- Ну что, как там наша Аннушка?

- Тише, Липа, всё хорошо, спит.

- Ох, бледна!

- И ничего не бледна. Вполне себе хороший цвет лица.

- Не знаю, по мне так бледна, бедняжка. Настрадалась, поди.

- Ну, ещё бы. Пойдем, не будем будить, пусть еще поспит, моя девочка. Завтракать будем попозже.

Дверь тихонько затворилась, голоса постепенно затихли, удаляясь. Анна, не открывая глаз, заулыбалась, потянулась и повернулась на другой бок. С другого боку светило солнце. Она приоткрыла один глаз и чихнула. Потом подняла глаза к потолку. И вдруг вспомнила такой же точно день, но несколько месяцев назад. Тогда ей приснился какой-то странный сон. Она и забыла про него совсем, но вот нынче вдруг явственно вспомнила - каждую минуточку этого сна.

Она даже головой затрясла, пытаясь сон этот вытряхнуть насовсем. Будто и не сон это был, а словно бы их жизнь сквозь кривое стекло ей показалась. Там был Яков, но не похожий на себя, какой-то тихий, затравленный, с глазами побитой собаки. Который ходил за ней по пятам, а она вместо того, чтобы летать от счастья, что он жив и вернулся, высокомерно говорила ему ядовитые колкости. С духами же была и того строже: так на них кричала, так гнала от себя, что даже сейчас спросонья было ужасно стыдно, хотя не она совершала все эти неблаговидные поступки, а та Анна, которой она – настоящая – никогда не станет.

Папа в том сне неожиданно разлюбил маму, а увлекся – невозможное дело! – Лизой, той горничной, что служила у Филимоновых. Во сне она была у них в доме прислугой вместо Домны. И там папа - её славный, умный, любящий папенька – вдруг напрочь позабыл о своей обожаемой доченьке и просто однажды взял и бросил их дом, сбежав с этой прислугой и даже не оглянувшись на неё, Анну.

Мама… вот мама в том сне была почти та же, что и наяву: занималась в своем обществе дам-благотворительниц, писала романы. Потом вдруг закрутила роман с собственным мужем, когда служанка ему надоела. Брошенную служанку подхватил дядюшка и увёз в Петербург, как игрушку, что наскучила старшему брату и перешла к младшему.

Коробейников в том сне был не верным другом, а заносчивым, черствым, невозможно глупым и самодовольным.

Анна еще раз потянулась и глубоко вздохнула от счастья, что мир вокруг неё, люди, она сама – такие, какие есть. А те – кривые, изувеченные копии - остались лишь в её сне. Который она уж точно теперь не забудет. Чтобы не дай бог не превратиться вот в такую Анну – холодную высокомерную красавицу, чем-то очень напомнившую Нину Аркадьевну.

Ну, уж нет! Яков любит её именно такой – доброй, порывистой, отзывчивой. Хотя и ворчит порой, что она слишком уж стремится обогреть весь мир, но это он для порядка. А так-то он гордится ею, она это точно знает.

А она любит именно такого Якова – прямого и честного. Который выскажет в глаза всё, что у него на уме, а уж малодушно скрывать, юлить и поступать бесчестно он не станет, пусть и во вред себе. И ухаживать за девушкой, будучи женатым, не будет, даже если очень любит. И предавать любимую, если когда-то взял на себя за неё ответственность, тоже не будет. Вот такой он ей нужен!

А она ему нужна.

Потому Яков Платонович явился накануне к ним в дом и с порога: прошу отдать дочь вашу за меня. Только без пышностей всяких. Просто венчание в маленькой церковке. Мама ахнула, было, но отец вдруг кивнул, соглашаясь. Анна потом с мамой заперлась в своей комнате да во всем ей и призналась: скоро будет у них с Яковом младенчик, оттого надо бы поспешить с венчанием. Мама только в ужасе прижала ладонь к губам и упала в кресло – ноги подкосились. Потом, конечно, пришла в себя и – делать нечего, тут же за календарь.

Дата нашлась самая близкая – Петров день. Мама только застонала: кто ж летом свадьбы-то играет. Но Анна снова напомнила, что тянуть им совсем нельзя. И мама опять завздыхала и только рукой махнула: чего уж теперь... Решено было собрать небольшую помолвку только с самыми близкими.  Да и тех близких набралось, ой, сколько!

Прибыл дядюшка из Петербурга со своей обожаемой Зизи. Приехала баронесса фон Берг вроде бы по делам своего человеколюбивого общества – посмотреть, как строится та самая школа. Но обещала задержаться на неделю – другую и быть на их венчании.

А еще после чудесного Аниного спасения их дом каждый день осаждали самые разные гости, в чьей судьбе Анне посчастливилось принять участие. К примеру, наведался сосед Клюев, который внезапно обрел свое счастье с заезжей певицей Габриелой Мирани, Габи, как он её называл. Любовь их, как оказалась, никуда не пропала за годы разлуки. Габи разыскивала его, стремясь загладить свою вину, что сразу не распознала своего счастья, а тоже поддалась на уловки господина Скрябина.

Когда Андрей Петрович в тот роковой день увлёк Габи в подвал своего дома и намеревался свести счёты с жизнью на глазах у любимой женщины, Мирани окончательно уверилась, что рядом с ним её место. Она так ему нужна, словно бы воздух. Без неё этот красивый и несчастный мужчина даже не мыслит своей жизни. Тем более что бесконечная круговерть гастролей, выступлений, поездок порядком её утомила. И ей вдруг захотелось обычного счастья, детей и мужа. Клюев готов был всё это дать, о чем он с затаенным волнением сообщил ей, когда она пришла в себя в больнице, куда её в беспамятстве отвезли после шальной пули. Андрей Петрович дневал и ночевал возле её постели и твердо заявил о своих намерениях, ежели она примет его предложение. Она приняла.

Кроме того заезжали на днях и Фирсанов с сестрой - генеральшей Гориной. А с ними - тот славный художник Соломин с молодой женой Натальей, которые переживали сейчас так и не состоявшийся в свое время их медовый месяц. Дела у Соломина шли на поправку такими стремительными темпами, что все эскулапы приходили в восторженное недоумение. И в этом была несомненная заслуга его любящей и любимой жены.

Желанными гостями на Царицынской стали и Софья Лещинская со своим женихом Андреем Юрьевичем Панкратовым, у которых наконец-то жизнь устроилась: наследственные дела разрешались постепенно и ко всеобщему удовольствию, и молодые наслаждались чудесными предсвадебными деньками.

Так, надо подниматься, что-то она залежалась нынче. Анна со вздохом села на кровати, откинув одеяло. В дверь стукнули, и в комнату вплыла Домна с лёгким утренним платьем в руках.

- Как спалось, барышня? А я вот вам одеться принесла, ежели захотите подняться. Барыня велела узнать об вашем самочувствии, и выйдете ли к завтраку.

- Доброе утро, Домна. Пожалуй, самочувствие у меня замечательное, и есть я очень хочу, - поднялась с улыбкой Анна. – А Яков Платонович не пришел к нам позавтракать?

- Нет. Но прислал записочку. Сама у посыльного взяла.

Она вынула из кармана передника свернутый вчетверо листок и передала Анне. Та кивнула и отложила письмецо на туалетный столик. Села к зеркалу, взяла щётку, потом глянула в отражение на Домну:

– А как поживает ваш жених?

Та немедленно отвела глаза и сосредоточенно стала расправлять развешанное на спинке стула платье. На днях она приняла предложение урядника Рябко, которого он добивался несколько недель и таки сумел заполучить согласие своей обожаемой Домны Капитоновны. Теперь он неизменно являлся с букетиком цветов к ним в дом и выводил свою невесту на прогулку или ярмарку. Домна неизменно же краснела при его визитах, смущалась, хотя ей у Мироновых никто и слова не говорил. Но на прогулки выходила, только с урядником была всё же строга.

А Анне ответила, что, дескать, у женщины только и есть вот эта краткая пора жениховства, когда можно над мужчиной верх держать, а уж потом жизнь пойдет как по святому писанию: прилепится жена к мужу своему и будет слушать его во всем. У Анны были большие сомнения, что Домна так уж будет всегда слушать мужа, поступаясь своими взглядами и принципами. Да и Клим Савельич вроде бы не слыл деспотом и самодуром. Так что должна у них была получиться вполне славная и добрая семья. Кто обожал подшучивать над Домной, так это дядюшка. Но делал это с таким очарованием, что на него Домна не сердилась, а, включившись в игру, парировала с юмором все подначки Петра Ивановича.

Анна облачилась в платье, ослабив корсет, насколько то было возможно и выпроводила Домну, чтобы в тишине прочесть записочку от Якова. Та кивнула, но строго велела выйти к завтраку, семейство ждёт. Анна кивнула и присела в кресло у окна, припомнив, как здесь сидел когда-то Яков. Яшенька. Она хихикнула: как же непривычно так называть его. Строгий, взрослый, серьёзный и - Яшенька… Не переставая улыбаться, развернула записочку и пробежала глазами аккуратные летящие строчки.

«Драгоценная моя Анна. К сожалению, заботы и дела не позволяют навестить Вас нынче утром. Но я непременно буду к обеду, как только его превосходительство отбудет в Петербург. Кажется, мы с ним нашли компромисс: я пока остаюсь в Затонске на должности полицмейстера. Когда же шумиха вокруг смерти И.С. уляжется, мне настоятельно предлагают вернуться в Петербург. Таково предложение генерала, которое нам с Вами предстоит ещё обсудить. Так что как видите, завтракать нынче мне пришлось в компании господина Варфоломеева. Предпочел бы безусловно быть у Вас, но, увы, служба…

До скорой встречи. Ваш, всецело ваш Я.П».   

Анна перечла записку, после сунула листок в карман платья и отправилась вниз.

В столовой было всё семейство: и её родители, и дядюшка с Зинаидой Петровной, и тётя Липа с Танечкой. За столом как всегда царил Петр Иванович. Преувеличенно серьезно, но едва скрывая пляшущих чертенят в своих черных глазах, он говорил:

- …Что вы, Олимпиада Тимофеевна, я и не думал иронизировать. Антон Андреевич Коробейников – исключительно замечательный молодой человек. Скажи мне, кто твой друг – известная сентенция. А в друзьях нашего начальника следственной части и добрейший доктор Милц, и небезызвестный господин Штольман, и наша обожаемая Аннет. Посему считаю ваш выбор совершенно закономерным.

- Ну, довольно, Пётр, ты окончательно смутил нашу племянницу, - отложив салфетку, заметил Виктор Иванович.

- Не имел такого намерения, Танюша, милая! – воскликнул дядюшка, прижимая ладонь к сердцу.

Та и не думала смущаться, а тихо улыбалась, покраснев от удовольствия. Милый Антон Андреевич имел вчера беседу с тёткой Липой и дядей Виктором, результатом чего и стала вот эта свобода подшучивать над помолвленными.

- А кстати, о помолвке. Читали новую статью Ребушинского? Какая удивительная метаморфоза, - воздел очи горе Петр Иванович.

- Вот ещё! – возмущенно вскинулась Мария Тимофеевна. – После всех его пасквилей и сплетен в отношении нашей семьи эта его газетенка в нашем доме – просто моветон.

- Ну и что в ней? – поинтересовался Виктор Иванович. – Что тебя так изумило?

- Так вот именно то, в чем упрекает моя невестка сего одиозного господина. Вернее полное отсутствие этого. Алексей Егорыч в превосходнейших тонах расписывает работу нашей полиции, а особенно её главных героев – Штольмана и Коробейникова, - он отвесил шутливый поклон в сторону Татьяны, которая зарделась от удовольствия, и продолжил. - Вместе с тем, со всей страстью своей натуры не забыл и себя, любимого, и поведал в красках, как ему страшно угрожал этот сумасшедший Скрябин, и как он, Ребушинский, мужественно перенес страдания из-за угрозы его драгоценной жизни. Сия часть статьи по объему, как вы можете предположить, превысила историю о подвигах полиции этак, хммм, вдвое. Да, ещё в его опусе наша очаровательная Аннет представляется средоточием всех человеческих достоинств.

- Ну, здесь он не погрешил против истины, - Мария Тимофеевна подняла вверх палец.

- Ну, так а я о чем! А в конце…, - дядюшка сделал эффектную паузу, - в конце – как без этого – автор туманно намекнул, что наш городок вскорости ждет феерическое событие – бракосочетание столетия! Брачующиеся – весьма известные в городе особы. Фамилии он обещал выложить в следующих статьях. Ну и - «следите за выпусками нашей газеты – главного источника главных новостей Затонска».

- Ребушинский неисправим, - покачал головой Виктор и отхлебнул из чашки.

Анна постояла у дверей столовой, не спеша войти и с наслаждением залюбовалась мирной и чудесной картиной семейного завтрака. Сможет ли она создать для Якова такой же гостеприимный и тёплый дом, в котором она сама выросла. Что же, об этом она подумает после, а сейчас она шагнула в столовую. Голоса смолкли, и все лица повернулись к ней, осветившись улыбками.

- Доброе утро, мои дорогие! – с чувством сказала Анна. - Как же я счастлива видеть вас!

*********

/Зима 1894 года. Замок на востоке Англии/

- Значит, все погибли.

- Так точно, ваше превосходительство. Там приключилась странная история с…

- Мне это не интересно, - перебил его тот, от кого сейчас зависела и его судьба, и его жизнь. Он продолжил брезгливо морщась. - С этим всё. А вы опять провалились, Лассаль. Документы, что вы привезли, не представляют никакого интереса. Просто набор каких-то разрозненных сведений. Доктор Вернер бьется над ними который день, но всё бесполезно. Ничего нового, что позволило бы продвинуться дальше сернистого газа или пикриновой кислоты. Ни-че-го.

Он отвернулся к окну и заложил руки за спину. Жан разглядывал эту прямую спину, гладко зачесанные волосы, жесткий воротник безупречного смокинга, подпиравший жирную складку на затылке. Молчание затягивалось. Оставалось ждать. Его светлость что-нибудь придумает. За все эти годы игра шла с переменным успехом. Но ему всегда находилось местечко для исполнения самых хитроумных замыслов его патрона.

- Эта партия завершена, - наконец подал голос человек, в руках которого были сейчас судьбы не только его, не только тех попавших в его поле зрения затерянных в провинции людей, которые выпали из сферы интереса этого человека. – Для нашей дальнейшей русской кампании этот материал более не представляет интереса. – Он повернулся, глаза тускло блеснули оловом. Жан почувствовал, как плечи его заливает мертвенный холод.

– Нам предстоит новая игра. На этот раз на сцену будет выведена новая фигура. Николай Александрович. Он слаб. Романтичен. Не создан для правления таким сложнейшим механизмом, как Российская империя. Тем интересней и легче будет завершить трехсотлетнее царствование Романовых. Мы погрузим империю в хаос, потопим в крови. Подведем к мировой войне ослабленной. Затем расчленим, разорвем и воцаримся на обломках умирающей империи. Англосаксонский мир получит новую пищу, новую горячую кровь для дальнейшего существования.

Он вновь отвернулся к окну. Внимавший ему, чуть покачнулся, морок сползал, скручиваясь стружкой, от жуткого ужаса тянуло живот, пальцы тряслись. Тот повернулся и с усмешкой посмотрел на бледную тень, в которую обратился его визитёр.

- Идите и действуйте. И на этот раз не совершите ошибку. Она вам обойдется ценою в жизнь.