработаем с тобой свидетелей  и прогуляемся до Щучьего озера. Расскажешь мне, в чём там дело и что тебя мучает... - Он коротко глянул в зеркало и встретился с ней глазами. - А пока... вернёмся к нашим баранам?
И снова она сначала кивнула, а потом сказала:
- Да, конечно. Так что там с этим мужем?
- Что с мужем Флоринской, пока непонятно, будем ждать ответа на запрос, - напомнил ей  Володя. -  А вот с мужем её сестры Виктором Белкиным я вчера познакомился лично к обоюдному неудовольствию. Утром у Белкиных участковый был, но не застал, а после обеда мы с Серёгой Лепешевым поехали, это оперативник самый молодой наш, хороший парень, на пару лет всего старше Платона. Поднялись на пятый этаж, и уже пока поднимались, поняли, что звукоизоляция в доме не просто плохая, нет её, считай. Двери тонкие, дерматином обитые, так что слышно всё: на первом этаже мама задачку с сыном решает про то, как пионеры деревья на трёх участках сажали, на втором мужик с ЖЭКом по телефону ругается, а на пятом, у Белкиных, женщина плачет, а мужчина её утешает. Мол, хватит уже, сколько можно реветь, тут радоваться надо, некому теперь будет меня шпынять, а тебя гнобить. Вероника, надо сказать, ещё пуще плачет: "Что ты, Витенька, разве так можно?" А Белкин своё гнёт: "Сестра твоя меня на дух не переносила, слова доброго за всё время не сказала, так что оплакивать её я не намерен. Хватит сырость разводить, Никуся, мы с тобой теперь заживём в нормальной квартире, а скворечник этот на машину поменяем..."
- А откуда они о смерти Ирины Владимировны узнали, если милиция у них не была ещё и телефона нет? - спросила Римма.
- Вот мы тоже им этот вопрос задать решили и позвонили в дверь, но нам никто не открыл. Наоборот, стало очень тихо. Ну, мы минут десять звонок терзали, потом ещё стучали: "Откройте, милиция! Мы знаем, что вы в квартире, голоса слышали". Наконец, открыла нам совершенно заплаканная Вероника с полотенцем на голове, говорит, нас не слышала, потому что в душе была. А мужа при этом в квартире не наблюдается. Где, спрашиваем, благоверный-то ваш? С утра дома нет, говорит, а слышали вы включённый телевизор. При этом врать совершенно не умеет: краснеет, бледнеет и всё в сторону балкона косится. Пошёл я посмотреть - пусто на балконе. И тут до меня дошло, что дом этот из тех, где между соседними балконами только декоративные стеночки. Заглянул я в одну сторону, потом в другую - сидит мужик на левом балконе скорчившись, чтобы его из квартиры не разглядели. "Что ж вы, - говорю, - гражданин Белкин, от милиции с риском для жизни бегаете? А если б сверзились с пятого этажа?" - "Да, - отвечает, - чуть не сверзился, и назад ни за что не полезу. Я ещё хочу наследством насладиться". В общем, вывели мы этого наглючего типа через соседнюю квартиру и отвезли в управление, где его Яков и допросил.
--------------------------------------------------
- ... Да незачем мне было старуху убивать, товарищ следователь, мне её пересидеть надо было. А у неё болячек куча, без уколов никуда. Сколько бы она ещё протянула? Пару лет, ну, пусть даже пять, и тогда всё и так наше с Никусей было бы, без всякого смертоубийства. Душегуб из меня никакой, и старуха прекрасно об этом знала, иначе не вела бы себя так со мной... с нами.
- Но вы её ненавидели?
- Ой, слова такие громкие! А вы б любили грымзу, которая с вами через губу разговаривает, а по большей части делает вид, что там, где вы, пустое место? От которой ваша жена через раз приходит чернее тучи, а то и в слезах? Что-то я сомневаюсь. Старуха долдонила Никусе как дятел, что я альфонс и за её счёт живу. Да, жена сильно больше меня зарабатывает, потому что она в "Ленинградспецстрое" зам. главного бухгалтера, а я там же на асфальтоукладчике тружусь. И чего?
- Гражданин Белкин, вы женаты в третий раз и две первые ваши жены тоже были существенно старше вас.
- Това-арищ следователь, вы б не уподоблялись, а? Ну, нравится мне так. У нас не запрещено законом, чтоб жена старше была, иначе нас не расписали бы. В первый раз я, если хотите знать, на своей бывшей учительнице географии женился. Хорошая баба была и есть, не особо красивая, но душевная.  Я к ней два года присматривался, а потом после выпускного пришёл навестить. Она сначала удивилась, а потом... Через неделю я к ней переехал, из дому свалил, где кроме меня ещё малых трое было, а у Катюхи свой дом. Через два месяца расписались, пять лет прожили. Нормально прожили, Катюха не жаловалась.
- А почему развелись?
- Так скучно, не городок у нас там, а большая деревня. Я техникум закончил и стал Катюху подбивать дом продать и в город побольше перебраться. Она ни в какую, "семейное гнездо", и всё тут. А мне муторно, от работы, что нашёл, тошно, стал бухать, как батя мой. Катюха посмотрела на такое дело полгодика и говорит: "Разводись со мной и уезжай, раз я такая трусиха". Отдала мне половину своих сбережений, святая женщина. Ну, послушал я её и перебрался в Саратов. Там таксистом стал работать, но опять же мужики, самогонка в гаражах. Думаю, не, баба мне нормальная нужна, а то пропаду. И тут как раз подобрал я у местного университета женщину, грустную такую. Спросил у неё, не случилось ли чего. Она мне рассказала, что у неё сын в армию ушёл и она очень скучает. Я ещё её порасспрашивал, и оказалось, что она по биологии профессорша. Не, думаю, это для меня чересчур. Довёз до дома, распрощались мы с ней, и я в гараж поехал, потому что у меня смена закончилась. Поставил машину, заглянул в салон и обнаружил забытую сумочку. А там всё - паспорт, кошелёк. Профессорши моей паспорт. Думаю, это неспроста, судьба, не иначе. И поехал к ней, чтоб продолжить знакомство. И продолжил: через два месяца расписались. И с Тоней мы тоже ладно жили, хотя там разница в возрасте сильно большая была. Но потом дембельнулся её Коленька, и началось.  Через пару дней по возвращении подловил он меня, пока Тоня по магазинам бегала, и за горло взял в прямом смысле, козёл здоровый. Видеть тебя, говорит, здесь не хочу, матери с тобой зазорно, ты ей не чета, пошёл вон. Скажешь ей, что другую нашёл, и сваливай подобру-поздорову. Я покумекал, решил Тоне не врать, сказал, как есть. Она реветь, с сыном поговорила и ещё пуще: "Прости меня, Витенька, Коля не прав, но он моя кровиночка..." И куда мне против кровиночки? Собрал я манатки, в общаге перекантовался, так Тоня ещё ко мне туда бегала, никак распрощаться не могла: "Я так перед тобой виновата!" Денег, опять же, сунула. Ну, и решил я, если опять в общагу, то хоть Ленинград посмотрю... Очень мне здесь понравилось, как нигде. Устроился я в "Спецстрой", комнату в общежитие получил и пошло-поехало. Несколько лет лопатой махал, потом на грузовике битум возил, а в семьдесят четвёртом на асфальтоукладчик пересел. Не стахановец, конечно, и на доске почёта меня никто не видел, но и без особых нареканий. А потом увидел  Никусю, когда она нам зарплату привезла, замещая нашу бухгалтершу, что в декрет ушла. Сразу подумал про неё, что славная баба, только затурканная и неухоженная, мой случай, вот только как к ней подступиться, не знал. И тут судьба опять мне возможность подкинула. Столкнулись мы с ней на улице за две недели до Нового года, она ёлку тащила выше себя ростом. Я к ней: "Вероника Владимировна, давайте, я вам помогу!" - "Вы кто? Я вас не знаю" - "Знаете, товарищ бухгалтер, вы мне уже полгода аванс и зарплату выдаёте". Она присмотрелась повнимательней: "Да, действительно, - говорит. - Вы Белкин, Виктор Васильевич". Так и познакомились. И ёлку я ей доволок, и Новый год с ней отметил, и через два месяца она за меня замуж собралась... Но тут явилась старуха, будь она неладна, взглянуть на будущего зятя, и понеслось!  Видели бы вы, как она меня взглядом сверлила и как допрашивала. А потом ещё и справки обо мне навела, видно, кто-то из её престарелых поклонников в органах подвизается. После этого - всё, окрестила альфонсом, и хоть кол на голове теши. Прямым текстом мне: "Ты моей сестре не пара, лучше пусть она одна будет, чем с таким, как ты". И уезжать передумала. А Нике не двенадцать лет уже, и даже не двадцать, ей сорок пять, и ей со мной в первый раз в жизни хорошо! Но её мнение грымзу меньше всего интересовало. Смотрю я на Никусю, а она скисла совсем, на каждое свидание приходит как в последний раз, глаза пустые, губы белые...  Что за фигня, думаю, как бы в петлю не полезла. "Ты чего? - говорю. - Нам вообще-то, чтобы поженится, согласие твоей сестры не требуется". Пошли и расписались. Как старуха взвилась! Я прям удовольствие получил. Не, думаю, какая б ты ни была стерва, а всё ж таки не Колька-дембель, кабан под два метра. Месяца два мы со старухой жили на одной жилплощади как кошка с собакой, только Нику жалко было, а сам я так даже во вкус вошёл. Но потом она поняла, что ей одной со мной не справиться, и вызвала подкрепление. Когда Печалин приехал, я приуныл, конечно: Ильич не просто здоровый мужик, у такого, как он, и Колька дембель через раз дышал бы. Сначала он пару дней просто смотрел, что происходит, я сам на рожон не лез, конечно, но и старуха потише стала. Ну, а когда пришёл черёд разговора, он меня спрашивает: "Ты кто такой и что тебе надо?" А что мне надо? Чтоб нам с женой жить не мешали! Ильич мне говорит: "Ты на чужой территории...". Разве? Ника всю жизнь в этой квартире живёт, половина жилплощади точно её, и меня она, как мужа, имеет право прописать. "То есть Ира права, Вероника тебе не нужна, и всё из-за квартиры?" Вот очень даже нужна! Хорошая она баба, хозяйственная, ласковая, не писаная красавица, ну так и я не Ален Делон. Ладно у нас всё, не видно, что ли? Так не-ет, некоторым надо влезть и всё поломать! "Может, и любишь её?" Ну, как умею... Никуся точно не жалуется. Тут Ильич потребовал о себе ему рассказать и не врать, проверит, мол. Я и рассказал подробно, как вам сейчас. Он выслушал и говорит: "Ладно, попробую дать тебе шанс, но если Нику обидишь, пеняй на себя". И слушайте, таки получилось у него. Мы с Никусей прямо рты разинули, когда грымза вдруг на взнос за кооперативную квартиру расщедрилась, а потом и на обзаведение нам выделила от щедрот, это в долг, правда, но и то хлеб. А потом жену повысили, и долг этот мы старухе быстро отдать смогли, телевизор купили, и вообще вольготно стало. Но только жену-то повысили, а я, скорей всего, буду битум до самой пенсии укатывать, так что грымза так и не угомонилась... Хорошо хоть, мы теперь жили отдельно и виделись с ней нечасто, лучше вдвоём в скворечнике, чем в хоромах с этой жить и каждый день от неё выслушивать...
- Виктор Васильевич, есть свидетельские показания, что в минувший понедельник ваша жена всерьёз поссорилась со своей сестрой из-за денег. Что вы об этом знаете?
- Выяснили уже? Это глу-упость, конечно, ужасная получилась. Понимаете, когда ты начинаешь жить хорошо, то тебе хочется ещё лучше. Вот и Никуся в последнее время размечталась: то ей дачный участок хотелось, то машину...
- Ей хотелось? Не вам?
- Ну, машину-то кто не хочет? Только её попробуй купи. Мы на очередь на москвич-412 встали, а ждать, сами знаете, несколько лет.  А старуха-то у нас заслуженная артистка, так что могла получить и вне очереди. Мы год деньги копили, четверть суммы где-то есть у нас. Больше не получилось, потому что и кооператив выплачивали, и долг отдавали.
- Отдали и решили снова занять?
- Вот не надо только меня стыди-ить, товарищ следователь! Так многие живут. Занимают, если есть у кого. Да и не решали мы ничего, само вышло. Когда Ника в понедельник грымзу навещала, - а она к ней два-три  раза в месяц обязательно ходила, - та в очень благодушном настроении была. Вот и дёрнуло жену спросить насчёт машины. Скандал вышел какой-то совсем уж безобра-азный, Никуся домой в полном раздрызге прибежала, корвалол капать пришлось...
- Ваша жена обвинила свою сестру в том, что та отправила в лагеря своего бывшего мужа, музыканта Александра Шапошникова. Что вы можете сказать по этому поводу?
- Да ерунда это всё какая-то. Грымза на двадцать лет старше Ники, она и замуж выходила, и разводилась до войны ещё. Никуся тогда совсем девчонкой была. Кто-то глупость сболтнул небось, она услышала и запомнила, а теперь вот ляпнула в сердцах. Сегодня всё утро ревела, что даже прощения попросить не сможет.
- От кого и когда вы узнали о смерти Флоринской?
- Дружок у меня есть, Антоха Сечин, в соседнем от старухи подъезде живёт, мы с ним пару раз в неделю в "Прибое" пиво с воблой пьём. Вот он меня сегодня и "обрадовал".
- Антон Петрович Сечин, зять Глафиры Резниковой, которая работала у Флоринской?
- Он самый.
- Я правильно понимаю, что он поставлял вам сведения о сестре жены, а вы его за это регулярно пивом в "Прибое" угощали?
- Скажете тоже, товарищ следователь, "поставлял"... Ну, пересказывал мне Антоха время от времени, что Глашка дома наболтала, и что? Про то, как грымза девчонку в хвост и в гриву гоняла, мне не сильно интересно было, на то она и грымза. А в остальном... дома старуха сидела в основном в последнее время, даже учеников у неё меньше стало. Сдавала потихонечку... Поэтому и не было мне никакого резона её убивать.
- А зачем же вы тогда, рискуя жизнью, от наших оперативников прятались?
- Заче-ем? Да потому что все знали, что я со старухой в контрах, и понятно было, что милиция за меня возмётся, а алиби на пятницу у меня нет. Хотел чего-нибудь придумать и с Никусей договориться и не успел: как принёс ей новость о смерти сестры, так и утешал часа полтора, пока милиция в дверь ломиться не начала.
- На какое время у вас нет алиби?
- Да, считай, ни на какое нет. В четверг после работы день рождения бригадира с мужиками отмечали, и самогон какой-то уж очень забористый был,  так что меня сильно развезло. Поэтому утром я решил взять отгул, отлежался часов до одиннадцати, а потом по городу шлялся. Говорю же, нравится мне Ленинград, а тут ещё погода хорошая была... Домой часам к восьми только вернулся, Никуся уже искать меня собралась.
- Ирина Владимировна Флоринская была убита не в пятницу, а в четверг, между семью и десятью часами вечера. До какого времени вы отмечали день рождения вашего бригадира?
- Правда, что ли? Вот это да! Так это, товарищ следователь, тогда у меня, выходит, есть алиби! Я-то себя после семи не помню, сильно бухой был, но Никуся на работе задержалась, чтоб нам вместе домой ехать, и утром говорила, что ей в бухгалтерию мужики позвонили, когда меня развезло, и в автобус помогли меня посадить, и что в автобусе она со мной стыда набралась, потому что я песни революционные пел и к пассажирам приставал, чтоб подпевали. И что меня дружинники чуть в вытрезвитель не забрали, еле она их отговорила. А потом я ещё на пятый этаж пешком не хотел идти, и ей сосед с первого этажа меня наверх затащить помог. Это ж свидетелей сколько! Слушайте, смешно выходит: Никуся моя ругалась потом, что пить вредно, а выходит, что иногда очень даже полезно...
--------------------------------------------------
- ...Так что Белкин этот, конечно, меркантильный тип, но не убийца. И не альфонс в полном смысле слова, или такой, пролетарский вариант альфонса - на асфальтоукладчике, - резюмировал свой рассказ Володя. -  Алиби его и Вероника, и бригадир, и сосед снизу подтвердили, так что Яков его прямо вчера вечером отпустил под подписку о невыезде, к великой радости жены. Она и правда в нём души не чает, как ты говорила. Зря Флоринская их разлучить пыталась, ничего, кроме ненависти, не бывает от таких манипуляций.
Римма подумала, что, выходит, и она сама была всё это время к Белкину несправедлива. Ей не нравилась его развязная, хамоватая манера, и кроме хамства и меркантильности ничего она в нём не видела и рассмотреть не пыталась. Веронику жалела, считая, что любовь зла. Платила ей, выходит, за её молчаливое неодобрение тем же. А для Вероники Белкин злом не был, а был, получается, благом. Ведь она действительно выглядела в последнее время заметно лучше, чем даже пять лет назад. Похудела, помолодела, стала следить за собой. Делала для мужа то, что Римма привыкла делать для самой себя. Вот только Вероника на тринадцать лет её старше, и какой она сама будет через тринадцать лет, если так и останется одна, никто сейчас не скажет. Тут она поймала Володин вопросительный взгляд и поняла, что пауза затянулась.
- Как ты думаешь, - спросила она, - можно ли сказать, что Веронике с Белкиным повезло?
- Э-эм, девушка, - протянул озадаченно мужчина, - вопросы у вас, однако... Ну, Белкину с Вероникой точно повезло: получил ровно то, что хотел, ещё и прямо к Новому году, а вот наоборот... Время покажет, наверное. Если так и проживут вместе до старости в ладу друг с другом, значит, и правда, повезло. А вот если ему через пару лет станет скучно и тошно битум укатывать и потянет посмотреть Москву...
- ... то она останется ещё более одинокой, чем была до него, - закончила Римма серьёзно. - Ладно, давай не будем о грустном. Значит, Белкин не убийца. А что там с Орловым?
- С Орловым сложно. Алиби на время убийства у него отсутствует: говорит, что дома был, а соседи только плечами пожимают. На ювелирном гарнитуре его отпечатков нет, но там их не так просто было оставить. На магнитофоне их полно, но он утверждает, что некоторое время назад его ремонтировал, менял полетевший пассик. Ну, это ремешок такой, соединяющий колесо с мотором, вроде резинки для волос, - ответил он на вопросительный Риммин взгляд. - Обыск в его комнате в коммуналке ничего не дал. Теперь эксперты будут разбираться, была ли замена пассика или все пассики ещё заводские. А если пассик меняли, то когда? И не факт, что на этот вопрос легко ответить.
- А как долго сохраняются отпечатки пальцев?
- По-разному бывает. От поверхности зависит, от температуры. Ну, и от того, как тщательно Глаша делает уборку, - усмехнулся Володя. - Ещё его отпечатки есть на навесном замке и на жестяной банке на чердаке. Но он и не отрицает, что подпилил замок и ходил туда курить.
- Но зачем? Он же внизу живёт, разве не проще ему было выйти во двор?
- Может, и проще, но... я, наверное, тоже на крышу полез бы. 
- Ты?
- Да. Я с детства крыши люблю, а у вас вид оттуда прямо роскошный открывается. Курить на вашем чердаке и в самом деле очень осторожно надо, а лучше - вообще не курить. Но ведь можно ещё закаты смотреть. И голуби, опять же...
- Голуби? - Она ужасно удивилась и развеселилась. - Володя, да ты романтик!
- Да ну, - фыркнул он. - Не с моей профессией. Просто в каждом нормальном мужике пацан должен жить, каким он в детстве был. Я так считаю...
--------------------------------------------------
Следующая глава     Содержание

Отредактировано Isur (21.11.2024 10:59)