Кошка привела Штольмана в прихожую и убежала по своим делам, важно подняв хвост трубой. Из боковой двери вышла пожилая дама, вытирая выпачканные мукой руки о фартук. Лицо её было таким добродушным и живым, что легко было почувствовать себя внуком в гостях у бабушки — в ожидании пирожков и сказки.
— Добрый вечер. Штольман Яков Платонович — ваш новый квартирант.
— Проходите, Ваше Благородие. Волосова Нина Капитоновна, — голос соответствовал внешности: мягкий и негромкий.
Сыщик подошёл и поцеловал руку хозяйки, пахнущую мукой и ароматами кухни.
Хозяйка засмущалась и стала почему-то сбивчиво объяснять, что сама любит ставить опару для хлеба.
«Да что же я сегодня дам смущаю? Точно дамский угодник, ложная слава которого опережала меня в том Затонске», — улыбнулся мысленно Штольман.
— Я провожу, Яков Платонович. Вещи из Управления уже привезли. Здесь кухня, дальше — столовая. А вот и ваши комнаты, пожалуйте. Окна выходят в садик, очень тихо. Располагайтесь. Я самовар поставила, не желаете в саду перед сном компанию составить?
— Так точно, Нина Капитоновна, присоединюсь.
Договорились встретиться минут через пятнадцать. Якову как раз хватит времени умыться и переодеться. Он снял дорожный сюртук и галстук, подумав, стянул через голову и рубашку. Умылся, смывая дорожную пыль и запах трактира вместе с тяжёлым водочным угаром. В свете ламп старые шрамы, как и свежая полоска на виске от неудачного падения в камере после допроса, были особенно заметны. Посмотрев в зеркало, он произнёс: «Ну, вот и приехали, господин надворный советник…». И тут же вспомнил, что уже говорил что-то подобное... когда-то, в другом Затонске. Только теперь это прозвучало как-то по-иному. Спасибо хозяйке — горечь этого немыслимого дня немного отступила.
Переодевшись в новый домашний костюм, пошитый тем же Шварцем, и лёгкую обувь, Штольман вышел в сад. В небольшой беседке был накрыт стол, укрытый белоснежной скатертью. В середине стоял пузатый самовар, а вокруг — две чайные пары, вазочки с вареньем, корзинки со свежим хлебом и баранками. Вокруг светильника кружились мотыльки. Хозяйка, увидев жильца, улыбнулась и стала разливать душистый чай. На одном из стульев вальяжно лежала старая знакомая — кошка. Штольман погладил её и сел на соседний стул, вдыхая чистый вечерний запах. Есть после трактира не хотелось, но чай с малиновым вареньем оказался очень кстати для истрёпанной души полицейского.
— Нина Капитоновна, у вас очень уютный дом и сад. Так бы и сидел с чаем и книгой рядом с вашей кошкой.
— Благодарю, Яков Платонович. Вы пейте чай, а то остынет. Варенье ещё берите, это с моего сада.
После небольшой беседы о красивом вечере, варенье и погоде Нина Капитоновна спросила, надо ли Якова утром будить, во сколько он завтракает и ужинает. Сообщила, что два раза в неделю приходит служанка убирать, она же относит вещи прачке. А готовить хозяйка любит сама.
Вопрос об утреннем подъёме вызвал у полицейского преувеличенно недовольное выражение лица, чем вызвал улыбку у женщины.
— Не любите рано вставать? Все мальчики такие.
— Меня будить надо — и очень настойчиво. Позавтракаю с удовольствием, а вот вечером не обещаю. Нина Капитоновна, вы понимаете, что я могу возвращаться очень поздно, а на службу могут вызвать и ночью?
— Я буду вас сама будить и утром, и если позовут. Не волнуйтесь, мне не сложно. Сплю я чутко, услышу вашего городового. Вечером дверь я не буду закрывать — войдёте сами. Только, Яков Платонович, я бы хотела один вопрос обсудить… Вы молодой человек…
— Я понял, Нина Капитоновна, никаких барышень, обещаю. Только если кому-то очень нужна будет помощь, — пошутил жилец, грустно улыбаясь в темноту.
Пожилая женщина посмотрела на полицейского с материнской улыбкой и подумала, как много, должно быть, всего произошло в жизни этого ещё молодого, красивого и умного мужчины — с лёгкой сединой и шрамами на лице и в сердце. Но лезть в душу она не привыкла: захочет поговорить — хорошо. Её сыновья такие же. Мальчики все одинаковые.
— Нина Капитоновна, а где находится Императорское Человеколюбивое Общество? Мне надо зайти утром перед службой.
— Так недалеко совсем, я соседского Мирошу попрошу вам показать дорогу. Вы пойдёте на собрание завтра к ним? Впервые будет столько разных представителей, что-то очень серьёзное будут обсуждать. Весь город только и судачит об этом.
— А что вы хотели бы передать властям, торговым, полиции и Обществу? Если хотите, можете написать, я отдам баронессе.
— Я подумаю, Яков Платонович. Много чего беспокоит обычных городских жителей. И я напишу, как смогу.
— Благодарю за прекрасный вечер, Нина Капитоновна. Мне надо разобрать вещи и немного поработать. Доброй ночи!
Штольман вернулся в свою квартирку, состоявшую из небольшой прихожей с умывальней и двух уютных смежных комнат – кабинета со столом и спальни с узкой кроватью и необходимой мебелью. Задумчиво посмотрел на чемоданы и ящики. Четыре года назад он уже приезжал с вещами в Затонск, всё повторялось. Но тогда его сразу чуть не сбила барышня на колёсиках, в шляпке набекрень, – его Анна, единственная и любимая. Следователь открыл окно спальни, и в комнату полились запахи и звуки летней ночи. Из окна виднелась освещённая беседка, где Нина Капитоновна добросовестно выполняла его просьбу. Штольман улыбнулся и тоже взял бумагу и перо. Надо было поработать.
Закончив писать и потушив лампу, он сел на подоконник и долго смотрел в темноту. Думал уже не о службе, а о том, как ему жить дальше в этом новом мире. Прогнал в голове тяжёлые мысли, помучился угрызениями совести и решил всё-таки лечь. Завтра предстояло много дел.
Не закрывая окна, Штольман завалился в удобную кровать, закинул руки за голову и снова погрузился в размышления. Почувствовав движение на подоконнике, он напрягся и потянулся за пистолетом. Но через мгновение лёгкие лапы прыгнули рядом, по-хозяйски прошлись вдоль тела, и тёплый комочек устроился у бока, тихо завибрировав. Яков улыбнулся и закрыл глаза.
Утром его разбудил лёгкий стук в дверь, но он недовольно заворчал и отвернулся. Стук стал настойчивее, и голос хозяйки известил, что благородию пора на службу. В комнате никого не оказалось – только занавеска трепыхалась на ветру. Штольман буркнул «Встаю» и опустил босые ноги на пол. Умывание и гимнастика сделали своё дело. Надворный советник был готов к новому дню.
Нина Капитоновна ждала его в столовой за накрытым столом будто на десять персон. По дому стоял такой запах, что даже у Штольмана, который по утрам ел мало, проснулся аппетит.
– Доброе утро, Яков Платонович. Я не знала, что вы любите, выбирайте. Остальное можете забрать с собой, мальчиков угостите.
Штольман представил, как он в первый день вваливается в Управление с пирожками и булками, будто гимназистка после ярмарки, нахмурился и вежливо отказался. Но за столом поел так плотно, что готов был до вечера бегать за преступниками. Хотя  через забор после такого завтра лезть бы поостерёгся. Подумав, всё же взял несколько баранок для Коробейникова.
– Спасибо, Нина Капитоновна. Надеюсь, я ненароком вас не обидел? Знаю, что утром невыносим.
– Всё в порядке, Яков Платонович. Я написала вам то, о чём вы просили, – хозяйка протянула аккуратно исписанный листок.
– Можно я ознакомлюсь? – Получив разрешение, Яков быстро пробежал глазами написанное. – Так я и предполагал: наши обращения практически совпадают. Я передам баронессе фон Берг, спасибо вам.
Поцеловав даме руку, Штольман зашёл к себе за саквояжем, в прихожей прихватил трость и шляпу, и вышел на улицу, где его уже ждал соседский мальчик.
Дойдя до здания Императорского Человеколюбивого Общества, он дал проводнику монетку и зашёл внутрь. Дремавший служащий вскочил:
– Ваше Благородие, вы к кому?
– Следователь Штольман к госпоже баронессе фон Берг.
– Её Сиятельства пока нет, будут к одиннадцати, сейчас поехали больницу смотреть.
– А госпожа Миронова тоже с баронессой?
– Никак нет. Анна Викторовна наверху, в кабинете. Второй этаж, налево.
Поблагодарив, Штольман быстро взлетел по лестнице. Постучав и услышав знакомый голос, напрягся и, отгоняя лишние мысли, вошёл. В большом кабинете за столом, заваленным бумагами, сидела вчерашняя Анна Викторовна. При виде гостя она заметно напряглась и вопросительно посмотрела.
– Доброе утро, сударыня. Я хотел бы побеседовать с госпожой баронессой, но если её нет…
– Яков Платонович, если правильно помню? – девушка чуть кивнула. – Я член Совета Общества и помощница Её Сиятельства. Если дело касается городских вопросов, можете всё передать мне. Я как раз готовлюсь к вечернему собранию.
Штольман изложил всё, что хотел, и положил на стол листы, в том числе и от Нины Капитоновны.
– Анна Викторовна, я хотел извиниться перед вами за своё вчерашнее недостойное поведение в больнице. Такого больше не повторится. Это было нелепое стечение обстоятельств и… усталость с дороги.
Девушка заметно расслабилась, взгляд стал мягче.
– Извиняться не за что, господин следователь. Это я ворвалась в неурочное время и нарушила ваш мужской разговор, – в свою очередь извинилась Миронова. И, меняя тему: – То, что вы изложили, очень важно. Я всё передам Наталье Павловне.
– Благодарю. Если лично я или полиция Затонска можем чем-то помочь, обращайтесь. А теперь прошу прощения, мне нужно в Управление – служба, – наконец следователь чуть улыбнулся. – Честь имею!
После его ухода помощница баронессы взяла записи, оставленные Штольманом, внимательно их перечитала и, нахмурившись, сделала несколько пометок в своих бумагах.
Штольман же вышел на улицу и, понимая, что пешком уже опаздывает, поймал пролётку. Проезжая мимо галантерейной лавки, снова заметил в грязи Лизавету Жолдину.
Около полиции он почти на ходу расплатился и спрыгнул с экипажа, спеша в Управление. Во дворе был построен весь личный состав под командой полицеймейстера. Штольман подошёл и поздоровался с Трегубовым. Тот повернулся к своей гвардии и командирским голосом произнёс:
– Господа, к нам из столицы назначен свой следователь – господин надворный советник Штольман Яков Платонович. Управление, представиться по форме!
Все вытянулись в струнку и по очереди представлялись – урядники, городовые, письмоводители.
Кроме Ульяшина и Коробейникова, Штольман никого не знал.
– Разойдись! – скомандовал Трегубов, ощущая себя генералом на параде.
– Николай Васильевич, в помощники я возьму Коробейникова.
– Как пожелаете, я пришлю его в ваш кабинет.
«Ну что ж, сейчас проверим теорию Миронова о стержне этих… аватаров».
В кабинет вошёл смущённый Коробейников.
– Входите, Антон Андреевич, – протянул руку следователь. – Мы ведь уже раньше встречались? Чем вы занимаетесь в Управлении?
– Ваше Высокоблагородие…
– Просто Яков Платонович. Зовите так, Антон Андреевич.
– Яков Платонович, я польщён, что вы меня запомнили. Я-то тогда немного помог вам. А в Управлении служу на канцелярской работе: заполняю циркуляры, веду учёт жалоб, заявлений. Почту ношу… – всё тоскливее говорил Коробейников.
– Хочу предложить вам работать под моим началом. Согласны?
– Да, с радостью буду помогать и всему учиться. Чувствую призвание служить Закону и общественному благоденствию! – оживился помощник.
– Договорились. А сейчас помогите мне с багажом. Аккуратнее – это фотокамера, – сказал Штольман, чувствуя себя учителем, который не в первый раз объясняет одно и то же.
Но, ожидая, что юноша не умеет с ней обращаться, он удивился: Коробейников явно уже держал аппарат в руках. Оказалось, что когда приезжал следователь из губернии, Антона брали с собой на место убийства нести камеру и штатив.
«Что-то новенькое…»
– Расскажите-ка мне о нашей прошлой встрече и о своих друзьях. Интересно послушать вашу версию событий.
– Вас тогда направили расследовать множественные смерти молодых женщин. У всех было перерезано горло, а кровь слита.
Штольман едва не выронил книгу. «Множественные случаи?.. Так, слушаем дальше».
– Одно тело нашли на земле госпожи Ивановой-Сокольской. У Екатерины Фёдоровны есть родственник-сирота, мой друг Иван Шумский. Сейчас он служит в кавалерии, поручик. Полк недалеко стоит. Тогда Ваню подозревали, я и Николай Миронов – тоже мой друг – заступались. Не могли поверить, что он убийца. Но нам никто не верил, пока не приехали вы. Разобрались, что Иван ни при чём, и отпустили его. А как вы тогда лихо раскрутили того купчишку, что Ваню оговаривал – аж дух захватывает!
«Надо будет то дело полистать. А то чувствую себя самозванцем на полицейском троне…»
– Продолжайте, Антон Андреевич. Вот эти книги ставьте в шкаф. Потом обязательно ознакомитесь.
– И то задание, что вы нам троим поручили…
В это время в дверь постучали.
– ВашБлагородие, к вам пришли. Баронессой фон Берг представились, – доложил дежурный.
– Впусти, конечно! – и сам пошёл навстречу.
В кабинет вошла придворная дама в летах, за ней – Трегубов, ошалевший от почтения.
– Следователь Штольман Яков Платонович, чем могу помочь? – поклонился он.
– Баронесса фон Берг, у меня к вам приватный разговор, Яков Платонович, – мягко сказала дама.
Помощник и полицеймейстер моментально испарились, плотно закрыв дверь.
– Вы сегодня приходили и искали со мной аудиенции, как мне доложили. Моя воспитанница и помощница, Анна Викторовна Миронова, кратко пересказала нашу беседу. Я правильно понимаю, у вас есть конкретный человек на улице, из тех, о ком вы говорили?
– Да, Ваше Сиятельство. Я немного знал эту девушку, когда-то пытался помочь, но не смог.
– Можете сейчас поехать с нами и показать?
– Так точно. К вашим услугам, сударыня.
Прихватив шляпу и трость, Штольман сопроводил баронессу до её экипажа. Внутри ждала барышня из Общества.
— Анна Викторовна, день добрый. Рад снова вас видеть.
— Взаимно, Яков Платонович, — её яркие глаза смело встретили его взгляд и тут же уткнулись в бумаги на коленях.
Когда карета въехала на центральную улицу,  Штольман вышел, оглядываясь. Дверца снова открылась, выпуская госпожу Миронову. Яков поспешил подать ей руку. Баронесса осталась в экипаже.
— Вот она, — он указал тростью на нищенку у галантерейной лавки. — Елизавета Тихоновна, день добрый! Следователь Штольман. С вами хочет поговорить одна дама. Встать можете?
Бывшая подопечная Маман вскинула удивлённые глаза на подошедшую барышню, нехотя поднялась и замерла, глядя с некоторым вызовом.
— Оставьте нас, пожалуйста, Яков Платонович.
Штольман отошёл в сторону и стал наблюдать за улицей. Вроде, нищих стало ещё больше. Да что же это такое?.. Перевёл взгляд на беседующих. Нагловатое выражение бродяжки постепенно менялось, смягчалось, и вот уже в слезах она упала на колени. Анна Викторовна с доброй улыбкой подняла её, продолжая тихо говорить. Штольман так увлёкся этим зрелищем, что не заметил, как сзади подошла баронесса.
— Дальше они сами разберутся, Яков Платонович, — сказала она. — А у меня к вам ещё один небольшой разговор. Пройдёмся в парке? Там и побеседуем.
Штольман помог баронессе сесть в экипаж и сам запрыгнул следом. Карета доставила их в укромную часть парка, где почти никого не бывало. Здесь когда-то он встречался со своей Анной... Что-то болезненно кольнуло в груди.
В десяти шагах позади следовал слуга баронессы.
— Не удивляйтесь моим вопросам, Яков Платонович. И заранее прошу прощения за бестактность.
— Готов отвечать, как на духу, — улыбнулся он, предлагая даме локоть. — Удивить меня трудно, Ваше Сиятельство.
— Зовите меня просто Наталья Павловна. Скажите, у вас есть родственники по фамилии Штольман?
— Родственников нет, Наталья Павловна. Я — последний носитель фамилии. В Европе должны быть Штальманны, от которых пошёл наш род, но о них мне ничего не известно.
— Значит, в Империи вы единственный Штольман? А были ли вы знакомы с одной фрейлиной, которая недавно погибла?
— Госпожа Нежинская?
— Совершенно верно. Нина Аркадьевна.
— Да, мы были знакомы давно, но виделись в последний раз года три назад. Где именно — даже не вспомню. О её смерти узнал только вчера. Простите, но чем вызван ваш интерес к моей персоне и к покойной Нежинской?
— Случайное совпадение, но весьма любопытное. Около трёх лет назад наше Человеколюбивое Общество вело переговоры с владельцем усадьбы в Затонске. После его смерти выяснилось: дом он подарил своей… знакомой. Мы пытались договориться и с ней, но безрезультатно. Естественно, мои люди навели справки.
— А чем так ценен этот дом?
— Он идеально подходит для нашего проекта — приюта и училища для бедных. Размеры, местоположение — всё удачно.
— Благородное начинание. Но всё же не понимаю, при чём тут я? Насколько знаю, госпожу Нежинскую могли лишить всего, даже дворянства. Два года я был… несколько занят и потому не слышал ни о её делах, ни о её смерти. Или вы думаете, что она решила подарить усадьбу мне? Это было бы странной шуткой.
— Кто сообщил вам о её кончине?
— Пришла телеграмма. — Он достал из кармана пару измятых листов. Один весь изрешечён дырками; Штольман задержал на нём тяжёлый взгляд. Другой расправил и без эмоций прочитал вслух: — «Поверенный Липнев, адрес указан… Завещание… просьба прибыть». — Он поморщился. — На днях съезжу в столицу, выясню, что от меня хотят. Думаю, речь о долгах.
— Я завтра возвращаюсь в Петербург, — сказала баронесса. — Если узнаете, кто новый владелец усадьбы, дайте знать.
— Почту за честь исполнить вашу просьбу, сударыня.
________________________________________
Остаток дня Штольман с помощником разбирали текущие дела и просматривали архив за полгода. Следователя тревожил наплыв нищих.
К вечеру в кабинет вошёл полицеймейстер при полном параде, в орденах.
— Яков Платонович, пойдёмте пообедаем, а потом на собрание Общества.
— Через пять минут буду готов, Николай Васильевич. — Он повернулся к помощнику: — Про обед мы снова забыли, Антон Андреевич. Вот, хозяйка баранок дала — угощайтесь.
Полицейскую пролётку брать не стали, пошли пешком.
— Николай Васильевич, вы вчера упоминали чертовщину в городе. Поясните?
— Даже не знаю, как объяснить, — нахмурился тот. — Чувствую, будто тень висит над Затонском. Вы заметили, сколько нищих? За год их стало гораздо больше. Причём многие бесследно исчезают, а на их место приходят новые.
— В циркулярах о пропавших я ничего не видел.
— Так кто же станет докладывать официально? Одни слухи. Но горожане и Городская управа обратились в Императорское Человеколюбивое Общество. Они и открыли здесь своё представительство. Раз сама баронесса прибыла — дело серьёзное.
У входа в здание, где утром побывал Штольман, стоял городовой. Второго, внутри, поставили по распоряжению полицеймейстера — по совету следователя. Ожидалось много народу, публика разная, вот и решили соблюсти меры безопасности.
Над дверью красовалась новая вывеска: «ИМПЕРАТОРСКОЕ ЧЕЛОВѢКОЛЮБИВОЕ ОБЩЕСТВО», а ниже — девиз: «Возлюби ближняго, какъ самого себя».
В зале собиралась пёстрая толпа: городской голова с секретарём, купцы и лавочники, артельщики, мастеровые. Мелькнули офицерские, почтовые и железнодорожные шевроны, ряса священника и настоятельницы, шелестели дамские платья. Между всеми сновал возбужденный Ребушинский, что-то лихорадочно записывая: завтра выйдет выпуск с громкими заголовками.
Штольман то и дело отвечал на приветствия и знакомился с новыми людьми. Всё это напоминало ему Дворянское собрание или начало бала в столичном дворце, которые он терпеть не мог, но обязан был посещать по службе в тайной полиции. В зале он заметил трёх старших Мироновых и доктора Милца — подошёл поприветствовать их особо. Попадались и другие знакомые лица из прошлого Затонска. В стороне от чинной толпы стояли представители рабочей части города. Среди них Штольман узнал Евграшина и Белова, подошёл и пожал им руки. Артельщиков это немного удивило, но они перестали глядеть исподлобья. Евграшин представлял портовую артель, Белов — мастеровых.
Штольман остановился рядом с ними. Место было удобное: весь зал на виду и выход недалеко, если понадобится.
В назначенный час боковая дверь распахнулась, и в зал вошли члены Совета Общества с клерком. Они направились к председательскому столу.
— Дамы и господа, — начала баронесса уверенным, но не громким голосом. — Мы рады приветствовать вас на собрании Человеколюбивого Общества города Затонска. Я — попечитель Совета, баронесса фон Берг. Хочу представить вам Анну Викторовну Миронову, мою помощницу. После моего отъезда госпожа Миронова возглавит здешний филиал Общества. Общество в Затонске объединяет в себе Затонское Женское Благотворительное Общество под управлением госпожи Марии Тимофеевны Мироновой, — продолжила баронесса. — С этого дня она входит в Совет и награждается первым в Затонске особым нагрудным знаком. Мария Тимофеевна, прошу занять место рядом с нами.
Миронова, смущённая, отошла от улыбающегося мужа и села за стол слева от баронессы. Клерк положил перед ней коробочку со знаком и свидетельство с печатью Канцелярии Совета. Мария Тимофеевна приколола на грудь знак: аббревиатуру Общества под императорской короной, в овале из дубовых и лавровых листьев с лентой и девизом «Возлюби ближнего, как самого себя».
Штольман с улыбкой посмотрел на счастливую женщину, бросавшую взгляды на гордого супруга. «Всё правильно», — подумал он. Затем перевёл взгляд на Анну Викторовну, вслушиваясь в себя. И снова удивился, что не испытывает никакого волнения, как при их первой встрече в больнице. Только восхищение красивой и умной дамой, посвятившей себя трудному делу. Только желание помочь — ей, баронессе, городу.
Ещё бессонной ночью про себя решил, что к нынешней Анне Викторовне он относится как к родственнице Марии Тимофеевны, хоть они и не в родстве были. Родственница, сильно похожая на его единственную Анну. Которую он, невенчанный вдовец потерял и навсегда сохранил в сердце. Взгляды, улыбка, случайные касания и даже слёзы и обида из-за него. И единственная ночь. Всё это только его, и надёжно спрятано в груди.
«О себе я думать не стану. Нет меня более. Есть лишь следователь с тугой болью под сердцем». В ту же секунду будто удар пришёлся прямо туда — он едва не согнулся, но его подхватил стоявший рядом Евграшин.
— Ваше благородие, что с вами? — тихо спросил бывший полицейский, заслоняя его широкой спиной.
— Всё в порядке, Сергей Степанович, — выпрямился Штольман, сжав зубы. — Справлюсь.
Тем временем баронесса посвящала затонцев в планы.
— Члены городского отделения будут избираться самими жителями — от всех сословий, — говорила она. — Кандидатов прошу передавать Анне Викторовне к следующему собранию, через две недели. У входа всегда будет находиться секретарь, которому можно оставить послание.
— Уже начато строительство новой ночлежки. Завтра, недалеко от церкви, открывается Народная столовая. Не дожидаясь окончания стройки и по настоянию полиции, — кивок баронессы в сторону Штольмана и недоумевающего Трегубова, — уже сегодня приняты меры для размещения людей с улицы. Благодаря купцам Караваеву и Куницыну часть бездомных поселят во временно пустующих складах. Кроме того, завтра все городские бани будут открыты только для нуждающихся. Там же будут дежурить фельдшеры Затонской больницы и уезда для выявления больных.
В зале послышался ропот. Одни смолкли под взглядом баронессы, другие — лишь встретившись глазами со Штольманом. Второй городовой, как и велено, занял место у входа.
Затем выступила Анна Викторовна. Услыхав её голос, Штольман насторожился, ожидая нового удара. И тут же  почувствовал ещё чей-то взгляд. Почти не сомневаясь, посмотрел на Петра Миронова. Тот выглядел столь же измученным. Теперь следователь знал, как выглядит со стороны его собственная боль. Они обменялись короткими взглядами и кивками — немой поддержкой. После чего Штольман вернулся глазами к Анне.
— …Дома трудолюбия, — продолжала она, — будут давать временный приют и работу бездомным, выписанным из больницы и не успевшим найти заработка, освобождённым из мест заключения, впавшим в крайнюю нужду. Мы сможем приучать к трудовой жизни и несовершеннолетних, нуждающихся в помощи. Но на это потребуется время. Чтобы не допустить роста преступности как со стороны бездомных, так и в отношении их, мы от имени Общества и полиции настоятельно советуем брать во временные работники людей с улицы. Предоставляя им ночлег и питание. По этому вопросу готовы выслушать всех желающих уже в ближайшие дни.
Миронова остановила зарождавшийся ропот:
— И напоследок. В Затонске будет создано уездное реальное училище для бедных — дом воспитания с ремесленными мастерскими. Примером станет открытый класс господами Мироновыми — совместное обучение мальчиков и девочек, — Анна улыбнулась в сторону Марии Тимофеевны и Виктора Ивановича. — В училище смогут учиться дети всех сословий и вероисповеданий, кто пожелает получить образование для службы или конторских занятий: счетоводство на заводах, фабриках, в купеческих домах. Будут мастерские и для тех, кто хочет освоить ремесло. Так мы убережём детей от праздности и развращения нравов, воспитаем из них христиан, угодных Богу, и граждан, полезных Отечеству.
Поблагодарив помощницу, баронесса продолжила:
— Организация данного учебного заведения начнётся сразу же, после утверждения под оную подходящей усадьбы. Пожертвовать Обществу на благо людей города и Отечества можно деньгами, едой и прочим для нуждающихся, землёй, квартирами и домами — во временное или вечное пользование. Спасибо, господа!
Попрощавшись с почтенной публикой в зале, баронесса и обе Мироновы удалились в боковую дверь. В зале пока не расходились — продолжали обсуждать. Ко Штольману подошёл Трегубов и недовольно зашептал:
— Яков Платонович, как это понимать? Все эти рекомендации — от имени полиции?
— Николай Васильевич, это необходимые меры. Иначе скоро всё выйдет из-под контроля. Уже начинает выходить, сами знаете. Тем более, все эти вопросы ещё будут обсуждаться отдельно.
— Вы так думаете? — задумчиво произнёс полицеймейстер.
Рядом стояли Евграшин и Белов, тоже негромко о чём-то переговариваясь.
— Сергей Степанович, я хотел бы с тобой поговорить.
Дав знак городовому оставаться здесь, пока все не разойдутся, Штольман с Евграшиным вышли из душного помещения на вечернюю свежую улицу.
Они долго шли молча — следователь и бывший полицейский из Управления, а ныне старшина рабочих пристани.
— Рассказывай, Евграшин. Что думаешь о собрании? Да и какое настроение у людей в городе?
Евграшин помолчал, обдумывая.
— Да какое настроение, Вашблагородие… Работаем как рабы, детей не видим. Теперь, вот думаю, этих с улицы возьмут работать вместо нас. Чем семью кормить прикажете?
— Не заменят вас, не бойся. В лучшем случае в помощники к дворникам и кузнецам устроят. Но ты же сам, Сергей Степанович, видишь, сколько на улицах людей обитает. Тут не только грабежи и убийства возрастут, но и до большого мора недалеко. А детям твоим ещё жить и жить. Учиться-то отправишь их в новое училище? — улыбнувшись спросил следователь. — Дело нужное.
В ответ бывший городовой ухмыльнулся:
— Да, Яков Платонович, я как услышал про это, аж возрадовался за своих и соседских детей. Много смышлёной ребятни, да бестолку целыми днями болтаются. Дождаться бы теперь, когда это будет…
— А почему из полиции ушёл?
— Так не ушёл, а меня… того… Выгнали, короче, за мордобой вышестоящему.
— Это кого ты приложил?
— Да был у нас один следователь из столицы. Извините, Яков Платонович, но гнида редкостная. Всё про вас вынюхивал, разные вопросы каверзные задавал. Я не удержался, обидно стало. Мы тогда с вами грязи столько перекопали… И не жалею.
— Спасибо за поддержку, Сергей Степанович. А как фамилия того следователя?
— Уваков. Домой я пошёл, Яков Платонович. На рассвете вставать уже.
— Яков Платонович! — рядом остановилась пролётка с Мироновыми. — Если у вас нет важных дел, то мы приглашаем к нам на чай!
— С удовольствием, Мария Тимофеевна, — и запрыгнул к ним, сев рядом с задумчивым Петром. — Виктор Иванович, Пётр Иванович.
По дороге немного обсудили услышанное. Баронесса предложила Мироновым возглавить новую школу с переходом туда всех учеников и учителей. Чета Мироновых радостно улыбалась, держась за руки. Поздравив их, Штольман посмотрел на младшего Миронова и тоскливо подумал, что зря согласился ехать. В дом, где нет Её.
Увидев, что навстречу идёт по улице Коробейников, попросил остановить:
— Добрый вечер, — поздоровался со всеми помощник. — Яков Платонович, а я вас ищу.
С чистой совестью попрощавшись с Мироновыми и пообещав зайти на днях, Штольман выскочил из пролётки на мостовую.

- Слушаю, Антон Андреевич.

--------------------------------

* Вот так выглядел знак ИЧО и документ к нему.

Отредактировано Taiga (28.08.2025 23:54)