Штольман после своей неподражаемой сводки перестал смотреть на новое начальство слишком настороженно, попросту махнув на всё рукой. Времени лишнего всё равно не было. Впрочем, и жаловаться на полицмейстера еще будут, и доносить будут, да и свои источники у Ладожева везде наверняка есть – у кого их нет? И Штольман, кстати, теперь один из них. После чего неожиданно оказалось, что вице-губернатор является едва ли не образцом идеального руководителя. В работу без причин не мешался, совещания собирал изредка, проводил коротко, четко и по делу. За первый месяц Штольману пару раз было указано: дворники центр города после снегопада не вовремя расчистили, и извозчики моду взяли – с приезжих в полтора раза цену брать и окольными путями возить. Основные же важные вопросы решал наедине, советы спрашивал и слушал, имеющиеся замечания высказывал спокойным тоном и весьма корректно. И судя по всему, такой стиль работы был у вице-губернатора со всеми – история с Ветлицким кое-чему его всё же научила.
  Вызывало внутреннее возмущение лишь одно – начался светский сезон, и Штольману в обязательном порядке следовало присутствовать на большинстве званых вечеров и приемов. В Дворянском собрании чуть ли не каждую неделю проводили танцевальные вечера, иногда устраивали званые приемы в богатых домах. Дело было нужное – следовало знакомиться со всеми важными лицами в городе, налаживать контакты. Ему с ними еще работать. Но времени не хватало категорически, да и терпения иногда тоже.
Больше всего переживал за Анну. Ей приходилось все мероприятия посещать вместе с ним. С одной стороны, не дома же ей сидеть. С другой, она тоже не была особым любителем светских приемов. Но именно Анна оказалась его самой большой поддержкой.
- Ничего, - утешала она. – Это всего лишь вначале так. Все же познакомиться желают. Первый месяц переживем, дальше и половины не будет.
Да и через месяц Анна, по существующей традиции, никуда, кроме тихих домашних вечеров у друзей, ходить уже не сможет – как только её положение станет заметно. Но и сейчас переживал – а вдруг устанет, вдруг переволнуется, вдруг кто-то что-то не то скажет. Анна лишь улыбалась и успокаивала. Она как раз ни о чем не волновалась.
На самых первых порах еще переживала. Входили с Яковом Платоновичем в зал – и все взгляды прикипали к ним. Штольман, что в парадном мундире полицмейстера, что в своих новых, с иголочки, петербуржских костюмах, выглядел настолько эффектно, настолько напоминал самого себя прошлого, что замирало сердце. Она же сама встречала разные взгляды – оценивающие, и тут же восторженные – у мужчин, более холодные – у женщин. Анна всей мужской частью нового общества безоговорочно была признана редкой красавицей. И самой странной оказалась реакция внешне невозмутимого Штольмана. Вместо ожидаемой неконтролируемой ревности – затаенная гордость. Никак понять не могла, пока не проговорился как-то ночью, обнимая с безграничной нескончаемой нежностью. Как только вспоминала тот шепот – и среди дня начинали алеть щеки. «Ты красивая, Анечка, ты такая красивая стала, я с ума сойду…» Он знал, отчего она расцвела той новой, глубинной красой – и гордился тем. Он сам был тому причиной. И все остальные уже не существовали нигде и никак.
Большую часть вечеров Анна проводила среди женщин, пока Яков знакомился и общался. Хорошо, что ей, как замужней, танцевать было вовсе необязательно. Пара спокойных танцев в начале вечера – и Вера Петровна, чье присутствие защищало от всех нападок, звала Анну в свой кружок. Близкими подругами они пока не стали, да и вряд ли станут. Сказывалась разница в характерах, взглядах, воспитании, но отношения неизменно оставались теплыми. Местные дамы, вдоволь обсудившие поначалу и Анну, и её слишком уж петербуржские, на их взгляд, туалеты: хотя отделку там и поярче пустить можно было бы, а кружева вологодские получше будут; но даже они с течением времени заметно приутихли. Даже графиня Белецкая, чопорная немолодая дама, в неизменном строгом и темном, умудрившаяся самым ровным тоном выговорить ей несколько раз – не там встала, не так приветствовала, не тому улыбнулась, при Вере Петровне предпочитала помалкивать, держась в отдалении, с такими же, напоминавшими слегка принаряженных ворон, степенными матронами. Вера Петровна же графине улыбалась всегда приветливо и мило, в глубине души её всё же слегка опасаясь.
- Графиня много делает для нашего города, она постоянный член благотворительного комитета, бывает почти на всех заседаниях, - в голосе едва уловимо слышалось несказанное: «Увы».
Сегодня вновь небольшой прием. Можно уйти среди первых, как только станет прилично. Анна в последние дни стала уставать гораздо раньше, но Якову этого говорить не следовало. В субботу важный большой бал, с присутствием губернатора, и Якову там надо быть обязательно. А вот потом можно неделю, а то более, побыть дома. А потом, уже, наверное, и выезжать она не сможет. И Яков вздохнет свободнее.
Неожиданно, отвлекая её от мыслей, подошел бравый молодой военный, очевидно, считающий себя неотразимым. Из новеньких, раньше его Анна не видела. Никем не представленный - провинциальная простота. Здесь, где и так все друг друга знали, представлять каждого отдельно в подобных случаях не считалось обязательным. Достаточно, щелкнув каблуками, представиться самому – и пригласить на танец. Как раз заиграла быстрая «полька». Анна оглянулась на Якова.
- Анна Викторовна не танцует, - процедил тот.
Извинившись, и пытаясь удержать лицо, тот отступил назад и исчез в толпе. Анна с облегчением вздохнула, и успокаивающе улыбнувшись Якову, отошла к уже ожидающей её Вере Петровне.
Ладожев подошел от очередной группы:
- Не нервничайте вы так, Яков Платонович. Не съедят её здесь.
Помолчал, вздохнул:
- Моя Вера в такой же ситуации была. Только ваша – жена полицмейстера, а моя – вице-губернатора. Вы и половины тех мероприятий не посещаете. Тоже моя отбыла-отплясала, потом, Слава Господу, заметно стало, выходить в свет не полагалось. Только вы, с вашим характером, всех подальше отправите, и дома сидеть будете. А моя еще и домашние вечера организовывала, благотворительные комитеты посещала. Верите – иногда самому себя прибить хотелось.
Штольман промолвил хмуро:
- То есть, жаловаться вам бесполезно?
Тот усмехнулся:
- Это я так сочувствую. Так что, Яков Платонович, по коньяку? В нашей ситуации вам полезно.
Из-за соседней колонны за ними наблюдали. Солидный пышноусый господин небрежно заметил:
- Вам не кажется, господа, что новый полицмейстер несколько более высокого о себе мнения, чем подобает?
С ответами господа затруднились. Нового полицмейстера еще знали крайне мало.
Пышноусый продолжал:
- Однако, наш уважаемый вице-губернатор и так слишком много воли взял. Рекомендовали же ему достойного кандидата, так нет, без Ветлицкого не договорились, тот, увы, из игры уже вышел. Вот и привез невесть кого из Петербурга. Теперь у Ладожева еще и карманный полицмейстер – совершенно с ними сладу не будет.
Прежде молчавшие господа с ним согласились:
- Однако же, надо что-то делать.
Слабых мест нового полицмейстера пока еще никто не знал.
Солидный господин усмехнулся:
- Что ж, есть самый простой способ. Что мы видим: молодая и красивая жена при старом ревнивом муже. В субботу ожидается бал в знакомой мне усадьбе. Всего лишь необходимо зайти в нужную комнату сперва довольно смазливому молодому человеку, а после – нужным свидетелям. Поверьте, такие как наш полицмейстер реагируют весьма предсказуемо.
[indent]
Наступила суббота. Анна чуть ли не с самого полудня занималась подготовкой не к просто званому вечеру – а достаточно серьезному балу. Здесь и туалет, и прическа, и подбор украшений. К счастью, бал последний – далее под благовидным предлогом можно уже будет оставаться дома.
Богатый загородный особняк. У хозяина дочь на выданье, которой подыскана очень приличная партия, так что хозяину пришлось расщедриться на полноценное празднование, в Вологде достаточно редкое. Большей частью подобные несколько раз в год организовывались в дворянском собрании, а в остальном местная знать куда более скромными вечерами обходилась. Анна, в новом роскошном платье, шла по залитой огнями лестнице и чувствовала себя героиней романа, какого именно – она еще не определилась. Опыта подобного мероприятия у неё не было. Весь её опыт светской жизни, не настолько великий по Затонску, и последний, вологодский – уже в качестве замужней дамы, с сегодняшним никак не мог сравниться. Но ей и задумываться ни о чем не стоило – Яков Платонович, совершенно уверенный и спокойный, чувствовал себя словно рыба в воде. И вот эта его непринужденная уверенность, его рука, надежная и твердая, сразу отбрасывала прочь и делала неважными все сомнения. Теперь уже Анна ловила направленные на её мужа восхищенные взгляды, и начинала понимать обычную реакцию Якова Платоновича. Таким она Якова не видела еще никогда. Невольно подумала – были же тридцать семь лет до их встречи, с Нинами, и балами, на которых все они знакомились – не на улице же. Крепче ухватилась за его руку. Стоило отучать ревновать Якова Платоновича, чтобы начинать это делать самой?
Первый танец – полонез, открывал губернатор с хозяйкой дома.
Анна подала руку Якову.
Совсем скоро она станет толстой и неповоротливой, и будет сидеть дома, а его станут приглашать по-прежнему, и будут мероприятия, и чьи-то важные юбилеи, на которые нельзя не пойти.
Посреди танца, когда появилась возможность склониться к ней, Яков прошептал: «Аня?» Она подняла сосредоточенный на очередной танцевальной фигуре взгляд. Встревоженное, тихое: «Ты не устала?».
Штольман – такой Штольман. Скажи, что устала, ведь посреди танца унесёт.
Улыбнулась как могла более светски: «Всё хорошо, Яков Платонович».
Только Яков хотел ей велеть отдыхать, как на второй – вальс, Анну пригласил губернатор. Штольман сжал губы – что ж. Он у властей явно в фаворе. Зато пару последующих быстрых танцев Анна пропустила. Яков сегодня не отходил ни на шаг – увел её в сторону, к небольшому диванчику в нише. Анна присаживаться не стала – на подобных диванчиках отдыхали обычно более пожилые дамы, а в начале вечера они и вовсе пустовали.
И под закружившуюся музыку очередного вальса рядом с нею склонился в поклоне Ладожев. Штольман, стараясь незаметно расцепить зубы, дал своё согласие. Заметный всегда и в любой толпе, сегодня Ладожев был особенно неотразим. Танцевал он, разумеется, превосходно. Яков наблюдал за парой – оба молодые и красивые, легко скользящие в танце, и ощущал, как вроде бы уснувшая ревность упрямо приподнимает голову. Анна открыто и совершенно искренне улыбалась. С той же безукоризненной вежливостью Ладожев отвел Анну назад.
Яков старался казаться спокойным:
- И о чем вы говорили?
Анна улыбнулась:
- Яков Платонович, я даже не подозревала, что вы такой незаменимый работник.
Яков хмыкнул. Слово «незаменимый» в устах Ладожева внушало скорее тревогу.
После мазурки, которую они, разумеется, тоже пропустили, гостей пригласили к накрытым столам. Большинство дам отходили привести себя в порядок после танцев, Анну, незнакомую с домом, пригласила за собой горничная.
Анна зашла в отдельную комнатку без окон, оглянулась вокруг – свечи довольно яркие, столик, небольшой диванчик. Нужные удобства, очевидно, за дверью. Дверь открылась раньше, чем она сообразила хоть что-то. Смутно знакомый молодой военный, без верхнего мундира и в полу расстёгнутой рубашке склонился перед ней в поклоне и понес какой-то бред о своем восхищении. Оборвала его речи резко.
- Дайте мне пройти.
Она стояла возле диванчика, он перекрывал дорогу. Не отступил, наоборот, загородил путь еще больше. Анна резко отшатнулась. Заколка, которую она перед этим начинала поправлять, расстегнулась и упала на пол. Анна лихорадочно перебирала варианты – бить, кричать? В любом случае скандал. Молодой человек вдруг резко опустился на одно колено, схватил подол её платья и понес что-то вновь о её красоте. Анна рванула подол – мужчина вцепился крепко и не выпускал.
Дверь дернулась, повернулась дверная ручка – сюда уже кто-то входил.