О своем решении Яков успел пожалеть прежде, чем они отъехали от города. Предчувствия были самые тревожные. Экипаж трясло по проселочным дорогам – и это еще возле Вологды. Ехать верхом и Анну одну в карете бросить ему совесть не позволяла. Платон ловко лазил по сиденьям, по маме и по папе, поездкой явно развлекаясь, и к счастью, уснул прежде, чем успел сильно утомиться.
Может, и к лучшему, что поехали вместе – оставь он Анну одну, места бы себе не находил.
К вечеру прибыли в Кадников. Яков держал на руках вновь уснувшего малыша, и думал, что всё не так уж и плохо. Доехали без происшествий, город оказался не так уж и мал – пусть и ни одной мощеной улицы по всему городу, но в центре довольно много и каменных, и деревянных двухэтажных домов – большей частью купеческие особняки и лавки. Вдали виднелся большой, несколько скрытый за деревьями монастырский комплекс, в центре – соборные каменные храмы с высокими колокольнями – первый признак настоящего города. Да и земская управа оказалась вовсе не сараюшкой, а большим каменным двухэтажным зданием. Штольман выскочил из кареты – его уже встречали, кланяясь. Предъявил предписание Ладожева – кланяться стали сильнее.
Исправника на месте не оказалось – ночью, после недавних ливней на севере, паводком прорвало плотину, что грозило затопить долину и разрушить мосты далее по течению. Им повезло, что ехали с другой стороны. С точки зрения Штольмана, говорило всё то в пользу исправника – вместо того, чтобы встречать губернскую комиссию, тот помчался на серьезное происшествие лично.
Так что встречал и провожал секретарь. Жильем Штольманы оказались более чем довольны – на более тихой и зеленой улочке им выделили отдельное крыло в уютном двухэтажном доме у пожилой вдовы.
- Будете довольны, ваше высокоблагородие, здесь завсегда останавливаются. Даже сам-с! И всегда довольны были-с…
Штольман с трудом сообразил, что «сам-с» - это Ладожев.
Пока присланная горничная разбирала вещи, прошлись по комнатам, вдруг скинув на время всю усталость долгой дороги. Старинная тяжелая мебель, кажется, еще прошлого века, оживлялась многочисленными кружевными салфетками и скатертями. В гостиной даже нашлось большое, в тяжелой раме зеркало в полный рост.
- Яша, иди сюда, - позвала Анна. Яков подошел. Анна быстро отступила в сторону, тихонько хихикая. Яков глянул на некоего толстенького и коренастого господина, с чуть перекошенным левым боком, отразившегося в зеркале, и тоже усмехнулся.
Всё начиналось не так уж и плохо.

На следующий день их провели по всем основным зданиям, показав и управу, и земскую библиотеку во флигеле – явный предмет гордости. Штольман с удивлением рассматривал литературу – «Сборник сведений для изучения быта крестьянского населения России. Выпуск ІІ» - стоявший на почетном месте.
Вертлявый и угодливый секретарь тут же произнес с заметной гордостью: «У нас тут в уезде писано-с, в Москве издано» - и даже стал на миг не таким вертлявым.
Библиотекарь оказался вовсе древним старичком, кроме «Ась» и «Небось» ничего не говорившим. Штольман показал удостоверение, полицейское задание и потребовал подготовить уездные архивы за последние годы. Библиотекарь сказал: «Ась?» Ведомый неким чутьем, Штольман предъявил еще и предписание Ладожева – писаное явно на коленке наскоро, на большом листе желтой плотной бумаги, даже без указания должности – лишь с фамилией и большой размашистой подписью внизу. Библиотекарь помолчал, протер очки и пообещал относительно нормальным голосом: «К завтрему будет».
Уже в длинном унылом здании земской больницы их нагнал примчавшийся прямо с дороги исправник. Этот был вовсе не угодливый – молодой, едва за тридцать, заметно нервничавший, но докладывающий толково и четко. Штольман выслушал о ремонте плотины с подробностями, которых вовсе никогда не знал.
- Анна Викторовна, будьте любезны, завершить в больнице. А мы побеседуем о прочих делах.
- Будет исполнено, Яков Платонович.
Тот с серьезным видом кивнул и последовал за исправником.
[indent]
Анне больше всего хотелось сесть и сложить руки. Что тут необходимо делать, она не знала. Доктор, невысокий, седой, сухенький, ни на что не жаловался. Рассказал, что лекарства по спискам закупают, в пределах сметы. На новые инструменты губерния выделила прошлый год, всё есть. Прошения на крышу протекшую писали, но то так – абы написать. После сами собрались – зима шла, за благотворительные взносы от местного купечества и сделали.
Внутри даже было побелено.
Внутри было тоскливо. Тяжелый дух, пропитавший, казалось, даже стены, с трудом позволял дышать.
- Вы руки, госпожа Штольман, помойте после, и отдельную одежду для больницы заведите – в этой к ребенку не ходите. Тут дети золотушные.
Её ребенок остался в соседнем особнячке с нанятой, рекомендованной городским головой, няней. Увы, своя, проверенная, по состоянию здоровья не выносящая долгую дорогу, поехать не смогла. Уже из-за одного этого Яков собирался их дома оставить. Анна клялась – все время сама с ребенком будет, но уже в первый же день не вышло.
- В амбулаторию пройдемте, бумаги все там.
На четыре палаты лежало пять человек взрослых да трое детей. Медсестра, в белой косынке и темном платье, похожем на монашеское, одна обходила все палаты. Уйти казалось неправильным.
- Помочь чем-то нужно?
Выражение, мелькнувшее в глазах доктора, показало, что он о подобных помощницах думает:
- Пойдёмте, у меня уже прием. Там и глянете.
Санитарка, молоденькая девушка в старом заплатанном платье, тащила большое ведро с водой. Рядом с ней худенькая девочка, лет десяти, несла швабру и веник.
- У вас и дети работают?
Обе тут же поклонились. Пока доктор ответ подходящий подбирал, девочка подняла темные глазенки:
- Не извольте беспокоится, госпожа. Я в гости к сестре пришла, в честь субботнего дня. Это же не запрещено?
Разговор девочки был хоть и с некоторым местным акцентом, но правильный и явно грамотный.
Анна улыбнулась:
- Конечно же нет.
Доктор докладывал привычно:
- Мест в больнице хватает, пока, Господь хранит, не эпидемия. А не приведи Господи – то всё равно не хватит. А так с деревень лечится не едут – далеко, разве что если операция нужна. Да и то, пока довезут, то уже не нужна. А так городские да из окрестностей ходят, из тех, кто средств на врача не имеет. Уж как вовсе плохо станет, и знахарки не помогают, тогда сюда идут. А мы и вовсе не Боги.
Анна вспомнила по списку свои обязанности:
- Пойдемте, проверим наличие медикаментов, достаточно ли уезд средств на больницу выделяет.
Тот равнодушно кивнул:
- Идемте.
Никакой ни пользы, ни вреда он от проверки явно не ждал.
Зачем её сюда послали – было совершенно не понятно.
Отложил из-за неё прием – в коридоре сидело уже человек двадцать. Достал кипу бумаг: «Глядите».
- Я вам постараюсь не мешать, - пообещала Анна.
Сидела, просматривала составленные малопонятным летящим почерком списки. Чтобы понять там что-либо, необходимо было быть дипломированным фармацевтом.
- Да вы не беспокойтесь, - вмешался в конце концов доктор. – Полгода назад из губернии приезжали, и отчетность чиновник проверил, и к моим словам прислушались, на уездном заседании изменения в бюджет внесли, необходимое всё есть.
Анна сдержала вздох. Важное поручение Ладожева оказалось очередной синекурой.
Упрямо дочитала до конца. Выслушала пожелания – ничего серьезного в них не было, мелочи, на местном уровне и решаемые.
Решила не сдаваться:
- Я несколько дней похожу, осмотрюсь. Возможно, понадобится помощь.
Равнодушное:
- Как пожелаете.
В голове отложилась фраза о местных знахарках – к этому также стоило приглядеться получше.
А сейчас действительно, переодеться в чистое, и к малышу, оставленному на чужого человека. Пусть молодая женщина показалась вполне надежной, и Платон спокойно пошел на ручки, и Сидоров от них не отходил – но всё равно, беспокойство не отпускало.
Узкая, непривычного вида телега, запряженная низкорослой лохматой лошадкой, перегородила крыльцо. Невысокого роста возница доставал какие-то свертки.
Доктор, опять наперекор приему, пошедший гостью провожать, строго прикрикнул на того:
- Опять здесь! А ну пошел вон! Сколько раз сказано – к переднему крыльцу не подъезжать.
Возница выпрямился, нисколько на окрик внимания не обращая, и оказался смуглым черноглазым пареньком лет четырнадцати.
Тот глянул прямо, и не думая кланяться:
- Скажи Кай-ле, пусть придет.
Доктор еще строже крикнул:
- А ну дорогу освободи! А то я тебе сейчас приду!
Паренек глянул на Анну и телегу в сторону отогнал. От бокового входа бежала девочка, взяла у паренька сверток, согнувшись под его тяжестью. С трудом поволокла за угол. Из-под старой холстины и каких-то листьев выглянули две, явно свернутые, гусиные шеи.
Доктор промолвил, словно извиняясь:
- Они сироты, старшую я сюда взял, а младшая в няньках живет, по субботам выпускают. А этот вот повадился дичь им по субботам возить. Да пусть возит, а то на каше не больно-то проживешь.
Паренёк, не отводя взгляда, смотрел теперь на Анну.
Анна пристальнее взглянула в свою очередь – очень старая некрашеная рубаха с заплатой у ворота, а штаны плотные, совершенно целые, без заплат и с бахромой по шву. И иссиня-черные волосы, заплетенные в одну затейливую высокую косу.
Спросила строго, словно право имела:
- Что ты тут делаешь?
Тот ответил – доктор даже глянул с удивлением.
- Еду привез. Дочери русского шамана одни, помогать надо. Они не просят – просить нельзя. Ничего не должны. Я сам вожу.
И отвернувшись, дернул за вожжи.
  [indent]
Вечером вернулся Яков, в хорошем настроении. Исправник ему понравился: старательный, упрямый.
- Из местных, всё в округе знает. Один недостаток – молодой еще, ему старшие по местным традициям указывать пытаются. Губернским авторитетом поддержим, кое-чему подучим – дело должно бы и пойти. А завтра с утра на воскресную службу в храм, а потом по обязательным визитам.
Засмеялся:
- С местным гостеприимством нам еще Вологда раем покажется.
Анна улыбнулась. Пусть попробуют.