Николай Васильевич прибыл на службу уже после того, как уехал петербургский сыщик, и потому не находил себе места. Что происходит? Как продвигается следствие? Вторые сутки пошли! Он просмотрел телеграммы, но ничего не понял. Оставалось сидеть и ждать новостей.

К счастью, незадолго до обеда появился Шумский. Николай Васильевич вцепился в него мертвой хваткой и все выяснил. И про завещание, составленное Рогозиным в день смерти, и про то, что из основных лиц, упомянутых в нем, непроверенным остался только один – так называемый опекун Евгения Рогозина.

- Мне даже не удалось пока его найти. Охотится, целыми днями пропадает в лесу.
- А ведь он и стреляет метко, - припомнил Николай Васильевич. – Вполне возможно, что он и есть убийца?

Шумский замялся.
- Мы ничего о нем не знаем, Николай Васильевич. Как бы не ошибиться.
- Ничего, голубчик, был бы подозреваемый, а улики найдутся. Отрядите-ка к нему в дом городовых, пусть арестуют, как появится.
- А если не он?
- Тогда отпустим! – полицмейстер поднял брови, удивляясь тому, что приходится объяснять очевидное.

Поручику ничего не оставалось, как козырнуть и сказать: «Слушаюсь!». Про себя же он решил найти Штольмана и доложить ему о приказе Трегубова как можно скорее. Ведь полицмейстер этого не запрещал!

***

- Доброе утро, Анна Викторовна! Я привез ваш велосипед.
- Благодарю, - еле выговорила она.
- Садитесь же скорее. Аннушка, тебе варенья?

Она кивнула, не слушая и не слыша. Так странно было видеть его здесь, за семейным столом Мироновых. Отец спокоен, мама весела, и только дядя понимающе смотрит на Анну.
- Пока тебя не было, Дмитрий Платонович рассказывал нам о литературном салоне господина Полонского. Оказывается, господин Штольман там завсегдатай и лично знаком со многими известными литераторами!

Так вот чем объясняется оживление Марьи Тимофеевны! У нее всегда была слабость к знаменитостям. Но почему молчит он?

А он смотрел серьезно, без привычной иронии, отмечая ее смущение и не желая конфузить ее еще больше. И все же не отводил глаз. Хороша была барышня Миронова, освеженная ранней прогулкой, а краснеющие под его взглядом щеки и румяные губы делали ее еще краше. Затянувшуюся паузу прервал Виктор Иванович.
- Так о чем вы хотели поговорить со мной, господин Штольман?
- Если позволите, я предпочел бы обсудить это с вами наедине.
- Не торопитесь, - вмешалась Марья Тимофеевна, - пейте чай. Попробуйте варенья, в этом году вишня особенно удалась.
- У меня к вам тоже есть несколько вопросов, господин Штольман, - сказала вдруг Анна.
- Вот как? О чем же?
- Это долгий разговор.
- Тогда, если позволите, я присоединюсь к вам после разговора с Виктором Ивановичем.

Он перевел взгляд на хозяина дома, и к Анне вернулся здравый смысл. В конце концов, у нее есть дело, и ради этого дела она будет держать себя в руках, как бы он ни смотрел на нее!

- Прошу! – Виктор Иванович снял и отложил салфетку, встал и повел гостя в свой кабинет. Анна проводила их глазами и умоляюще посмотрела на дядю. Тот все понял.
- А знаете, Марья Тимофеевна, салон Полонского знаменит не только литераторами.
- Вот как? Неужели вы там бывали?
- Бывал, и неоднократно.
- Почему же вы не никогда об этом не рассказывали?
- Да как-то… к слову не приходилось.

Анна встала.
- Жарко сегодня! Попрошу Прасковью подать в кабинет воды.

Марья Тимофеевна проводила ее обеспокоенным взглядом, не слушая болтовню деверя. С Анной творилось что-то неладное, невозможно не заметить, но что, что? Влюбилась? Непохоже. Или это смерть подруги сказывается так, что Анна сама не своя?
- Аннет переживает сейчас непростое время, - словно услышал ее мысли Петр Иванович. – Все же Елена не просто скончалась, а была убита. Зрелище было ужасное. Анне нужно время.
- Быть может, показать ее доктору?
- Лучше дать ей отвлечься. Пусть найдет себе новое занятие.
- Какое же? – брови Марьи Тимофеевны иронически приподнялись.
- А вот это пусть она сама решает. Сама.

Меж тем Анна стояла у двери в отцовский кабинет. Отцовский голос, привычный к залу суда, был легко различим.
- Признаться, меня тоже удивили обстоятельства составления завещания. Но я не видел причины отказываться и согласился выступить душеприказчиком.
- А как объяснить, что в завещании госпожи Касьяновой упомянута ваша дочь? – второй голос был тихим, на грани слышимости, но Анна улавливала каждое слово.
- Понятия не имею!
- Тетрадь хранится у вас?
- Да, мне прислали ее вместе с копией завещания.
- Так вы не передали ее Анне Викторовне?
- Нет.

Анна затаила дыхание. Ах вот, значит, как! Оказывается, Елена оставила ей какую-то тетрадь!
- Видите ли, Дмитрий Платонович, Анна очень впечатлительна. И хотя поручение было дано помимо завещания, я решил подождать, пока она придет в себя.
- В таком случае, я вынужден просить у вас эту тетрадь. Она может оказаться важной уликой для следствия.
- Разумеется. Я только прошу вас вернуть ее по окончании дознания.

Ни секунды не сомневаясь, Анна рванула дверь.
- Папа, как вы можете!

Последовала немая сцена. Виктор Иванович застыл с тетрадью в руках. Краска бросилась ему в лицо, даже кончики ушей покраснели. Штольман неуловимо быстро оказался на ногах, но увидев, кто ворвался в кабинет, тоже замер.

- Немедленно отдайте тетрадь мне!
- Ты подслушивала!
- Вы скрыли от меня посмертное послание Елены!
- Анна!
- Папа!

Штольман наблюдал за отцом и дочерью с неподдельным интересом.

- Анна, тетрадь нужна следствию.
- Я должна увидеть ее первой!

Виктор Иванович заколебался. Длить семейную сцену при незнакомом человеке не хотелось, но и уступать было непедагогично. Видя, что отец готов сдаться, Анна сменила тактику.
- Папа, поймите, в тетради может быть что-то такое, что пойму только я. Личное! Какая польза господину Штольману от записей, в которых невозможно разобраться?

Виктор Иванович хотел что-то сказать, но Анна не дала ему такой возможности.
- В конце концов, не просто же так Елена отправила тетрадь именно мне? Пап, ну пожалуйста!

Ее горячность достигла своей цели – Виктор Иванович покачал головой и со словами «будь по-твоему» отдал дочери предмет спора. Анна выхватила ее и исчезла так же быстро, как и появилась. Избегая смотреть на Штольмана, Миронов вернулся в свое кресло.

- Так на чем мы остановились?

***

Едва оказавшись за дверью, Анна раскрыла тетрадь. Из нее выпало два письма. Одно было адресовано ей. Анна вскрыла его.

«Дорогая Анна!

Если ты читаешь это письмо, значит, наши опасения оказались не напрасными. Михаил Николаевич не верит в призраков, однако он решил принять меры предосторожности и быть готовым ко всему. Думаю, что шестое чувство подсказывает ему то же, что и мне: все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Смерть мне не страшна. Я боюсь только разлуки с ним.

Оставляю тебе мой дневник. Если худшее все же произойдет, ты узнаешь все о наших опасениях и, возможно, сможешь уберечь себя и своего суженого от подобной судьбы. Знай, что у меня никогда не было лучшего друга, чем ты. Да пребудет с тобой Господь.

Вечно признательная тебе Елена».

Тяжело билось сердце, в ушах стоял звон. Оказывается, угроза была реальной, и Михаил с Еленой знали об этом? Но почему она пишет о призраках?

- Анна Викторовна!

Она вздрогнула от неожиданности и выронила письмо. Быстро присела, чтобы первой подобрать его, но не учла галантности и проворства сыщика. Им удалось избежать столкновения лбами. Но не взглядами.

…Пойманная врасплох, почему она смотрит на него с такой болью? И почему так щемит сердце, словно он причина ее страданий? Как понять этот неожиданный крик души, откровенный и болезненный? Надежду и вопрос в ее взоре?

…Ты ли это? Со мной ли? Отзовись, дай знак, помоги мне разобраться! Если нужно время – я подожду, если терпение – я вынесу все, что угодно. Только дай мне понять, хоть намеком, хоть взглядом, что ты и есть он!

Хлопнула дверь. Они разом отвели глаза, словно пойманные на чем-то личном.
- Анна! Что с тобой?

Виктор Иванович помог дочери подняться.

- Да ты вся горишь!
- Нет… сейчас пройдет. Я всего лишь… Письмо…
- Вот так я и знал, что нельзя было давать тебе это наследство!

Анна ухватилась за его слова, как за спасательный круг.
-  Напротив, в письме ничего не понятно, кроме того, что Елене и Михаилу угрожали какие-то призраки.
- Час от часу не легче!

Штольман же отнесся к словам Анны более серьезно, чем она ожидала. Во всяком случае, он без тени сарказма попросил:
- Вы позволите мне взглянуть на письмо?
- Только если вы обещаете воздержаться от замечаний!

Штольман удивленно приподнял брови, но согласился. Анна протянула ему листок и ревниво следила за тем, как он читает. Ему не потребовалось много времени, однако он не торопился возвращать письмо.
- Анна Викторовна, я хотел бы приобщить этот документ к делу. Дневник тоже.
- Это невозможно!
- Давайте договоримся: я даю вам время до завтрашнего вечера. Вы успеете все прочесть, после чего я заберу письмо и дневник.

Анна снова хотела возразить, однако Штольман остановил ее:
- Анна Викторовна, в письме говорится об опасениях, а в дневнике может быть разъяснение. Эти документы могут послужить уликой против преступника. В таком случае они понадобятся и для расследования, и в суде.

Анне не хотелось даже думать, что личные записи, оставленные Еленой,  превратятся в казенные бумажки и сгинут в пыльных архивах. Словно подслушав ее мысли, Штольман мягко сказал:
- Я понимаю, что вам дорога память о подруге. И хотя я обязан конфисковать письмо и дневник, мне не хочется идти официальным путем. Прошу вас, пообещайте, что принесете их завтра вечером.

Признавая его правоту, Анна молча кивнула.
- Ну вот и отлично. А теперь… у вас, кажется, были ко мне вопросы?

Анна некоторое время вспоминала, о чем это он. Ну конечно же – тетя Лиза.
- Да, господин Штольман. Только лучше давайте выйдем в сад.

Штольман взглянул на Виктора Ивановича, тот только развел руками. Приняв этот жест за отцовское согласие, сыщик последовал за Анной.

***

Они шли по тенистой аллее. Штольман заложил руки с тростью за спину и шагал не торопясь, приноравливаясь к шагу спутницы. Время от времени он поглядывал на Анну. Даже уставившись прямо перед собой, она чувствовала эти взгляды – мимолетное касание, ласкающее щеку и обнаженную шею.

Нужно собраться и спросить. Спросить у… него о… чем же… было два вопроса… Как горячо пригревает солнце. Или это не солнце? Почему же ей так жарко? А может, не жарко? Может, это озноб, от которого пылает лоб, а по ледяным рукам бегут мурашки? Как мучительна эта лихорадка и как трудно постоянно сдерживаться, напоминая себе о том, что этот Штольман ее не знает! И значит, позволить себе ничего нельзя.

- Так о чем вы хотели меня спросить?

Анна сосредоточилась.
- Об орудии убийства. Я не слышала никаких звуков. Но на листьях было нечто вроде оружейного масла.
- Верно.
- Так что это могло быть? Вы ведь хорошо разбираетесь в оружии, у вас должны быть какие-то предположения.
- Откуда вы знаете, что я разбираюсь в оружии?

Поймал на слове! Что сказать?
- Вы сыщик. Вам по долгу службы положено.

Штольман усмехнулся.
- Продолжаете вести расследование?
- Представьте себе!
- И что же вы сами думаете?

Его насмешливый тон задел Анну. Сердечное волнение несколько отступило перед азартом и запальчивостью. Она сказала:
- Стрелы обычно выпускают из лука. Но эти стрелы слишком маленькие. Может быть, они были отравлены?

Штольман покачал головой.
- Доктор не обнаружил яда. Кроме того, сила выстрела было достаточной, чтобы стрела убивала при точном попадании.
- Значит, отличный стрелок.
- И уверенный в себе. Не подстраховался с помощью яда, знал, что попадет непременно.
- Но что же может означать оружейное масло?
- По-видимому, маленький арбалет.

Анна остановилась.
- Ну конечно! Бесшумный, как лук!
- Но более эффективный, изготовленный из металла – механизм смазывали. Я видел как-то в музее старинный арбалет-пистолет. Он назывался «балестрино» или арбалет ассасина. Однако я посчитал его игрушкой, потому что у него короткая дуга и он не способен придать болту нужное ускорение.
- При чем тут болт?
- Так называют арбалетные стрелы, - пояснил Штольман.- С другой стороны, его могли несколько усовершенствовать. Ну и с близкого расстояния… если иметь привычку и верный глаз…
- Все же очень странное оружие.
- И это не единственная странность в нашем деле.

Анна впервые за весь разговор посмотрела на него. «Нашем»? Он сказал «нашем деле»? Штольман, казалось, не заметил оговорки.
- Скажите, Анна Викторовна, кто в вашем городе имеет коллекцию оружия.
- Господин Закревский, владелец оружейного магазина, - не задумываясь, ответила она и только потом спохватилась – а вдруг в этом Затонске он иной? – Впрочем, я не вполне уверена…
- Кто еще?
- Господин Яковлев, фабрикант.

Однако, подумал Штольман. В отличие от поручика, у девицы сразу был готов ответ. И рассуждает здраво.

- Но они никак не могут быть убийцами, - сказала Анна.
- Почему?
- У господина Яковлева много возможностей, он послал бы кого-нибудь.
- А Закревский?

Она пожала плечами. И на том спасибо. Все равно проверять придется самому. Итак, первый вопрос Анны Викторовны принес неожиданные плоды. Что там еще у нее припасено?

- Яков Платоныч, вы ведь наверняка видели завещание Елены. Скажите, ее тетя Елизавета, не знаю фамилии, в нем упомянута?

И второй вопрос в десятку. Штольмана он тоже интересовал. Но, даже не поправляя Анну, он не собирался отвечать на него так просто.
- Я вам отвечу, а вы мне скажете, для чего вам это нужно.

Анна прикусила губу. Как быть? Скрыть сегодняшнее впечатление или поделиться? А впрочем, почему бы и не сказать. Если Штольман отправится к тете, он и сам ее заподозрит.
- Я сегодня была у Елизаветы Ивановны. Она пышет злобой и ненавидит племянницу.
- И что же?
- Если Елена ничего ей не оставила, это легко объяснить.
- А если все же оставила, то трудно, - согласился Штольман. Она уставилась на него – какая же все-таки большеглазка! – и вдруг прыснула. Полные губы чуть приоткрылись, на щеках мелькнули ямочки – он поневоле улыбнулся в ответ.

- Анна! – вдали показалась старшая госпожа Миронова. Почему-то матери всегда появляются в самый неудобный момент. К счастью, она пока была далеко.

- Говорите скорее, - шепнула Анна и ускорила шаг.
- Елена завещала тете довольно приличную, но не огромную сумму. К примеру, дом на нее купить нельзя. Обставить можно.

Она удивилась – видимо, не такого ответа ждала – и задумалась. Штольман тоже, но не совсем о деле. Не будь Анна Викторовна незамужней провинциальной девицей, не колеблясь взял бы ее в помощницы. Но нельзя же делать ей компрометацию подобным сотрудничеством! Так он всех ее женихов отпугнет.

Анна же думала о своих подозрениях. Если тетя была уверена в получении большого наследства, она могла убить племянницу. Но завещание было изменено в день убийства из-за неведомой угрозы. Не потому ли, что Елена поняла, кто ей угрожает, и обделила свою единственную родственницу, не будучи способной оставить ее ни с чем? Надо срочно заняться дневником!

- Анна! – Марья Тимофеевна чуть запыхалась, но нагнала их. – Вы еще не закончили беседу?

Она смерила Штольмана подозрительным взором. Он ответил ей спокойным взглядом серо-голубых глаз.
- Простите, Як… Дмитрий Платонович, мне нужно идти. Благодарю за то, что привезли велосипед!
- Не стоит благодарности. Так я жду вас завтра в управлении.

Тон был полувопросительный. Анна поняла, что от нее ждут подтверждения, и кивнула. Штольман откланялся и зашагал к выходу. Марья Тимофеевна повернулась к дочери:
- О чем ты думаешь, Анна! Он, конечно, мужчина привлекательный, но тем более не стоит так долго быть с ним наедине.

Анна вздохнула.
- Мам, мы о деле говорили.
- Какие у тебя могут быть дела с этим господином?
- Вы знаете – он спрашивал об убийстве.

Марья Тимофеевна приложила пальцы к вискам. Болезнь Анны, ее странное состояние, этот сыщик с его петербургским шармом, еще и убийство! Ну вот какие тут нужны нервы, чтобы все выдержать? Стальные, не иначе!