Санкт-Петербург, июнь 1992 года.
--------------------------------------------------
К концу ужина на кухню заглянула Ада свет Владимировна и безапелляционно заявила:
- Пап, ты нам срочно нужен!
- Насколько срочно? - поинтересовался Сальников. - Чай успею допить?
- Можешь взять с собой чашку, - разрешила дочь и добавила, обращаясь ко всем сразу: - А остальным не подсматривать, не подслушивать, расследование не проводить и духов не спрашивать.
- Ада? - переспросила Римма чуть иронично.
- Мам, пожалуйста... - Тон переменился, матерью Ада никогда не пыталась командовать всерьёз. - Это сюрприз, вы через неделю и так всё узнаете.
Стало любопытно и даже лестно: все узнают через неделю, а он зачем-то понадобился уже сегодня. Сальников поднялся и пошёл за дочерью с чашкой в руке, раз уж разрешили.
- Через неделю? - уточнил Платон у него за спиной.
- Тоша, тебе же запретили проводить расследование, - хихикнула Марта.
Дочь отконвоировала Владимира Сергеевича до дверей девичьей, так теперь именовалась бывшая Мартусина комната, которую Ада Владимировна нынче делила с Анной Платоновной. У дверей от Сальникова потребовалось закрыть глаза. Он послушался, но позволил себе высказать опасение:
- Доча, ты полегче, наверное. С чаем и закрытими глазами? Староват я уже для таких трюков...
- Пап, ты "староват", когда тебе это почему-то удобно, - проворчала за спиной Ада, - а всё остальное время ты у нас даже не "о-го-го", а "о-го-го-го-го", мама не даст соврать.
Владимир Сергеевич хохотнул, но чай умудрился не расплескать; с реакцией у него и в самом деле пока было сносно. А у детей всё было в порядке с чувством юмора, причём у всех троих. Четырёхлетняя Анна Платоновна недавно по похожему поводу заявила ему: "Деда, ты не пожилой, ты - поживший", а потом подумала и добавила: "... и добра наживший". Сальников считал, что лучше не скажешь.
Наконец, дверь перед ним скрипнула, а Ада легонько подтолкнула его в спину. Но прежде чем он успел прикинуть, сколько же тут шагов до ковра и не лучше ли всё-таки приоткрыть один глаз, его свободную руку обхватили маленькие ладошки.
- Не бойся, деда, я держу, - сказала Анюточка.
- Тогда я спокоен, - отозвался он, расплываясь в блаженной улыбке.
Через пару шагов он услышал голос Яши-младшего: "Всё, теперь можно", и открыл глаза.
Широко открыл, потому что было на что посмотреть. На ковре перед ним был расстелен лист ватмана, на котором акварельными красками был изображён дуб с большой буквы "д". Выдающееся дерево занимало значительную часть листа: мощный дуплистый ствол, узловатые ветви, густая крона внушали безусловное почтение.
- Как живой, - с уважением сказал Сальников и покосился на дочь; та кивнула, принимая комплимент.
Рисовала Ада здорово, как и играла на гитаре. При этом "упечь" её ни в музыкальную, ни в художественную школу она им с Риммой так и не дала. Гитарой Сальников с дочерью, конечно, сам занимался, сколько мог, а рисовать она уже лет пять ходила в кружок в его родном детдоме. Правда, делала она на занятиях в этом кружке не то, что все, а то, что хотела, но преподаватель был ею очень доволен, да и результаты, вроде этого дуба, говорили сами за себя.
- Та-ак, - протянул он задумчиво. - Дуб есть, кот есть... - Он кивнул головой на Штолика, который беззастенчиво дрых на спинке дивана, растянувшись во всю свою немалую длину. - Цепи нет, но это и понятно, потому что не родился ещё человек, способный этого кота на цепь посадить. А русалка где?
- Русалка будет, даже не одна, - неожиданно ответил Яша, взял что-то со стола и присел над ватманом. - Это не просто дуб, это должно быть фамильное древо Штольманов, наш подарок на юбилей.
Владимир Сергеевич уже и сам догадался, что дети готовятся к юбилею. Ровно через неделю Якову Платоновичу, второму этого имени, должно было стукнуть семьдесят - серьёзная дата. Яков по этому поводу был вроде бы философски настроен, но три месяца назад заявил, что отмечать кроме как в кругу семьи не желает категорически. Спорить с ним в лоб никто не стал; Августа развела руками, Римма пожала плечами, Мартуся сделала большие глаза. Но несколько дней спустя строптивому юбиляру был предъявлен список тех, кто всё равно придёт, хоть приглашай, хоть не приглашай. Список оказался ни много ни мало на шестьдесят пять человек. Яков ознакомился, покатал желваки и... смирился с неизбежным. Впрочем, с тех пор список более чем удвоился, потому что слухами земля полнилась, и предстоящее мероприятие грозило превратиться в паломничество, но юбиляру об этом благоразумно не докладывали.
Яша тем временем разложил на листе четыре фотографии. Первая, у корней, была ещё прошлого века, с надписью: "Иркуцкъ, 1895 год". На ней неизвестный фотограф запечатлел деда и полного тёзку юбиляра Якова Платоновича Штольмана Первого и его прекрасную духовидицу Анну Викторовну Миронову-Штольман, первоисточник всей фамильной мистики, первую и главную русалку в благородном семействе.
- Вам по шее не дадут за эту фотографию, если наклеите? - поинтересовался Сальников.
Яша покачал головой.
- За оригинал дали бы, но это - копия: я  старые снимки перефотографировал, увеличил, а Ада отретушировала.
Владимир Сергеевич поставил чашку на стол и, прищурившись, склонился над композицией. Очки уже не спасали, скоро его Римма опять к глазнику отправит, а то и за ручку отведёт.
Историю этих Штольманов Сальников по дневникам и Римминым видениям знал уже чуть ли не лучше своей собственной, так что сразу вспомнил, что весной девяносто пятого первый Яков Платонович как раз начал в Иркутске свою учительскую карьеру, а под Рождество у пары родился сын. Получалось, что фото начала года, потому что Анна Викторовна на нём - молодая, красивая, нежная - совсем не выглядела беременной, а просто - очень счастливой. И после примерно полутора лет брака смотрела на мужа так, будто до сих пор не могла поверить своему счастью. Впрочем, было очень похоже, что именно так эти двое смотрели друг на друга все тридцать восемь лет совместной жизни.
На второй фотографии, пристроенной на семейном древе повыше по стволу и помеченной: "Полтава, 1920", сиял широченной улыбкой их сын рядом с тётей Настей, которая в те времена была просто двадцатилетней девчонкой с косичками - Настёной, Настюшей, Настенькой. Эта фотография была Сальникову очень хорошо знакома, потому что много лет простояла в родном детдоме на столе в кабинете директора. И историю, связанную с этим снимком, он тоже прекрасно помнил: про то, как неунывающий красноармеец, тяжело раненный в ходе Перекопско-Чонгарской операции, долечивался в селе Ковалёвка под Полтавой под крылом у своего близкого друга Антона Макаренко, совсем недавно основавшего там колонию для беспризорников. Именно в Ковалёвке он познакомился с молоденькой выпускницей Полтавского педагогического института Анастасией Андреевной Величко, направленной в помощь Макаренко от Полтавского губнаробраза. Они были знакомы всего три месяца, когда Платон Штольман, увязавшийся сопровождать Настю в город по делам, затащил её в ателье, чтобы сфотографироваться на память. Пять минут спустя он вдруг сделал ей вроде бы шутливое предложение руки и сердца, которое и принято было не так чтобы всерьёз. Вот только их свадьба полгода спустя оказалась совсем не шуточной.
Третий снимок, размещённый в кроне справа, Владимир Сергеевич тоже помнил очень хорошо, потому что сам его и сделал в шестьдесят четвёртом на набережной напротив Петропавловской крепости. В тот день они обмывали Штольмановские майорские звёздочки, а потом все вместе вышли проветриться, так что из той же серии имелось ещё и общее фото с тётей Настей и детьми. Но для древа был выбран снимок, где Яков с Августой были вдвоём. Друг улыбался, а его Ася, выглядевшая здесь даже моложе своих тогдашних двадцати семи лет, в светлом платье и с растревоженной свежим ветром причёской, смотрела в объектив задумчиво и, пожалуй, даже немного печально. Может, понимала, что творится на душе у фотографа? Сальников тогда как раз стал понемногу приходить в себя после Таткиной смерти и уже мог не только изо всех сил казаться собой ради Машутки и других близких, но и быть. Уже верил, что жизнь не закончилась и будет в ней ещё всякое разное, в том числе и очень хорошее, но вот такого, чтобы стоять перед всеми и обнимать совершенно особенную и только тебе предназначенную женщину, - нет, такого больше не будет. Он ошибался, конечно, потому что совсем неподалёку жила и ходила по тем же улицам девушка Римма, но до их встречи в поезде оставалось ещё без малого четырнадцать лет.
И наконец, ближе к верхушке древа Яша выложил относительно недавнюю фотографию своих родителей на фоне строящейся Саяно-Шушенской ГЭС. Фотография была замечательная, цветная и яркая, таких в своё время было отпечатано пару десятков разных размеров, так что никто из разросшейся семьи не был обделён. Марта с Платоном здесь явно пребывали в полной гармонии с миром и друг с другом, так что смотреть на них было одно удовольствие. Римма такую фотографию какое-то время постоянно носила с собой в сумочке, поддерживая связь, а у Якова с Августой похожая, но с пятилетним Яшкой на руках у Платона, висела в рамочке на стене. Молодые прожили в Саяногорске с восемьдесят первого по восемьдесят восьмой год, в семье говорили: "От Яши до Анечки", и всё это время старшее поколение, включая самого Сальникова, скучало по ним отчаянно, можно сказать, наперегонки.
- Деда, ты о чём задумался? - окликнула его Анюточка.
- О том, что все мужчины Штольманы похожи друг на друга просто до изумления, разве что галстуки по-разному завязывают... - не сильно слукавил Сальников, потому что даже при беглом взгляде на древо это очень бросалось в глаза.
Он наклонился и поднял Анечку на руки.
- А Яша? - уточнила малышка, обнимая его руками за шею.
- И Яша. Сама посмотри...
Действительно, даже  Яшка, носитель пламенной материнской шевелюры и пионерского галстука в тон, тем не менее имел и фамильный штольмановский нос, и подбородок, и разрез глаз, да и манеру задирать одну бровь независимо от другой.
- Деда, а ты видишь, что кого-то не хватает? - спросила Анюточка немного погодя.
- Вижу, конечно. Вас с братом не хватает. Как раз собирался спросить, как вы умудрились самих себя забыть.
- Нас не будет, - мотнул головой Яша.
- Это почему ещё? - удивился Сальников.
- Потому что понизу будет ещё фамильный девиз: "Служить можно по-разному!", а мы... не заслужили ещё.
Теперь стал лучше понятен подбор фотографий: вот поэтому и Яков, и его отец в форме, а Платон на фоне электростанции.
- Ну ладно, - согласился Владимир Сергеевич, - вас можно будет потом добавить, когда со службой определитесь. Но тогда вроде все на месте, по крайней мере, мне ничего о других Штольманах не известно.
- Деда-а... - вдруг насупилась Анюточка; она посмотрела на него так печально и укоризненно, что показалось, сейчас заплачет.
- Пап, - немедленно вмешалась Ада, - Аня считает, что здесь обязательно должны быть вы с мамой. Мы сначала удивились, но потом подумали и решили, что она права.
- Э-эм, - протянул удивлённо Сальников, присел на диван и поудобней устроил малышку на коленях. - С одной стороны, конечно, у меня нет других родителей, кроме тёти Насти, а с другой...
- Вы тоже Штольманы, - сказала Анюточка. - Я это точно знаю!
- Если судить не по внешнему, а по внутреннему содержанию... - опять вступила Ада.
- Не по паспорту, а по делам... - добавил Яша.
- ... то вы точно Штольманы.
Сальников подумал, что ему давно никто не делал подобного комплимента. И ещё, что Яков точно не будет возражать против их с Риммой присутствия на дереве, хотя и шуточек потом не оберёшься. И тётя Настя, наверное, не возражала бы, а Яков Платонович Первый и Анна Викторовна очень давно считают Римму своей, иначе просто не стали бы так много рассказывать ей о себе.
- Ну клейте, раз решили, - проговорил он с неожиданным смущением и немедленно был горячо чмокнут в щёку. - Или что от меня требуется?
- Фотография, пап, - объяснила Ада. - Мы не нашли ничего подходящего. Ты умудрился за четырнадцать лет ни разу не сфотографироваться вдвоём с мамой и в форме. Есть пара групповых снимков, но они мелкие и вообще не подходят. Так что придётся тебе что-нибудь придумать, причём быстро.
-------------------------------------------------
Римму Сальников нашёл в спальне, сидела перед трюмо в задумчивости. Он подошёл и осторожно коснулся её плеча, сказал на всякий случай:
- Ты очень красивая...
Она улыбнулась ему в зеркале.
- Я рада, что ты по-прежнему так думаешь, но мне уже некоторое время кажется, что тебе опять пора к окулисту.
Римма прикрыла глаза и прислонилась к нему спиной. Он осторожно разворошил ей волосы, погладил по щеке. В её густой чёрной шевелюре в последний год стала невооружённым глазом заметна седина. Сальникову это казалось даже какой-то изюминкой, но Римму нервировало. Жене было сейчас почти столько же лет, сколько ему самому, когда они познакомились. Тогда он так быстро и сильно увлёкся ею, что сначала вообще не вспомнил о возрасте, просто решил попробовать, и была не была. Мог бы задуматься позже, когда она вдруг ответила пылкой и безусловной взаимностью, но для этого совершенно не осталось времени, потому что пришлось разбираться с её даром, видениями и духами, с оракулами и шаманами, спорить с судьбой, расследовать старые висяки во внерабочее время, любить, спасать, строить семью, ждать и растить ребёнка.  Спустя время Сальников даже думал, что мог бы не потянуть всё это сразу, если бы был существенно моложе. Не хватило бы ума, терпения, опыта, да мало ли чего ещё. Теперь, в шестьдесят четыре года, мысли о собственном возрасте его посещали регулярно, но и Римма теперь смотрела на себя в зеркало без особой радости, и это беспокоило его даже сильнее.
- Ты очень красивая, и это не обсуждается, - произнёс он с Адиной интонацией и поцеловал жену в макушку.
- Сеанс гипнотерапии засчитан, на меня ты точно действуешь лучше Кашпировского... - рассмеялась Римма и тут же сменила тему: - Что там у детей, Володя? Пожалуйста, я хочу хоть кусочек секрета!
- Кусочек? Ладно. Лукоморье там у них...
- "Златая цепь на дубе том"?
- Цепи нет.
- То есть дуб есть?
- Ты допрашиваешь уже ничуть не хуже меня самого. Да, дуб есть.
Римма коротко задумалась, но почти тут же обернулась к нему, осенённая идеей.
- Неужели фамильное древо Штольманов?
Сальников только руками развёл.
- Ри-им, как?
- Легко. Сколько раз Платон говорил, что их фамильное древо - это дуб зелёный у Лукоморья, а Анна Викторовна на нём - сама главная русалка?
- Ясно. Я сам виноват: подсказка оказалась слишком явной.
- Слушай, это же действительно может получиться чУдный сюрприз для юбиляра!
- Согласен.
- А от тебя-то они что хотели? Похвастаться?
- Они хотели нашу с тобой фотографию.
- Нашу? - удивилась Римма. - Зачем? Подожди... Они что, большое фамильное древо затеяли?  Ого!
- Пока нет, хотя я не удивлюсь, если к твоему юбилею в следующем году они и до этого додумаются. Но сейчас там только Штольманы и их русалки: от Анны Викторовны с мужем до Марты с Платоном.
- А мы тогда при чём?
- Дети считают, что мы с тобой - тоже Штольманы, не по букве, но по духу...
- Неожиданно.
- Если честно, то не очень.
Сальникову уже стало казаться, что мысль не такая уж парадоксальная. В конце концов, новыми сыщиком и медиумом они с Риммой считались с самого начала, хотя вдвоём расследовали редко, всё больше семейным подрядом, если уж пользоваться перестроечной лексикой, будь она неладна. Да и вообще, жили со Штольманами одной семьёй с тех пор, как Марта с Платоном поженились. Обо всём советовались, все проблемы решали сообща, в нынешнее всё более смутное время по-другому было вообще нельзя.
- Римчик, ты о чём задумалась? - спросил он и тут же понял, что это не простая задумчивость.
Подосадовал на себя за невнимательность, наклонился к ней, обнял за плечи покрепче. Хотя, если он понимал хоть что-нибудь, от тех, с кем Римма сейчас говорила, ей не будет никакого вреда.
- Со мной всё в порядке, Володечка, - отозвалась она буквально минуту спустя. - Но ты можешь обнимать меня дальше...
Обниматься они перебрались на кровать, так было гораздо удобнее.
- Ну, что там? - спросил он через некоторое время.
- Они совсем не против, - ответила Римма. - Я не исключаю даже, что Анна Викторовна сама и нашептала эту идею детям.
- Ты всё-таки думаешь, что они её слышат?
- Насчёт Анечки я почти уверена.
- Это она и придумала.
- Вот видишь...
Они полежали ещё немного. Вообще-то надо было вставать, идти умываться, стелить постель, но было так уютно, что отрываться друг от друга и что-то менять не хотелось ни капли.
- Слушай, я тут подумала: если все женщины Штольманов - русалки, то мужчины - учёные коты?
- Ага. Своеобразные такие... "Идёт направо - делом занят, ну а налево не идёт".
Этим он Римму рассмешил почти до слёз.
- Володечка, это просто роскошно. Надо предложить детям, чтобы начертали на древе.
- Они кое-что другое собираются начертать.
- Что?
- Нет уж, моя хорошая, этот кусочек секрета ты у меня сейчас не выпытаешь. Хотя вполне можешь сама догадаться, когда мы завтра с тобой поедем фотографироваться...

Отредактировано Isur (17.09.2025 15:55)