Тюмень, 1895 год.

Они добрались. Нет, не так – они выбрались. Просторный гостиничный номер, не горница в избе, не почтовая станция. Высокие прозрачные окна, мебель из прошлой жизни. Дорогое и свежее постельное белье. Пусть и не «Пале-Рояль» на углу Знаменской и Иркутской но, разумеется, и не ночлежка в Сараях. Приличная гостиница недалеко от центра.

      Город за окном. Крики извозчиков, вывеска табачной лавки напротив. Штольман смотрел. Он должен быть счастлив. Наверное, должен.

Тюмень – это железная дорога. Это путь в европейскую Россию. Он вернулся. Наверное.

       Еще тогда, когда обоз вырвался наконец-то из бесконечных лесов, когда показались верстовые столбы и первые почтовые станции сибирского тракта, Яков поверил – они выберутся. Тайга - это темное марево, видение, стоящее за спиной и иногда приходящее в сны. Иногда, если случалось заночевать далеко от дома, ему виделись вновь – темные сосны, тоска, одиночество и боль. Куда и как могла бы исчезнуть Анна, и как он при этом остался бы жив – ответа не было. Всего лишь кошмарный сон. Анне ничего подобного не снилось. Её тайга приняла и, очевидно, была бы не против оставить себе.

      Но уже поздно. Они вырвались, и уже ничего не сбылось. Что будет дальше – Яков не знал. Он вновь везёт их обоих в неизвестность.

Аня спит. Они, попав наконец-то в нормальные условия, отсыпались вторые сутки. Позади вечная тряска в повозках, несмотря на все подушки, вынимающая душу. Наёмные ямщики, чаще всего вольные, не почтовые – у этих получше лошади, и главное – везут ночевать они не на станцию, а к себе в избу. Там лишь домочадцы – не будет других подорожных, и за дополнительную плату Анне выделят не лавку у стены – а хозяйскую мягкую кровать. В той же комнате и сами хозяева – лишнего места нет. Якову всё равно где – любая лавка, лишь бы рядом. После долгих перегонов в избу заносил почти на руках, иногда лишь думая, стиснув зубы – как же она ехала сюда одна. Спрашивать было нельзя. Тогда спросит и она – как добирался он.

    Что ему грязь и колдобины, повозки, которые наравне с ямщиками приходилось вытаскивать из колеи, жёсткие лавки в избе, где и домотканого половика подстелить не всегда находилось.

Нескончаемые колонны, звеня кандалами, несколько раз попадались навстречу, и кто-то, идущий уже из последних сил, валился в грязь почти под колеса. «Господи Боже мой», - молился про себя Яков. Только бы не смотрела Анна.

    Ужин в ресторане при гостинице. Как красива Анна. Громкоголосые купцы, обсуждающие очередную сделку, невольно обернулись. Он тут же встал, прикрывая спиной. Нечего смотреть. И сам себя одернул. Привыкай. Здесь уже не леса. Равнодушный взгляд мимо купцов – что они ему, лакей, отодвигающий стул. Они вернулись. Мир остался прежним. Привыкай.

Свечи в номере. Анна возле трюмо аккуратно разбирает тщательно уложенную прическу.

     А он вдруг вспомнил. Сквозь почти беспросветную тьму отблеск огня в печи. Тяжелый узел густых волос распадается от одного движения. Откинуто прочь одеяло – Яков щедро подбросил дров. К утру печь выстудиться всё равно, хоть и подкидывал среди ночи, и Анна подлезет под теплый бок. Но сейчас он ловит отблеск светлой кожи сквозь тьму, и его руки подхватывают податливое гибкое тело. И никаких сомнений нет, и запретов нет. А стоит вспомнить, как днем, среди леса, среди разбросанных камней, где рядом на старом дереве развешаны разномастные лоскутки по ветвям, Анна беззастенчиво, пользуясь полнейшей безнаказанностью, скользит руками ему под рубаху, и с каждым днём всё смелее и смелее – и крышу сносит сразу. Был бы он таким, если бы ветер не выл в трубе, заглушая последний разум? Была бы такой она?

     Анна снимает тонкую нить недорогих бус – всё, что у неё осталось, откидывает в сторону волосы. Они обвенчались более года назад. Что он смотрит сейчас, словно беспомощный мальчишка?

    Анна оборачивается к нему:

- Что, Яша?

   А он вспоминает, как прощалась с их домом Анна, как не хотела уходить.

- Я… - хрипло. – Помнишь, нашу избушку?

   Она молчит. Смотрит. Он не знает, что ждет их впереди.

- Я был там счастлив.

  *  *   * [indent]
  Под ровный, привычный уже перестук колес Штольман смотрел на пробегающий мимо пейзаж, едва ли осознавая видимую им картину. Тем более, за последние дни пейзаж разнообразием не отличался. Побуревшие уже деревья мелькали перед глазами, сливаясь в одну сплошную пелену. Поездка долгая. Анна в купе приводит себя в порядок, еще какие-то там женские дела. Штольман выходит в коридор и стоит долго, гораздо дольше необходимого. Смотрит в окно. Молча.
Чем дольше дорога, чем ближе конечный пункт назначения, тем тяжелее и мрачнее мысли. Где он, их конечный пункт?
Отложенные средства расходовались куда быстрее ожидаемого. На дорогу им хватит в любом случае, но рассчитанный неприкосновенный запас становился всё меньше. Иной статус подразумевает и иной уровень расходов. Купе на двоих в первом классе – это не прихоть и не роскошь, а забота об элементарной безопасности. Как и соответствующая одежда, и номера в приличных гостиницах. И множество мелочей, оказавшихся вдруг необходимыми в долгой дороге. И возможность порадовать Анну, хоть иногда, хотя бы на самых крупных остановках. Пирожное и стакан лимонада из прежних времен, полузабытый вкус кофе.
Если бы он был один, он не тратил бы и десятой части. Он бы мчался короткой дорогой, мало о чем размышляя. Куда бы мчался? В Петербург – ему ведь некуда больше. Кто-то же, очевидно – Варфоломеев, добился пересмотра дела и полного оправдания. Штольман чист перед законом и восстановлен во всех правах. Добился бы очередной должности, служил бы дальше – сколько, год, пять? Пока его вновь бы не кинули под жернова – очередную разменную пешку.
Когда-то ему было всё равно. Но теперь он не один.
Но вот в том случае, если его еще помнят, проработал бы Штольман не более пары месяцев. Да и в любом случае вначале пришлось бы разбираться с прошлым, ворошить давно притихшее змеиное гнездо. Смог бы помочь Варфоломеев? Где он теперь? Что он? Два года как на престоле Николай Второй. Вряд ли Варфоломеев до сих пор в охране государя. 
Ехать в Петербург нужно только одному. Но совершенно невозможно оставить где-то Анну и уехать в одиночестве, чтобы с большой долей вероятности не вернуться вновь. Только отправляться вдвоём – и не возвращаться в случае чего тоже вместе.
Он не может ею рисковать. На чисто физическом уровне не может.
Нынче даже речь о Петербурге не идет. Они объедут его по широкой дуге. Несколько пересадок, скорее всего, через Москву и далее. Самое разумное, выехать за границу, и уже оттуда через Миронова решать оставшиеся вопросы. Анна написала родителям сразу после венчания. Сообщила о замужестве, о снятии обвинений, о возможности в дальнейшем вернуться. Без конкретики, адресов и имен. Адвокат Миронов понял. Ответ, с благословением – что бы Мироновы ни думали о том на самом деле, пришел через Милца.
Обращаться за помощью не хотелось. Сжал зубы. У тебя семья. Ты мужчина и обязан её обеспечивать. Не нравится – сидел бы в избе и довольствовался ведром воды из проруби. У него не так много активов, но выдернуть желательно все. Но это время, и это вовсе не настолько серьезные средства. Им надо где-то и на что-то жить.
Яков мотнул головой. Открыл дверь в купе. Анна, в легком домашнем платье – ехать им еще долго, укладывала перед маленьким зеркальцем волосы. Яков глянул чуть виновато. Сколько можно было стоять и молчать?
- Давай помогу.
- Не надо, - немного сердито ответила Анна. – Ты уже вчера помогал.
Яков оценивал свои возможности довольно здраво:
- Так в результате у меня уже неплохо выходит.
Анна продолжила упрямо и чуть обвиняюще:
- Ты и позавчера помогал.
Яков засмеялся, закрывая за собою задвижку. Все проблемы вдруг показались пустыми и глупыми:
- Я и сегодня помогу.
[indent]

Вновь бегут за окном верстовые столбы, всё чаще встречаются полустанки.
Их никто не ждет за границей. Государственная служба там невозможна. Для открытия любого своего дела нужен серьезный начальный капитал, которого у него нет. Выбор страны ограничен знанием языков. Его владение, вернее - невладение английским, исключает несколько стран. Есть свободный немецкий. Австро-Венгрия отпадает сразу, с Германией отношения тоже неважные, но не настолько. Там можно вспомнить семейные корни.  Всё же Германия. Или Франция? Вновь подтянуть до приемлемого уровня французский можно довольно быстро. Всего лишь небольшое время в языковой среде.
И чем там заниматься? Идти в наемные работники? Куда? Что он умеет - искать и хватать? Охрана? Частный сыск? Штольман не идеализировал ситуацию. Существующие частные агентства куда теснее связаны с криминалом, чем с правоохранительными органами. Чужака, если и возьмут, поставят на самое грязное дело.
Каторгу он всё же предпочитал российскую.
Вновь мотнул головой. Диктовать свои условия нужно только с позиции силы. Все стесненные условия, неопределенность и незнание местных реалий – всё временно.
Они прорвутся.

Отредактировано Еленаsh (12.01.2025 07:44)