Штольман насторожился мгновенно. Что бывает с чужаками, попавшими в подобные места, он знал хорошо. Быстро оглядев окрестности – пусто, стал медленно отступать назад. И вдруг резко обернулся. Чуть в стороне, в тени столетних елей, на только что совершенно пустом месте стоял человек.
Штольман, наперекор ситуации, иронично скривил губы – ну хоть этот настоящий. Очень немолодой, в традиционной одежде, густо расшитой замысловатыми узорами, украшенной бахромой, с многочисленными резными деревянными оберегами. А не мальчишки, играющие в шаманов. По тому же сибирскому прошлому хорошо знал, что в патриархальном обществе юнцы голоса не имели, и пройти посвящение, и даже повзрослеть ученикам шаманов удавалось далеко не всем.
Молчание затягивалось.
Первым не выдержал шаман:
- Зачем пришел сюда, орос?
Ответа у Штольмана по большому счету не было. Сказал правду:
- Я шел не сюда. Я шел по своим делам к своим людям.
Шаман стоял с совершенно непроницаемым лицом. Бесстрастный голос доносился словно издали:
- Шел не сюда – а пришел сюда. Здесь тебе и быть.
Более всего тянуло выхватить револьвер и стрелять не переставая. Останавливало лишь то, что в безоружного и стоящего неподвижно, он еще никогда не стрелял.
И то, что шести пуль могло не хватить.
Не менее спокойно и веско:
- Я шел туда, куда мне нужно. И туда я и пойду. Мои люди, моё право.
Шаман не шевельнулся. Молчал. Поворачиваться спиной и идти куда-либо не хотелось.
Вдруг вспомнился мальчишка-ученик. Достал резной брусок:
- Я искал ночлег. Я не искал вражды.
Шаман шагнул вперед, еще раз, еще. Штольман застыл. Тот всего лишь смотрел – на него, на брусок. Показал рукою – идём.
Шли через уже темнеющий лес. Темная фигура скользила впереди, Штольман не отставал. Вышли к избам. Шаман вновь показал рукой:
- Иди. Завтра уходи.
Метнувшиеся было врассыпную женщины с детьми остановились, присмотрелись, медленно пошли назад. Штольмана рассматривали уже с любопытством, что-то гортанно говорили. По-русски более-менее внятно объяснялся лишь один старик. Штольман разобрал: гость, заходи, еда.
Осмотрелся вокруг – один длинный бревенчатый дом с крошечными окошками под самой крышей, зимою служившими для выхода дыма. Судя по количеству людей – человек до сорока, жило здесь несколько семей, очевидно, один большой род. В отдалении, едва видимый у дальней опушки, стоял еще один такой же длинный дом.
Старик опустился прямо на землю у выложенного камнями очага, Штольман рядом. Молоденькая девушка, блестя любопытными черными глазенками, принесла полную миску накрошенного мяса с какими-то кореньями. То, что есть придется, Штольман понимал. Только отказываться от совместной трапезы ему и не хватало. И так едва обошлось. Какими бы мирными и безобидными не считались местные аборигены, возможного обвинения в святотатстве могли и не простить. Впрочем, мясо оказалось вполне съедобным.
Старик поддерживал беседу:
- Куда идешь?
Штольман попытался объяснить, что ищет чужих людей, которые украли его девушек. Воровство - или выкуп невест у соседнего племени было здесь обычным явлением, и преступлением не считалось, так что особой помощи он не ждал.
Старик покивал:
- Зачем ищешь?
Штольман усмехнулся:
- Самому нужны.
Это старик понял. Но о подобных купцах ничего не знал. В племя приезжали вовсе другие и уже много лет. Чужаков здесь не признавали.
Неожиданно спросил:
- Хочешь моя девушка?
Лицо Штольман всё же удержал:
- Нет.
- Вот это мой дом, и тот, - старик показал на дом в отдалении. – Всё. Больше нет. Старейшина был мой дед – было много. Теперь нет. 
Штольман покачал головой, сочувствуя. Но увы – помочь ничем не мог.
- Ты должен, - дед был упрям. – Я был молодой, орос пришел – девок увел. Другой пришел – охотник убил. Купец пришел – шкуры забрал, мясо забрал. Зима пришел – все умирал. Я вырос, старейшина стал – мало старых, нет старейшина. Крови нет.
Смешливая черноглазая девчушка выглядывала потихоньку из-за угла.
Штольман кое-что еще помнил. Покачал головой:
- Нельзя. Я воин. Завтра бой. Нельзя.
Старик с сожалением поцокал языком:
- Назад идти – приходи.
Показал рукой на дом – спать.
Но вот идти в середину строения Штольману хотелось еще меньше. Впрочем, оказалось, ему выделили целые отдельные покои – снаружи к общему зданию пристроены были многочисленные клетушки, служившие, судя по всему, различными кладовыми, по лету в основном пустовавшими.
Всё же под крышей и на сене спалось куда лучше, чем в лесу под открытым небом.
Встал с рассветом. Чуяла его душа, что следует оказаться как можно дальше от этого места и как можно скорее.
Но оставалось еще одно – следы старой крови в одном из желобков, ведущих от алтаря. Селение, где прошлый раз бывал купец, находится неподалеку от этих мест. Мог ли купец сговориться с аборигенами? Нет. Таких денег, как платил купец приставу за молчание, у этих отродясь не бывало. А вот под эту марку и самим кого-то похитить? Возможно. Что знает он о древних обрядах?
Старик ничего не слышал. Появится ли шаман?
Появился.
Чем он так напугал его вчера? При свете дня обычный немолодой абориген в довольно старых шкурах. Разве что взгляд – непроницаемый, темный.
- Идем. Я проведу.
Но не повел, пропустил Штольмана вперед. Тот прикинул стороны света, повернул в противоположную от алтаря сторону. Шел довольно долго, пока не споткнулся о какой-то холмик. Державшийся позади шаман замер беззвучной тенью. Штольман осмотрелся – он вышел на довольно широкую равнину между высоких холмов. Странно неровную – с пригорка хорошо было видно – во все стороны, сколько охватывал глаз, до самых дальних валов, земля бугрилась пологими, давно осевшими, уже почти слившимися с землёю, холмиками.
Он застыл:
- Что это?
Вдруг повеяло неясной жутью:
- Кладбище?
Шаман вдруг встал рядом:
- Нет, отчего. Стойбище.
- Что? – Штольман не понял.
- Стойбище. Племя. По-вашему – город.
Травы колыхались чуть ли не по пояс. Здесь давным-давно никто не жил и не бывал.
Шаман вдруг заговорил:
- Орос пришел – много всего принес. Сейчас ружья есть, топоры есть. Можно лес рубить, избы строить – как орос. Раньше мало рубили лес, долго. В землю дом вкапывали, землей обмазывали, сверху землей накрывали. Здесь жили. Много люди жили.
И вдруг без перехода:
- Что ты ищешь?
Штольман повторил то же самое: про чужаков и похищенных девушек. И вдруг понял, что шаман всё то знал задолго до его слов. Повернулся резко:
- Что ты знаешь?
Тот, медленно:
- Торговый гость шел, обоз вёл, одну девушку вёз. Лес слышал. Нужно оросу – могу спросить, куда тот придет, где стоять будет.
И замолчал. Штольман ни упрашивать, ни обещать что-либо не собирался. Зря ждал шаман.
Повернулся резко:
- Куда вёз?
В узких щелочках глаз не отражалось солнце:
- Чем заплатишь, воин оросов?
При свете дня все заморочки призрачных духов не имели власти.
- А за своё ответишь? Что за жертвы на алтарь клали? Шесть костров зачем жгли?
И шаман вдруг осекся, резко:
- Кто сказал?
Штольман лишь плечом повел:
- Сам видел.
Шаман странно смотрел.
Жёстко, дальше:
- Девушек сюда приводил? На алтарь? В жертву?
И шаман покачал головой, губы скривил и стал вдруг всего лишь очень старым и усталым человеком:
- Кому нужны ваши жертвы? Зачем? Какая с них польза может быть? Боги на них и не взглянут.
Штольман, не убавляя тона:
- А на кого взглянут?
Тот заговорил:
- Древние Боги справедливы, они дают жить всем, и защищают всех. Самый малый волчонок в лесу может потребовать справедливости – и будет услышан. И человек – может. Малая просьба – один костер. Большая просьба – большая жертва. Пять костров. Олень или лань. Великая просьба – великая жертва. Шесть костров.
Штольман пристально взглянул:
- И говоришь, девок не вязали и не возили?
Шаман головой качал:
- Ни разу не видел я шести костров. Зачем вязать. На великую жертву человек сам идет. За племя стоять. С богами говорить. Ты бы не пошел?
Штольман губы скривил:
- А шаман не идёт, значит?
- Шаман впереди беды встаёт – собой заслоняет. Или заслоняет, или сгорает. Если не слышат боги - круг шаманов встаёт. Костры зажигают. Шесть.
Штольман не верил:
- И девок для того вяжут?
Шаман уже не смотрел на него:
- Если девки идут на алтарь, значит не осталось охотников, тех, что могли бы пойти. А тех, что остались – нельзя отпускать, иначе племя погибнет зимой.
Помолчал:
- Дай боги нам всем уйти за край раньше, чем девки пойдут на алтарь.
[indent]
Шли долго. Густые ели сменились лиственницами, затем вновь темными елями. Остановились:
- За той ложбиной деревня. Там своих ищи. Вернешься, вашему шаману скажи – ты не просил. Я сам показал.
Штольману уже ничего не ясно было:
- Как мальчишка-ученик указывать может? Что вы мне голову морочите?
Шаман вдруг ответил:
- Разные есть ученики. Шаман к себе берет, да не каждый и пол дороги пройдет. А есть – уже рождаются шаманами. Душа великого шамана из-за края приходит. Тот сам куда хочет, туда и идет. Один рождается – бывает. Второй пришел – плохо. Сейчас третий уже растет. Полный круг. Плохо, очень плохо. Пока вырастут, в силу войдут – время еще есть. А потом? Большая беда идет. Кто сейчас на великую жертву пойдет? Нет уже никого. Последние из оставшихся? Никого не будет.
И головой мотнул:
- Иди.
Штольман отвернулся. Хватит с него бреда. Впереди дело – и реальное дело. Реальные покупатели на живой товар. Год безнаказанно возят, а вся округа молчит. Включая шаманов, которым лес что-то сказал, но которым и дела нет до чужаков.
Ему есть.
Поправил револьвер. Шесть пуль на троих купцов точно хватит.
И дай боги этим шаманам с ним больше не встретиться.

Отредактировано Еленаsh (29.11.2024 00:30)