Улыбка Мэри Морстен
Я не был расположен тотчас разгадывать загадку, предложенную мне русским сыщиком. Вместо этого улёгся на диване и уснул так крепко, что, должно быть, и не повернулся во сне ни разу. Когда я проснулся, было три часа пополудни. Шея моя затекла от неудобной позы, и я чувствовал себя крепко избитым. Память услужливо подсунула подробности минувшей ночи, в достаточной мере объяснявшие все эти ощущения. Можно сказать, что мы все счастливо отделались, благодаря хладнокровию Штольмана и находчивости его супруги.
Эта женщина всё больше интриговала меня. Вчера она и не скрывала, что обманула суеверных ирландцев. Но это вовсе не вызвало возмущения со стороны ей мужа. Не то чтобы я сам намеревался возражать против того, каким образом мне спасли жизнь. Но мистер Штольман, насколько я его понял, был человеком весьма твёрдых принципов. И в этом состояло главное его отличие от Шерлока Холмса. Мой друг при всём своём благородстве брался за дело лишь тогда, когда оно представляло интерес для его неутомимого ума. Это была главная плата, которую он требовал за свои услуги.
Штольман мог разыскивать украденных кур или пропавшее бельё. И, наверняка, не раз делал это - не потому, что был полицейским. Работа сыщика была для него не гимнастикой ума, а способом бороться с несовершенством этого мира. В прежние времена из такого теста делались странствующие рыцари. Не знаю, откуда и почему берутся полицейские в Скотланд-Ярде, но с русским дело обстояло именно так. Тем удивительнее было, как легко он воспринял этот обман.
Я всё ещё не знал, как относиться к происходящему. Анна Штольман была исполнена обаяния, она вызывала искреннюю симпатию. И спиритизм с этим никак не вязался. Как врач, я мог понять ложь во спасение, но всё равно в голове у меня не укладывалось, что заставляет её это делать.
А ещё я не мог понять, каким образом она узнала о готовящемся покушении на миссис Хадсон. И о погибшей дочери Короля О’Хары. Всему этому полагалось иметь рациональное объяснение, раз уж рыцарь сыска принимал это, как должное. Но объяснение от меня по-прежнему ускользало.
Продолжая ломать голову над этой несообразностью, я поднялся с дивана. Суставы двигались с трудом, сам себе я напоминал складную плотницкую линейку. И голова была тяжёлая, как чан прачки. Всё же нарушение режима – вещь для организма крайне вредная. Привести меня в порядок могло умывание холодной водой и чашка горячего кофе.
В поисках того и другого я вышел на лестницу и услышал негромкие голоса, доносящиеся из столовой. Голоса принадлежали нашей квартирной хозяйке и её русской гостье. Разговор сопровождался звяканьем посуды, говорившим о том, что женщины собирают на стол, так что долго странствовать в поисках кофе мне не придётся.
- О, нет! – смеясь, возразила миссис Штольман. – Что вы, мои родители были категорически против! За меня сватался князь – лет на сорок старше меня. И он их вполне устраивал. Бедному Якову даже от дома было отказано. Мы встречались иногда в парке. И оба делали вид, что это вышло так само собой. Ну, кроме тех случаев, когда я прибегала к нему в полицейский участок, чтобы принять участие в расследовании. Но тогда он просто из себя выходил. Не представляете, каким невыносимым он может быть!
Восторженный тон, каким была произнесена последняя фраза, категорически противоречил сказанному. Разговор был очень личным, но, кажется, миссис Хадсон воспринимала его, как должное. Никогда я не слышал, чтобы наша невозмутимая хозяйка проявляла столько искреннего чувства.
- Похоже, вы его очень любите?
Миссис Штольман вздохнула:
- Ну, как его можно не любить? Он же такой… - описать безусловные достоинства своего мужа она явно затруднялась, потому вдруг резко сменила тему. – И потом, нас мироздание предназначило друг другу! Я же вначале его во сне увидела. И в тот же день повстречала наяву.
- Должно быть, это была очень романтическая встреча, - откликнулась миссис Хадсон.
- Ой, ну что вы! – звонко рассмеялась Анна. – Штольман – и романтика? То есть, это вполне совместимо, только ему этого не говорите. Я просто едва не сбила его с ног, катаясь на велосипеде. А познакомились мы у реки, где я нашла труп утопшей женщины.
- Ох! – отозвалась миссис Хадсон.
- Мой дар – он и пробудился тогда. Я так понимаю, что он дан мне именно для этого. Знаете, духов обычно уже не волнуют земные дела. Но некоторые так жаждут справедливости, что не услышать их невозможно. И они приходят ко мне, иногда даже без вызова.
- А как к этому отнёсся мистер Штольман? – с сомнением произнесла наша хозяйка. Всё же она прошла суровую школу рационализма под началом Шерлока Холмса. – Ведь он хороший сыщик?
- Самый лучший! – убеждённо произнесла Анна. – Ну, он сопротивлялся, как мог, конечно. Однажды даже запер меня в кабинете, чтобы я не увязалась с ним на задержание.
- А вы?
- А я вылезла в окно, - хихикнула она. – Ну, потом я его, конечно, поколотила. Ведь из-за его упрямства мы едва успели спасти доктора, нашего друга.
Я не мог себе представить, чтобы английская девушка вытворяла нечто подобное. Но и для России миссис Штольман, кажется, была явлением не рядовым. И как её понимать? Кажется, этот вопрос интриговал и миссис Хадсон, иначе почему она участвовала в этом разговоре. И сдержанность старой англичанки уже трещала, как лёд под солнцем, от соприкосновения с непосредственностью этой молодой леди.
- Но ваши родители примирились всё же с мистером Штольманом? – заинтересованно спросила она.
- Нет, - грустно сказала девушка. – Просто Яков попал в беду, и я уехала вместе с ним. Перед отъездом он не утерпел и послал отцу письмо. Папа нас благословил. Однако сколько же можно спать! – воскликнула Анна, меняя тему. – Пойду его поднимать. То он не спит сутками, то его добудиться невозможно.
Она ворчала, но в голосе явственно слышалась нежность.
Штольман появился минут через пятнадцать, в мрачном расположении духа. Об этом говорили сурово сдвинутые брови и желваки, перекатывавшиеся на щеках. И едва ли причиной было то, что он не выспался. Я бы поклялся, что его гнетёт какая-то мысль, но высказывать её вслух он явно не собирался. Хотя супруга и дядюшка всё время, пока длилась трапеза, бросали на него встревоженные взгляды.
- Пётр Иваныч, - сказал сыщик, когда обед был закончен. – Съездите на вокзал и раздобудьте нам билеты до любого порта, откуда можно отплыть на континент.
- Ты хочешь уехать сегодня же? – спросил его мистер Миронов.
Штольман кивнул:
- Осталась последняя встреча, но она не займёт много времени.
- Я с вами! – немедленно встрепенулась миссис Штольман.
- Нет, Аня, ты побудешь с миссис Хадсон.
- Яков Платоныч!
- Анна Викторовна!
Это прозвучало одинаково резко. Первым тон сменил сыщик. Кажется, он с трудом переносил, когда жена гневалась на него.
- Я всего лишь скажу несколько слов Майкрофту Холмсу, - проворчал он. Не знаю, почему, но я решил, что это было извинение.
- Значит, я иду с вами, - уверенно подытожила супруга.
Сыщик молча встал и отошёл к окну. Он явно не желал спорить, но и сдаться так просто не мог. Миссис Штольман подошла к нему и взяла под локоть, вынуждая повернуться к ней. Говорили они вполголоса, да я и не старался прислушиваться. Но если бы мне нужно было держать пари, я поставил бы на Анну Викторовну. Она была во всех отношениях сильнее.
- Да нет никакой опасности! – услышал я несколько раздражённое восклицание сыщика.
- Ну, я же вижу, - донеслось в ответ. – Ты сам не свой с тех пор, как мы побывали в этих трущобах.
Штольман вновь упрямо замолчал, но Анна Викторовна, кажется, знала все его слабые места. Я так и не понял, каким образом ей удалось его уговорить. Потому что сказанное ею на первый взгляд вовсе не относилось к нашей ситуации.
- Яков Платонович, помните, вы однажды сказали мне: «Есть женщины, которые ни при каких условиях не окажутся в домах терпимости»? Так я вам отвечу. Есть мужчины, которые никогда не окажутся на дне жизни. Я это просто знаю. И вы не сомневайтесь.
Штольман поднял голову и посмотрел на неё виновато. О чем бы она ни говорила, но угадала, кажется, верно.
В клуб «Диоген» мы поехали втроём.
Я уже рассказывал об этом странном месте, когда описывал случай с греческим переводчиком, предложенный Шерлоку его старшим братом. Мне всегда казалось, что нужно быть изрядным мизантропом, чтобы добровольно отказаться от общения с себе подобными. Впрочем, причины, толкающие людей к подобному решению, могут быть разнообразными. Мне рассказывали историю, очень смахивающую на анекдот, о некоем джентльмене, который сбегал в клуб «Диоген» от своей супруги и её сестры, которые вдвоём ухитрялись заговорить его до полусмерти.
Но все эти курьёзные причины, конечно, не имели отношения к Майкрофту Холмсу. То умственное превосходство, которое он демонстрировал по отношению к обычным людям, без сомнения, ставило его в особое положение. И даже Шерлок, который братом восхищался и искренне его любил, не способен был растопить этот лёд одиночества. Майкрофт Холмс был настолько чужд всего земного, что его холодность даже не удивляла, словно была для него естественным состоянием. Я никогда не смог бы представить Шерлока при всей его эксцентричности, проводящим время в подобном месте. Он куда охотнее пошёл бы в китайскую курильню опиума. Мой друг всегда был в погружён в бурление человеческих страстей. И хотя он созерцал их с отстраненным вниманием учёного, его бытие казалось немыслимым без них.
Майкрофт Холмс, предупреждённый запиской, ожидал нас в комнате для посетителей, где дозволялись разговоры. Должно быть, он был удивлён нашему появлению в компании миссис Штольман, но, разумеется, не подал виду.
- Вы что-то хотели мне сообщить? – спросил он, сухо поприветствовав нас.
- Я хотел сказать, что вы отвечаете за безопасность миссис Хадсон, - довольно резко ответил ему Штольман.
Старший Холмс счёл возможным выразить своё удивление:
- Почему бы это?
- Потому что Бенджи Ньюлав не читает газет, - ещё резче ответил русский.
Для меня это по-прежнему звучало ребусом, но, похоже, не для Майкрофта Холмса. Потому что он на мгновение опустил взгляд. Потом поднял голову, и на лице появилось выражение, какого я, пожалуй, у него ещё не видел, потому что оно было каким-то мальчишеским. «И что с того?» - говорил этот взгляд. Но Майкрофт никогда не позволил бы себе произнести такое вслух.
Впрочем, для русского рыцаря сыска условности, похоже, не существовали.
- Сомерсет был мерзавцем, к тому же, запутался в связях с ирландцами. С его гибелью все стало намного проще?
И Майкрофт снова опустил глаза.
- О чём ещё вы знаете?
- О том, что теперь люди Патрика О’Хары начнут воевать с людьми Мориарти. И полиция едва ли сможет это остановить.
- О’Хара не стал бы вас убивать, - поморщившись, выдохнул Майкрофт.
- А, и об этом вы знаете?
Это прозвучало откровенной грубостью, но британский джентльмен такое, разумеется, не удостоил бы ответа. Поэтому я совсем не ожидал того, что Майкрофт Холмс произнесёт в следующее мгновение.
- Мир полон полезных идиотов, - холодно сказал он. А потом добавил. – Я счёл вас одним из них.
- Это вы зря, - сверкнул злой улыбкой Штольман. – Я идиот совершенно бесполезный.
Он коротко кивнул и, развернувшись, направился к двери.
- Мистер Штольман! - окликнул его Майкрофт Холмс.
Русский обернулся, угрюмо глядя на него исподлобья.
- Интересы страны важнее судьбы отдельного человека, - произнёс британский политик, будто бы извиняясь.
- Такое я уже слышал, - сквозь зубы выдохнул сыщик.
- Вы не согласны? – почему-то Майкрофту важно было услышать ответ. Но русский не ответил.
- Клянусь, он действовал по собственному почину, - выдавил ещё одно оправдание человек, который был «само британское правительство».
- Вы отвечаете за безопасность миссис Хадсон, - вновь холодно напомнил ему Штольман. – Это дом вашего брата. И это его друзья.
- Им не причинят вреда! – воскликнул Майкрофт. – Я прослежу за этим.
Но сыщик лишь помотал головой и, не прощаясь, вылетел за дверь. Мы с миссис Штольман последовали за ним. Нагнать русского нам удалось уже у лестницы. Он стоял, набычившись, и тяжело дышал, нервно стискивая ладонью нижнюю челюсть. Кажется, Майкрофту очень повезло, что русский сдержал своё бешенство. Ещё немного, и этот господин набросился бы на старшего Холмса с кулаками.
Анна Викторовна взяла его руку и заставила взглянуть себе в лицо. Кажется, это и впрямь было чудодейственное средство. Предполагала ли она подобное, когда настаивала сопровождать мужа? Через несколько мгновений сыщик расслабился и задышал ровнее. Потом посмотрел виновато, накрыл ладонь жены своей и кивнул нам, что надо спуститься туда, где будет дозволено перекинуться словом.
Оказавшись на улице, Штольман уже достаточно овладел собой, чтобы сказанное им прозвучало вполне непринуждённо:
- Его младший брат мне нравится больше.
- Мне тоже, - невольно вырвалось у меня.
* * *
Я не знаю, какую роль сыграл этот разговор полунамёками, но в дальнейшем нас с миссис Хадсон никто не беспокоил. Несколько раз я замечал, выходя из дома, будто за мной наблюдают. Но то ли я один значил слишком мало для этих людей, то ли это были люди Майкрофта, охранявшие нас, но неприятностей больше не случилось.
Наши русские друзья в тот же день уехали ночным поездом до Ньюхейвена, чтобы там сесть на корабль, отплывающий в Дьепп.
- Мы обоснуемся в Париже, - пробормотал Штольман, пожимая мне руку. – Пока не знаю, где. Но вы найдите нас… если нужно будет.
Этот человек хотел всегда казаться резким и неприступным, но природная нежность натуры временами брала своё, пробиваясь сквозь эту броню. И всякий раз, когда это происходило, он страшно смущался.
Дядюшка Пётр Иванович прощался куда непринуждённее. Он сунул мне в ладонь записку и заговорщицки шепнул:
- Здесь адрес. Яков его пока не знает.
Родные Штольмана, кажется, прекрасно научились справляться с его сложным нравом. О каких-то вещах ему просто не говорили, предпочитая поставить перед свершившимся фактом. Этому Дон Кихоту сыска очень повезло с близкими людьми, я бы сказал. Впрочем, он этого вполне заслуживал. Странные русские оказались прекрасными людьми, я и жалел, что наше знакомство так быстро заканчивалось.
Впрочем, они ещё успели удивить меня напоследок.
Я сидел в гостиной в ожидании кэба, который должен был отвести наших друзей на вокзал, и чувствовал, как глухая апатия, которую разогнало их появление, вновь овладевает мною. Миссис Штольман, сердечно простившаяся с нашей квартирной хозяйкой, заглянула, чтобы сказать мне пару тёплых слов, и вдруг застыла в дверях, глядя на что-то за моей спиной. А потом решительно направилась ко мне, стаскивая на ходу шляпку и накидку.
- Вы что-то хотели сказать?
Она помотала головой, поспешно доставая дорожный бювар.
- Доктор, просто посидите так, хорошо? Это совсем недолго, обещаю. Вам ведь неплохо сейчас?
Это был странный вопрос, но прислушавшись к себе, я понял, что моя гнетущая тоска отчего-то словно бы отступила, сменяясь странным умиротворением. И я замер, боясь спугнуть это чувство. Анна Викторовна, пристроив блокнот на колени, принялась торопливо рисовать, сосредоточенно поглядывая на меня.
Не могу сказать, сколько это продолжалось. Ощущение времени ушло. Я забыл даже о том, что с минуты на минуту мог появиться экипаж, чтобы отвести русских к поезду. Кажется, и Анна тоже забыла об этом, погрузившись в своё занятие. Я понятия не имел, зачем ей вздумалось рисовать меня, но сейчас это не имело значения. Мне было хорошо, а я так редко испытывал что-то подобное в последнее время.
В комнату заглянул Карим, хотел что-то сказать, но передумал. Потом так же бесшумно появился дядюшка - и тоже не стал мешать. Последним с сердитым лицом явился Штольман, глянул через плечо жены на рисунок, рождающийся под её карандашом, поднял серьёзный взгляд на меня, а потом шепнул:
- Экипаж ждёт.
- Я скоро, - кивнула она, не отрываясь от работы.
Наконец, госпожа Штольман закончила рисовать. Она встала, собрала свои вещи, подошла ко мне и заглянула в лицо снизу вверх, сжав мою руку маленькой тёплой ладошкой.
- Она вас любит.
То ли от неожиданности этих слов, то ли оттого, что мне не хотелось, чтобы заканчивалось это мгновение спокойствия, я не сразу отреагировал на этот прощальный жест. А когда дверь затворилась за ней, я взглянул на рисунок, который она оставила мне.
Я почему-то думал, что она рисует мой портрет, но это оказалось не так. Моя голова и плечи были набросаны несколькими беглыми штрихами, хотя и не лишёнными известного сходства. Гораздо важнее для художницы оказалось запечатлеть то, что было у меня за плечом. И я замер, поражённый невероятностью происходящего.
За моим плечом, ласково касаясь ладонями, стояла, улыбаясь, моя Мэри. Миссис Штольман никогда и ни при каких обстоятельствах не могла бы знать, в каком платье она впервые появилась в этой гостиной – в тот день, когда принесла загадку и десять жемчужин из проклятого сокровища Агры. И всё же с листа на меня смотрела Мэри Морстен – такая, какой я увидел и полюбил её в тот далёкий день. Полудетское лицо, доверчивый взгляд огромных лучистых глаз.
«Она вас любит!»
Несколько секунд я провёл в ступоре, переживая потрясение. Потом кинулся к окну, но успел лишь увидеть, как огни наёмного кэба удаляются в ночь, оставляя меня наедине с невозможным. Было мгновение, когда я хотел бежать вслед, умоляя остановиться и объяснить мне всё. Но это было бы совершенно напрасно. Даже Штольман, знавший жену много лет, признавал, что не понимает природы того, что она делает. Мой порыв налетел и минул. Я вернулся и снова поднял дрожащей рукой прощальный подарок Анны Викторовны
Этот подарок и сейчас передо мной. Я вставил его в рамку под стекло, чтобы пыль и копоть не повредили драгоценное изображение. И когда тоска вновь подступает, грозя сдавить горло безжалостной рукой, я смотрю на этот светлый листок. Простой карандашный набросок – немое свидетельство того, что мироздание куда сложнее, чем наши представления о нём. И что те, кого мы в своей жизни любили, защищают нас, касаясь плеча незримой рукой, чтобы в те поры, когда у нас в душе становится темно, там никогда не угасал целительный луч надежды.
КОНЕЦ
Содержание
)) Мистика, однако. Но мы не удивляемся, а как же иначе?
