Деревня открылась неожиданно – вдоль речной долины, раскиданная по балкам и холмам без никакого плана. Лес расступался перед избами – расчищенный, вырубленный уже поколениями деревенских, чтобы вновь упрямо грудиться за их спинами.
Нужна иная сила, чтобы справится с предковечным лесом.
У встречной бабки успел узнать название деревни – Веретея. Повезло. Первая деревенька, где жила первая известная им пропавшая девушка. Штольман сжал зубы. Разберемся.
Мужики угрюмою толпою вышли навстречу. Штольман поправил кобуру, привычно вскинул голову и чуть сощурил глаза. Власть – не в униформе и не в отряде жандармов. Сейчас к ним пришел не бродяга и не проситель. В его лице к ним пришла власть. Как бы ни бурчали - никто из них не пойдёт против власти.
Староста наперед выступил. Крепкий, не старый еще мужик – он выслушает всё и согласится, и всё пообещает – но не сделает ничего.
Если Штольману одному выйти против купца с охраной – придется лишь стрелять на поражение, чего он не может себе позволить. Он всё же – власть.
Неуловимое чувство мешает сосредоточиться – словно вновь к чуди приехал. Хотя деревня как деревня. Вместо длинных общественных домов – обычные избушки, ничего вроде бы общего. В одежде у лесного племени тонко выделанные шкуры большей частью – у деревенских бородатых мужиков грубые домотканые холстины. Здесь бабы сами и прядут, и ткут – из конопли, из льна. А что-то неуловимо общее не дает покоя. Вдруг понял. Это староста сероглазый и борода с рыжиной, а почти у всей деревни – в разрезе темных глаз, в рисунке скул – всё те же лесные черты. Как там старик из племени говорил – приехали оросы, девок забрали. Кто сюда на новые земли шел – охотники за пушниной большей частью, торговцы за ними следом. Одни мужики.
Там в лесу – остатки, ошметки. Здесь, по деревням их кровь, и ни один шаман уже ничего не изменит.
Штольман встал против старосты:
- Марфа, дочь кривого Федора – что с ней случилось?
Староста шапку смял, спину согнул, а смотрит исподлобья:
- Откудова нам знать? В лес пошла, не вернулась.
- А Федор где?
Староста замялся:
- Так по весне помер Федор.
У Штольмана желваки на скулах заиграли:
- Так значит, как помер – так и искать его дочь не надо? Охотников в деревне нет? А как ты у меня помрешь – и твоих искать не будут?
Староста побледнел:
- Мы вовсе ни причем. Ходили охотники, не нашли ничего.
Штольман видел, что не добьется толку:
- Следы чужих видели? Не могли не видеть. Отчего не заявили никуда? Приставу не сообщили?
Староста вовсе что-то невнятное замычал.
Штольман тихо переспросил:
- Значит, сообщали?
И что-то видно было в его голосе такое, что староста – и тот перепугался:
- А мы что? Мы против власти никуда. Сказано по избам сидеть – а мы то что. Недоимка на деревне, придут собирать, ружья в счет недоимки заберут – всем зимой пропадать. Девка сгинула – бывает всякое. Судьба то ей такая. Так не всем же теперь пропадать.
Ясно. Никто рисковать не станет, ни собою, ни общиной. Отдали девку.
Чуди честнее. У них на алтарь добровольно шли – и хоть знали, ради чего.
Девку никто не спросил.
Староста забубнил:
- Да то бабья доля такая и есть. Там по городам, может, хоть накормят.
Штольман тихо продолжил:
- Уже накормили. На смерть отдали. Других увести никто не позволит. Мне самое меньшее пятеро нужны. С ружьями.
Мужики глаза отводят. Староста – на то и староста, чтобы за всех говорить:
- Так то власти дело. Мы до власти не мешаемся. Как скажут идти, то пойдем, а разбирайтесь сами, мы то что.
Штольман зубы сжал:
- Струсили?
У старосты что-то вроде пренебрежения в глазах. Незнакомое выражение, непривычное:
- Вы то уйдете, ваше благородие, а мы как жили, так и дальше будем.  Вы бы не мешались до нас.
Штольман рассвирепел:
- Дальше будете? Посмотрю я, как вы дальше будете. Напомните, отчего у вас девка по сводке погибла?
Кто-то буркнул:
- Хозяин лесной забрал.
Называть медведя по имени не следовало - услышать мог.
- Ах, хозяин? Сами струсили, а напраслину на бера возводить – не побоялись? Думали, никто ответа требовать не придет? Вам каждое слово и каждый шаг припомнят.
Сгоряча назвал по-сибирски «бером», не подумал, что тут могут и не знать. Но неожиданно угадал – прозвучавшее древнее имя, то, которое никто не отважился бы вслух произнести, сказало здесь больше, чем Штольман ожидал.
Впрочем, спорить Штольман не собирался:
- Пятеро со мной. И я еще посмотрю на вас.
Пусть хоть столбами стоят, хоть вид делают, всё польза.
[indent]
До дальней деревни, куда по предварительной информации должны были заехать купцы, добирались больше трех часов. И это с местными охотниками, знающими тут каждый куст. Сам бы он вовсе не дошел никуда.
Пожилой жилистый мужик сам, без просьбы, бесшумно пошел вперед. Вернулся вскоре:
- За кривой балкой у еловой пади чужие телеги. Трое их.
Помолчал, и тяжело, через силу:
- Девок две. Связаны.
Штольман чуть не выдохнул. Хорошо. Что на месте они - хорошо, не успели уйти. И что «товар» уже взяли – тоже хорошо. Показания пристава у него уже есть, можно не заморачиваться, с поличным брать.
Здесь уже для него проблем не было. Не первый раз и не последний. Всех расставил, велел по местам стоять, его прикрывать. Рассчитывал только на себя.
Вышли разом, ружья наставили:
- Полиция. Вы арестованы.
Штольман отслеживал четко. Револьверная пуля тут же выбила винтовку из руки купца. Второй, подручный его, бежать кинулся – здоровый деревенский детина лишь пару шагов ему навстречу сделал и пудовый кулак на голову опустил. Штольман вспомнил – кузнец местный. Сам пошел.
Купца Штольман рукоятью револьвера по голове стукнул, и как обмяк тот – велел вязать. Ничего, вскоре очухается. Третьего трое на мушке держали. Но тот вдруг с диким рыком вскочил, выхватил топор откуда-то из телеги и попер напролом. Из местных не стрелял никто – если бы в их сторону пошел, с перепуга бы могли пальнуть. А так нет. В человека – не станут.
А тот на Штольмана шел, словно надвигающийся медведь – со столь же дикой неуправляемой яростью. Штольман еще машинально пытался в ногу прицелиться – но над головой уже взметнулся топор. Выстрелил почти наугад – попал в грудь, но тот не слышал уже ничего. Вторая пуля, третья – а тот шел. И топор летел оружием древнего берсерка – сверкающим кругом, от которого не уклониться.
В последний момент, когда уже ничего не осознающие глаза смотрели Штольману прямо в лицо, чужак вдруг споткнулся и кулем свалился под ноги. Позади, потирая пудовые кулачища, стоял кузнец.
Жилистый охотник очень быстро связывал руки оглушенному ранее купцу, столь же умело связанный подручный уже лежал рядом.
- Ловко вы его, - похвалил Штольман всех разом. Кузнец нечто невнятное промычал, охотник пояснил: «Так я, ваше благородие, в инфантерии отслужил, чего только не приходилось, однако».
Охотник, что-то приговаривая, развязывал девок. На вторую телегу всех захваченных грузили вповалку – и живых, и мертвого.
Справились.
[indent]
В деревню явились уже к вечеру. Едва успели в амбаре арестованных запереть, как окончательно стемнело. Охрану Штольман поставил, но понимал, что спать ему не придется – проверять тех постоянно надо.
В избе возле амбара с ним охотник остался:
- У меня же понятие есть, ваше благородие. В дозоре завсегда надо двоим стоять.
Предложил:
- Я прослежу за сторожами. А вы бы поспали, ваш благродь. Чей которую ночь в лесу.
Штольман тут же отказался:
- Нет, проверять самому надо. Да я прошлый раз тут в селении неподалеку ночевал.
Охотник, успевший наливки хлебнуть, заулыбался:
- У чуди? Девки у них хороши.
Что-то задело, резко. Но тот продолжил:
- Но только не зовут к себе. Да и ладно.
Штольман вдруг девчушку за углом, хихикающую, вспомнил. Как выглядывала тайком. И выбора никакого не было, ни сомнений, ни раздумий – и следа не было. Но только сейчас понял – а заметил же. Запомнил.
Перевел разговор, с нарочитой легкостью:
- А что так?
Тот на огонь смотрел, что-то давнее видел. Былые времена, когда ему молодому лоб обрили, прочь из дома увезли:
- Тут не знаю, в Сибири служили, было всякое. Как в разъезд едем, и бывало, что в селение к инородцам на ночь становимся, так фельдфебелю девку сами ведут. Тот видный был, что усы, что плечи- косая сажень.
Что-то царапнуло зло:
- А вам не вели?
- Да когда как. А только они ж некрещенные. Души нету – так, название. У них же как парень потом рождался, так его ценили. У них же свои мужики мелкие да смирные, а полукровки, те сильные. А если девки от русского рождались – так их в лес относили. Девок им своих девать некуда было.
Штольман дернулся. Так, что локтем по столу задел. Зашипел сквозь зубы.
Охотник, негромко:
- Так я и не ходил. Хоть и нехристь была бы, а всё ж своя кровь. А другие были – так те и не спрашивали когда.
Штольман зажмурился, брови потёр. Подумать бы, что в сон клонит – так ведь и не заснет.
- Пойду, арестованных проверю.
Ходил вокруг амбара, о деле думал. Увозили купцы похищенных куда-то за пределы губернии, а вот куда – еще разбираться придется.
Не то со временем другие придут.
[indent]
Анна уже знала - Яков возвращается. Приехал гонец, сообщил - едут телегами, медленно. Каждый день ждала, к управе приходила.
Вышла с утра, от дома и пары шагов отойти не успела. То ли тень мелькнула, то ли холодом повеяло. На дороге стоял паренек, невысокий, молоденький.
Остановилась, резко.
Черный непроницаемый взгляд:
- Вы увозите её.
Анна попыталась объяснить:
- Девочке надо учиться, здесь ей всё равно жить негде.
- Вам помогли. Вашему мужчине указали дорогу, а теперь вы увозите её.
Анна покачала головой, не соглашаясь:
- Она вырастет и решит сама. В уезде тоже нужны учителя, если захочет, она сможет вернуться.
- Она не вернется. Вы не к себе везёте, а в дом вашего бога. За право жить он забирает душу.
Анна не знала, как объяснить:
- Там хороший дом. Я смогу присматривать, смогу звать в гости.
Тот же отстранённый взгляд:
- Она не пойдет. Вы чужие. Зачем ходить к чужим?  А ваш бог ничего не даёт просто так.
Анна неожиданно глянула прямо:
- Ваши тоже.
Голос не изменился. Изменился день вокруг.
- Да, наши тоже. И ты нам должна. Ты заплатишь. Ты любишь обещать – я запомню.

Отредактировано Еленаsh (29.11.2024 00:33)