Друзья, простите за опоздание. Новый Год - он такой. Прошу понять и простить)).

Глава Пятая

Крючки и черточки

«Они горят!.. Их не напишешь вновь,
Хоть написать, смеясь, ты обещала...
Уж не горит ли с ними и любовь,
Которая их сердцу диктовала?»
(Н. Некрасов)

«Выполняя последнюю просьбу моей бедной подруги, я возвращаю все ваши письма. Она оставила вам сердечное пожелание быть счастливым. Проболев двое суток, она скончалась, и увезена мужем на родину для погребения. Более ничего сказать вам о ней не могу».

Письмо было коротким и очень сдержанным. Либо его автор не одобряла переписки Неизвестной с Ивашенкиным, и вынуждена была стать посредницей только потому, что о том просила умирающая подруга. Либо опасалась доверить бумаге лишнее. Ведь если в письме сообщались заведомо ложные сведения, подобная торопливая сухость позволяла автору не проговориться.

Штольман, прищурившись, продолжал рассматривать письмо. Антон же вдруг резко повернулся к Раисе Андреевне:

- Принесите пакет с письмами Ивашенкина.

- Но … - неуверенно пробормотала она.

- Вы сказали, что все, оставленное вашим коллегой, хотели отдать ему сегодня, - напомнил Полуниной Штольман, - пакет в вашем кабинете? – чуть вздернув бровь, он кивнул на полуоткрытую дверь, ведущую в соседний закуток с пишущей машинкой.

- Или предпочитаете обыск? – спросил Коробейников.

Раиса Андреевна обиженно поджала губы. Всем своим видом показывая, что вынуждена подчиниться грубому произволу, она медленно и неохотно переступила порог указанной комнаты. Коробейников последовал за ней, получив еще один неодобрительный взгляд – уже от Веселова. И чуть слышное фырканье Полуниной. Явно дольше необходимого порывшись в ящике стола, она вытащила на свет разлохмаченный пакет в темной оберточной бумаге, не глядя, сунула в руки Антону, и гордо вскинув голову, вернулась в общее помещение конторы. Антон только плечами пожал, поудобнее перехватив расползающийся сверток. Вот так всегда – их самих на лжи поймали, а виновата почему-то полиция. Нечего было нос в чужую переписку совать, а потом стесняться. Или дело тут не запоздалой стыдливости, а в чем-то другом? Антон внимательно окинул взглядом стол машинистки. Стопка бумаг с печатным текстом – нет, это не то, не поможет. А вот от руки написанный перечень необходимых покупок в галантерейной лавке скорее всего сделан именно госпожой Полуниной, и может пригодиться.

- Все? Допрос окончен? – драматически спросила Раиса Андреевна, едва Коробейников показался в дверях.

- Пока да, - спокойно ответил Штольман, - но вы сейчас поедете в участок с нами.

Гордость и оскорбленное достоинство госпожи Полуниной тут же пошли трещинами.

- Но … почему? – голос ее жалобно дрогнул, - в чем мы виноваты?

- Прежде всего – в сокрытии улик, -  пояснил Штольман, убирая сиреневый конверт во внутренний карман сюртука.

- Но позвольте, - вмещался Веселов, - мы же исключительно из деликатности! К тому же вот они улики – у вас.

- Разберемся, - веско произнес Антон, наново перетягивая бечевкой добытый пакет.

Удивительное дело – Анна Викторовна не пыталась вмешаться и как-то заступиться за коллег Ивашенкина. Она прямо и очень серьезно смотрела на Раису Андреевну, точно пыталась что-то вспомнить. Полунина ответила ей взглядом сперва раздраженным, потом – недоуменным, и наконец – нервически-испуганным. Только сейчас, видимо, осознав, кем может быть молодая женщина, сопровождающая затонских сыщиков, и цитирующая письмо, которое никак лично не могла читать.

***

«Как я был рад вашему письму! Я не знаю, как Вас зовут, но вы мне уже не чужая. Я сам не понимаю, почему это так. Может быть, потому, что я слишком одинок и Вы единственный человек, которому я могу поверить …»

Письма несчастного конторщика казались Антону очень искренними. Красивыми, романтичными, но - не фальшивыми. Даже слова об одиночестве, печали и страданиях были лишены всякой позы, звучали просто, как если бы человек и правда решился поведать то, что ранее хранил только в сердце.

«Прошу Вас, не откладывайте нашу встречу. Это будет самый счастливый день для меня. А я не избалован счастьем …»

Однако, судя по тому, что подобные просьбы повторялись постоянно, Незнакомка не торопилась устроить свидание. Или что-то мешало ей прийти. Но речи Ивашенкина в письмах становились все более горячими. Он говорил со своей дамой обо всем – о поэзии, о природе, о счастье обретения родной души и любящего сердца. Никаких нескромных намеков не было и в помине. Даже, когда Незнакомка решилась открыть свою тайну.

«Вы пишите о муже, который вновь вернулся к Вам, мучая одним своим присутствием. Мне больно даже думать об этом. Знайте, я на все готов, чтобы помочь Вам. Только скажите …»

- Наверное, после этого письма и состоялась встреча у Затони, - задумчиво произнесла Анна Викторовна, помогавшая раскладывать письма в хронологическом порядке.

- Да, - Антон развернул следующий листок, - вот, здесь Ивашенкин как раз благодарит за это свидание:

«Любимая моя, желанная. Родная … Я видел Вас, пусть издалека – и уже счастлив. Но Вас почти не оставляют без надзора, и это ужасно …»

И еще несколько коротких писем. Где, как заклинание, повторялось опять и опять:

«Скажите, что мне сделать, чтобы спасти Вас? Мы можем, нет, мы должны быть вместе!»

- Исписался, голубчик, - вдруг произнесла Анна, остановившимися глазами глядя на сверкающую крышку чернильницы, - совершенно ничего нового …

- Что? – дернулся, как от удара током Антон.

Штольман тут же положил лупу, с которой изучал письмо из сиреневого конверта, резко отодвинул стул и шагнул к жене. Она подняла на него моментально оживший, но ставший каким-то виноватым взгляд:

- Это не я! – тут же горячо уверила Анна, - это Ивашенкин – не сказал, а услышал. Господи, такой голос противный, вроде веселый, знаете, как у куклы в балагане? А – словно камнем по стеклу! Да еще прибавил, что, мол, пора в архив!

- Что именно – в архив? – не сразу понял Антон.

- Ивашенкина, думаю, - ответил Штольман, сжимая протянутую руку Анны, - и всю эту историю.

- Значит, муж нашел письма, - медленно проговорил Антон, - узнал о романе, рассердился, разумеется. Все высказал жене, а, чтобы унизить соперника, - он сердито нахмурился, - всласть поиздевался над его признаниями и клятвами. После чего Ивашенкину было отправлено фальшивое сообщение о смерти его Дамы …

Анне снова представился Сашенька Вишневский, который по косточкам разбирает нежные, полные грусти и надежды послания влюбленного конторщика. Ужасно! Бедный Ивашенкин. Бедная Лидия! То есть, не Лида Вишневская, конечно, хотя и она тоже. Но тут – бедная неизвестная Дама. Может быть, она заболела как раз после разговора с мужем? И скоропостижно умерла - уже по-настоящему. Увы, такое случается не только в романах. Особенно, если человек и раньше страдал от опасной, но не слишком заметной физической хвори. Потому дух Ивашенкина так уверен в гибели избранницы, и обвиняет «их» - мужа, и ту, которая написала последнее лживое письмо.

- Или Незнакомка тоже покончила с собой …

- Еще два дня назад эта женщина была жива, - возразил Штольман, - думаю, и ныне пребывает в добром здравии.

Он спокойно выдержал сердитый взгляд Анны, и, не дав жене отнять руку, помог ей встать. Кивком предложил подойти к своему столу, на котором лежала лупа и письмо, добытое из кармана Полуниной. А еще – обгорелые обрывки посланий возлюбленной Ивашенкина.

На первый, беглый взгляд они были написаны разными почерками. Последнее письмо – куда более неряшливым, с меньшим наклоном, но сильным нажимом пера. Анна перехватила лупу, вглядываясь до рези в глазах. Точно. В сообщении о смерти Незнакомки буквы находились очень близко друг к другу, а вот линий их соединений автор всеми силами старался избегать. Но кое- где их все-таки провел, забывшись. А еще …

- Сравните вот это.

Поверх строчки «увезена мужем на родину для погребения» Штольман положил клочок письма со словами «мой муж вернулся». Петелька «у», тяготеющая к треугольнику с острыми уголками, крючок внизу строчной «р», роскошный у Незнакомки, и будто оборванный, но узнаваемый в письме ее «подруги». Ну а буквы, складывающиеся в слово «муж», и вовсе выдавали то, что начертаны они были одной рукой.

- Неспециалисту очень трудно изменить почерк полностью, - сказал Штольман, - и, пытаясь это сделать, человек будет писать хуже, чем уже умеет, но не лучше. *

- Но почему же дух твердит, что «они ее убили», раз Незнакомка жива?! – воскликнула Анна, едва не отшвыривая лупу, которую быстро перехватил Штольман, - или из-за обмана она … перестала существовать для Ивашенкина? Конечно, это было очень жестоко с ее стороны, писать ему о своей смерти, но если ее заставили, запугали? Да у нее самой наверняка сердце разрывалось, когда она …

Анна задохнулась, отчаянно и требовательно глядя на сыщиков.

- Аня, - мягко произнес Штольман, - не стоит судить по себе. Вы на такое неспособны. Но, думаю, эту даму не слишком-то волновали чувства Ивашенкина, и она сама была в итоге не против быстрее завершить переписку.

- Но почему?!

- Потому что это игра, - катнул желваки сыщик, - судя по ответам Ивашенкина, дама ничего не говорит о себе, не называет даже имени, уклоняется от встреч, но при этом старается поддерживать интерес поклонника, его веру в их якобы полное взаимопонимание и родство душ. Но когда конторщик был пойман на крючок окончательно, игра стала скучной.

- И поэтому она спокойно выступила в двух ипостасях, - пробормотал, чуть морщась, Антон, - Незнакомки и Подруги.

Ощущать себя отработанным и более неинтересным материалом ему тоже доводилось. То-то Глафира вспомнилась в связи с этим делом! Вешаться тогда ему, кончено, в голову не пришло. А вот напиться хотелось.

А уж если вспомнить попытки госпожи Аникеевой …

«А разве вы сейчас не по своей жизни судите?» - чуть не вырвалось у Анны. Но она почти в прямом смысле слова прикусила язык. Попрекать таким опытом …  Анна ведь и сама пережила нечто подобное. Просто очень-очень не любит вспоминать. Не так уж давно человек, внешне невероятно похожий на Якова, лгал ей, заманивал, кружил, вовсе не думая, к чему все это может привести. И какую боль причинить. Просто ему самому в тот момент было хорошо и очень интересно … **

- Подождите-ка, - Коробейников торопливо пошарил во внутреннем кармане, - у меня ведь тоже мелькнула похожая мысль, но в отношении госпожи Полуниной. Я подумал, что она может быть той самой подругой. Вот с ее стола образец почерка и прихватил. Но раз Подруга – это сама Дама …

- Отлично, Антон Андреевич, - в глазах Штольмана мелькнули знакомые искры охотничьего азарта, - это именно то, что нужно. Из двух дам одна уже получилась, и подозреваю, эта дробь может сократиться еще …

… Среди планируемых Раисой Андреевной мелочей значились кружева. Четкий треугольник петельки буквы «у» с выгнутым внутрь основанием, и характерная завитушка строчной «р» бросились в глаза всем троим даже без помощи лупы.

Значит, не зря еще там, в конторе, фигура и движения машинистки показались Анне такими знакомыми. Получается, что на берегу Затони, сквозь чужие воспоминания она видела именно Полунину, предусмотрительно замаскированную вуалью.

- Но про то, что Ивашенкин исписался, сказал мужчина, - вслух произнесла Анна, - пусть и дурацким кукольным голосом. И если это не муж, то …

Дробь сделалась еще стройнее. И непонятнее.

Зачем?
____________________________________________

*Одним из первых авторов этого постулата оказался Н. Г. Чернышевский, обвиненный в написании «заговорщицких писем»:
Особенного внимания заслуживает вывод Н.Г. Чернышевского о том, что почерк можно изменить только в сторону уменьшения степени выработанности, а не наоборот («Можно написать худшим почерком, но нельзя нарочно написать лучшим почерком, чем каким способен писать»).
(Швец С. В. «История отечественного почерковедения»)
https://cyberleninka.ru/article/n/istor … kovedeniya

**Имеется ввиду Двойник – Тень Якова Платоновича Штольмана из романа «Другая ночь».

Продолжение следует.

Отредактировано Мария_Валерьевна (03.01.2025 01:52)