Эпилог 
Карим Сакен-ұлы был человеком семейным и основательным. Съездил за город, где-то добыл кобыльего молока, сквасил его на кухне в странной посудине, которую он называл «саба».
- Что это, Карим? – спросил Штольман, подозрительно поводя носом.
- Жаксы, Якоп-мырза! – успокоил его киргиз. – Балашка родится – кымыз пить будем!
Жаннетт-Ак Марал ходила уже с приличным животом и тихо, светло улыбалась.
Однако мироздание судило иначе. Отметить рождение сына кумысом Кариму не пришлось. Не успел кумыс сбродить.
В тот день на кухню привезли дрова, а Карима, как на грех услали по делам агентства. Неприхотливая сирота принялась укладывать поленницу сама, но надселась, и начались преждевременные роды. По счастью доктор заехал по каким-то делам домой посреди дня.
К тому времени, как Карим вернулся домой, он был уже отцом крошечного мальчишки, родившегося недоношенным. Отец назвал его Максатом, мать – Максимилианом, все же прочие предпочитали именовать новорожденного на русский лад – Максимкой.
Жаннетт лежала бледная и слабая от потери крови. Александр Францевич уверял, что жизни её ничто не угрожает, однако грудью кормить не советовал, опасаясь, что это подорвёт и без того невеликие силы молодой матери.
По счастью, сыну степняка пришлось вполне по вкусу козье молоко. Коза Машка ради пропитания Митеньки недавно поселилась в хлеву во дворе, день-деньской бродя на привязи вокруг кола и оглашая окрестности задумчивым блеяньем. Пётр Иваныч уверял, что это явление окончательно превратило дом на набережной в Затонск-на-Сене.
Но пока перепуганный и всклокоченный Карим решал, чем кормить младенца, обнаружилось, что Максимка уже с удовольствием сосёт грудь Анны Викторовны. Доктор посоветовал ей кормить сына грудным молоком хоть до года, если ему так хочется, уверяя, что от этого мальчик будет только крепче. Дмитрию шёл уже девятый месяц, но молоко у Анны всё ещё было.
- Ну, не кумысом же его поить! – насмешливо сказала госпожа Штольман.
Быть может, такое поведение и шокировало бы кого-нибудь в Затонске – досужую кумушку или заезжую фрейлину, но здесь поступок Анны никого не удивил. Обитатели этой странной общины уже столько раз оказывали друг другу помощь, спасали от смерти, выручали из трудных положений, что спасение ещё одного её новоявленного члена показалось делом самым естественным.
Александра Андреевна выразила общее мнение одной фразой:
- Всё правильно. Нет чужих детей.
И тихонько вздохнула. Завести своих им с Петром Иванычем было уже не суждено, но госпожа Миронова успешно овладевала ролью Феи-Крёстной.
Митя ничего не возразил против появления молочного брата, хотя первое время поглядывал на него с неодобрением. Максимка был мальчишкой шумным и напористым.
Самое удивительное, что в нём вовсе не заметны были монгольские черты его отца. Смуглый и скуластый, на киргиза он, тем не менее, вовсе не походил. Пётр Иваныч, считавший себя признанным экспертом по новорожденным после того, как первым разглядел, что Митя – вылитый Яков Платонович, долго в задумчивости изучал Максимку, а потом приговорил:
- Это не киргиз, это гасконец какой-то!
Несмотря на незапланированное появление, окружённый теплом и заботой, новорожденный покидать этот мир не собирался. Карим весь день бродил по дому бесцельно, вид имел очумелый и вслух распевал песни на своём языке. Повстречав в коридоре Штольмана и Коробейникова, прочувствованно обнял их за плечи и сказал какую-то длинную тираду на кайсацком. Он был пьян и без всякого кумыса.
- Интересно, я в день рождения сына имел такой же безумный вид? – задумчиво спросил Штольман, оглядев удалявшегося молодого отца с нескрываемым интересом.
На это Коробейников ничего не мог ему сказать. В день, когда родился Дмитрий Яковлевич, он был ещё далеко.
- Не берусь судить, но зная вас, Яков Платоныч, думаю, что на вашем челе сияла печать свойственной вам мудрости и немеркнущей ясности ума!
- Ну, вы и перепел, Антон Андреич, - беззлобно хмыкнул сыщик. – У Ребушинского научились? Поглядим, каким вы сами будете в соответствующий день.
Завтра в Париж приезжала Ирен Лепелетье. Антон, испросив пару дней отпуска, однажды съездил в Нанси, и конечно, заехал проведать вдову. Помыслы его были чисты, как покрывало невесты, видит Бог!
Мадам Лепелетье призналась ему, что ей нестерпимо находиться в этом жутком доме. Она собиралась продать его и навсегда переселиться в Париж, откуда была родом.
Теперь Коробейников волновался и ждал, подозревая, что временами вид имел не менее безумный, чем у Карима. Штольман над ним молча посмеивался, но когда подтрунивать вздумал дядюшка, от уколов немедленно защитил.
- Это удивительная женщина! – вслух сказал Антон.
Сыщик вновь иронически на него посмотрел, и помощник сообразил, что о мадам Лепелетье речь вообще-то не шла.
- Не буду с вами спорить, Антон Андреич.
- А признайтесь всё же, Яков Платоныч, вы заподозрили Ирен, когда этот Лепелетье оговорил её!
- А вот тут вы не правы, - флегматично заметил Штольман.
- Но ведь вы сами сказали!
- Я сказал, что сыщик обязан рассматривать все факты. А факты были таковы, что коллекционер нам лгал.
- И вы сразу распознали это? – с сомнением наморщил лоб Коробейников.
- Скажем так, я сразу усомнился.
- Но почему?
- А вы помните, что он нам сказал? «Ангел оказался демоном…» Ну, продолжайте дальше!
- «…бедная девушка была воровкой!» - живо подхватил Антон.
- Вот именно, Антон Адреич! Признаюсь, я не видел людей, которые в искреннем горе разговаривали бы цитатами.
- А вы, Яков Платоныч, тоже любите «Трёх мушкетеров»?
Штольман усмехнулся:
- Вопреки вашему глубокому убеждению, Коробейников, я совсем не так стар, как вам кажется! А когда-то и вовсе был мальчишкой.
- Да я совсем не то хотел сказать, - смутился помощник.
Он видел, что сыщик смеётся над ним, но сейчас это было неважно. Важно было то, что он понятия не имел, как ему жить дальше. Он любил мадам Лепелетье. Она же казалась то невозможно близкой, то совершенно непонятной, хотя не напускала на себя никакой загадочности. А вдруг она видит в нём только друга?
И срок её траура ещё не истёк. Прилично ли ухаживать за дамой, находящейся в трауре? Хотя, с другой стороны, её супруг мучил её и наверняка убил бы. Но значит ли это, что она питает к своему спасителю какие-то чувства помимо благодарности?
- Яков Платоныч, и что мне теперь делать? – выдохнул он в полном отчаянье.
Глаза Штольмана озорно блеснули.
- Пригласите барышню покататься за город.
- Вы смеётесь!
- Нисколько, Антон Андреич. Я долго думал над этим и пришёл к выводу, что такой путь – самый правильный. Остальное всё долго и сомнительно.
- Она решит, что я идиот!
- С чего бы это?
- Я от волнения французский язык забываю. А волнуюсь я всякий раз, когда она рядом.
- А вы взглядом, взглядом, Антон Андреич!
- А вдруг она решит, что я – дремучий провинциал?
- Да ведь и она – не столичная штучка.
- Так вы думаете, что у меня есть шансы?
- Возможно. Вы не теряйте надежды.
Действительно, с чего бы ему терять надежду? Покуда живы, всё на этом свете возможно!
КОНЕЦ
Содержание
