Фантазия, навеянная Астралом и новеллой «Войти в реку» автора АнонимФ
Кручу-верчу, всех окончательно запутать хочу.
Точки на линиях, или Разум и чувства
________________________________________
Два с половиной года спустя после исчезновения Штольмана из Затонска

— Яков Платонович! Постойте! — репортёр, тяжело дыша и вытирая платком пот с лица, догнал Штольмана у пролётки с вещами. — Расскажите, по какому делу вы снова прибыли в Затонск? И куда пропали два года назад? У вас новое расследование? Моим читателям интересно всё!
— И вам доброго дня, господин Ребушинский! Извините, очень спешу. Дела! Вещи доставь в полицейское управление, — велел он уже извозчику.
— Обещаете рассказать, господин следователь? Или опять обманете?
— Да, обещаю, обещаю. Сейчас спешу. Честь имею! — Штольман раскланялся с газетчиком и быстрым шагом пошёл дальше.
Теперь он стал смотреть под ноги и по сторонам, умерил шаг. Что-то было не так с главной улицей города. Сено на мостовой давно превратилось в жижу, хотя стояла тёплая и сухая погода. Нищих у грязных витрин магазинов оказалось больше, чем в столице у церквей в праздники. Перешагивая грязь, Штольман задумчиво двигался вперёд, недоумевая от перемен в некогда уютном городе.
— Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спалённая пожаром, французу отдана?! — услышал он надрывный голос у входа в галантерейную лавку.
Следователь остановился и вгляделся в нищенку. Из-под грязного платка торчали спутанные волосы, прикрывавшие опухшее лицо.
— Мадемуазель Жолдина?.. — тихо спросил он.
Нищенка подняла лицо и улыбнулась почти беззубым ртом.
— А! Ваше благородие, я вас помню! Не получилось вам меня тогда спасти, вернули меня в Заведение! Не поверили про деньги!!! — завыла в голос бывшая подопечная мадам, раскачиваясь из стороны в сторону.
Кинув ей монету, даже не посмотрев достоинства, Штольман снова зашагал вдоль улицы. Вечер близился, нужно было ещё зайти в Управление, доложиться полицеймейстеру и решить вопрос с жильём. Но сначала — на Царицынскую!
Обходя грязь и одновременно отвечая на приветствия незнакомых прохожих, он едва успел отскочить от проезжавшего мимо крытого экипажа. Недовольно посмотрел вслед на запятки, загруженные большими чемоданами и коробками со шляпами. Покачал головой, непроизвольно потёр давно зажившее плечо и быстро свернул в переулок, помня короткую дорогу к усадьбе Мироновых.
На подходе к воротам вспомнил, что опять не подумал о цветах! Но срывать что-то у дома постеснялся и, ругая себя «ослом» и «фараоном», подошёл ко входу. Боковым зрением отметил изменения, но думать об этом сейчас не стал. Успокоил дыхание и, поправив сюртук и галстук, постучал тростью в дверь.
Через какое-то время ему открыла незнакомая служанка, смерив его с ног до головы внимательным взглядом.
— Чего изволите, сударь?
— Господина Миронова Виктора Ивановича могу видеть? Штольман Яков Платонович.
— Господа в столовой. Следуйте за мной, пожалуйста, я доложу, — ответила она, приняла котелок и трость и чинно поплыла впереди гостя.
Штольман зашёл в знакомый до боли дом и профессионально огляделся. Изменения и здесь были заметны. Только гостиная, в которой его оставили ждать, осталась прежней. Мягкий свет освещал камин, инструмент с расставленными фотографиями и небольшие столики — чайный и шахматный с недоигранной партией.
Внезапно его захлестнули воспоминания о далёком музыкальном вечере…
Дверь открылась, из неё выпорхнула хозяйка дома, а следом появился Миронов в домашнем сюртуке.
— Яков Платонович, очень рада вас снова видеть! — протягивая руку для поцелуя, неожиданно радостно защебетала Мария Тимофеевна.
Виктор Иванович с открытой улыбкой поздоровался с гостем, крепко пожимая руку.
— Домна, чаю нам! — негромко приказала хозяйка, улыбаясь гостю так, будто и не было «недоразумений» в прошлом. Немного смутившись таким приёмом, Штольман поправил безупречный манжет, поднял глаза на Мироновых и смело сказал:
— Мария Тимофеевна, Виктор Иванович, рад вас видеть в добром здравии. Могу я видеть вашу дочь… Анну… Викторовну?
Супруги молча переглянулись, посмотрели на гостя. Госпожа Миронова достала платочек и приложила к уголку глаза.
— Яков Платонович, дорогой… э-э-э… а она умерла.
Сердце ухнуло и подпрыгнуло к горлу, перехватив дыхание. В глазах потемнело, и мир рухнул…

* * *
— Штольман, на выход!
Выходя, арестант бросил взгляд на маленькое окошко с решёткой, в которое сегодня пробивалось солнце. Впервые за почти два года он видел это чудо. Вчера, после очередного допроса, он еле добрался до откидных нар и пытался уснуть. Болело всё тело, хотя на этот раз его почти не били. Так, слегка. Но сильнее всего жгло в груди, ныло под сердцем и кровила рана на виске.
Он давно не видел снов. И, главное, больше не видел свою Анну, сны о которой согревали и помогали жить первый год заточения. От этого становилось невыносимо тяжело — так, что на допросах он просто отключался, не слушая и не чувствуя ничего.
«Моя драгоценная, нежная Аня… как ты? Где ты? Я выживу и вернусь к тебе, обещаю! Я всё вынесу и сберегу нашу любовь. Господи, верни нас друг другу… Маменька, дай мне силы».
В допросной комнате, спиной к входящим, стоял полковник Варфоломеев. Развернулся, жестом отпустил конвой, подошёл к Штольману и протянул руку.
— Яков Платонович, рад вас видеть живым! Сейчас буду краток: с вас сняты все обвинения, восстановлены звание и награды. Через месяц вас ждут в Министерстве для нового назначения. Отдыхайте, поправляйтесь. До встречи! — и уже в дверях обернулся: — Где вас найти?
— На Васильевском, конечно. В моей квартире.
Варфоломеев слегка удивился, но промолчал.
— Набирайтесь сил, Яков Платонович. Экипаж ждёт вас у ворот.
Через какое-то время в допросную пришёл сам начальник тюрьмы с документами и проводил до выхода.
Пролётка неслась по вечерней столице. Бывший арестант вдыхал полной грудью свежий запах Невы, ещё скованной льдом. Кашля больше не было, только слегка давило под сердцем. Душа там, говорят.
В окнах его холостяцкой квартиры на Васильевском острове было темно. На громкий стук дверь открыл старый денщик его отца — Семён. Увидев, кто пришёл, радостно заголосил:
— Барин! Яков Платонович! Да как же вы? Хоть бы записочку старику чиркнули… — чуть не в слезах кинулся помогать раздеваться. — Агашка! Воду грей, камин и кровать готовь! Только есть пока нечего, барин. Да я быстро сбегаю в трактир.
— Не спеши, Сёмушка. Организуй помыться, побриться и спать. Устал я сильно, братец. Потом и поесть можно.
Пять дней Яков не вылезал из мягкой кровати. Верный Семён не отходил от него, ухаживал, кормил с ложечки. Приходил врач, осматривал, выписывал лекарства и покой.
На седьмой день посыльный в мундире привёз краткое письмо от полковника. В нём был вложен вексель с суммой жалования за два прошедших года и указаниями отдыхать. На дом вызвали портного Шварца. Мастер, при виде исхудавшего клиента, сочувственно и неодобрительно поцокал языком, но принялся за привычное дело. Снял мерки, забрал часть гардероба на перешивку и раскланялся.
Дни шли. Штольман делал гимнастику, читал книги, гулял и ждал назначенного дня в Министерстве. Как бы ни хотелось сесть на поезд и уехать подальше от столицы — к ней, родной, — но велено было пока не покидать город. Несколько раз он начинал писать письмо в Затонск, но всякий раз рвал, не находя нужных слов. Семён что-то пытался спросить, но не решался.
Вот уже третий час Яков прогуливался по городу. Любовался привычным низким свинцовым небом над Невой, подставляя лицо ветру. Подолгу останавливался у гранитного парапета, глядел в тёмную весеннюю воду. Всегда думал об Анне. Как она, его девочка… Снов о ней так и не было.
В Министерстве юстиции, во дворце Шувалова, его встретили как лучшего сотрудника Департамента, вернувшегося из отпуска, а не из-под следствия. После обмена приветствиями и сухого извинения за «недоразумение» титулованный чиновник задал вопрос, где бы Штольман хотел продолжить службу. Он перечислял лучшие петербургские и московские участки, предлагал место в Министерстве и прочее.
— Затонск. Я хотел бы вернуться в Затонск.
Действительный статский советник удивлённо перевёл взгляд с надворного советника на послужной формуляр.
— Но вы ведь там закончили следственное дело.
— Ваше высокоблагородие, я хотел бы служить в Затонске именно следователем.
— Яков Платонович, вы же понимаете, что это практически понижение? С вашим талантом и послужным списком можно выбрать любой губернский город, если не хотите оставаться в столице.
Чиновник задумчиво посмотрел на упрямого сотрудника, потом порылся в шкафу в большой кипе бумаг, почти снизу достал нужное. Ознакомился и передал бумаги сыщику.
— Да, там действительно есть вакансия. Местный полицмейстер за подписью судьи не раз просил прислать судебного следователя — особенно после вашего последнего дела в Затонске. Если это ваше осознанное решение — хорошо. Оформим назначение, и через неделю можете приступить к службе. Все ваши помощники остаются в вашем распоряжении, как и прежде. Удачи. Прощайте!
— Спасибо, ваше высокоблагородие. Честь имею!
Неделя! Нужно собраться и выехать по месту службы. К Ане!
Перед отъездом предстояло сделать немало дел: заменить оружие и патроны, прикупить материалы для фотографирования и прочее. Хорошо, что новые костюмы портной уже успел сшить и перешить старые. Кобуру тоже сделали на заказ.
Пару раз Семён говорил, что в его отсутствие приходил человек с запиской, но передавать её не стал. Ну и чёрт с ним!
В поезде надворный советник крепко уснул, так что проводнику пришлось аккуратно будить его.
— Ваше благородие, Затонск через пятнадцать минут!
Приводя себя в порядок после сна, Штольман с улыбкой смотрелся в зеркало, вспоминая сон. Он снова увидел свою Анну, но та почему-то растерянно стояла с арбалетом в руках. Неважно — скоро долгожданная встреча! Но отчего же всё так же ноет под сердцем?..

— Домна, сердечных капель и воды! — сквозь вонь нашатыря услышал Штольман. Но открывать глаза и жить не хотелось. Умереть бы сейчас, в этом доме, прямо на руках у Мироновых. — Врача!
Виктор Иванович насильно влил капли в рот, голова покоилась на коленях Марии Тимофеевны, которая смачивала его лоб полотенцем.
— Яков Платонович, как вы? Лежите, лежите.
— Не надо врача, уже лучше, спасибо, — произнёс он, вставая во весь рост. — Я и сам зайду в больницу, не беспокойтесь. «И по дороге умру». — Устал с дороги, извините, что напугал, — собрав все силы, тихо спросил:
— Мария Тимофеевна, а что случилось с Анной?
— Ах, Яков Платонович, такой мор был в тот год, почти всех деток до десяти лет скосил. И нашу Аннушку Бог не уберёг. Горевали сильно, немного успокоились мы только, когда через год сынок родился, — и снова платочком вытерла слёзы с материнского лица.
Ничего не понимая, Штольман сел за столик и залпом выпил горячий чай. Осоловело посмотрел на хозяев дома и переспросил:
— Сынок?
— Да, Николенька наш. Вы и запамятовали, что не мудрено — столько у вас дел в столице, столько людей мимо проходит… — что-то ещё и ещё говорила госпожа Миронова.
Яков Платонович подошёл к инструменту и повернул к себе фотографию. Со снимка на него смотрели счастливые Мария Тимофеевна, Виктор Иванович и… Вершинин. «Да, таким и должен быть в этой семье — добрый, открытый, умный. Так, стоп! А Анна как?!» Волна отчаяния снова начала подниматься.
— …Вы так повлияли на мальчиков, что они тоже захотели служить и так же, как вы — честно, яростно… — щебетала хозяйка дома.
— Да вот они все, друзья ещё с гимназии, — Виктор Иванович подошёл к камину, взял фото и передал Штольману. — Наш Коля, Ваня Шумский и Антоша Коробейников. Им так понравилось вам помогать в прошлый раз, что пришлось менять планы на будущее, — Миронов улыбнулся своей доброй отеческой улыбкой. — Иван служит в гвардии, Николай поехал учиться в Москву на юриста, а Антон так и остался в Управлении. А вы к нам, в Затонск, Яков Платонович, надолго? Снова важное государственное расследование?
Штольман потёр переносицу, пытаясь осмыслить всё услышанное.
— Назначен в Затонск судебным следователем.
— Ой, как хорошо! — подливая чая гостю, снова заговорила хозяйка. — Вы к нам заходите так, по-соседски. Только лучше вечером или в выходные. Днём у нас уроки проходят, детей полный дом!
— Детей?! — «Да что это такое со мной? Ничего не помню или… Что происходит?! Спокойно! Разберёмся».
— Да, вы, конечно же, обратили внимание, что флигель перестроен? Это наш Петенька постарался, наш меценат. Уже полтора года в части нашего дома открыта школа для детей из бедных семей. У Мещерских — младшая школа, потом дети к нам переходят в старшие группы. И девочки, и мальчики — такая вот у нас почти домашняя гимназия. Витенька преподаёт историю и географию, я обучаю музыке, рукоделию и ведению домашнего хозяйства для девочек. Госпожа Курочкина читает английский язык. А вы загляните как-нибудь, сами увидите. У нас столько талантливых деток… — продолжала рассказывать Мария Тимофеевна.
— Прошу прощения, Петенька — это Пётр Иванович? — ошалело уточнил Штольман и посмотрел на Миронова.
— Да, это мой брат. А вы знакомы? Конечно, могли встретиться в Петербурге на приёмах.
— Он в Париже долго жил, сейчас через столицу в отчий дом возвращается. Вот радости-то будет! Петенька такой интересный, всегда что-то новое из Европы привезёт…
Штольман смотрел на Марию Тимофеевну круглыми глазами. Сначала его самого приняли как дорогого друга, теперь и баламут Миронов-младший — «Петенька», чьему приезду так радуются.
Распрощавшись с милыми Мироновыми, Штольман вышел в сад и с комком в груди подошёл к беседке. Провёл рукой по дереву, ощущая шероховатое тепло. Всё тот же диванчик с пледом, круглый стол с уютными плетёными стульями так и манили к себе. Не удержавшись, сел на один из них. Положил котелок рядом с тростью и саквояжем на соседний стул, глядя на яблоневую аллею вдалеке, и устало взлохматил короткие кудрявые волосы на затылке. Раздумывая, сам того не замечая, стал грызть кулак.
«Надо разобраться сначала в себе. В тюрьме по голове, конечно, били. Но не сильнее, чем получал в драках и на боксе когда-то. С памятью что-то? Непохоже. Сам придумал себе Анну Миронову? Но не такая у меня сумасшедшая фантазия, не до такой степени». Он ухмыльнулся и покраснел, вспоминая полтора года общения с барышней-медиумом. «Мне бы дамские романы тогда писать, а не сыском заниматься. Тогда проблема с Мироновыми? Если моя Анна умерла после моего отъезда или резко пропала, то родители могли сойти с ума с горя и придумать сына? Нет, не такие они. Есть фотография «хороших мальчиков». Так, Коробейников — вот с ним точно будет долгий разговор по душам».
Подул ласковый ветер, будто гладя по голове и успокаивая. И судебный следователь знакомой дорогой поспешил в полицейское управление. Может, там что-то разъяснится?

Но неожиданности не собирались прекращать издеваться над бедным Яковом. Уже издалека у знакомого здания с башенкой он увидел пожарные телеги и людей в серых полукафтанах и шароварах, в бронзовых касках с гребнем, по-хозяйски расположившихся во дворе. На месте, где обычно дежурила полицейская пролётка, у входа горой лежали топоры, багры, вёдра, насосы, бочки с водой.
— Милейший, что это? — осипшим голосом спросил он у мальчишки с газетами.
— Дык, пожарный дом городской, Ваше Высокоблагородие.
— Давно? А полиция где?
— Года два ужо точно, барин. А полиция — вооон там-с, на соседней улице.
— Спасибо, братец, — поблагодарил сыщик, сунув монету в грязную ладошку мальца.
По указанному направлению в самом деле оказалось довольно небольшое здание с вывеской «Полицiя». На входе важно стоял городовой и пропускал входящих. Во дворе стояли распряжённые лошади и знакомая полицейская пролётка, а также экипаж со спящим извозчиком и багажом Штольмана. В сторонке курили люди в привычной полицейской форме, но знакомых было не видно. Да, за два года многое изменилось.
Городовой на входе козырнул и без вопросов пропустил. Штольман зашёл в довольно тесное помещение — приёмную, где галдящая потная толпа окружила молодого дежурного. Тот тщетно пытался навести порядок, пока из боковой двери не вышел кто-то и знакомым зычным голосом не велел утихомириться и соблюдать очередность. Люди успокоились и расселись по стульям, зыркая друг на друга. Штольман встретился взглядом с урядником: тот улыбнулся и вытянулся в струнку.
— ЗдравЖелаю, Вашблагородие!
— Евграшин?!
— Ульяшин, извиняюсь. Яков Платонович, я вас провожу к Господину Полицмейстеру.
«Чёрт! Всегда их путал! Да что тут так тесно, не пройти даже!» — подумал Штольман и пошёл через узкую приёмную за урядником.
— Николай Васильевич, здравствуйте! — поприветствовал он Трегубова в полупустом кабинете.
— Яков Платонович, какими судьбами снова к нам? Проходите, присаживайтесь. Дежурный, чаю! Чем могу?
— А я к вам, Николай Васильевич, на службу определён, судебным следователем. Просили? Ждали? Вот назначение из Министерства.
— Я уже и надежду потерял: три запроса в Департамент писал. Думал, всё без толку. А тут — вы, Яков Платонович! Какое счастье! Разрешите поинтересоваться старику: почему?
— Воздух мне ваш понравился. Река красивая, — улыбнулся Штольман. — Всегда хотел в провинции служить. Спокойно тут, не то что в столице.
— Да, голубчик, в Петербурге реки не такие красивые, — ухмыльнулся Трегубов, но сразу нахмурился и добавил: — Спокойствия нет у нас давно, Яков Платонович. Как вы уехали, не попрощавшись и даже вещей из гостиницы не забрав, — так и продолжается чертовщина какая-та. Уж вы-то разберётесь, голубчик, я верю, — и похлопал по плечу.
— Разберёмся! Да вы не волнуйтесь! Мне в должность вступать завтра, а сегодня хотел бы свои дела ещё решить. Да и багаж мой в пролётке ждёт.
— Если вы про жильё, то есть свободная служебная квартира тут недалеко. Записку хозяйке дома я сейчас отправлю, предупрежу. Вещи, кстати, ваши мы из гостиницы тогда забрали, дежурный выдаст. Кабинет можете вот этот, самый большой, забирать. В нём сейф и два стола. Помощника завтра выберете и со всеми познакомитесь.
— Спасибо, Николай Васильевич! — и уже в дверях Штольман развернулся: — Скажите, имя Анна Викторовна вам говорит о чём-нибудь?
— Нет, Яков Платонович, не припомню. До завтра! И сердечно рад вас видеть в здравии!
— Взаимно, Николай Васильевич! Честь имею.

У дежурного получил адрес квартиры, дал распоряжение по поводу багажа и вышел в сумерки. Уличное освещение было плохим: совсем не такими мрачными запомнились затонские улочки. Куда делись электрические фонари? Просто необходимо с кем-то обсудить, а то Штольман уже начал сомневаться в своём «добром здравии».
Милц! Вот он точно найдёт логичное объяснение моему состоянию. Хотя бы переутомление с дороги. Да и Марии Тимофеевне обещал показаться доктору. При воспоминании о Мироновых снова защемило выше сердца. «Делом займись, следователь! Анну свою найди, чего бы это ни стоило — рассудка, здоровья или жизни!» Подхватив трость и дорожный саквояж, он бодрым шагом направился к больнице.
Медсестра в коридоре сказала, что у доктора смена закончилась, но тот ещё где-то в здании.
«Вы в мертвецкую? Я — с вами!» — вспомнив, горько улыбнулся Штольман и пошёл дальше по коридору. Доктора он застал в прозекторской, задумчиво сидящего уже в сюртуке за рабочим столом. Перед ним стояла бутылка с надписью «Спирт», а в руке он держал пробирку с такой же жидкостью. Вошедшего он даже не услышал.
— Александр Францевич, — негромко позвал давнего знакомого Штольман.
Доктор поправил очки и не спеша обернулся на голос. При виде гостя его брови удивлённо взлетели. Не глядя, он поставил мензурку на штатив и подошёл к сыщику.
— ЯкПлатонович? Вы ли это? Живой?! — и крепко обнял. Отстраняясь, заявил с уверенностью: — Не дух! Как же я рад вас видеть в добром здравии!
— Да я, это, доктор, я! Точно не дух, — улыбнулся Штольман, хватаясь за крепкую руку друга. — А по поводу здоровья и душевного состояния я бы хотел с вами поговорить. Александр Францевич, я сегодня, похоже, лишился рассудка и не различаю, где явь, а где воспоминания или сон.
— Яков Платонович, дорогой! Я сам именно сегодня как в другую жизнь попал, ничего не понимаю! Вот, — указал на спирт, — уже хотел даже выпить. Составите компанию? Заодно всё и обсудим.
— Да, пожалуй, не откажусь в данном случае. Именно в медицинских целях.
Не успел Милц налить спирта во вторую ёмкость, как в дверь без стука ввалился взлохмаченный Пётр Миронов с безумным взглядом.
— Господа! Яков Платонович, живой! — и тоже захватил Штольмана в крепкие объятия. — Доктор, он живой и даже слегка здоровый! А мы-то все с ума сходили! А что это у вас, господа? Неужто спирт? Предлагаю переместиться в ресторацию и слегка отметить встречу. Я же теперь богатый меценат! Был дома, Мария Тимофеевна меня даже расцеловала на радостях, что я вернулся. А месяц назад ведь пьяным бездельником назвала! От неё и узнал, что следователь наш приехал, — тарахтел Миронов.
Штольман засмеялся, представив себе встречу родственников в усадьбе.
— Я сегодня уже слышал восторги о Петеньке, когда заходил к вам, — и сразу помрачнел.
Обменявшись новостями, все притихли, обдумывая.
— Только Анны… Викторовны у Мироновых нет. Она умерла ещё ребёнком… — сказал он и сел на стул, крепко зажав голову руками.
Пётр Иванович задумчиво крутил в руках пробирку со спиртом.
— Ну, всё не совсем так, Яков Платонович. Я уверен! Попробую объяснить…
В коридоре послышались женские голоса, в дверь постучали.
— Да, входите, — разрешил доктор, пряча мензурку за спину.
Дверь открылась, и в помещение вошла молодая женщина в изящном платье и модной шляпке.
— Господа, добрый вечер! Прошу…
В ответ раздался звон трёх разбившихся ёмкостей, выпавших из рук мужчин.
Глядя сквозь спиртовые пары, абсолютно не веря своим глазам, троица неприлично молчала.
— Прошу прощения, мне нужен доктор Милц.
Первым из оцепенения вышел хозяин кабинета, подошёл к визитёрше и представился:
— Доктор Милц Александр Францевич. Чем могу?
— Миронова Анна Викторовна, член Императорского Человеколюбивого Общества. Баронесса фон Берг передаёт вам, доктор, приглашение на завтрашнее собрание в Затонском представительстве. Приглашены все значимые люди города от всех сословий.
— Сочту за честь, госпожа Миронова, — улыбнулся доктор. — И позвольте представить вам моих друзей. И простите их. Мы не ожидали таких важных гостей. И в таком месте. Я открою окно, а то к утру вся больница будет пьяная. Прошу прощения.
— Миронов Пётр Иванович, меценат, — подскочил к ручке Миронов и, сверкнув глазами, добавил: — Мы с вами не в родстве?
— Не могу точно утверждать, господин Миронов, — улыбнулась Анна Викторовна и перевела взгляд на третьего мужчину.
На неё странными горящими глазами смотрел господин в модном столичном костюме. Слегка взлохмаченные чёрные волосы, свежий шрам на виске. Котелок и трость на стуле. Но где она могла его видеть?
Пауза затянулась.
Дружеский толчок в бок окончательно вывел сыщика из транса.
— Прошу прощения за свои манеры. Штольман Яков Платонович, судебный следователь.
Вырвавшись из оцепенения, что вызвал взгляд полицейского, барышня, чуть подумав, сказала:
— Меценату и следователю также лучше присутствовать завтра в Обществе. Вы не против, господа? Это очень важно… для вашего города. Полицеймейстеру уже отправлено приглашение.
— Безусловно, мы все, как значимые фигуры города, завтра будем присутствовать, — ответил за всех Миронов, потешаясь про себя над Штольманом.
— Спасибо, господа. Доброй ночи! И прошу прощения за то, что ворвалась в ваше… собрание.
— Ночь на дворе, я вас провожу, — встрепенулся Штольман.
— Не стоит. В пролётке меня ждёт слуга баронессы.
Уже в дверях Анна развернулась и посмотрела на полицейского долгим взглядом, не обращая внимания на остальных.
— А я вас видела раньше. В городе, у гостиницы. Кучер спешил, и мы чуть не сбили вас каретой. Рада, что вы невредимы.
— Я вас тоже видел, — с широкой улыбкой ответил Штольман, не уточняя. — Всё в порядке, не беспокойтесь, Анна Викторовна. Всегда рад вас видеть.
— Простите, а почему вы сами привезли приглашение, Анна Викторовна? — отвлекая от последней фразы, спросил доктор. — А не прислали посыльного или слугу?
Девушка оглядела всех троих и, чуть подумав, честно ответила:
— Я даже не могу вам, господа, объяснить. Просто знала, что мне надо самой приехать. Посмотреть больницу, наверное. Рада знакомству, господа. Мне пора. До встречи в Обществе.
Все трое по очереди приложились к прелестной ручке в тонкой перчатке. Штольман старался не удерживать её, но всё равно получилось дольше, чем требовали приличия. И долго со счастливой улыбкой стоял, глядя на дверь. Пока на плечо не опустилась рука довольного жизнью мецената.
— А теперь, господа, — не в ресторацию, а в трактир! Надо заесть такой интересный день. И многое обсудить.

* * *

Заказав еду и графинчик водки, друзья уселись за стол. Снова нахлынуло: именно здесь и за этим столом Штольман сидел после ссоры с Анной. И Нина...
«…Твоя Анна…»
При вспоминании о барышне на этот раз не заболела грудь, а стало очень тепло над сердцем.
«Где же ты, девочка моя?»
— Итак, что мы имеем, господа. Есть мы трое в Затонске со своими воспоминаниями, прямо говоря — из другой жизни. Существуют некие события в городе, которые иначе происходили или не произошли вовсе. Многие, кого мы раньше знали, стали другими, а некоторых вообще нет на свете. Запутанно и абсурдно, но всё вроде точно описал, — начал доктор.
— Да, и то, что было здесь с нами ещё вчера и два года назад, мы не знаем. Например, что я такого натворил, что Мария Тимофеевна сегодня меня принимала как дорогого гостя. Хотя прежде мне было отказано от дома со всеми вытекающими последствиями. И вообще, что я делал в Затонске, как долго? Ну, это я завтра попробую узнать у Коробейникова.
— Я, господа, в свою очередь каким-то невероятным образом из вчерашнего непутёвого брата превратился в парижского богача. Надо, кстати, узнать, насколько неприлично я богат. Давайте же ужинать, я голоден!
Все молча стали есть поданные разносолы довольно приличного качества и вкуса. Графин заметно опустел.
— Я, друзья мои, кажется, знаю причину этого… феномена. Такое под силу или волшебнику, — Миронов ехидно улыбнулся, — или очень сильному медиуму. Аннет! Я предполагаю, что именно моя любимая и единственная племянница, находясь в сильном эмоциональном напряжении от горя по вам, уважаемый Яков Платонович, могла пойти… на сделку, чтобы спасти вас. Или просто узнать, что вы живы.
— С кем? — выдохнул Штольман. — На сделку с кем? Да как такое возможно? Она жива?
— Это очень тонкая духовная материя Мироздания, мистика, волшебство, если хотите. С кем? Трудно объяснить. С Богом, Астралом, Судьбой, Даром.
— Но почему мы здесь, в этом новом Затонске? — спросил доктор. — Утром, к примеру, у меня была пациентка, которая точно погибла «тогда», в той нашей жизни. Переводчицу Курочкину помните? Она сейчас в школе у Мироновых преподаёт. И что вы будете делать, ЯкПлатоныч, если в управление придёт князь Разумовский или куафер Мишель?
— Будем действовать по обстоятельствам, дорогой Александр Францевич, — скрипя зубами от этих имён, ответил Штольман. — Господин медиум, попробуйте объяснить ваше понимание того, что мы сегодня видели точно Анну Викторовну, но не вашу племянницу. Я-то снова чуть не стал терять остатки разума и самообладания, — уже смущаясь попросил он. — Хотя за это время, что мы с доктором общаемся с затонскими медиумами, скоро совсем перестанем обращать внимание на необъяснимые события.
— Совершенно правы, Яков Платонович. Я уже смирился. Пётр Иванович, не мучайте, расскажите скорее про Анну Викторовну. Вы же видите, что это ЯкПлатоныча волнует в первую очередь. И мне интересно послушать вашу теорию.
— Хорошо, господа. Если настаиваете. Любезный, принеси-ка лист бумаги и ещё графин да закуску, — обратился Миронов уже к хозяину трактира, который сам обслуживал этих важных господ. Тот поклонился и через минуту всё было на столе.
Миронов достал из сапога острый нож и на листе бумаги кончиком нацарапал несколько линий.
— Вы люди образованные и, уверен, помните постулат Эвклида о параллельных прямых. Существует теория, что параллельно друг другу существуют вселенные, миры, реальности, временные параллели. Вот эти линии — называйте, как вам удобно, господа. Но церковь и даже наука это пока не признают. Иногда люди с мистическими способностями и творческим мышлением могут их видеть, например во сне или трансе.
Представьте, что это наша жизнь, воспоминания, которые мы помним до вчерашнего дня, — и ножом указал на первую линию. Потом сделал на ней несколько небольших дырочек. — Эти точки —  мы с вами, Аннет, князь Разумовский и другие. Параллельно на всех других линиях есть такие же точки, — и он наделал точно такие же отверстия на второй и третьей линии. — И это тоже Пётр Миронов, Яков Штольман, Александр Милц и Анна Миронова. Но это не мы! Объясняю. На каждой линии существует Яков Платонович Штольман с узнаваемой внешностью нашего уважаемого сыщика, — он указал на Штольмана. — Назовём их общим словом «аватар». Но с другой судьбой. Да, родился в похожей семье, но родители этого Якова, — указал на третью линию, — не погибли так рано. И маленький Штольман рос в родительской любви лет до семнадцати, а не пяти. Не было сиротского детства в корпусе, дуэлей, Варфоломеева и т. п. И стал этот Яков Платонович уважаемым, допустим, адвокатом. Имя, внешность — всё как у нашего следователя. Но! Другая жизнь.
Штольман и Милц понимающе кивнули.
— Далее. Анна, потеряв Якова Платоныча, от горя и других сильных чувств и эмоций, — Миронов кинул взгляд на Штольмана, у которого желваки чуть не рвали кожу на лице, — да, жестоко, но так и есть, — просит Мироздание сделать так, чтобы вы снова встретились. И оказывается из первой линии на четвёртой.
Штольман с болью посмотрел на одинокую точку на пустой царапине.
— В тот же момент астральная сила выхватывает нас троих из первой линии и переносит на вторую, вместо этих трёх аватаров — назначенного следователем Штольмана, доктора Милца и богатого Миронова. При этом у нас остаётся память о нашей, той жизни в том Затонске. А здесь всё шло немного по-иному. Должно сильно отличаться, но всё-таки. А так как в этом мире, как выяснилось, не было нашей Аннет-медиума, которая сильно повлияла на судьбы многих жителей «того» города и… столичных сыщиков, — цирковой поклон в сторону Штольмана, — то и сам город меняется. Как-то так, господа.
— Ну вот почему Якова Платоновича — это я могу понять — спасти. Но зачем и меня, и вас, Пётр Иванович, тоже сюда швырнуло? — доктор вилкой показал путь их точек на карте миров. — Есть какая-то высшая цель?
— Скорее всего, это шутка Астрала, чтобы господину Штольману не скучно было с ума в одиночку сходить. А так нас трое. Весело ведь? — Миронов широко улыбался, глядя в озабоченные лица собеседников. — Согласитесь, что хуже было бы, если на этой параллельной линии, — он показал руками на трактир и всех сидящих, — Штольман был бы врачом, Милц — допустим, художником, а Мироновы — бакалейщиками. Вот что мы сегодня делали бы, а, господа? — И, представив, захохотал.
Переваривая услышанное и нарисованное, все трое снова принялись за еду.
— А наша барышня Миронова?! — чуть не подавился Штольман, указывая на одинокую точку. — Что с ней здесь?
— Не волнуйтесь, Яков Платонович, рядом есть аватары родителей, и доктора, и меня. Хотя я, как медиум, могу быть собой и с вами, и с племянницей даже в другой вселенной. Надо будет попробовать выяснить, — ухмыльнулся Миронов, глядя на непонимающие лица друзей. — И в том мире есть свой Яков Платонович. А вот какой — не могу вам точно сказать.
Штольман ещё больше нахмурился и сжал кулаки.
— Но я-то здесь! В этом трактире. А если он, тот Яков, не сможет защитить мою Анну Викторовну?! Она же постоянно попадает в истории. Да и вообще, тот Яков — это не я. Будет ли он её любить? А она его? Будет ли, наконец, счастлива Анна Викторовна? — с горечью в голосе спросил несчастный полицейский, взлохмачивая волосы на затылке. — Вы это знаете, Пётр Иванович?
Миронов покачал головой.
— Время, голубчик, только время, — похлопал Якова по плечу доктор, вставая. — Господа, я вас покину. У меня завтра утром в этой вселенной операция, а вечером увидимся на городском собрании Человеколюбивого Общества.
В это время в трактир зашёл Ульяшин и подошёл к Штольману.
— Вашблагородие, телеграмма из столицы. Я по дороге домой вызвался вас найти и передать.
Пока следователь, поблагодарив, читал телеграмму, Миронов взглядом велел трактирщику дать уряднику рюмку. Сам налил из графина и подал большой гриб на вилке. Урядник выпил, крякнув, и посматривал на начальника за столиком.
Штольман прочитал и молча протянул телеграмму Миронову. Пётр Иванович наклонился к свече и негромко вслух зачитал:
«Сообщаем вам о смерти г-жи Нежинской. Самоубийство. Просьба прибыть. Завещание. Поверенный Липнев».
— Нина Аркадьевна покончила с собой? Но почему? — спросил доктор, усаживаясь обратно за стол.
— От чувств, видимо, — вздохнул Ульяшин, встревая. — От чувств.
— Свободен, спасибо.
Как только за подчинённым закрылась дверь трактира, все трое переглянулись. Сначала тихо начал посмеиваться Штольман, а потом все вместе в голос — рыдая от водки, смеха и накопленных за день (а может, за всю прошлую жизнь) эмоций, захлёбываясь слезами и словами: «От чувств».
Постояльцы трактира с удивлением смотрели на столик, где гоготали как сумасшедшие три благородия  — главный врач, судебный следователь и самый богатый барин уезда.
Успокоившись и угостив весь трактир за счёт Миронова, друзья, покачиваясь, вышли на улицу. Была уже почти ночь, но спать никому не хотелось. Немного прошлись в тишине, каждый в своих мыслях.
Доктор всё-таки распрощался со словами:
— Я сегодня дома ещё не был. А вдруг я женат в этом мире? И ждёт меня дома тёплый приём от драгоценной супруги. До встречи на собрании, господа. Доброй ночи!
Остальные решили проветриться и ещё поговорить. Штольман достал телеграмму и снова перечитал.
— Одно радует: здесь не написано «супруга». Я этого немного опасался, если честно. Ехать надо будет… Что там Нина Аркадьевна ещё придумала в своём завещании?.. Вы послушайте, Пётр Иванович. Меня ещё вопросы мучают. А вдруг я этот… то есть тот Яков, который сейчас где-то рядом с твоей племянницей, окажется настоящим гадом? Как Уваков, например? — заплетаясь в мыслях и словах, снова начал беседу Штольман.
— Не должен, Яков Платонович. Согласно всё той же моей теории параллельности миров, так не должно быть. Аватар не только несёт твоё имя, внешность и примерный возраст, но и стержень что ли. То есть если человек гнилой, как Уваков или этот Кудеяр, то в другом мире он тоже не станет ангелом. Да, убийцей может и не будет, но гниль проявится. Или вот Александр Францевич — куда бы его ни занесло, он всегда будет надёжным другом и великолепным врачом, даже на пиратской шхуне. Завтра на Коробейникове проверишь мою теорию. Так что думаю, тот Штольман… Яков Платонович, не ревнуйте и не сжимайте кулаки… Тот Штольман в первую очередь будет достойным человеком, далеко не простым, но не гадом точно. Я присмотрю за Аннет, не волнуйся. Возможно, мы всё исправим.
— Если обидит… если хоть волос упадёт с её головы, я найду и убью его! Продам душу кому угодно, но приду, — Яков Платонович стал доставать из кармана дырявый рисунок, но первой попалась телеграмма. — Это не то… Прилечу монстром, приползу тенью, злобным духом на эту линию Вселенной и убью! — он показал тростью на предполагаемую точку того Штольмана. — Или любого другого, кто посмеет! — Успокаиваясь, посмотрел на звёзды в чёрном небе. — Мне-то что делать, господин Миронов?
— Жить и служить, коли обещались, Яков Платонович. На благо Родине и этому Затонску. Проблем-то у него сколько. Вы тоже заметили?
— Да, Затонск изменился. Чувствую, что некоторых людей мне придётся повторно ловить и сажать. Я пойду уже, Пётр Иванович, надо с квартирной хозяйкой познакомиться нормально, а не посреди ночи вваливаться. Вы к Мироновым? Нам по пути ещё немного.
— Пётр Иванович… а что вы думаете об Анне Викторовне... с которой мы познакомились сегодня? Я дышать забыл, когда увидел её. Лицо, голос — моей Ан… вашей племянницы! Я разумом понимаю, что это не она, но не мог глаз отвести. Честно говоря, сейчас я себя ощущаю изменником, предающим любовь женщины. И вдовцом, который посматривает на сестру жены. Ты понимаешь?
— Понимаю, племянничек. Ой, как понимаю. Да, сегодняшняя Анна Викторовна очень хороша, умна, но совсем не дочь Виктора, хоть и отчество его, — ухмыльнулся и повернулся к хмурому полицейскому. — Но стержень Аннушки — это точно! Видно сразу, видно. Хотб ты и встал соляным столбом, не замечал ничего, кроме её глаз. — Он попытался встряхнуть своего несостоявшегося родственника. — А что делать с чувствами к похожей барышне — это уже сам решай. В этом и Астрал не помощник. Сейчас я даже не пойму, как мне реагировать на всю эту ситуацию. По крайней мере, вызывать на дуэль, мстя за поруганную и обманутую племянницу, я пока не собираюсь.
— А надо бы, — пробубнил тихо Штольман сквозь зубы. — Заслужил.
Они дошли до адреса, что указал дежурный, и осмотрелись. Дом был ухоженный, с небольшим палисадником. На крыльце сидела дымчатая кошка и смотрела на них. Потом спрыгнула и подошла ближе, обнюхала обоих, потёрлась о штанину Штольмана. Помурлыкав и подняв трубой пушистый хвост, побежала обратно в приоткрытую дверь.
— Кажется, меня зовут домой, — улыбнулся хмурый полицейский, пожал руку Миронову. — Доброй ночи, Пётр Иванович. Виктору Ивановичу и Марии Тимофеевне поклон от меня. И передай, что я был у врача — они поймут.
Миронов ещё постоял, глядя на освещённые окна нового дома Штольмана, и неспешно пошёл в сторону отчей усадьбы. В дом, где его никогда не будет ждать его любимая Аннет. По крайней мере здесь, в этой вселенной.
«Достану доску и душу из самого себя вытрясу, но узнаю, как она там, наша Анна… И что за племянник Коля у меня? Каков он? Достоин ли заменить Аннет? А Штольман разберётся с собой — я верю в него. Племянничек».
________________________________________
Отредактировано Taiga (23.08.2025 19:50)

Отредактировано Taiga (29.08.2025 20:35)