Девятнадцатая новелла

Фотограф

 
Несколько следующих дней я провел в размышлениях. Боль, увиденная мною в глазах Анны, терзала меня. Меньше всего я хотел для нее страданий. Но как я мог что-то изменить? Отказаться от задания Варфоломеева было невозможно ни под каким предлогом. Это был мой долг, и я обязан был его исполнить. Свои чувства я был способен подчинить, понимая, что передо мной стоит задача в сотни раз более важная, чем мои личные переживания. Но Анна ничем не заслужила страданий, причиняемых мной. Я не имел права открыться ей, рассказав всю правду. Не мог и солгать. Я вообще не мог ей лгать. Ситуация была мучительной для нас обоих, но абсолютно безвыходной. Измучившись этими размышлениями, я принял решение просто оставить все как есть. Полагаю, это не было лучшим выходом. Но я просто не видел другого. Оставалось лишь надеяться, что ситуация повернется, и у меня появятся иные возможности. Так что я запретил себе размышлять на эту тему и с новой силой накинулся на работу, изрядно мною заброшенную за эти дни, надеясь, что дела, как обычно, позволят мне забыться. В целом, так и получилось, если бы можно было работать круглые сутки. Потому что каждую ночь, раз за разом, я видел дождь в дверном проеме и голубые глаза, полные боли и любви.
Учитывая мое состояние и жадность, с которой я набрасывался на любое дело, известие об очередном убийстве было воспринято мной едва ли не как подарок судьбы. В своем доме был найден мертвым фотограф Голубев. Прибыв на место преступления, мы с Коробейниковым обнаружили хозяина лежащим на полу в своем кабинете с проломленной головой. Рядом лежала гирька, испачканная в крови, поясняя, как именно фотограф оказался в таком положении. К сожалению, рассказать, почему он в нем оказался и с чьей помощью, гирька не могла. Это нам придется узнавать самим.
– Череп проломлен, орудие убийства тут же, – констатировал я увиденное. – Думаю, произошло все это часов двенадцать – четырнадцать назад.
– Эта гиря, судя по всему, использовалась как пресс для фотографий, – сказал Коробейников, рассматривая орудие преступления через увеличительное стекло.
– Отправьте ее и тело доктору Милцу, – велел я, продолжая осмотр комнаты.
– Похоже, что-то искали, – произнес Антон Андреич, глядя, как я перебираю разбросанные по столу фотографии, – но нашли или нет, это вопрос.
– Я одного понять не могу, – поделился я с ним своим недоумением, – столько нечетких фотографий, как он этим на жизнь зарабатывал?
– Дело в том, – пояснил мой всезнающий помощник, – что его специальность – групповые фотографии с духами умерших родственников. Вот, к примеру, взгляните, – сказал он, подавая мне фотографию, снятую со стены. – Извольте видеть, семейная пара. Вполне четкое изображение, но за их спинами два размытых силуэта.
– Духи? – удивился я.
– Совершенно верно! – хитро усмехнулся Коробейников, подавая мне еще одну фотокарточку. – А вот те же самые духи, но фото сделано при их жизни.
– Это что ж получается, – уточнил я, – Голубев просил клиентов приносить прижизненные фотографии родственников, а после этого делал копии и впечатывал нечеткие, но узнаваемые силуэты в фотографии клиентов?
– Именно так, – подтвердил Антон Андреич.
– А ради чего? – удивился я.
– Деньги! – ответил Коробейников. – Разумеется, ради денег. На обывателя эти фотографии производили колоссальное впечатление.
Вообще-то, подобные действия совершенно однозначно квалифицируются, как мошенничество. Вот нам и первый возможный мотив в этом деле. Но поистине странно встретить подобный вид мошенничества в патриархальном Затонске. Здесь как-то ожидаешь более традиционных развлечений.
– Я знаю, – сказал я с некоторым недоумением, – спиритическая фотография в Европе сейчас в моде, но…
– Совершенно верно, – согласился Антон Андреич, – он и прибыл из Европы, полгода назад. Расклеил по всему городу афиши. Я сам, признаться, хотел зайти к нему, – добавил Коробейников несколько смущенно.
– Пройти курс обучения? – съязвил я.
– Вроде того, – вздохнул Антон Андреич, – мне было любопытно, как именно он одурачивает своих клиентов. Так сказать, углубиться в его мастерство.
– Видно, кто-то из одураченных его и посетил, – сказал я ему. – Надеюсь, что дальше предпринимать, объяснять не нужно?
– Само собой, – кивнул Коробейников.
Он принялся перебирать фотокарточки и искать записи о клиентах фотографа, а я тем временем продолжил осмотр квартиры. Здесь и в самом деле что-то искали. Все было перевернуто вверх дном. Ящики выдвинуты, вещи разбросаны. По наличию некоторых предметов гардероба, валяющихся в спальне, я предположил, что убиенный фотограф жил не один. Вот только непонятно тогда, где же дама, с ним проживавшая.
Она появилась спустя краткое время. Лет двадцати пяти, довольно миловидная и несколько перепуганная. Вошла в комнату и остановилась, в растерянности глядя по сторонам.
– А что случилось? – спросила девушка, глядя на нас с Коробейниковым со страхом.
– А Вы, собственно, кто? – поинтересовался я, не торопясь вводить ее в курс дела.
– Я здесь живу, – ответила незнакомка. – Меня зовут Глафира Кузяева.
– Сегодня ночью господина Голубева убили ударом гири по голове, – сказал я ей, не пытаясь смягчить известие. В конце концов, она пока что главная подозреваемая.
Глафира побледнела весьма натурально, пошатнулась. Сострадательный Коробейников быстро подставил стул и помог ей сесть.
– Вы кем ему приходитесь? – спросил он ее мягко.
– Я жена, – пролепетала барышня, – гражданская, мы не венчаны были.
Кажется, она и в самом деле не знала о смерти фотографа и теперь потрясена. Но тогда, где же она была, если ни о чем не знала?
– Я сожалею, – сказал я ей, смягчив тон. – А Вы сами где были этой ночью?
– В гостинице, – ответила Глафира. – Мы поссорились вчера.
– По какой причине? – насторожился я.
– Из-за чего произошла ссора? – перевел для нее мои слова Коробейников, видя, что она не торопиться отвечать.
Я покосился на него с некоторым неудовольствием. Антон Андреич всегда был рыцарем и готов был защищать всех прекрасных дам, попадавшихся на его пути, не разбираясь, насколько они достойны защиты. Но в данном случае я видел, что он сочувствует госпоже Кузяевой как-то слишком сильно даже для себя. А ведь она пока что подозреваемая.
Впрочем, мягкость моего помощника и в самом деле помогла нам получить ответ.
– Он сказал, что хочет позвать другую вместо меня! – поведала ему Глафира с некоторой обидой. – Сказал, что она справится лучше.
– В каком смысле? – не понял я.
– Мы занимались фотографиями с духами, если Вы еще не поняли, – ответила девушка. – Я вызывала духов, а Миша их фотографировал.
– То есть, вызывали духов? – уточнил изумленный Коробейников. – Хотите сказать, что Вы медиум?
– Да, – ответила Глафира без тени сомнения. – А вчера он заявил мне, что хочет позвать медиума с именем. Чтобы о деле поговорить.
Мне сделалось несколько тревожно. В Затонске не так уж много медиумов. Неужели Анну Викторовну как-то коснулась эта история?
– И это после всего того, что я для него сделала, понимаете? – возмущенно продолжала Глафира. – Ведь это я надоумила его фотографировать духов, и дело пошло!
– Неужели? – поощрил ее Антон Андреич к дальнейшему рассказу. – И этот медиум с именем, он что, согласился?
Как видно, нас с Коробейниковым встревожило одно и то же.
– Нет, конечно, – ответила Кузяева язвительно. – Отказала она ему сразу. Но он как-то уговорил ее прийти для разговора.
– Так она пришла? – уточнил я нетерпеливо.
– Я не знаю, – ответила Глафира. – Я ушла и ночевала в гостинице. Позвольте мне уйти, – прошептала она со слезами на глазах.
– Конечно, – ответил ей сострадательный Антон Андреич, бросая на меня умоляющий взгляд.
– Вам нужно успокоиться, – кивнул я, соглашаясь. – А как имя этого известного медиума? – на всякий случай уточнил я, хоть и был уже уверен в ответе.
– Анна Миронова, – подтвердила мои опасения Глафира.
– Странно было бы услышать что-то иное, – пробормотал я недовольно.
Снова Анна Викторовна оказывается замешанной в убийство из-за своих духов. Надеюсь, история с инженером Буссе не повторится, и мне не придется снимать с нее подозрения.
– Антон Андреич! – раздраженно окликнул я своего помощника, все еще уставившегося на дверь, за которой скрылась Глафира. – Делом займитесь. Ищите на снимках что-то необычное, непонятное.

Оставив Коробейникова перебирать фотокарточки, я вернулся в управление, намереваясь заняться прочими делами, связанными с убийством фотографа. Следовало бы, разумеется, навестить Анну Викторовну, чтобы выяснить точно, была ли она у Голубева, и во сколько. Но я решил это отложить. Во-первых, в доме Мироновых меня по-прежнему не принимали, а во-вторых, уверен, раз уж барышня Миронова имеет касательство к этому убийству, она появится в моем кабинете сама, и весьма скоро. Следует только подождать. А пока я займусь прочими делами.
Но заняться делами у меня не получилось. Едва я зашел в кабинет, как меня позвал наш полицмейстер.
– Яков Платоныч! – Николай Васильевич мне радостно улыбался, что редко предвещало приятные известия. – Как успехи?
– Дело ясное, – сообщил я ему, – этот фотограф был убит ударом по голове гирей, место преступления осмотрели, а тело отправили доктору Милцу.
– Какое варварство! – вздохнул Трегубов. – А что, он действительно духов фотографировал?
– Ну что вы! – поразился я доверчивости нашего полицмейстера. – Ну, обман чистой воды!
– Ну как же! – возразил он мне. – Публика верила.
– Публика всегда верит, – ответил я с неудовольствием, – верит вопреки очевидности.
– Может быть, нам к Анне Викторовне обратиться? – предложил Николай Васильевич.
– Вы что, шутите? – не поверил я своим ушам.
Ну, когда я слышал подобное от Коробейникова, я уже не удивлялся. Даже наш материалист доктор Милц, помнится, предлагал мне подобное. Но полицмейстер, должностное лицо!
– Нет, ну она у нас специалист по духам, – ответил Трегубов на полном серьезе, будто и не понимая моего изумления.
Лучше всего прозвучало это «у нас». Медиум Анна Миронова, внештатный сотрудник полицейского управления, специалист по духам. Может, господин полицмейстер и жалование ей выплачивать станет?!
– Да полноте! – сказал я ему досадливо. – Это фокус фотографической техники!
– Ну, ладно, справимся своими силами, – недовольно вздохнул Трегубов, поняв, что привлекать барышню Миронову я не намерен. – Тут вот еще что: заявление поступило о пропаже помещицы Спиридоновой, двадцати пяти лет. Уехала вчера верхом на прогулку и не вернулась. Я уже послал команду прошерстить лес, а Вы поезжайте в поместье.
– Я? – возмущение мое вспыхнуло, как солома. – Да мне б с фотографом разобраться!
– Яков Платоныч! – строго сказал мне полковник Трегубов, поднимаясь. – Если бы я был начальником небесной канцелярии, я бы распорядился, чтобы все происшествия в Затонске совершались после раскрытия нами предыдущих. А пока что я, всего лишь навсего, начальник губернской полиции. Так что поезжайте, голубчик. Там дети остались.
– Дети? – встревожился я. – Сколько лет?
– Семнадцать, брат и сестра, – ответил Николай Васильевич. – Поговорите с ними.
– А матери двадцать пять? – уточнил я недоуменно.
– Мачеха, – пояснил Трегубов и решительно покинул мой кабинет, показывая, что разговор окончен.
Что ж, господин надворный советник, собирайтесь и поезжайте, куда приказано. В конце концов, полицмейстер является Вашим прямым начальством, как он только что Вам напомнил. Да и нет причин для раздражения, если честно. Помнится, в Петербурге и по пять дел одновременно вели и справлялись. А тут в Затонске уже и два много стало? Обленились Вы, господин Штольман, размякли. Принимайтесь за работу и не жалуйтесь.

Усадьба помещика Спиридонова располагалась за городом, но совсем недалеко от Затонска. Двор был пуст совершенно, ни одного человека не видно. Я постучал в дверь дома, но никто не спешил мне навстречу. Куда же они все подевались? Потянув осторожно дверь на себя, я выяснил, что она не заперта. Что ж, попробую отыскать хоть кого живого.
В прихожей тоже было пусто, но из гостиной доносились голоса. Я прислушался.
– А потом Париж! – произнес молодой мужской голос.
– Париж! – восторженно вторил ему женский, не менее молодой. – Остановимся в лучшей гостинице.
– На Монмартре, – согласился молодой человек.
– Говорят, там живут художники и поэты, – сказала барышня. – И много маленьких кафе.
– Да-да! – впечатлился юноша. – Мы будем гулять и пить кофе и шампанское.
– Я буду писать картины на Монмартре, – продолжила мечтать барышня, – как настоящий художник.
– И Иван будет с нами, – добавил юноша.
– Прошу прощения, – прервал я их мечтания, входя в комнату. – Я стучал.
– Что Вам угодно? – спросил молодой человек, поднимаясь мне навстречу.
– Я следователь, – представился я, – Штольман Яков Платонович.
– Вы из полиции? – уточнил юноша.
– Так точно, – ответил я ему. – А Вы?
– Константин Спиридонов, – представился он. – А это моя сестра Виктория Спиридонова.
– Вы сегодня сделали заявление в полицию, – сказал я им, – о пропаже госпожи Спиридоновой.
– Да, мы… – смутился он и, вспомнив о вежливости, произнес: – Прошу садиться.
– Благодарю, – ответил я, усаживаясь в кресло. – Так что случилось?
– Наша мачеха пропала, – сообщил Костя, – Елена Константиновна Спиридонова. Вчера уехала верхом на прогулку и не вернулась.
– А почему же заявили только сегодня? – удивился я.
– Мы думали, – вступила в разговор Виктория, – она по обыкновению поехала к кому-нибудь из соседей и осталась на ночь.
– Такое уже случалось, – добавил ее брат, – просто с утра Алмаз вернулся один, и мы решили пойти в полицию.
Судя по всему, пропавшая Спиридонова не отличалась строгим поведением. А еще, как мне кажется, любви у нее с приемными детьми не получилось.
– Верно решили, – одобрил я. – А в доме кроме Вас кто-нибудь есть?
– Нет, – ответил Константин, – конюх и горничная, они приходящие, и со вчерашнего утра их не было.
Я покосился на стол, в изобилии заставленный чайной посудой. Похоже, брат с сестрой, воспользовавшись отсутствием мачехи, приглашали гостей.
– Мы посуду не убираем, – пояснила Вика, проследив мой взгляд. – Горничная придет.
Значит, с гостями я промахнулся. Это просто гора посуды, оставленная братом с сестрой. Можно посочувствовать горничной. Однако, какое странное воспитание. Так ведь и с голоду недолго помереть, если горничная заболеет, скажем.
– А Ваши родители? – спросил я их.
– Матушка умерла давно, – потупился Костя, – а батюшка женился на Елене Константиновне, но год назад тоже умер.
– Сочувствую, – сказал я ему. – Так что ж получается, Елена Константиновна теперь Ваш опекун?
– Совершенно верно, – кивнул Костя.
– Вы не переживайте раньше времени, – попытался утешить я их, поднимаясь. – Мы уже ее разыскиваем, в городе, в окрестностях, в соседних поместьях. Может быть, действительно задержалась где. Найдем и окажем помощь.
Брат и сестра переглянулись встревоженно. Что-то в реакции этих детишек меня настораживало. Казалось, они куда больше беспокоятся о том, что я найду их мачеху, нежели наоборот.
– Невольно услышал Ваш разговор, – сказал я им, когда мы вышли на крыльцо, – путешествовать собираетесь?
– Пустяки, – улыбнулся Костя, – это просто фантазии.
– Уверен, Ваши картины понравятся на Монмартре, – улыбнулся я Виктории, внимательно наблюдая за реакцией обоих.
– Каждый художник мечтает о Париже, – вернула она мне улыбку.
– А кто такой Иван? – спросил я их.
Вот теперь я отчетливо видел их напряжение, даже испуг.
– Какой Иван? – нервно спросил Костя.
– Ну, Вы же его с собой хотели в Париж брать? – сказал я с непринужденностью в голосе.
– А, это мой приятель из гимназии, Кунгуров, – ответил Костя как бы небрежно. – Мы друзья.
В этот момент, прерывая нашу беседу, к крыльцу подъехал конный городовой. Я поспешил подойти к нему ближе, догадываясь уже, какие новости он принес.
– Мы нашли ее в овраге, мертвой, – сказал он мне тихо.
– Какие-то новости? – встревожено спросил Константин.
Повременю я пока с сообщением. Сперва нужно выяснить, как погибла Спиридонова. Вполне возможно, что смерть ее вовсе не криминальная, и тогда все мои подозрения не оправданы. А может быть, и наоборот.
– Если что-то новое обнаружим, сразу сообщим, – заверил я его, садясь в экипаж.

Тело Елены Спиридоновой было найдено на дне оврага, по краю которого проходила дорога. Видимо, помещица ехала вдоль кромки и упала с лошади. Или нет? Я внимательно осмотрел следы от падения тела, пока спускался. И кое-что вызвало у меня сомнения.
У тела Спиридоновой, лежащего на земле, меня ожидали городовые и доктор Милц.
– День добрый, доктор, – приветствовал я его. – Ну что?
– Ну, мне лично все очевидно, – ответил Александр Францевич, – у нее сломана шея, глубокая рана на голове. Кровь уже запеклась. По всей видимости, она упала с лошади где-то вон там.
Он указал на кромку оврага, где проходила дорога.
– Да, картина ясная, – задумчиво сказал я, – следы падения по всему склону, упала с лошади и скатилась в овраг. Вот только одна странность. Рана ведь на голове серьезная?
– Ну, вы ж сами видите, – ответил доктор, – глубокая и проникающая.
– Значит, она должна была крепко удариться обо что-то, – продолжил я свою мысль.
– Ну, так это вполне очевидно, – с недоумением ответил доктор Милц. – Там же и камни, и корни деревьев.
– Да странность в том, что открытая рана должна кровоточить, – пояснил я, – а на пути падения тела следов крови нет. Да и здесь крови нет.
– То есть, вы хотите сказать, – уточнил доктор, – что она была уже мертва?
– Ее где-то убили в другом месте, – ответил я, – а сюда привезли и бросили в овраг.
– Значит, возможно, шея была сломлена во время падения уже мертвого тела, – задумчиво произнес Александр Францевич.
– Скажите, доктор, – спросил я его, – а возможно определить разницу во времени между пробитым черепом и сломанной шеей?
– Теоретически это возможно, – ответил доктор все также задумчиво, – но для этого разница должна быть очень большой.
– Попробуйте, – попросил я его.
Итак, Елена Спиридонова все-таки была убита. И теперь мне следовало сообщить об этом Косте и Вике.

Константина я нашел в гостиной. Он пил чай за по-прежнему неприбранным столом. Ну, хоть чаю себе согреть они способны, видимо.
– Господин Штольман, – поднялся он мне навстречу встревожено. – Что-нибудь известно?
– Должен сообщить Вам печальное известие, – сказал я. – Ваша мачеха, Елена Константиновна, погибла.
– Не может быть! – Константин старался выглядеть потрясенным и расстроенным, но получалось не слишком хорошо. Видимо, и вправду сильно недолюбливал покойную.
– Как? – спросил он меня.
– Предположительно, упала с лошади, – ответил я, не вдаваясь в подробности. – А Вы вспомните, в котором часу она уехала вчера на прогулку?
– В двенадцать, – уверенно ответил он. – Как обычно.
– Точно заметили время? – поинтересовался я.
– Да, – ответил Костя. – Просто мы ждали фотографа на двенадцать, поэтому я запомнил.
– Фотографа? – насторожился я.
– Мы заказали на дом фотографа Голубева, – пояснил он.
– Господина Голубева, фотографирующего духов умерших?
Вот так совпадение! Впрочем, мое мнение о совпадениях всегда было неизменным. Похоже, что два этих дела окажутся связаны между собой.
– Да, я понимаю, это сомнительно, – сказал юноша, неверно поняв мое изумление, – но многие отзываются с похвалой, и мы решили попробовать сфотографироваться с родителями.
– А Вы знаете, – спросил я его, – что господин Голубев был убит сегодня ночью?
– Нет, – ответил он с испугом и удивлением.
– У Вашей мачехи были недоброжелатели? – поинтересовался я.
– Насколько мне известно, нет, – ответил Костя, – а почему Вы спрашиваете?
– Предположительно она тоже была убита.
– Убита? – изумился юноша.
– Да, – ответил я ему. – Я должен осмотреть ее комнату.
– Извольте, – поднялся он.
Осмотр комнаты покойной Спиридоновой не дал мне практически ничего. Если Елена и была на самом деле убита, то явно не здесь. Зато в ее комоде обнаружились в большом количестве письма от некоего Мясникова.
– Всеволод Мясников, – пояснил Костя в ответ на мой вопрос. – Это приятель Елены, сын заводчика Мясникова.
Судя по тому, как юноша смутился, одним приятельством дело не ограничилось.
– Любовник ее, что ли? – уточнил я.
– Ну, да, – кивнул он смущенно, – они тут поссорились на днях, кричали друг на друга.
– Что кричали? – спросил я.
– Не прислушивался, – опустил глаза Костя.
– Письма я изымаю, – сообщил я ему. – Где, говорите, можно найти Вашу сестру?
– У пруда, – ответил он, – это вниз по тропинке, я Вас провожу.
– Да нет, спасибо, – отказался я от его помощи, – я сам найду.
Что-то мне подсказывает, что брат и сестра что-то знают о смерти мачехи. И в этом случае лучше беседовать с ними по очереди.

Викторию Спиридонову я обнаружил там, где и сказал ее брат. Устроившись на берегу пруда с мольбертом, она работала над пейзажем. На мой дилетантский взгляд, задатки у нее были весьма неплохие.
– Я к вам с недоброй вестью, Виктория, – сказал я, спустившись по тропинке к пруду, – Елена Константиновна умерла.
– Упала с лошади? – спросила она.
– По всей видимости, так, – ответил я ей, – но обстоятельства мы выясняем.
– Я почувствовала это, еще когда городовой приехал, – сказала Вика, возвращаясь к работе.
– Мне кажется, – осторожно спросил я ее, – или обстоятельства смерти мачехи Вас не сильно расстраивают.
– Умерла посторонняя женщина, которую отец привел в наш дом, – пояснила она мне, продолжая рисовать. – Конечно, это печально.
– Вы ненавидели ее? – спросил я.
– Нет, – усмехнулась девушка. – Таких сильных чувств эта особа не заслуживала.
– Есть подозрение, что ее убили, – сообщил я ей.
– Убили? – удивилась Вика. – Кому это нужно?
– Вопрос правильный, – усмехнулся я. – На самом деле, кому это нужно?
– Это ее любовник, Мясников, – предложила версию барышня, – они пару дней назад так ругались! И он, кажется, кричал, что убьет ее.
Однако сестра определенно выражается конкретнее брата, во всех отношениях.
– А причина? – поинтересовался я.
– Она объявила, что бросает его, – ответила Вика. – Они очень громко кричали, я все слышала.
– А кто же станет теперь Вашим опекуном? – поинтересовался я у нее.
– Дядя, – ответила Виктория, – Дмитрий Спиридонов.
– Вашему дяде нужно поскорее приехать сюда, к вам, – сказал я ей.
– Брат уже послал за ним, – сказала Вика, снова возвращаясь к рисованию.
Однако, быстро. А учитывая, что о смерти мачехи Константин узнал только что, от меня, так и вовсе странно. Зачем бы посылать за дядей, когда о смерти Елены Константиновны было еще не известно?

Возвращаясь от Спиридоновых, я проезжал неподалеку от дома Мироновых и, к радости своей, увидел Анну Викторовну, идущую по дорожке мне навстречу. Притормозив экипаж, я выпрыгнул, обрадовавшись этой подвернувшейся возможности с нею поговорить.
– Анна Викторовна, – приветствовал ее я, – день добрый. Садитесь, подвезу.
– Спасибо, – ответила Анна прохладно, – недалеко, сама дойду.
Кажется, она была рада меня видеть гораздо меньше, чем я ее. Если не сказать, не рада вовсе. Интересно, в чем я виноват на этот раз?
– Видимо, к князю? – спросил я ее, пытаясь пойти рядом.
– Видимо, к Элис! – ответила она колко.
– Я вот что Вас хотел спросить, – сказал я, останавливая ее, осторожно коснувшись ее руки. – Вы что думаете об этом фотографе, Голубеве?
– Жулик! – резко охарактеризовала убитого фотографа Анна. – И сейчас жульничает. Представляете, меня обвиняет!
– А в тот вечер, когда Вы были у него, он не говорил, что ждет кого-то? – продолжил я расспросы.
– Очень коротко мы с ним побеседовали, – ответила Анна Викторовна. – Я пришла, увидела эти его фотографии с духами, тут же поняла, что это обман, ну и сказала, что не хочу с ним работать.
Как-то так получилось, что в процессе разговора мы снова начали двигаться в сторону поместья князя. Сейчас мы дойдем до ворот, и я буду вынужден оставить ее.
– А когда уходили, – спросил я, заступая Анне дорогу, и вынуждая ее остановиться, – рядом с домом Вы никого не заметили?
– Нет, – ответила она, – уже было пусто на улицах.
Разговор был окончен, и следовало прощаться. Но я просто не мог заставить себя расстаться с ней. Я скучал без нее все эти дни, тосковал и видел во сне. Ночь за ночью мне снилось одно и то же – ее ожидающий, вопрошающий взгляд на фоне дождя. Я измучился без нее и теперь искал предлог, чтобы задержать хоть на минуту.
– Как Вы, Анна Викторовна? – спросил я первое, что пришло в голову.
– Как я что? – холодно, даже несколько разгневанно спросила она в ответ.
– Как Вы… – я смущенно пожал плечами.
Ее холодность удивляла и где-то даже пугала меня, но я все равно продолжал пытаться.
– А, как я? – спросила она с легкой насмешкой. – Как обычно.
– Как Элис? – нашел я еще одну тему для разговора.
– Хорошо ей у князя, – вздохнула Анна и двинулась дальше по дорожке.
Я видел, что Анна Викторовна отлично понимает, что я тяну время, мучительно выискивая вопросы. Видел, как в ее глазах начинают плясать веселые чертики. Обычно они появлялись, когда мне случалось неосторожно проявить свою ревность. Видимо, и нынешнее мое поведение было сочтено глупым и достойным осмеяния. Ну, раз уж меня все равно ждет наказание, терять мне уже нечего. И понимая, что веду себя, как влюбленный дурак, и к тому же выдаю себя с головой, я вновь заступил ей дорогу.
– Я не видел Вас давно, – сказал я с неуверенной улыбкой.
– И что? – спросила Анна Викторовна насмешливо.
Увы, ситуация была недвусмысленная. Следовало либо объясняться, либо… Черт, либо не вести себя так! А я не мог ни того, ни другого.
Подождав несколько секунд и поняв, что ничего, кроме растерянно-виноватой улыбки она от меня не добьется, Анна вдруг неожиданно подняла руки, сдвинула мою шляпу набок и слегка ударила по ней пальчиками. Блеснула насмешливой улыбкой и пошла по дорожке, всем своим видом показывая, что догонять ее еще раз не стоит.
Я поправил шляпу и посмотрел ей вслед, поймав себя на том, что улыбаюсь. Улыбаюсь просто от того, что она не оскорбилась, не обиделась в этот раз на то, что я снова промолчал. Мы не поссорились, и это сейчас было самым главным, это радовало меня. А насмешки я переживу, ей Богу! Лишь бы она поняла меня, лишь бы согласилась дать мне время.

Вернувшись в Затонск, я заехал сперва на квартиру Голубева, надеясь застать там Антона Андреича, но нашел там лишь Глафиру, ожесточенно оттирающую кровавое пятно на полу.
– А где Коробейников? – спросил я ее.
– Ушел с полчаса назад, – ответила Глафира, глядя на меня настороженно.
– Скажите, – спросил я ее, – Вы ведь были на съемке в доме Спиридоновых?
– Да, – ответила она, – вчера.
– В котором часу?
– Нас вызвали к двенадцати, – сказала Глафира, – и мы пришли вовремя.
– Хозяйка дома была? – поинтересовался я.
– Не знаю, – ответила госпожа Кузяева. – Мы фотографировали молодых Спиридоновых и их умерших родителей.
– А снимки остались?
Она подошла к столу и протянула мне фотокарточку:
– Михаил проявил и отпечатал сразу, как мы вернулись от Спиридоновых.
Я посмотрел на фотографию. Костя и Вика стояли рядом в своей гостиной. Ничего необычного я не заметил.
– Спиридоновы молоды, образованны, – задумчиво спросил я Глафиру. – Как же они поверили в эти ваши фотографии?
– Фотографии не больший обман, – язвительно сказала Кузяева, – чем спиритическое дознание госпожи Мироновой.
Ох уж мне этот Ребушинский. Благодаря, в первую очередь, ему, весь Затонск считает, что я использую в расследованиях помощь медиума. Хотя, если вспомнить утренний разговор с полицмейстером, то весь Затонск, включая мое непосредственное начальство, еще и считает это само собой разумеющимся. Исключение составляю я и родители Анны Викторовны. Так что, не вступая в нелепые споры с шарлатанкой, я отправился в управление, повидать своего помощника.

Коробейников, как я и надеялся, ожидал меня в кабинете управления. Я быстро рассказал ему о деле Спиридоновой и о том, как оно неожиданно оказалось связанным с убийством фотографа.
– Голубев снимал молодых Спиридоновых, – излагал общую картину мой помощник, проверяя, не упустил ли он чего в моем рассказе, – и их мачеха была убита. Позднее сам Голубев тоже был убит. Вам не кажется, что это загадка? Настоящая загадка!
– Я Вам больше скажу, – ответил я задумчиво, – это какая-то тайна.
– Я был в гостинице, – сообщил мне Коробейников, – Глафира действительно провела там ночь. Она пришла в девять вечера и ушла в десять утра.
Судя по тому, что Антон Андреич по собственной инициативе бросился проверять алиби Кузяевой, он проникся к ней крайним сочувствием, а возможно, и более сильными эмоциями.
– Это кто Вам сказал, портье? – спросил я его строго. – А Вы не думаете, что в гостинице есть черный ход, который никто не контролирует?
– Зачем Глафире было убивать Голубева? – продолжил Коробейников свою защиту. – У них было совместное дело, они вместе жили душа в душу. Я думаю, что это беспочвенно.
– Но что-то случилось, – ответил я задумчиво, – и я чувствую, что молодые Спиридоновы к этому причастны. Вот письма Мясникова к Спиридоновой, – я отдал Антону Андреичу пачку конвертов. – Упреки, угрозы… У них был бурный роман, вот Вам и ниточка. Надо вызвать его к нам на беседу.
В дверь постучали, и дежурящий сегодня Евграшин ввел незнакомого мне господина. Выражение лица визитера говорило о высшей степени возмущения.
– Дмитрий Спиридонов, – представился он, осматривая меня с ног до головы, будто оценивая противника перед дракой, – дядя Виктории и Константина.
– Очень хорошо, – ответил я ему, делая вид, что не замечаю его настроя. – Я как раз к Вам собирался.
– Я требую объяснений, – высокомерно заявил Спиридонов, – по какому праву Вы допрашивали моих несовершеннолетних племянников?
– Насколько я знаю, – сказал я строго, – Вы не являетесь их опекуном.
– Достаточно того, что я их дядя! – сказал он, едва сдерживая гнев.
– Особые обстоятельства, – пояснил я ему, – произошло убийство.
– Убийство? – удивился Спиридонов. – Как убийство? Мне сказали, она упала с лошади.
– Ну, некоторые улики указывают нам на насильственный характер смерти, – отделался я общей фразой, не желая посвящать его в подробности расследования.
Спиридонов без приглашения опустился на стул.
– Я так и думал, – произнес он. – Рано или поздно кто-то должен был это сделать. Дрянь она редкостная. Я всегда говорил об этом брату.
– Вы знаете некоего Мясникова? – спросил я его.
– Это ее любовник, – ответил Спиридонов.
– Откуда Вам это известно?
– Это известно половине города, – фыркнул он, – а я узнал от племянников.
– Ну, и что Вы можете о нем сказать? – поинтересовался я.
– Ничего! – вернулся к прежней враждебности Спиридонов. – С какой стати я должен о нем говорить?
– Ну, а сами Вы где были вчера с полудня до двух часов дня? – спросил я его.
– Я был на охоте, – ответил он с вызовом.
– Кто может подтвердить?
– Только моя собака.
– Шутить изволите, – усмехнулся я.
– Оставьте моих племянников в покое, – со значительностью произнес Спиридонов, поднимаясь, – или будете иметь дело со мной.
Это он зря. Если у меня нет настроения драться с ним прямо сейчас, это не значит, что я слабее.
– Господин Спиридонов, – окликнул я его официальным тоном, когда он уже взялся за ручку двери.
– Да? – повернулся он ко мне.
– До свидания, – демонстративно-вежливо произнес я с легким сарказмом в голосе.
– Будьте здоровы, – язвительно ответил он и вышел за дверь.
– Каков гусь! – возмутился Коробейников, когда за Спиридоновым закрылась дверь.
– Я одного не понимаю, – задумчиво сказал я ему, – он всегда такой, или это бравада после психологического потрясения?
– Думаете, это он убил? – спросил Антон Андреич.
– Или он что-то знает, – предположил я. – Я тряхну его завтра хорошенько. А Вы доставьте мне любовника Спиридоновой, Мясникова. Отдыхайте, на сегодня закончим.
Коробейников кивнул мне с благодарностью и стал быстро собираться. Судя по торопливости, у него были на вечер какие-то планы.

Следующим утром Коробейников доставил в управление Мясникова, как я ему и приказывал. Я объяснил господину Мясникову, по какому поводу он к нам приглашен, и предъявил ему письма с угрозами в адрес Елены Спиридоновой.
– Это же мои письма! – возмутился он. – Откуда… Как Вы осмелились?
– Спиридонову убили, – пояснил я ему. – Ваши письма полны упреков и угроз. Есть свидетели, которые слышали, как во время ссоры Вы угрожали убить ее.
– И кто же эти свидетели? – спросил он с вызовом. – Двойняшки? Да им нельзя доверять. Они ж настолько ненавидели Елену, что сами могли убить ее!
– За что же они ее ненавидели? – спросил я его.
– А ненавидели с самого первого момента появления в доме, – с горячностью рассказал Мясников, – а в особенности с момента смерти отца. Они почему-то решили, что это Елена его отравила.
– И откуда же Вам это известно? – поинтересовался я.
– Я случайно подслушал их разговор, когда был у Елены.
– Где Вы были третьего дня с двенадцати до двух часов? – задал я ему дежурный вопрос.
– Да не помню я!
– Потрудитесь вспомнить, – строго сказал ему Коробейников.
– Кажется дома, – вздохнул Мясников, – спал с похмелья.
– Кто может это подтвердить?
Он пожал плечами:
– Никто.
– Послушайте, – после минутной задумчивости произнес Мясников, – но подозревать меня – это глупость, я любил Елену.
– Зачем тогда угрожали? – спросил Антон Андреич.
– Вы знаете, бывают в отношениях такие моменты… – вновь повысил голос Мясников.
– Из Ваших писем известно, – перебил я его, – что она бросила Вас.
– Ну да, – согласился он. – Да! Обезумел, угрожал. Но это глупость, это фигура речи! Двойняшки со своим дружком, вот кто ее ненавидел.
– Что за дружок? – насторожился я.
– Есть у них некто Кунгуров, – ответил Мясников, – приятель Кости, и за Викой волочится. Он постоянно в доме Лены крутился, чем ее раздражал.
– Когда Вы видели ее в последний раз? – спросил я его.
– В последний раз… Боже, как это тяжко осознавать, – сказал Мясников. И вдруг прокричал сквозь слезы: – Я убил? Да я бы сам умер, лишь бы она жила!
Антон Андреич налил ему воды. А я размышлял. Криками, слезами и прочим театром меня не удивишь, но интуиция подсказывала мне, что Мясников и впрямь невиновен. Та же интуиция, которая заставляла меня с подозрением отнестись к Косте и Вике, а также этому Кунгурову, их приятелю.
– Пил я все это время, – сказал Мясников, взяв себя в руки. – Даже не помню толком, где меня носило.
– А все-таки, – спросил Коробейников, – когда Вы видели ее в последний раз?
– Да вот тогда же, когда поссорились, – ответил он, – у нее дома, пять дней назад.
Я, наконец, принял решение, в который раз доверившись своей интуиции.
– Вы свободны, – сообщил я Мясникову, – возможно, еще вызову.
– Странный человек, – задумчиво сказал мой помощник, глядя ему вслед. – Как топор, можно избу построить, а можно и человека убить. Что-то с ним не так.

Выйдя к экипажу, я увидел Анну, идущую в сторону управления.
– Анна Викторовна, – окликнул я ее. – Вы ко мне?
– Нет, к Коробейникову! – рассмеялась она. – Ну, конечно, к Вам.
Видимо, мир духов решил снабдить нас новой информацией. А мне вдруг безмерно захотелось, чтобы Анна пришла ко мне просто так, не по делу, не из-за духов. Просто потому, что захотела меня увидеть.
– Я просто видела очень странный сон… – сказала Анна Викторовна, не замечая моего взгляда.
– Ну, разумеется, – вырвалось у меня, – не Коробейникову же сны рассказывать.
– Да как угодно! – обиделась Анна. – Пожалуй, действительно Коробейникову расскажу. Потому что он и выслушает, и примет к сведению по делу фотографа.
– Ну, простите! – остановил я ее. – Я Вас слушаю.
Анна Викторовна посмотрела мне в глаза очень внимательно, но увидев искреннее мое внимание, сменила гнев на милость и даже подарила мне мимолетную улыбку.
– Я видела, – сказала она, – приоткрытую дверцу, как будто бы это дверца шкафа. И оттуда торчит кисть женской руки. Очень так странно торчит, снизу, как если бы эта женщина лежала в шкафу.
– Но я не понимаю, причем здесь фотограф, – спросил я ее.
– Ну, как причем? – изумилась Анна Викторовна. – Это же он мне все показал. Я убеждена, что это как-то связано с этими его фотокарточками.
– Спасибо, – поблагодарил я ее, – я учту.
– Что Вы учтете? – со вздохом спросила Анна. – Ну почему Вы всегда говорите: «Я учту» и никогда ничего не учитываете?
– Я на самом деле очень ценю Вашу помощь, – попытался убедить ее я. – Вы можете мне поверить.
Это, кстати, была чистая правда. Не могу вспомнить, когда это началось, но с некоторых пор я стал замечать, что на самом деле воспринимаю сведения, полученные от Анны Викторовны наравне со всеми остальными, полученными иным путем. Видимо, количество совпадений переросло, наконец, в качество, и мой мозг принял считать достоверным то, что столь часто таковым оказывалось. Это не означало ни в коей мере, что я поверил в духов или в спиритизм. Я просто поверил ей, поверил в то, что она на самом деле может что-то узнать. Вот как бы это еще Анне объяснить, потому что, судя по сердито-недоверчивому выражению лица, мои слова ее нисколько не убедили.
– Да? – произнесла она, с сомнением. – Хорошо. Желаю удачи.
Она поправила локон, вызвав этим у меня бурю эмоций, и повернулась, собираясь уйти.
– Анна Викторовна, – остановил я ее, не в силах сейчас расстаться, – а Голубев не показал Вам, что случилось у Спиридоновых?
– Только шкаф, – ответила она. – А кто это – Спиридоновы?
– Его последние клиенты, – рассказал я.
– Хорошо, я спрошу у него, – с готовностью ответила Анна Викторовна.
– Спасибо, – ответил я, радуясь ее желанию помочь и тому, что будет повод снова ее увидеть. – Я буду признателен.
Анна сделала шаг, пытаясь продолжить путь, а я – шаг к пролетке. В результате мы неловко столкнулись, и смутились оба безмерно. Я отступил в сторону, уступая Анне Викторовне дорогу, и она быстро пошла прочь. Все-таки надо что-то с этим делать, нужно поговорить, хоть как-то, пока это напряжение не стало очевидным для окружающих. Нужно, необходимо что-то придумать, и как можно скорее.
Но тут от мыслей меня отвлек Коробейников, прибежавший бегом и явно принесший какие-то важные сведения.
– Яков Платоныч, – сказал он, едва переводя дух, – Голубев, как только проявил карточки Спиридоновых, тут же отправился к ним.
– Я так и думал! – сказал я, имея в виду, что оба дела взаимосвязаны. – Но вот что он увидел на тех фотографиях?
– Не могу знать, – ответил Антон Андреич.
– Кунгурова мне найдите, – велел я ему, – приятеля двойняшек.