В пятницу вечером приехал Аристарх Иванович, рассказал новости, привёз за всю неделю краткую сводку. Штольман просмотрел. Происшествий особых не оказалось.
      Глаз зацепился за фразу «Полицейским управлением обеспечено всенепременнейшее соблюдение совершеннейшего порядка».
      На всякий случай уточнил:
      - А Куницын сводку читает?
      Эпистолярные возможности Петрищева ему были хорошо известны.
      Тот плечами пожал:
      - Читает, наверное.
      Пока Анна угощала чаем с пирогами, Штольман раздумывал, как бы задержать здесь Аристарха Ивановича на все выходные. А то знает он ту холостяцкую жизнь – один раз в трактире пообедает, а трижды забудет.
      - Аристарх Иванович, у вас же никаких срочных дел в городе нет?
      Тот покивал:
      - Да какие дела, всё начальство разъехалось. Как вы отбыли, так его высокоблагородие вице-губернатор с женой и сыном тоже отпуск взяли и уехали.
      - И куда же? – поинтересовался Штольман. – На воды в Кисловодск, или сразу в Баден-Баден?
      Аристарх Иванович кивнул:
      - Слухи такие как раз ходят, но я навел справки.
      Штольман усмехнулся чуть иронически:
      - Горничную расспросили?
      Тот ответил укоризненным взглядом:
      - Да ежели я в том доме горничную расспрошу, завтра уже всей полиции на работе не будет. Я у кассиров справки навел. Они в поездку по русскому северу поехали, в Великий Новгород и по всей губернии. Кассир считает, что в паломничество в обитель, туда сейчас многие ездят.
      Штольман недоверчиво хмыкнул:
      - А то ему в Вологде монастырей мало.
      Анна взяла тихо за руку, сжала пальцы. Пока Аристарх Иванович по своим делам отошел, обернулся к Анне:
      - Что такое?
      Она смотрела серьезно и чуть грустно:
      - Знаешь, я действительно разговор как-то слышала, что в Новгороде живет святая старица, и к ней по женским делам просить благословения ездят.
      Штольман поначалу не понял, затем поймал невольный взгляд, кинутый на няню, играющую на лужайке с ребенком.
      А ведь может быть. У Ладожевых всего один сын, девятый год уже ему идет, и более нету. Если не в Петербург к докторам поехали, а в святую обитель, значит, или по докторской части проблем не видят, или те помочь не могут.
      Поморщился, даже головой тряхнул. Думать так не хотелось. Вспомнил высокую, очень красивую, всегда энергичную Веру Петровну – скорее, верно первое. Мысленно перекрестился – дай то Бог.
      - Аня, а мне казалось, у вас отношения что-то разладились? Ты в последнее время почти не ходила никуда.
      Анна успокоила:
      - Совсем нет. Просто эти все собрания комитетов да кружков – там на самом деле только новости пересказывают и косточки всем перемывают. Вера Петровна, она-то привыкла, ей ведь обязательно надо. А у меня ни желания, ни времени не было.
      Штольман согласно кивнул. Платону, как только подрос и начал ходить, родители стали всечасно нужны. Куда более, чем даже пока в колыбели лежал. Словно пробует он самостоятельность, а сам оглядывается и убеждается – здесь родители, в любой миг подхватят. Штольман сам на то посмотрел, оттого и отпуск взял, и на дачу выехал, чтобы с ними постоянно рядом быть.
      Да только оно пройдет – как и всё проходит. Скоро всё больше и больше самостоятельности нужно будет, мама не меньше нужна – но уже не так.
      - Хорошо, что не ссорились. А там времени чуть пройдет, оно само покажет.
      Аристарха Ивановича пока на ужин пригласили, а там видно будет.
       [indent]
      Оленька после обеда придумала пустяковый повод повидать Машу, нахлобучила новенькую шляпку, украшенную шелковыми лентами, и направилась к соседям. Маша ей вовсе не обрадовалась.
      - Ах, Машенька, что же с тобой случилось?
      Та лишь упрямо помотала головой:
      - Ничего.
      Но Оля так оставлять не собиралась.
      - Ах, Маша, ты вовсе как в воду опущенная. А я так мечтала с тобой сфотографироваться.
      Маша вздрогнула так сильно, что больше не смогла притворяться и расплакалась.
      - Оленька, что же мне теперь делать?
      Оля поняла, что дело крайне серьезно и, помня заветы несравненного Черлока, выспросила всё до малейших подробностей.
      Маша по-прежнему всхлипывала:
      - Ах, Оленька, батюшка меня убьет, или хуже того – запрет в монастырь или в деревню. Да и что ему делать – ведь на улице мне нельзя будет показаться до конца моего века.
      Оля пробовала утешить:
      - Что-то можно будет решить.
      Маша вскинулась:
      - Что решить? Денег у меня заплатить нет, так что никто обо мне и слышать не захочет более. Мой возлюбленный на меня и не взглянет.
      Оля серьезно возразила:
      - Ежели он возлюбленный, то должен не слухи слушать, а тебя защищать.
      - Ах, Оленька, какие там слухи? Я же тебе говорю – своими глазами видела. Если он тоже увидит, он меня тут же бросит – зачем ему падшая женщина?
      Оля уверенно поднялась:
      - Маша, будь спокойна, я найду выход, и мы со всем разберемся.
       [indent]
      Оля сидела на террасе и размышляла. Ясно было, что нужно что-то делать. Но также было ясно, что расследовать одной было бы крайне неблагоразумно. Все разумные героини в таких случаях обращались к профессионалу. А профессионал поблизости был лишь один – вологодский полицмейстер.
      Но как к нему обратиться? Никак невозможно. Они незнакомы, да и что она скажет? Кто она сама, что видела? Вовсе ничего. Оля задумалась, и тут же отыскала выход – ведь на лужайке маменька беседовала с его женой, кажется, Анной Викторовной. Оля была неподалёку – так что она вполне может обратиться к его супруге, а та уж наверняка дальше подскажет.
      Не успела Оленька принять решение, как уже тут же вскочила и помчалась к соседнему дому. К счастью, на лужайке обнаружилась няня, которая тут же позвала хозяйку. Анна Викторовна сразу всё поняла, выслушала спокойно и толково, и сообщила, что у них в доме целых два профессионала – из Вологды как раз сегодня прибыл начальник следственного отдела полиции.
      Оля вздохнула, набралась мужества и отправилась знакомиться.
      Штольман глянул, отчего-то не на неё, а на жену, что-то словно понял, и обращался очень внимательно, говорил мягко. Впрочем, ему по образу и полагается.
      Второго звали довольно необычно – Аристарх Иванович, и Оля враз успокоилась.
      Наконец-то из Вологды прибыл настоящий следователь – и к тому же весьма симпатичный мужчина. Похож он был одновременно и на Холмса, так как курил, хоть и не трубку, но папиросы, и смотрел тем взглядом, в котором было нечто большее, чем обожание всех окрестных юнцов – в его глазах была чуть усталая, ироничная мудрость. И еще более, чем на Холмса, следователь походил на Лекока – был он среднего роста, с волнистыми темными волосами, чуть худощавый, двигался легко и быстро, несмотря на хромоту – он, как приходилось мельком слышать, был ранен во время военной службы.
      Оленька решила, что доверить ему судьбу Маши вполне возможно.
      - Понимаете, Машу шантажируют. Требуют тысячу рублей. Я знаю, вы не поверите, я сама не сразу осознала. Маша такая милая, хорошая, добрая – как её можно шантажировать? К тому же откуда у неё деньги? Того, что папенька дает на булавки, и на десятую часть никогда не наберется.
      - И чем же можно в таком случае её шантажировать? – чуть саркастически поинтересовался Штольман.
      Но Оленька смотрела на Аристарха Ивановича, и тот не подвел, тут же пообещав во всем разобраться, и серьезным голосом попросив рассказать всё подробно.
      Оленька тут же начала:
      - Я сегодня была у Маши и расспросила обо всём точно. Неделю назад был большой храмовый праздник Иоанна Крестителя. Но на самом деле все потихоньку отмечают Иоана Купала. А перед тем – русалочий день, когда русалки на берег гулять выходят. Тогда к реке и к озеру мужчинам вовсе ходить нельзя – русалки утащат. А девушкам можно прийти, и принести в подарок бусы, гребни и ленты – и если подарок примут, то русалки поделятся красой и силой, и девушка потом кого угодно очаровать сможет. Считается, что только из деревенских самые отчаянные ходят, но на самом деле всякие – те, кто не испугается.
      Штольман невольно оглянулся на Анну – та бы точно не испугалась. Но Анна слушала с таким интересом, и Штольман невольных мыслей сразу устыдился. Да и если рассуждать логически, то не русалки должны были с нею красой и очарованием делиться, а совсем наоборот.
      - Так вот, Маша решилась и пошла. Она вовсе не хотела за папиного знакомого купца выходить. Вот только есть одно условие. Чтобы русалки приняли за свою и не утащили, идти надобно в костюме Евы.
      Штольман, от милых барышень ничего подобного не ожидавший, невольно переспросил:
      - В каком костюме?
      На него посмотрели с трех сторон сразу. Оля, однако, подумала, что задавать подобные вопросы ему по роли полагается, и решила не обращать внимания.
      - И кто-то, неведомо как, оказался на берегу и сфотографировал её. Уже рассветало, Маша говорит, что видно лицо очень четко. Он прислал фото и записку с требованием денег, иначе грозится везде эти фотографии распространить.
      - Да, дела... – протянул Аристарх Иванович. - Тем более от шантажиста откупиться бывает очень трудно. Если он увидит, что может тянуть из своей жертвы деньги, будет требовать еще и еще.
      - Во-о-от! - Ольга подняла вверх указательный палец. - Поэтому я и прошу вас найти того, кто шантажирует Машу! Ведь она не может обратиться в полицию. Она даже сказать никому ничего не может, сами ведь подумайте.
      Анна Викторовна вздохнула:
      - Бедная девочка…
      И решительно продолжила:
      - Мы обязательно поможем.
      И посмотрела на мужа. А Оля смотрела на следователя. На того была вся надежда.
      Штольман тоже глянул сбоку и промолчал.
      Следователь очень серьёзно смотрел на Олю:
      - Расскажите пожалуйста всё, что вы знаете. Сохранилась ли записка и фото?
      Оля огорченно вздохнула. Она понимала, что важные улики уничтожены:
      - Нет, Маша сразу всё сожгла.
      - Опишите их пожалуйста, - хотя тут же подумал, что девушка вовсе ни при чем и знать ничего не может. Но та ответила четко:
      - Конверт обычный, почтовый. Записка написана печатными буквами на листке почтовой же бумаги. Мол, Маша должна приготовить тысячу рублей, иначе снимки будут опубликованы. Фото очень качественное, хотя снимали утром, но всё видно четко. Маша сказала – она там как живая.
      - Каким образом к ней попал конверт? – вновь спросил Аристарх Иванович.
      - Очень странная история. Маша сидела в саду на качелях и читала книжку со стихами. Читать ей скоро надоело, она отлучилась в дом, а вернувшись обнаружила в книге конверт.
      Аристарх Иванович произнес серьезно:
      - Мне нужно осмотреть сад. Это возможно устроить?
      Оля кивнула:
      - Я думаю, да. Я приду в гости, когда Маша будет одна дома, а вы…
      Тут Оля опомнилась и поняла, что вовсе не может предложить этому мужчине сопровождать её. Щёки чуть полыхнули. Это никак было невозможно. Но ведь идти надо.
      - А вы с Анной Викторовной можете меня сопровождать и попросить, скажем, воды.
      Штольмана она не позвала. Но ведь и в самом деле, было бы крайне странно явиться в чужой сад такой огромной компанией. И тут же вскочила:
      - А пойдемте сейчас. А то её папенька вернется вечером из города и все выходные будет дома.
      Анна Викторовна чувствовала себя крайне странно, исполняя не свойственную ей роль дуэньи. Судя по всему, идти ей следовало рядом и молчать, так как Оля всю дорогу рассказывала о Маше, а Аристарх Иванович задавал наводящие вопросы, и ответами был очень доволен. И даже сделал комплимент:
      - Вы удивительно хорошо знаете и помните все подробности. Это очень ценно.
      Анна Викторовна подумала было, что комплимент для юной барышни немного необычен, но Оленька зарделась и даже немного загордилась.
      Она в подробностях поведала о красавце инженере, который на самом деле вовсе не красавец, а слащавый и довольно приторный тип, который познакомился с Машей всего четыре дня назад, в понедельник, а Маша уже уверена, что в него влюблена. Но папеньке она о том сказать не может, так как тот уже подыскал ей жениха из своих торговых партнеров. Жених Маши был богат, держал на набережной большую типографию, выпускавшую самую различную продукцию. Оля тут же вспомнила, что тот подарил Маше альбом с разнообразными видами, и заявила, что попросит его принести.
       [indent]
      В саду на качелях сидела очень грустная Маша и качалась.
      Качели находились в дальнем углу сада совсем рядом с забором. Увидев гостей, Маша вскочила, ахнула, закрыла лицо руками, но поддавшись уговорам Оленьки, быстро взяла себя в руки – ведь рассказывать ей ничего не надо было. Так что Маша провела всех по саду, показала высокий забор выше человеческого роста. Аристарх Иванович осмотрел его очень внимательно, затем подошел к нему и ловко перепрыгнул на другую сторону – со стороны сада доски были прибиты к длинным жердям, и забраться наверх было вовсе не трудно. А вот на другой стороне, куда забор выходил глухой стороной, он несколько задержался, но наконец перелетел через забор, почти вовсе не опираясь на жерди. Поймал женские взгляды, смутился:
      - Там с той стороны есть удобный пригорок, но мне ухватиться не совсем удобно было. Тот, кто перелезал, должен был быть повыше ростом. И следить сквозь забор возможно, он вовсе не такой уж и глухой.
      Маша за это время сбегала в дом и вынесла альбом с набором фотографических карточек, выпущенных типографией её возможного жениха.
      Рассматривали все по долгу службы, но вскоре увлеклись. Для изготовления открыток явно использовались снимки лучших фотографов-репортеров, снято было не просто качественно и профессионально, но еще и очень интересно скомпоновано. Перед ними открывался город. Центр города с устремленными в небо церковными шпилями, вид на городские кварталы с высоких колоколен. Набережная вдоль полноводной реки, улицы и площади, строгое величие храмов и монастырей, зимний вид на реку, всю в снежных заносах – и жутковатое торжество ледохода.
      Тот, кто составлял альбом, очень любил свой город.
      Даже впечатленная Маша примолкла.
      - Второе уже издание распродали, - даже с некоторой гордостью поведала Ольга.
      - А ведь это удивительная, запечатленная на века, память, - очень внимательно рассматривал фото Аристарх Иванович.
      - Может быть, единственное, что от того останется.
      Все обернулись на Анну Викторовну, пораженные её странными словами и странным тоном.
      Аристарх Иванович тут же с несколько смущенной улыбкой поблагодарил барышень за прогулку и подробный рассказ. Простившись с Машей, пошли провожать Оленьку.
      Оленьке идти было всего через два дома, и бегала она тут по пяти раз на дню, но возражать отчего-то не стала.
      - Мы займемся расследованием и сбором данных. Если же будут новости, то сразу к нам, - Аристарх Иванович не скрывал озабоченности делом, но вместе с тем – восхищения своей толковой помощницей. На том и простились.
[indent]
      Штольман сидел на веранде, маленькими глоточками смакуя крепкий, великолепно приготовленный кофе. Настал новый день. Солнышко сияло, птички щебетали, и постоянная окружающая его сельская пастораль оказывала на него самое расслабляющее влияние.
      По дорожке к дому спешила юная барышня. Так как шляпка с головы явно по дороге спала, и придерживаемая за ленты летела над дорожкой вслед за барышней, новости у той явно были важными. Штольман, предчувствуя новый поворот в деле и очередной увлекательный виток расследования, даже привстал навстречу.
      Барышня торопливо поздоровалась на ходу и почти пробежала мимо. На заднем дворе раздавались голоса.
      - Аристарх Иванович! – послышался звонкий и требовательный голос барышни.
      Голос Буланова отвечал ей что-то с негромкой и основательной уверенностью. Штольман хмыкнул и покачал головой.
      Когда у тебя очень молодая и очень красивая жена, которой, как ни крути, а нужно соответствовать, а ребенку совсем недавно исполнился всего лишь годик, время невольно поворачивает назад, и даже давно ушедшая весна вдруг возвращается и кажется вечной.
      Взглянуть со стороны оказалось довольно интересным. Подумалось вдруг: а ведь Аристарх Иванович, давно забывший о легкомысленных вёснах, всегда серьезный и основательный, младше его на добрых лет десять.
      Голоса приблизились к веранде. Следователь держал очень встревоженную девушку под руку.
      - Аристарх Иванович! Инженер предложил Машеньке бежать с ним и уверяет, что будет любить несмотря на все слухи – хотя она ему ничего не рассказала, а лишь горестно намекнула.
      Оленька сама не понимала – она ведь и считала, что истинно любящий должен поддерживать несмотря ни на что. Но именно в этом случае такое поведение отчего-то не радовало.
      - А жених, с которым она даже официально не помолвлена, приехал из Вологды с визитом, и папенька требует все вечера быть дома. И Машенька склонялась к тому, что следует бежать, но я ей запретила, пока не окончено расследование.
      Штольман несколько недоверчиво отнесся к подобному запрету, но Оленька тут же его успокоила:
      - Что вы, я заставила её поклясться самой сильной клятвой: пресвятой Богородицей. Этого никакой инженер не сумеет превозмочь.
      Штольман вновь уточнил:
      - А что вы можете сказать о женихе? Отчего-то ведь он Маше не нравится.
      Оля лишь махнула рукой:
      - Так ведь он совсем старый, лет до сорока уже, наверное. Хотя я его видела лишь издали.
      Штольман поднялся:
      - Аристарх Иванович, организуйте слежку за инженером. Малейшую вероятность побега следует исключить. А я пойду знакомиться с женихом.