Глава 6 Домой
Анна Викторовна сидела одна в столовой и была погружена в свои мысли. От ужина она отказалась и медленно пила чай.
Мария Тимофеевна уехала навестить Софью Петровну Елагину и собиралась вернуться домой только завтра. Петр Иванович был приглашен в Москву каким-то спиритическим сообществом и гостил там уже неделю.
Впервые она коротала вечер в одиночестве. Сидеть одной за большим столом в столовой было неуютно и грустно. Анна взяла чашку с чаем и подошла к окну. В саду то тут, то там лежали бугорки тусклого и рыхлого снега. Весна не спешила в Затонск, было довольно холодно, небо затянули хмурые и тяжелые тучи, солнышку невозможно пробиться сквозь них, сырая и пасмурная погода.
Прошло уже два месяца, как она вернулась в Затонск, ужасное возвращение! Разве о таком возвращении она мечтала в Париже... Странно, но она могла с трудом вспомнить тот день, когда принесли телеграмму: "Папы больше нет". Дядюшка был рядом и поддержал ее тогда, и пока она не приехала в Затонск, она все еще не понимала, что папы больше нет. Она верила в чудо, верила в то, что он выйдет встречать ее на пороге дома, обнимет и скажет: "Как я рад, что ты вернулась, доченька!"
Она не ожидала, что мама окажется такой сдержанной, такой стойкой женщиной! Мама стала похожа на Софью Петровну. Сейчас они как сестры по горю. Именно Елагина была с ней в самые тяжелые первые дни после смерти папы. Отлетела куда-то глупая ревность, как же они теперь дружны и откровенны друг с другом...
Так мало людей, с кем Анна могла бы разделить свое горе. Дядюшка, мама, доктор Милц, Антон Андреевич... Антон Андреевич - это отдельный разговор. Прошло только два года, а куда что делось? Так легко отказаться от Якова Платоновича, так быстро забыть все то доброе, что он для него сделал!
Анне Викторовне вспомнился ее первый неприятный разговор с Коробейниковым. Он состоялся через три месяца после исчезновения Якова Платоновича и был особенно горек.
- Я, Анна Викторовна, принял предложение возглавить Затонское сыскное отделение, вот такие дела...
Ее слух резанула фраза "принял предложение возглавить". Коробейников и раньше любил излагать свои мысли витиевато, но в этот раз его слова прозвучали слишком уж самонадеянно и горделиво. Она не могла, да и не хотела, скрывать от Антона Андреевича свое неодобрение.
- Не слишком ли торопитесь, Антон Андреевич?
Коробейников нахмурился и ответил резко:
- Во-первых, мне предложил это сам Николай Васильевич Трегубов, а с начальством не спорят.
- Во-вторых, Штольман, конечно, был ...
Анна сорвалась на крик:
- Да как вы смеете говорить о нем в прошедшем времени! Вы, кого он считал своим учеником.
- А вы не пытались вызывать его дух?
- Он жив! Прошло еще только три месяца, слышите, только три месяца...
Ни Коробейников, ни Анна не могли остановиться. Теперь кричал Коробейников:
- Уже три месяца, а о нем ничего неизвестно. А если человек не находится за три месяца, то его просто нет на этом свете, уже нет!
- Убирайтесь, я вас видеть не хочу. Быстро же вы, - говорить Анна не могла, горло перехватила такая жгучая боль, что она только махнула рукой, показывая на дверь.
Неизвестно, сколько бы еще времени Анна Викторовна вспоминала горькие стычки с Коробейниковым, если бы он сам не появился на пороге ее дома. Ей был неприятен его приход, первый визит после ее возвращения в Затонск. Поэтому она не поверила его словам о телефонном звонке Штольмана, а посчитала их злой и неуместной шуткой.
- Я ведь и сам поверить не мог сначала...
Анна видела, что разговор давался Коробейникову с большим трудом. Он судорожно сглатывал, выдавливая из себя по слову.
- Я думал, что возвращаться сюда Яков Платонович не захочет.
- Это почему же? - перебила его Анна.
Сейчас она просто ненавидела его за то, что он не может обойтись без гадких мыслей.
- Ну, так весь город знает, что его арестовали, может даже в тюрьму посадили за связь с фрейлиной Нежинской, - Коробейников сделал паузу и опустил глаза, - да и вас, Анна Викторовна, он так подло оставил...
- Не вам судить, - осадила его Анна, - разве не вы так торопились занять его место, которого совсем недостойны.
А вот теперь ее слова задели Коробейникова. Хорошо, думала Анна, не все вам, Антон Андреевич, портить мне кровь. Получите в ответ, господин начальник сыскного отделения.
- Очень уж вы обидно говорите, Анна Викторовна. Разве вам судить о моей подготовке в сыскном деле?
- Да это не только мое мнение. Весь город думает также. И папа печалился, что до хорошего следователя вам далеко.
- Как хотите, так и думайте, - разозлился Коробейников и протянул Анне письмо.
- Я сделал все так, как просил Яков Платонович. Передаю письмо вам лично в руки. Я никому о его приезде не говорил. Не знаю, на какую должность он назначен, если это вообще будет приезд по службе.
Коробейников опять почувствовал себя уверенно и уходить не собирался. Он надеялся, что Анна Викторовна вскроет письмо немедленно, и он сможет хоть что-то узнать или догадаться о его содержании по ее реакции. Но Анна положила конверт в карман и пошла в прихожую, приглашая Коробейникова последовать за ней.
Так в полном молчании он и покинул дом Мироновых, переживая о том, что дал выход своим обидам и страхам. Не получилось у него показать равнодушие к этим новостям, не получилось...
Проводив Коробейникова, Анна не пошла в столовую. Она упала на кушетку в прихожей и закрыла глаза. Руки дрожали, губы пересохли, слез не было, болело только сердце. Плакала душа, но эти слезы смывали с души лед, с которым Анна жила два года. И тихо, медленно оттаивала ее душа, наполняясь крупицами радости. Живой, Господи, спасибо, живой.
Драгоценная Анна Викторовна!
Сколько раз я мысленно писал вам письмо, но вот теперь мне все равно трудно подобрать слова, чтобы выразить те чувства, которые переполняют меня.
Эти два долгих и мучительных года в разлуке с вами я жил надеждой на нашу встречу и верой в вас. Именно они давали мне силы выдержать испытания, которые уготовила мне судьба.
Я каждый вечер мысленно рассказывал Вам о том, как я смог пережить еще один день, и вспоминал нашу жизнь в Затонске. Я вспоминал ваши слова, выражение лица, ваши удивительно красивые глаза, волосы и даже ваши платья и шляпки. Каждая мелочь была для меня значима, потому что она была связана с вами.
Драгоценная Анна Викторовна, вы совершили невозможное для меня тогдашнего - научили ценить жизнь. Ваше искреннее, открытое и бесхитростное отношение ко мне перевернуло мою душу, возродило ее и вызвало сильное ответное чувство.
Я приеду 22 марта вечерним поездом из Петербурга. Я хотел бы заехать к вам по дороге с вокзала, если вы сочтете это возможным.
Ваш Штольман, 12 марта 1893 г.
"Если вы сочтете это возможным", Анна повторила последние слова письма и улыбнулась, ну какой же вы смешной человек, Яков Платонович, после двух лет таких мучений по-прежнему беспокоитесь о моей репутации...
Отложив письмо, Анна поискала глазами конверт, подняла его с пола. Письмо было отправлено 12 марта из Петербурга, пришло 19 марта в Затонск, а принес его Коробейников только сегодня - 22 марта! Ну, Антон Андреевич...
Анна посмотрела на часы, до прихода поезда из Петербурга оставалось 45 минут...
Совсем по-другому описывал Коробейников свою встречу с Анной Викторовной в кабинете Трегубова. Узнав о приезде Штольмана, она была удивлена, но не сильно. Письмо взяла спокойно, даже читать сразу не стала, отложила на потом. Была радушна и велела вам, Николай Васильевич, кланяться.
Трегубов усмехнулся, внимательно посмотрел на Коробейникова и безжалостно произнес:
- Да не переживайте вы так за свое место, Антон Андреевич. Эта должность для Штольмана пройденный этап. Если он возвращается в Затонск, то уж скорее на мое место. Это для вас такая должность - подарок судьбы, а для Штольмана она и раньше не соответствовала его личности.
Коробейников опустил голову, а Трегубов перевел взгляд на окно и не отводил от него глаз, словно видел там что-то очень важное, но трудно различимое.
- Поезжайте-ка вы, Антон Андреевич, на вокзал встречать Яков Платоновича.
Коробейников встрепенулся, готовый возмутиться в ответ на такое предложение.
- Да, да, - продолжал Трегубов, не обратив внимания на его реакцию, - возьмите с собой Ульяшина, так будет солиднее. И везите Штольмана к нам, - Трегубов помолчал и многозначительно добавил, - здесь ему многие будут рады.
Коробейников с Ульяшиным расположились у выхода с перрона. Встречать Штольмана у вагона Коробейников категорически отказался. Ульяшин несколько раз порывался прогуляться по перрону, но хмурый вид и молчание обычно словоохотливого Антона Андреевича всякий раз его останавливали.
Народа на перроне становилось все больше и больше. Понять, кто из них встречает петербургский поезд, а кого провожают, было трудно. Ровный гул человеческих голосов, звучащий над перроном, на какое-то мгновение смолк, стало слышно пыхтение и шум поезда, медленно вползающего на затихший перрон.
Но через пару минут радостные возгласы встречающих снова наполнили воздух. Началась обычная неразбериха встреч и проводов. Только у выхода с перрона, где стояли Коробейников и Ульяшин, было пока спокойно и малолюдно.
Внезапно они почувствовали сильный порыв ветра. Мимо них пролетела женская фигурка. Она летела в самую гущу толпы, но что было удивительно, никого не толкала и ни на кого не налетала. Казалось, что люди расступаются перед ней сами, видя ее одухотворенное лицо.
Влажная пелена застилала Анне глаза, она не смотрела по сторонам, летела только вперед и врезалась бы в стоящий у перрона поезд, если бы сильные мужские руки не схватили ее за плечи и остановили. Ей не надо было поднимать голову, чтобы понять, чьи это были руки. Она прижалась лицом к воротнику его пальто и затихла в объятиях. Людской поток продолжал обтекать эту необычную пару, не выражая ни удивления, ни порицания, словно так и надо было.
- На этот раз вы, слава Богу, без велосипеда, драгоценная Анна Викторовна, - прошептал ей на ушко Яков Платонович.
Штольман отказался поехать с Коробейниковым в полицейский участок, но пообещал встретиться с Трегубовым в ближайшие дни. Отказ Штольмана немедленно начать "командовать", и та мягкая форма, в которой он был сделан, немного успокоили Антон Андреевича и даже порадовали его, хотя он изо всех сил пытался быть исключительно официально вежливым. А Ульяшин радовался встрече с Яковом Платоновичем и улыбался от души.
Анна не слушала и не вникала в происходящий разговор. Она стояла рядом, смотрела куда-то в сторону, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Когда они, наконец-то, подошли к экипажу, Яков Платонович неуверенно спросил ее:
- Куда ехать, подскажите, Анна Викторовна?
- Конечно, домой, - ни минуты не сомневаясь, ответила она.
Штольман задумчиво посмотрел на Анну Викторовну и улыбнулся. Если бы она знала, как он в тюрьме мечтал когда-нибудь услышать от нее такие слова...
Всю дорогу до Царицинской они ехали молча. Анна была очень напряжена. Она скрестила на груди руки и смотрела прямо вперед, закусив губы.
Яков Платонович незаметно рассматривал ее, стараясь не волновать ни вопросами, ни взглядами. Видимо, за эти два года она научилась, хоть и с трудом, скрывать свои эмоции. Через полчаса они приехали. Дыхание у Якова Платоновича сбилось, он почувствовал сильное волнение. Дом Мироновых потускнел и обветшал. Ушел Виктор Иванович, и в доме поселилась печаль.
Штольман помог Анне выйти из экипажа, попросил подождать минутку и подошел к кучеру.
- Лучшую гостиницу в Затонске знаешь?
Кучер кивнул.
- Отвези туда мои вещи и оставь их на имя Штольмана, а в восемь вечера приезжай сюда за мной.
- Так я узнал вас, господин Штольман. Не извольте беспокоиться, все будет сделано.
Анна усадила Штольмана на диван в гостиной, а сама побежала хлопотать об ужине. Яков Платонович молчал и ждал. Когда она в очередной раз пробегала мимо него, он протянул руки и обнял ее.
- Анна Викторовна, остановитесь, пожалуйста, не надо так волноваться, я ничего сейчас не смогу съесть.
- Я не волнуюсь, - она замолчала, потом подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза, - я просто растерялась, не знаю, что говорить, что делать... я еще не могу поверить, что это вы, Яков Платонович!
- Я тоже в растерянности, сам не верю до конца, что вы рядом... давайте помолчим, давайте просто посидим рядом, ладно?
Он так боялся ее спугнуть,что даже сердце сначала замерло, а потом забилось совсем тихо. В ее глазах было столько теплоты и света, что он зажмурился. Ее тонкие пальчики коснулись его лица. Медленно и ласково она разглаживала каждую морщинку, каждую складку на его лице. Ее нежность переполняла его. Теперь он точно знал - Рай на земле есть!
Они выпили чаю молча и торопливо, словно боялись растерять то хрупкое чувство радости, которое у них возникло. Анна сама отнесла посуду на кухню, помогая старенькой Прасковье, и снова устроилась рядом со Штольманом на диване. Яков Платонович легко и нежно целовал ее руки, не сводя с нее глаз.
Говорить им не хотелось.
Когда часы в гостинной пробили восемь раз, он тихо сказал:
- Мне пора, - и прочитав возмущение на ее лице, добавил, - так надо, драгоценная моя Анна Викторовна.
Анна заплакала и опустила голову. Это были ее первые слезы за весь вечер.
