Восемнадцатая новелла

Врачебная тайна

Прошло совсем немного времени, и новое дело ворвалось в нашу жизнь, поставив ее с ног на голову. Но, как это и бывало обычно, ничто не предвещало бури. Мы завтракали и беседовали, и день обещал быть самым обычным, даже немного скучным. Я пила чай, думая, не прогуляться ли в парке нынче, или проще сразу зайти в управление полиции в гости. Поразмыслив, я решила не торопить события. В моих отношениях со Штольманом в кои-то веки царили мир и согласие, так что если Яков Платонович не слишком занят, он непременно окажется в парке. А если занят, то и мне в управлении делать нечего.
– Вот чего я совершенно не понимаю, так это нынешнюю моду на экзотику, – внезапно высказался дядя, задумчиво помешивая ложкой в тарелке. – Все эти ассирийские, египетские, шумерские магии! Ну, это же мракобесие!
Накануне дядя посетил прием по случаю возвращения в Затонск графини Уваровой, и вернулся оттуда расстроенным до чрезвычайности.  И, судя по всему, до сих пор не успокоился.
– А столоверчение, конечно же, давно уже не мракобесие и не экзотика, – мамин голос просто-таки сочился ехидством. – Так, обыденность и скука.
– Даже не начинайте! – ответил ей дядя сердито. – Вы прекрасно понимаете, что я говорю о другом. Или не понимаете?
– Дядя, ну, в самом деле, чем тебе шумеры не угодили? – не удержалась я, чтобы не подколоть его.
– А он защищает честь всего европейского оккультизма, – со смехом сказал папа.
– Ну, что вы, в самом деле! – обиделся дядюшка. – Я говорю о самозванцах, которые возомнили себя магами.
– О, кажется, я поняла, о чем речь, – мне уже с трудом удавалось не смеяться. – Это Улла, компаньонка графини Уваровой. Две недели, как из Петербурга.
Вернувшись от Уваровой, дядя кипел от возмущения по поводу этой женщины и просто не мог со мной не поделиться. Мне же, не смотря на явственно отрицательную характеристику, данную  моим другом, Улла скорее понравилась, и я даже пожалела, что отказалась идти на прием, упустив шанс познакомиться со столь интересным человеком. Дядя описывал умную, независимую женщину, отличавшуюся смелостью взглядов и суждений. Притом, Улла не только имела свое мнение, она не боялась его отстаивать, и, судя по дядиному гневу, вполне успешно.
Я даже подумала, что, когда дядя остынет слегка, можно будет уговорить его познакомить нас. Мне было бы чрезвычайно интересно с ней поговорить. Мы ведь очень похожи: она тоже обладает способностями и ее тоже считают странной, но только Улла не скрывает своей инакости, напротив, она несет ее гордо, нимало не пытаясь быть такой, как все. Я бы тоже хотела так уметь. Но сейчас, судя по всему, было рано просить дядю нас знакомить. Он явно еще кипел от возмущения и успокаиваться не собирался.
– Именно, – горячность дядюшки говорила о том, что он задет до глубины души. – Сейчас шарлатаны всех мастей рвутся в нашу наивную провинцию. Пытаются заработать здесь себе авторитет.
– Дядя нервничает, потому что она не проявила к нему интереса, – пояснила я домашним.  – И более того – феминистка.
– Знаете, как она себя величает? –  с иронией в голосе поведал дядюшка. – Подмастерьем гильдии ассирийско-шумерских магов! Это каково?
– Однако, – рассмеялся папа. – Ядовитая смесь – феминизм и магия.
– Вообще-то Улла – это женщина передовых взглядов, – строго сказала я, раздраженная их насмешками, – открытая к новым познаниям!
– Да что ты?  – теперь иронизировал папа.
В дверь вбежала Прасковья, явно чем-то взволнованная.
– Ну, что тебе, голубушка? – спросила ее мама. – На тебе лица нет!
– Да там мальчишка только что прибежал, – замахала руками старенькая наша служанка. – Говорит, графиня…
– Что? – не поняла мама ее жестикуляции.
Мы все тоже насторожились. Прасковья обожала собирать сплетни и частенько их преувеличивала, но распускать слухи о графине Уваровой остереглась бы. Значит, и впрямь что-то произошло.
– Погубила ее, – сказала, понизив голос, Прасковья.  – Ну, эта-то, которая у нее живет. Имя-то у нее еще какое, а? Лула! Люди говорят – заколдовала насмерть.
Так графиня Уварова умерла?  Господи, какой кошмар! Хоть я и не захотела идти на тот прием, но знакомы мы были, и давно. Графиня казалась мне очень славной и доброй, хоть и несколько властной, но со мной всегда была приветлива.
– Графиня ведь часто захаживала к нам после смерти мужа, – сказала мама, задумчиво крутя в руках чайную чашку. – Она была, конечно, странная, но, по-моему, одинокая женщина и несчастная, несмотря на все свое богатство.
А на мой взгляд, Уварова и странной не была. Просто она не скрывала своей веры в мистику и магию, что, несомненно, мамой расценивалось именно как странности.
– Ну, ладно, – вздохнул папа, решительно поднимаясь с места. – Полиция наверняка уже там, значит, и мне пора.
– Зачем? – дядя выразил вслух наше общее недоумение, так что я промолчала.
– Ты-то здесь причем? – сердито спросила мама.
Похоже, одного упоминания о полиции ей было достаточно, чтобы взволноваться. Интересно, а папе она тоже попытается запретить встречаться с господином Штольманом?
– В последний приезд графиня попросила меня стать ее душеприказчиком, – пояснил отец. – Она не очень-то доверяла столичным юристам, так что завещание графини лежит у нас в сейфе.
– Ты ничего мне об этом не говорил, – мама была недовольна до чрезвычайности.
– Дорогая, я просто не думал, что ты хочешь знать обо всех моих клиентах, – с иронией сказал папа, и, поцеловав маму, вышел из комнаты.
– Когда нет объекта для ревности, – сказал дядя, вроде бы ни к кому не обращаясь, – начинают обычно ревновать мужа к службе.
– Петр Иваныч, – мама была на грани ярости, – я надеюсь, это была неудачная шутка?
Лицо ее окаменело, а пальцы побелели, сжимая чашку. Я живо представила себе, как сей предмет отправляется в полет по направлению к дядиной голове, и нервы у меня не выдержали.
– Какой-то странный разговор у вас пошел, – торопливо сказала я, кладя салфетку на стол. – Я, пожалуй, в сад.
Куда угодно, лишь бы подальше. Противостояние дяди и мамы может зайти весьма далеко, а папы нет, и унять их обоих некому. Одно хорошо в случившемся: чем бы ни завершилась эта ситуация, маме будет точно не до меня. Так что она не станет проверять, в саду ли я. И я вполне могу прогуляться к дому графини. Если молва уже окрестила несчастную Уллу ведьмой и убийцей, моя поддержка ей не помешает. Я лучше, чем кто-либо, могу понять, что она чувствует в данный момент.

В доме Уваровой, как и предположил папа, работала полиция. Но городовой, дежуривший у лестницы, хорошо меня знал и пропустил без разговоров. Едва войдя в дом, я чуть не сбила с ног господина Штольмана, но в последний момент чудом остановилась.
– День добрый, – без улыбки приветствовал меня мой сыщик, – как я понимаю, вы к папе? Не буду вам мешать.
Ой! Я же совсем забыла, что папа сюда отправился! И сейчас он, разумеется, потребует, чтобы я шла домой и не путалась в полицейском расследовании, хотя я пришла совсем по другому поводу. Нужно что-то делать, и немедленно. Я широко, пусть и не слишком искренне, улыбнулась. Папа не мама, на него это всегда действовало.
Отец тут же улыбнулся мне в ответ. Вернее, мне показалось, что он меня передразнил, но я предпочла думать, что это была улыбка.
– Ну? – сказал он. – А ты что здесь делаешь?
– А я пришла Уллу поддержать, – ответила я совершенно честно. – Ты же сам слушал, что люди говорят. Они ее уже на костре готовы сжечь, как ведьму!
– Послушай, – сказал папа строго, – я не желаю, чтоб ты…
– Между прочим, – поспешила я его перебить, – меня тоже уже называют ведьмой. И тоже готовы сжечь на костре. Тебе это никогда в голову не приходило.
Отец набрал воздуха, намереваясь возразить, но я снова не дала ему слова вставить:
– Пап, ну, пожалуйста! Ну, пару минут – и я выйду к тебе.
Он тяжко вздохнул, соглашаясь, и я кинулась ему на шею радостно.
– Можно?  – я быстренько чмокнула папу в щеку и поволокла его по направлению к двери. – Пойдем. Я очень быстро, правда. Пару минут всего – и сразу к тебе выйду. Слово даю!
Папа, хоть и неохотно, вышел все-таки, и я осталась одна. Ну, слава Богу, у меня получилось. Теперь нужно действовать быстро, иначе папа мне больше не поверит. Присев на стул я оглядела комнату. Потом подумала и пересела. Не знаю, почему, но мне казалось, что так правильнее. Едва я положила ладони на столешницу, как подул ледяной ветер, и я погрузилась в видение.

Та же комната, та же закрытая дверь. Но вот она распахивается, и за ней стоит графиня Уварова. Она в домашнем платье и в чепце, а вокруг ее головы почему-то видно сияние. Графиня умоляюще протягивает ко мне руки, но призрачная дверь захлопывается вдруг, будто чтобы не позволить ей заговорить.

Вздрогнув всем телом, я вернулась в реальность. Как сильно на этот раз! Я едва переводила дух. Видения редко бывали приятны, но это подействовало сильнее обычного. А главное – ведь ничего же не понятно! Совершенно ничего! Что это за странное свечение? И почему графиня не смогла со мной поговорить? Будто ей помешало  что-то!
Ладно, покамест и этого довольно. Повторять прямо сейчас я все равно не решусь. А теперь надо и в самом деле разыскать несчастную Уллу и сказать ей несколько теплых слов. Бедняжка, должно быть, страшно расстроена гибелью графини, а тут еще все эти слухи… Предположив, где в доме могла располагаться комната компаньонки, я направилась туда, но еще из коридора услышала знакомый строгий голос:
–  Госпожа Томкуте, вынужден вас арестовать до выяснения обстоятельств. Городовой проводит вас в управление. Книжку можете с собой забрать.
Так я и думала! Только из-за того, что люди болтают, Штольман решил… Ну, нет, этого я не допущу. Пусть Улла не обратилась к адвокату, я сама могу ее защитить! Я сколько раз видела, как папа работает!
– У вас есть основания, позвольте полюбопытствовать? – спросила я его твердо, решительно входя в комнату.
– Анна Викторовна, – сказал Штольман, явно начиная сердиться, – здесь я решаю, кого арестовывать и на каком основании. Уводи, – кивнул он городовому.
Улла сделала шаг к двери, но пошатнулась и чуть не упала. Я поспешила ее поддержать:
– Вам плохо?
– Терпимо, – ответила гадалка. – Мне просто как-то нехорошо после этой ночи.
Городовой увел бедняжку, а я перенесла все внимание на господина следователя. Мне не терпелось сказать ему все, что я думаю. Как он мог поверить слухам? Если у женщины есть способности, это еще не означает, что она в чем-то повинна!
– И вы, конечно же, сразу же принялись за охоту на ведьм! – сказала я ему, вложив в свой голос все свое презрение. – Для вас, материалиста, это обычное дело!
– Я был готов к вашему участию, – ответил он сердито, – но при таком тоне и чтении морали – увольте.
Ах, вот как! Значит, раз я осмелилась ему возражать, то мне уже и расследованием заниматься нельзя? Ну, уж нет. Подобное у вас, господин сыщик, не пройдет. Я раскрою это дело, непременно. И оправдаю Уллу. А вы еще пожалеете, что так со мной обошлись!
Кипя от праведного гнева, я вышла из дома. Мне нужно было обдумать, как именно действовать. А еще – посоветоваться с дядей, пожалуй. Мне потребуется его помощь и содействие. Да и с папой надо бы поговорить.

По возвращении домой я укрылась в своей комнате, достала доску и попробовала призвать дух Уваровой. Но графиня не появилась. Должно быть, то, что захлопнуло те двери, не пускало дух ко мне. Придется вызывать его на месте убийства. Если прийти в дом Уваровой, взяв доску, то, возможно, я смогу чего-то добиться.
Но лезть в дом одной мне не хотелось. Во-первых, страшно. Видение, посланное духом графини, отчего-то напугало меня, и теперь я отчего-то боялась вызывать ее в одиночестве. Во-вторых, я все же не хотела проявлять беспечность. Не важно, прав ли был Яков Платонович, когда запретил мне участвовать в расследовании. Я, разумеется не намерена была слушаться глупых запретов, вызванных предрассудками, но и головы терять не собиралась. Я не забыла, что он просил беречь его нервы. Если я буду не одна – это почти то же самое, как если бы он мне разрешил. Ну, в смысле моей безопасности, я имею в виду. Так что мне непременно был нужен сопровождающий, и лучше бы дядя, разумеется.
Дядюшка нашелся в беседке, играл в шахматы сам с собой. Увидев меня, он немедленно отвлекся от игры:
– Мa chérie, что гложет твой пытливый ум?
– Я видела графиню Уварову, – сообщила я ему озабоченно. – И голова у нее светилась, как огни святого Эльма.
– Дух графини? – уточнил дядя, снова возвращаясь к своему занятию и переставляя фигуру.
– Да, я была в ее комнате. Она меня ужасно напугала и, как всегда, ничего не объяснила.
– А папенька твой тебя не напугал? – спросил вдруг мой лучший друг с неприкрытым ехидством в голосе. – Он должен был метать громы и молнии, увидев тебя.
– Дядя! – возмутилась я. – И ты туда же? Я пыталась вызвать графиню в нашем доме, в своей комнате. Но ничего не получается. Ты не знаешь, почему?
– Мне думается, эта Улла в момент смерти графини проводила какой-то несусветный ритуал, – недовольно ответил он, –  и поглумилась над духом.
Ну, хорошо хоть дядя не считает компаньонку Уваровой виновной в убийстве. Хотя он тоже против нее настроен. Но помочь Улле я могу, только найдя истинного убийцу. А для этого нужно разговорить дух графини.
– Значит, поговорить с графиней я могу только в ее доме, – уточнила я и выжидающе посмотрела на дядю.
Он явно понял, к чему я клоню и заупрямился неожиданно:
– Ни за что!
– Дядя!
– Нет, нет и нет! – дядюшка даже на месте не усидел от возмущения. – Это уже становится просто навязчивой идеей – вламываться в чужие дома. Что это такое? К тому же, твой отец сделал мне строгое внушение, чтобы я удерживал тебя от опрометчивых поступков. А я что?
– Но мне необходимо узнать, виновата Улла или нет, – постаралась объяснить я, – а я могу это сделать…
– Нет, – перебил меня дядя. – Вот, нет. Не помощник я тебе в этом. Пас! А виновата Улла или не виновата, будет решать суд. Я думаю, она просто бездарно проводила магический сеанс – и пожалуйста! Непоправимое случилось!
Дядя явно не намерен был сдаваться. И я понимала его причины. Во-первых, он не хотел сердить папу, который явно предполагал мой подобный ход и решил подстраховаться, побеседовав с братом. А во-вторых, он просто не желал в этом участвовать. Улла ему не нравится, и помогать ей он не станет. Ну, и пожалуйста. И без него справлюсь. Найду себе другого помощника, а дяде еще стыдно будет, когда я докажу, что Улла ни в чем не виновата!
– Мат, – сказала я, переставив фигуру на доске.
– Мат, – согласился дядя. И тут же понял, что я не наш с ним разговор имею в виду. – Что  – мат?
– Шах и мат – пояснила я, показывая на доску.
Со времени дела Ферзя я все-таки изучила тот самоучитель. Так, на всякий случай. Никогда ведь не знаешь, что может пригодиться. Для сильного игрока я, конечно, неподходящий соперник, но и дядя в этом деле не гений. Сидел, думал, а тут всего-то один ход!

Оставив дядю в покое, я отправилась к папе. Улла арестована и ей, несомненно, требуется адвокат, а лучше папы в Затонске никого нет.
– Я не могу выступать адвокатом Уллы Томкуте, – отец сегодня был на редкость категоричен. – Это нарушение этики.
– Ну, почему? – я даже со стула привстала от возмущения.
– Потому что она, подозревается в непреднамеренном убийстве моей клиентки,– объяснил он, усаживая меня обратно  и сам присаживаясь напротив.
Я вздохнула. Тут папа был прав, он и в самом деле не имеет возможности представлять Уллу.  Но что же делать? Неужели несчастная женщина должна томиться в тюрьме, только потому, что все мужчины на нее ополчились? И на меня, кстати, тоже! Мне все отказывают сегодня, все! И Штольман, и дядя, и теперь вот папа.
– Ну, хорошо, – согласилась я, не в силах противоречить закону. – Но вы же можете дать ей шанс самой себя оправдать?
– А каким образом, позвольте полюбопытствовать?
И все еще и язвят, к тому же. Все, как один!
– Она может войти в транс, – пояснила я, не обращая внимания на папин сарказм. – И в этом состоянии что-то вспомнить, – отец смотрел на меня, всем своим видом показывая, как относится к подобным предложениям. Но я отступать не собиралась. – Пап, нужно провести такой эксперимент, – сказала я ему, вложив в голос всю свою убедительность. – Ну, вы же понимаете, что я не могу об этом просить. Это бессмысленно! Но я хочу восстановить справедливость!
– Дочка, справедливость у всех своя, – напомнил мне папа, усмехнувшись. – А закон…
– Для всех един, – закончила я фразу с ним хором, как мы часто делали еще в детстве. – Так вы мне поможете? – я улыбнулась, видя уже, что отец смягчился и готов уступить.
Он только усмехнулся, но я уже знала – согласится непременно. Папе нравилось мое упрямство, хоть он и старался это скрывать. И он обязательно поможет. И я уверена, что Улла, войдя в транс, сможет себя оправдать.

Папа слово сдержал – сходил в управление и добился проведения следственного эксперимента. Действо назначили на тот же день, и я напросилась проводить отца. Правда, в кабинет не пошла, знала, что меня все равно прогонят. Так что решила подождать во дворе. Мерила его шагами, не в силах просто стоять и ждать. И что я постеснялась папу попросить взять меня с собой? Сейчас бы уже знала, что и как.
– Анна Викторовна! – послышался вдруг знакомый голос. Это господин Штольман вышел из дверей управления и увидел меня. – Пытаетесь помочь Улле связаться с никому не видимым духом? – иронично поднял он бровь. –  Зря стараетесь, не слышит она его. Эксперимент не удался.
– Торжествуете? – горько спросила я его.
Ну, не удался! Но зачем он так радуется?
– Да нет, – ответил Яков Платонович, – если честно, я и не ожидал от нее никаких чудес.
– Зато, наверное, очень ждете, что она всю вину на себя возьмет, да? – сказала я возмущенно.
Лицо Штольмана мгновенно окаменело.
– Я никогда не упекал никого за решетку, только ради того, чтобы дело закрыть, – холодно сказал он. – Честь имею.
Ну, вот, он снова на меня сердится. А что я такого сказала? Ведь он же арестовал Уллу и выпускать не собирается, хоть она и не виновата. И радуется, что у бедной женщины не получилось оправдаться. А у кого бы получилось? Если бы меня в тюрьму посадили, я бы тоже, наверное, от ужаса  никого не могла бы вызвать.
Но я, покамест, на свободе, а стало быть, должна действовать. Ясно же, что кроме меня никто Улле не поможет, так что надо бы вызвать все-таки дух графини. Может, на этот раз он сообщит что-то вразумительное.

Особняк Уваровой был заперт, а у двери стоял городовой. И это был господин Синельников, тот самый, что когда-то проспал инженера Буссе. Коробейников рассказывал, что Яков Платоныч хотел раззяву уволить, но помешал полицмейстер. Но после разноса, учиненного строгим начальством, городовой сделался страшно принципиальным и нес службу как положено, не давая никому ни спуску, ни поблажки. Ни за что он меня в дом не пустит, даже и пытаться нечего.
Сквозь застекленную дверь дома мне было видно, как бродит по комнатам дух покойной графини. Потом Уварова, должно быть, почувствовав мое присутствие, приблизилась к двери и, глядя мне прямо в глаза, сделала рукой приглашающий жест. А затем исчезла.
Да, несомненно, графиня давала мне понять, что не может покинуть свой дом. А значит, мне придется все-таки туда попасть каким-то образом. Но не одной, нет. Ни в коем случае. Надо попытаться еще раз уговорить дядю. Не может же он меня оставить в такой ситуации?

Пришлось ждать до завтра, потому что, когда я вернулась, дядя уже ушел куда-то и явился настолько поздно, что я не дождалась и уснула. Наутро я мстительно проследила, чтобы дядюшка не пропустил завтрак. А будет знать, как пропадать, когда он мне так нужен. После завтрака я направилась в беседку, надеясь, что дядя придет ко мне. Он явно понял, что я не в духе, но при родителях спрашивать не стал, разумеется, так что придет, никуда не денется.
Дядя моих ожиданий не обманул, появившись достаточно быстро, и сразу же приступил к расспросам.
– Аннет, ну что с тобой? – он всегда очень не любил, когда я сердилась. – И за завтраком ты была сама не своя, и…–
– Вчера вечером я ходила к дому Уваровой, – сообщила я ему.
Дядюшка застонал страдальчески, а потом твердо отрезал:
– Нет.
– Я ее видела, – принялась я его убеждать. – И она меня звала.
– С чего ты взяла? – спросил дядя. – И зачем? Зачем ты ей нужна?
А зачем вообще духам медиумы?
– Ну, наверное, она мне хочет рассказать, как все было на самом деле, – спросила я, недоумевая, как подобный вопрос вообще мог у него возникнуть.
Но дядя  в ответ только рассмеялся:
– Может быть, это было обыкновенное привидение. Ну, мало ли их тут, в старых-то домах?
Да как он может так говорить? Это же лицемерие, самое настоящее. И почему у дяди такой тон, будто я говорю о какой-то чепухе? Речь идет о жизни и смерти! Уллу могут осудить за то, чего она не совершала, а дядя несет чушь и смеется!
– Я должна попасть в ее комнату, – сказала я ему совершенно непререкаемым тоном.
– Ну, Аннет, не выдумывай, – тон у дяди был такой, будто я ребенок и выпрашиваю лишний кусок торта. – Ничего ты не должна.
– Пойдешь со мной? – спросила я его напрямик.
– Нет.
– Ну, дядя, – взмолилась я. – Я боюсь одна!
– Это уже не смешно, – рассердился мой собеседник.  – Я никуда не пойду и тебя не пущу.
– Ну, дядя! – я была вне себя просто.
Он меня не пустит, вы видали? И как, позвольте поинтересоваться? В комнате запрет?
– Аннет, я говорю абсолютно серьезно сейчас, – сердито сказал дядюшка. – Ты никуда не пойдешь. Нет.
– Да что ж вы все заладили, как Штольман – нет, нет, нет! – взорвалась я. – Я хочу спасти невинную женщину! А мне почему-то все препятствуют!
И, резко встав со стула, я быстро пошла прочь. Дядя меня окликнул, но я даже не обернулась. Ну и пусть. Пусть сидит, пьет наливку, играет в шахматы сам с собой. Пусть хоть на голове стоит! Мне вовсе и не нужна его помощь. Слава Богу, он на свете не единственный. Кого-нибудь другого попрошу.
– Пусть полиция этим занимается! – крикнул мне вслед дядя.
Ага, полиция. Она уже занялась. И арестовала невинную женщину.
Впрочем, кое-что в дядиных словах все же было. Штольман не единственный полицейский в городе. А Антон Андреич вот всегда рад мне помочь. С ним мне страшно не будет, у него револьвер. Да еще какой! И Синельников не станет нам препятствовать, если я приду с помощником начальника сыскного отделения. Да, отличная мысль. Осталось уговорить Коробейникова, но за этим дело не станет.

Сперва мне повезло: Антон Андреич не только был в участке, но даже вышел в коридор, так что не пришлось мудрить, чтобы вызвать его. Но потом удача от меня отвернулась: всегда такой любезный и услужливый, на этот раз Коробейников заупрямился.
– Анна Викторовна, это никак невозможно, – твердо сказал он. – Яков Платонович меня убьет. Вы лучше его попросите, чтобы он с вами сходил.
Могу себе представить реакцию следователя на подобную мою просьбу. Наверняка снова меня высмеет, потом откажет, потом запретит, а в завершении приставит ко мне городового, чтобы убедиться, что я послушалась. И папе пожалуется. Нет уж, я лучше уговорю Коробейникова. Не сможет он мне отказать, тем более что дело-то достойное – оправдать невинного человека.
Но ничего не действовало: ни уговоры, ни улыбки. Да что они все, с ума посходили, что ли? Почему никто не хочет мне помогать? Прямо мужской заговор какой-то, честное слово!
– Ну, вы должны пойти со мной, – умоляла я, – потому что от этого зависит жизнь человека, женщины!
– Помилуйте, Анна Викторовна, – волновался Антон Андреич. – За спиной у Штольмана я отказываюсь. Он меня отстранит от дела.
– Не отстранит! – я старалась быть как можно убедительнее, одновременно не давая Коробейникову возможности скрыться от меня в кабинете. – Он просто не успеет. Как только я окажусь в доме графини, я сразу пойму, кто ее убил.
– А что если убийцы вообще нет? – спросил помощник следователя. – Может, это несчастный случай.
– Ну, что вы, Антон Андреич, ну, я вам говорю, определенно, убийца был, и мы с вами можем узнать его имя, понимаете?
– Анна Викторовна! – раздался у меня за спиной знакомый строгий голос.
Ой! А я так надеялась, что он занят и не выйдет.
– Да! – повернулась я к Штольману, надев на лицо самую лучезарную улыбку, какую сумела изобразить.
И тут же поняла, что дело плохо. Потому что Яков Платонович был не один: рядом с ним стояли доктор Милц и мой отец. Точно, мужской заговор, не иначе.
– Мне кажется, – строго спросил мой сыщик, – или вы подстрекаете моего помощника на очередную авантюру?
И он посмотрел на папу, то ли призывая его в свидетели, то ли просто желая, чтобы тот вмешался. Как будто папе приглашение требуется.
– Я просто просила Антона Андреича помочь мне, – попыталась оправдаться я, – в одном личном деле.
– Анна! – папа был мрачен и сердит. – Ей Богу, не веди себя, как ребенок!
– Коробейников, – прибавил Штольман, лишая меня последней надежды на успех предприятия, – делами займитесь!
Антон Андреич тут же воспользовался приказом начальника и ускользнул в кабинет, кивнув мне на прощение с видимым облегчением. Ну, и пожалуйста, без него обойдусь. Попрошу… кого-нибудь другого.

Яков Платонович вышел, к счастью, прихватив с собой и отца. Так что разнос откладывался. Но я уже отчетливо понимала, что мне следует торопиться. Папа очень зол, он этого так не оставит. Запрет меня дома – и дело с концом. И у него, в отличие от дяди, это получится. Значит, надо немедленно придумать, к кому бы мне обратиться за помощью.
Но, перебрав в голове всех своих знакомых мужчин, я пришла к выводу, что ни один из них не согласится меня поддержать. Все они, как один, были либо солидарны со Штольманом, либо находились у него в подчинении, то есть, никак не подходили.
И тут я увидела, что по улице идет человек, которого я вчера видела в полицейском участке. Он присутствовал при эксперименте, как личный врач графини Уваровой. Вот кто мне нужен! Уж он-то точно не откажет. Доктор, несомненно, должен быть заинтересован в том, чтобы преступление было раскрыто. И, будучи гуманистом, он не может желать, чтобы пострадала невинная женщина. Правда, врачи обычно в духов не очень верят, но это означает лишь, что мне следует быть как можно более убедительной.
– Господин Клизубов, – окликнула я его. Он остановился, вежливо меня поджидая. – Позвольте вас на пару слов, – попросила я, подходя к нему.
– Георгий Ильич, с вашего позволения, – вежливо поклонился Клизубов. – Чем могу быть полезен мадемуазель…
– Мироновой, – сообщила я. – Я дочь адвоката Миронова
– Очень приятно, – он пожал мою руку.
– Я намерена доказать невиновность Уллы, – подстроившись по его шаг, я пошла рядом.
– Уллы? – удивился Клизубов. – Знаете, она очень непростой человек…
– Да, но она не убивала графиню, – ответила я, только теперь сообразив, что доктор, как любой материалист, должен был быть настроен против несчастной женщины. – Или у вас другое мнение на этот счет?
– Ну, скажем так, у нее не было причин желать ей смерти, – с некоторым сомнением произнесГеоргий Ильич.
– Понимаете, я могу точно узнать, как там все случилось, – принялась я его убеждать. – Но мне для этого просто необходима ваша помощь.
– Ну что же, – улыбнулся Клизубов, – я буду счастлив вам помочь.
Ну, хоть один понимающий человек нашелся. Только… только вот доктор Клизубов приезжий. Наверняка он ничего обо мне не знает. И будет порядочным предупредить его о том, чем я собираюсь заниматься в доме.
– Возможно, то, что я вам сейчас скажу, прозвучит довольно странно, – я решительно подступилась к сложной теме, не желая никого обманывать. – Но мне больше не к кому обратиться. И только на вас вся моя надежда.
– Сударыня, я буду рад помочь вам в любом случае, – галантно поклонился Георгий Ильич.
И я рассказала ему все. А что мне еще оставалось? Но доктор Клизубов повел себя очень достойно. Сказал, что в духов не верит, но, будучи ученым, рад будет участвовать в подобном эксперименте. Тем более что вчера уже участвовал в одном, и теперь хочет сравнить.
Что ж, какова бы ни была причина его согласия, для меня было главным то, что он не отказал мне. Не желая медлить, мы сразу же направились к особняку Уваровой. Подойдя  к дому, я спряталась за кустами и осторожно выглянула. Увы, Синельников был на месте, и даже не спал на этот раз.
– Анна Викторовна, – осторожно сказал Клизубов, кажется, начинающий сомневаться в том, что действует правильно, – а позвольте полюбопытствовать: вы не боитесь идти в чужой дом с малознакомым мужчиной? Ваша репутация может пострадать.
Нашел о чем беспокоиться, когда речь о жизни человека идет!
– Причем здесь моя репутация? – фыркнула я. Да и какая репутация, если меня и так весь город ведьмой считает? К тому же, хоть Георгий Ильич и мужчина, но он же старый совсем! – И потом, ну, кто поверит, что у нас с вами тайное свидание?
– Ну, знаете, – развел он руками. – В провинции, по-моему, более консервативные взгляды.
– Но вы же не мужчина, – успокоила я его. – Ну, в смысле, вы не просто мужчина, вы врач. И вообще, что за предрассудки, доктор?
– Да, – иронично усмехнулся он. – Я вижу, зерна феминизма упали на благодатную почву.
Тут я увидела, что Синельников зачем-то сошел с крыльца, и поскорее отвернулась, чтобы он меня не узнал.
– Да я бы хотела пойти одна, – сказала я Клизубову огорченно, – но я боюсь!
В этот момент городовой, судя по всему, решивший обойти дом кругом, скрылся за углом.
– Пойдемте, пока его нет, – сказал Клизубов, тоже увидевший, что путь свободен. – Только надо быстро действовать.
Вдвоем мы быстро пробежали по дорожке и, поднявшись по лестнице, проскользнули в дверь. Очутившись внутри, я вздохнула с облегчением, но тут же насторожилась, уж больно гулким был пустой дом. Каждый шаг отдавался эхом, и так и хотелось обернуться и посмотреть, не идет ли кто следом.
Но вот, наконец, и  комната графини. Тут все было так, как я и запомнила. Что ж, хватит уже медлить, надо делать то, зачем я пришла. И, решительно сняв шляпку, я шагнула к знакомому стулу. Положила ладони на стол, как в прошлый раз. Но этого мне показалось мало почему-то, и я опустила на стол и голову, и почти мгновенно почувствовала присутствие духа. Взглянув перед собой, я увидела графиню.

От ее головы снова исходило неведомое сияние. Почему-то были слышны раскаты грома, и будто бы молнии сверкали у нее за спиной. А потом Уварова протянула руку и указала на что-то, кажется на дверь комнаты. А может, не на что-то, а на кого-то? Точно, какая-то темная, но, определенно мужская фигура промелькнула перед призраком.

А потом все исчезло, и я снова оказалась в комнате у стола, пытаясь справиться с последствиями видения. Доктор Клизубов смотрел на меня выжидающе. Ну, да, с его точки зрения ничего и не произошло.
– Я ее видела, – сказала я ему.
– И что ж она говорит-то? – спросил Георгий Ильич не без иронии.
– Гром, молния, – попыталась я припомнить подробности видения. – Тень какая-то мелькнула.
– А, ну, видимо, графиня сегодня не в настроении с нами поговорить, – развел он руками с деланным сожалением.
– Нет-нет, она намекала мне на что-то, – сказала я. – Я просто не понимаю, на что.
И тут вдруг, откуда ни возьмись, какой-то человек выскочил, я даже не поняла, откуда, отпихнул с пути Клизубова и бросился прочь. Я вскрикнула от неожиданности, а доктор погнался за негодяем. Поняв, что  ему моя помощь не нужна, я поспешила отодвинуть портьеры и выглянуть в окно. Если злоумышленник вырвется от Клизубова, я увижу, куда он побежит.
Но я ничего не увидела, а доктор вернулся в комнату очень быстро, разочарованно разводя руками:
– Он сбежал.
– Кто? – спросила я его.
Несомненно, убийца, кому еще понадобится лезть в дом графини. Но вот кто именно это был? Мне непременно нужно знать, чтобы сказать полиции. Тогда они точно освободят Уллу.
– Я не знаю, кто, – ответил Георгий Ильич огорченно. – Я лица даже не разглядел.
В коридоре вдруг послышался шум, шаги, и в комнату, чуть прихрамывая, вошел мой дядюшка.
– Дядя! – изумилась я, не понимая уже вовсе ничего. – А ты тут как?
– Мне надо выпить, – охая и морщась, ответил он. – Потрясение нервное.
– А происходит-то здесь что?! – крикнула я ему вслед, но он не ответил, а вместо этого, все также хромая и придерживаясь за стену, вышел из комнаты. Клизубов только руками развел. Обессиленная, я опустилась в кресло, не в силах разобраться в происходящем.
Спустя несколько минут дядюшка вернулся. Выглядел он уже куда бодрее, а в руках держал початую бутылку вина и бокал.
– Я чувствовал, что ты что-то затеваешь, – сказал он мне. – Караулил тебя дома, но вот задремал. Потому припозднился.
– Еще бы чуть-чуть – и мы бы его поймали! – расстроенно сказал Георгий Ильич, стоявший у окна.
– Но кто это мог быть? – спросила я задумчиво.
Никак у меня в голове не укладывалось, что убийца пробрался в дом графини и тут прятался. Зачем? Может, он искал что-то? И потом – а где он скрывался? Дом ведь обыскивали.
– Мужик какой-то, – поделился дядя своими впечатлениями от нападавшего. – С виду – обыкновенный мужик. И он же сбил меня с ног! Здоровенный, как медведь.
– А что, если его образ показывала мне графиня? – предположила я. – Если он был последним, кого она видела?
– И что он здесь делал? – спросил Клизубов.
Дядя вдруг пошатнулся, хватаясь за все, что ни попадя, и с трудом опустился на стул.
– Тихо, молодой человек, тихо, – Георгий Ильич подхватил дядю под локоть.
– Дядь, ты чего?  – подскочила я в испуге. – Что случилось?
– Все… – выдохнул он,  – все плывет перед глазами… Что это за вино такое, а?
Господи, что это с ним?  Вино вином, но не мог же дядя так опьянеть с двух бокалов. Я подняла бутылку вина и внимательно ее рассмотрела.
– Ты где эту бутылку взял? – спросила я, припоминая, что уже видела такую. Дядюшка не отвечал, промокая лицо платком. – Ты где эту бутылку взял, дядя? В комнате Уллы?
Тогда утром, когда городовой уводил компаньонку Уваровой, она тоже жаловалась на недомогание. И шаталась, между прочим.
– Да, – подтвердил дядя. И, поправив галстук, облегченно вздохнул. – Полегчало, наконец-то.
А в следующее мгновение он мягко соскользнул со  стула, теряя сознание. Я кинулась к нему в ужасе, пытаясь понять, жив он или мертв. Жив дядя был совершенно точно, но в себя не приходил.
– Все, с меня достаточно, – заявил Клизубов. – Пусть вот этим занимается полиция.
Дальше начался сущий кошмар. Георгий Ильич, убедившись, что дядя на самом деле просто беспробудно спит, позвал дежурящего у дома городового. Тот пришел в изумление и ужас, узнав, что в доме, который он должен был охранять от вторжения, полно народу, но не поддался-таки на мои уговоры отпустить нас подобру-поздорову, а вместо этого послал мальчишку в полицейское управление с сообщением.
Доктор Клизубов еще раз осмотрел дядю и заверил всех, что тому ничего не угрожает, кроме долгого сна. Судя по всему, в вине было снотворное, причем лошадиная доза. Значит, Улла и в самом деле не могла ничего помнить, но не потому, что была в трансе, а просто потому, что спала. Я бы порадовалась этому факту, если бы не беспокойство за дядюшку. 
Вскорости приехала полиция – несколько городовых под предводительством Якова Платоновича. Я уже ждала жуткого скандала, но Штольман неожиданно ничего говорить не стал, лишь сделался совсем мрачен и крепко сжал зубы. Видимо, так рассердился, что и разговаривать со мной не пожелал.
Дядю, по требованию следователя, доктор привел в себя, но ни ходить, ни говорить толком он не мог, лишь страдал от страшной головной боли и дурноты. Яков Платонович приказал городовым найти пролетку и отправить нас с дядей домой, а сам подступил с вопросами к доктору Клизубову, сказав, что и от него разузнает все, что здесь произошло.
Я уже и не возражала, с ужасом представляя себе, что ждет нас дома. Должно быть, и Яков Платонович это понимал, потому как так на меня и не заругался. Но лучше бы он высказал все, что думает, потому что под его сердитым взглядом мне становилось так стыдно, что хоть сквозь землю проваливайся. Всех я подвела: и дядю, который пострадал, потому что пошел в дом из-за того, что беспокоился обо мне, и Георгия Ильича, оказавшего мне любезность.
Справедливости ради следовало отметить, что если бы не наш визит в дом, то снотворное в вине так никто и не догадался бы поискать. А еще незнакомец. Его бы тоже не обнаружили. Правда, для всех так и осталось загадкой, где он мог прятаться, когда дом обыскивали. Доктор Клизубов предположил, что в подвале, но городовой Синельников сказал, что в доме подвала не было, а он участвовал в обыске. Так что новые сведения лишь породили новые загадки, и я подозревала, что мне не удастся поучаствовать в их разгадывании, потому что уж теперь папино терпение точно иссякнет, и он запрет меня в моей комнате.