ЧАСТЬ 2
Глава тринадцатая
Жертвы Кровавой Мэри


 
Якова Платоновича странная просьба Белова о приватном разговоре, похоже, не удивила и не обеспокоила. А вот Васька занервничал. Что ещё за тайны у дядьки Никиты? Потом вспомнилось, что Никита Иваныч работал нынче на плотине и пользовался у тамошних мужиков уважением. Строители его, что ли, делегировали?
Или что-то насчёт недавнего убийства инженера? Но почему вдруг наедине? Не иначе, как до сих пор почитает Ваську за зелёную соплю, доверия недостойную. Дружок сына – и всё этим сказано. Словно бы ни дня не прошло с тех самых времён, когда они с Федькой на палках скакали.
Смирному вдруг стало обидно.
Точно услышав его мысли из-под лорен-дитриховского капота вынырнула коротко стриженная голова Федьки. Бывший однокашник обвёл глазами зрителей и вдруг окликнул Смирного:
- Вась, пойди сюда!
Василий, не раздумывая, зашагал к машине. Полпальца заново нагнулся над мотором и знаком показал Ваське сделать то же, но вместо того, чтобы разъяснить что-то про отца, спросил внезапно шёпотом:
- Вась, а ты можешь и впрямь этого окаянного попа арестовать?
Васька уставился на него недоверчиво. Ладно, дуролом Редькин, но Полпальца-то чего? В воинствующих безбожниках Федька вроде бы не числился. А про саботаж именем Божьим – да ему первому должно быть смешно!
- За божью помощь, что ли?
- Да хоть за что-нибудь! – сердито прошипел Белов. – Вот что он на милицию гавкает? Платоныч твой воспитанный больно, так хоть ты прояви пролетарскую смекалку!
По мнению Смирного, Яков Платонович и сам умел за себя постоять, дворянское происхождение ему помехой точно не было. Похоже, ему просто нравилось пререкаться с зубастым попом – удовольствие странное, как на Васькин взгляд, но он и не героический сыщик.
Федька продолжал искушать шёпотом:
- Влепи этому батюшке языкатому пару часов общественных работ прямо на месте! А то придётся нам с тобой на пару эту колымагу до мастерской ручками катить под его проповедь!
- А ты отца Серапиона на это дело припрячь хочешь? – наконец-то догадался Васька.
- Ну, ты сам глянь – на нём полковые гаубицы возить можно, - Полпальца сердито покосился в сторону неуёмного батюшки. – Словом, Сыщик, как хочешь, так его и привлекай! Ты милиция, тебе и карты в руки.
Василий оглянулся. Зрителей на площади не убавилось. В первых рядах обнаружился даже Николай Зуев верхом на своей зловредной Машке: доктор улыбался весело, рассматривая происходящее с высоты седла. Театр себе нашёл! Васька с тоской представил себе, что им с Федькой и впрямь придётся толкать машину вручную - на радость всем столпившимся тут зубоскалам, - и тяжело вздохнул. Понятное дело, приятеля он не бросит. Не Редькина же хилого впрягать?
- Сам же сказал, что с божьей помощью испортил машину! Пусть теперь с божьей помощью её и тащит на ремонт! – Полпальца разогнулся и с силой пнул древний механизм в плешивое колесо.
Внутри машины что-то жалобно звякнуло. Передок автомобиля вдруг пошел трещинами – в какой-то момент Ваське даже почудилось, что светлое будущее товарища Редькина сейчас развалится на куски, но машина всё-таки устояла и лишь серая краска с тихим шорохом пластами осыпалась на пыльную мостовую.
Толпа разом умолкла, уставившись на злополучный автомобиль с новым интересом. Васька обрёл дар речи первым.
- Федь, а что это за поповщина у тебя тут понавешана? – поинтересовался он, с некоторым обалдением созерцая самый натуральный крест немалых размеров, гордо красовавшийся на передке машины. Фёдор сердито постучал себя по лбу.
- И ты туда же! Значок это, лорен-дитриховский, - огрызнулся он. – Его, понимаешь, замазывают, а краска, понимаешь, плохая…
- Понимаю, - сдавленно откликнулся Васька. Полпальца несколько мгновений сердито созерцал лорен-дитриховский крест, потом вдруг внезапно расцвёл, точно озарённый какой-то мыслью и, подмигнув Василию, повернулся к отцу Серапиону.
- Вот видите, батюшка, машина-то крещёная, - заметил он внушительно. - Стало быть, опасности для заблудших душ не представляет. Может, вернёте её в рабочее состояние?
В толпе загоготали. Даже Зуев осклабился на манер своей кобылы. Совсем было поникший Редькин, с отвращением глядевший на передок машины, вдруг встрепенулся и по новой обернулся к отцу Серапиону.
- А действительно, гражданин Полушкин! – заявил он внушительно. – Если вы утверждаете, что механизм перестал работать по божьей воле, то идите уж до конца! Кто вам в таком случае мешает той же божьей волей вернуть его к жизни?
Отец Серапион с усмешкой повел головой.
- Ох, не вводи во искушение, безбожник! А вдруг заработает – что тогда? Заново уверуешь в Бога христианского?
Воодушевившийся Редькин пропустил его слова мимо ушей.
– Я прошу всех граждан Затонска, собравшихся здесь, своими глазами убедиться, что только советская власть способна вдохнуть новую жизнь в застойные осколки прошлого! Да, на наших глазах заглох испытанный мотор, не раз пострадавший в схватках с врагами новой жизни! Но починить его сможет лишь советская власть мозолистыми руками пролетариата! А никак не мракобес гражданин Полушкин, и не замшелый Бог, которого он тщетно призывает!
Отец Серапион прищурился и крепче сжал свой посох. Васька с некоторой тревогой прикинул, продолжат ли батюшка с секретарём РКП(б) переругиваться – или сейчас всё же начнётся предрекаемая стариком-полицмейстером драка, когда из толпы зрителей, перекрывая грозное сопение обоих идейных противников, прозвучал удивительно знакомый женский голос:
- Быть может, я попробую?
Васька превратился в соляной столб. И понял, что не Редькин – но он сам сейчас уверует и в христианского Бога, и в мусульманского. И в чёрта тоже. Потому, что из толпы затонцев, уверенно отодвинув парочку замерших в растерянности мастеровых и приветливо улыбнувшись оказавшейся рядом тёте Лизе, появилась девушка-весна.
 
«Передо мной явилась ты…»
А больше ни единой мысли не было в голове Василия, внезапно опустевшей, точно карман пропойцы. Только звенели в ушах какие-то обрывки про мгновение и видение - не зря учитель словесности, Алексей Алексеич, по части стихов держал его за безнадёжного и, вызывая порой к доске, заранее морщился, точно от зубной боли.
Чудесное видение тем временем насмешливо глянуло на замершего в оцепенении Смирного и принялось расстёгивать рукава белого платья. И точно, как при первой их встрече, солнечные лучи веселыми бликами рассыпались по плечам, по белой шапочке, задорному матросскому воротнику, запутались в непокорных кудряшках, выбившихся из туго заплетённой косы. Васька смотрел на девушку, забыв, на каком он свете. Застывшие от неожиданности отец Серапион с Редькиным, удивлённо-встревоженная тётя Лиза, восхищенно уставившийся на Веру доктор Зуев, прочие знакомые и незнакомые лица лишь мелькнули перед глазами и отодвинулись всей гомонящей толпой куда-то далеко-далеко, растворившись в солнечном сиянии.
Только сейчас это точно не была Прекрасная Спиритка из детского сна - живая Вера Яковлевна, из крови и плоти, решительно закатала рукава и с любопытством заглянула под капот «лорен-дитриха». Полпальца при появлении барышни, бестрепетно погрузившей белые ручки в мотор старого драндулета, потерял дар речи и застыл истуканом на пару с Василием.
- Вера?.. – не своим голосом прокаркал Смирной.
Девушка-весна покосилась на него, очень знакомо приподняв левую бровь.
- Здравствуйте, Василий Степанович!
- Вы здесь?.. Как? Э-э… Здравствуйте, Вера Яковлевна! – Васька вспомнил, наконец, о хороших манерах, но вопросы, конным эскадроном ринувшиеся в голову, сыпались сами собой. - Откуда?
- Из Петрограда. На поезде, – коротко отрапортовала Вера, глядя на него смеющимися глазами.
В том, что барышня Штольман вдруг откуда ни возьмись возникла в центре Затонска, определённо было нечто волшебное… и неправильное. Но что именно тут неправильно, Васька своей опустевшей головой пока понять не мог.
- Вы одна приехали?
- Нет, разумеется, - несколько рассеянно ответила Вера Яковлевна, что-то внимательно обозревая под капотом «лорен-дитриха». Левая бровь поднялась еще выше, демонстрируя весёлое изумление, затем девушка-весна внезапно обернулась и принялась искать глазами кого-то в толпе.
- Веня, ты где там? Иди сюда, полюбуйся на чудо русской смекалки! Ваших рук дело, товарищ механик?
Вера Яковлевна перевела весело мерцающий взгляд на Федьку. Полпальца вздрогнул, точно просыпаясь, вытянулся во фрунт, одёргивая выцветшую гимнастёрку, и отрекомендовался:
- Мастер-механик Фёдор Белов!
Разве что каблуками не прищелкнул, на манер старорежимного офицерика. И осклабился блаженно, глядя на барышню, но тут из толпы, бочком протиснувшись между озадаченными зрителями, появился Венька Беркович. Взгляд Фёдора метнулся к нему – и улыбка стала еще шире.
- Очкарик! Лёгок на помине, ведь только сегодня о тебе говорили!
- Неужели? – смущенно улыбнулся Венька, подходя ближе и протягивая ему руку, но Федька её проигнорировал, попросту сгрёб бывшего одноклассника за плечи и принялся от души мять. Венька что-то придушенно квакнул.
- Да носом мне тут тыкали, - ухмыльнулся Полпальца, выпуская Берковича из объятий. – Очкарик, мол, ваш на инженера учится, заводами будет командовать, аэропланы строить – а ты, Белов, так и будешь до конца дней старые утюги и молотилки починять!
- Ну, уж прямо и аэропланы, - еще больше смутился Венька и принялся поправлять очки. – Привет, Вась!
Васька лишь кивнул, переводя взгляд с Веры на Веньку и пытаясь определить, откуда возникло у него это, становящееся всё сильнее, чувство непонятной тревоги. Ревнует он, что ли? Да ну, глупости какие – к Веньке ревновать…
Прошло еще одно или два невыносимо длинных мгновения, прежде чем Смирной понял, наконец: он за них боится. За обоих. Неудачный, право, момент выбрала Вера Яковлевна, чтобы родителей навестить. Да еще Очкарика с собой прихватила! Надо бы растолковать им это подоходчивее и впихнуть поскорее в обратный поезд. 
Если послушают, конечно. Куда, спрашивается, Якова Платоныча понесло?
Беркович тем временем вслед за Верой заглянул в кишки Гидры Империализма – и замер озадаченно. Лицо будущего инженера приобрело выражение неописуемое.
- Камыш, - пробормотал он, наконец. – Ну да, камышина натуральная. Федь, это что?
- Бензопровод это, - охотно сообщила Вера Яковлевна, нагибаясь ниже над мотором. – Я не ошибаюсь?
Полпальца хмыкнул смущенно.
- Он самый и есть. Старый пулей прошибло. Трубку новую делать – так это сколько времени уйдёт, а товарищу секретарю в светлое будущее ехать не терпелось.
- До сих пор камышина использовалась в деле усовершенствования транспортных средств только цыганами… – ухмыльнулся Венька и с интересом поднял взгляд на бывшего одноклассника. - А если бы не бензопровод, а скажем… радиатор?
Полпальца лишь пожал плечами, глядя на него снисходительно:
- Ну, это совсем просто. Сырое яйцо туда вколотить. Пока вода в системе есть – ездить будет. Слушай, Очкарик, кто из нас университет кончал, а?
- В университетах такому не учат, - засмеялся Беркович, явно признавая своё поражение.
Девушка-весна весело прыснула, продолжая целеустремлённо ковыряться в моторе, и провозгласила торжественно:
- Да не оскудеет Кулибиными затонская земля! Вень, ты не переживай. Электростанцию тебе наверняка не придётся камышиной подпирать!
Василий, до этого момента лишь молча слушавший разговор троих технических специалистов, вздрогнул. Электростанция? Это к слову пришлось, или… Смирной повернулся ко всё еще улыбающемуся Берковичу.
- Венька, вы в Затонск зачем приехали?
Прозвучало грубо, но Ваське сейчас было не до нежностей. Собственный голос казался чужим. И очень хотелось ошибиться в своей догадке. Беркович посмотрел на него с удивлением, но ответил спокойно.
- Собственно, не совсем в Затонск. В Зареченск. Мы с Верой – помощники товарища Белкина, нового руководителя строительства.
Смирной почувствовал, что у него земля уходит из-под ног.
- Вы? – только и смог спросить он.
- А почему нет? - Венька перестал улыбаться и смотрел на него непонимающе. – Я ведь местный…
- Ну и я вроде как тоже, - весело перебила его Вера Яковлевна, выныривая из-под капота Гидры с какой-то черной штуковиной в руках. – Кажется, я нашла причину ваших бед, товарищ затонский Левша!
- Свечи? – вылупился на неё Федька. Девушка-весна сосредоточенно кивнула.
- Свечи. Все в окалине. Окалину мы ототрём, еще зазор проверим. Василий Степанович, - Вера с улыбкой повернулась к Смирному. – Не раздобудете нам керосин?
Еще недавно от одной этой улыбки у Васьки выросли бы крылья, и он готов был раздобыть не то, что керосин – весь мир, луну с неба и полцарства впридачу.
- Вера Яковлевна, вы хоть понимаете, что вы делаете? – спросил он всё тем же чужим голосом.
Девушка-весна насмешливо и изумлённо вскинула левую бровь.
- Свечи отмачивать буду. В керосине. Если кто-нибудь за ним сходит.
- Я слетаю, - тут же вызвался Белов. – В мастерской керосин есть. И баклагу какую-нибудь прихвачу.
- Погодите, товарищ механик, вы мне здесь нужны, - решительно остановила его Вера Яковлевна. – Эта сама выпрыгнула, но остальные свечи нужно открутить, моим слабым усилиям они не поддаются. Свечной ключ у вас есть? А за керосином Веня сбегает.
Федька засиял, как медный грош, единым махом вытащил откуда-то из машины непонятную загогулину и с ней наперевес кинулся курочить несчастный мотор. Инженер Беркович расцвел в улыбке и развернулся было на каблуках, тоже собираясь куда-то лететь, но тут Васька набрал, наконец, воздуха в грудь и рявкнул: «А ну, всем стоять!» таким страшным голосом, какого у него не случалось даже на задержаниях.
- Стой, где стоишь, - повторил он уже тише, глядя на оцепеневшего в растерянности Вениамина. – Ну, и куда ты собрался?
- Ну, знаешь! – возмутился Венька, нервно поправляя очки. – Что я, керосин не найду? Думаешь, я Затонска не знаю?
- Не знаешь, - угрюмо кивнул Васька. – Это раньше был Затонск, а теперь… Значит так, товарищи инженеры, в одиночку – ни шагу! Да ваш новый руководитель строительства вообще знает, что тут у нас со старым случилось?
Беркович открыл было рот, потом сразу закрыл. Вместо него холодно и серьёзно заговорила Вера Яковлевна.
- Мы в курсе, что он погиб. По-вашему, Василий Степанович, значит теперь и электростанцию достраивать не нужно? И машину чинить? Позвольте напомнить вам про керосин, кстати. Сходите за ним сами, раз Вене не доверяете.
- Да причем тут доверие! – огрызнулся Смирной. – Что прежний инженер погиб, вам рассказали, а как – не рассказали? Что бандиты Циркача с ними расправились? Зверски? Опасно у нас, Вера Яковлевна, понимаете? Для Веньки опасно, для инженера вашего, а для вас особенно!
- Именно для меня? Чем же я такая особенная? – насмешливо вскинула бровь барышня. Смирной почувствовал, что вскипает, и стиснул кулаки, не давая неожиданной злости вырваться на волю.
- Именно для вас. Потому что… Да хотя бы потому, что вы женщина, понимаете? Мне не верите, так вон, Лизавету Тихоновну спросите! – Васька резко кивнул в сторону журналистки. - Не место вам здесь, на стройке этой проклятой!
- Товарищ Смирной, вы в выражениях-то полегче! – внезапно возмутился где-то за Васькиной спиной всеми позабытый Редькин. – Какая вам еще проклятая стройка? Вы же комсомолец, небось! Что за контрреволюционные шуточки? Товарищи инженеры прибыли поднимать Затонск из тьмы, возрождать к сознательной пролетарской жизни, а вы тут паникёрство разводите! Учитесь у начальника своего, как советскому милиционеру подобает охранять покой советских граждан!
- Паникёрство? – огрызнулся Васька, оглядываясь на партсекретаря и свирепо глядя на него сверху вниз. – А про редакцию вы уже забыли, товарищ Ипполит?
Товарища Ипполит дёрнулся, как ужаленный и уставился на Ваську подозрительно. Смирной стиснул зубы и отстранённо подумал, что Яков Платонович, которого ретивый большевик вдруг начал ставить ему в пример, нашёл бы выражения и покрепче. Попросту он еще не знает, что строить плотину и станцию будет никто иной, как его любимая дочь. Да, это их с сыщиком работа – искать, ловить, лечь костьми, если понадобиться, но Васька как никто другой знал, что милиция не всесильна. А если они не успеют – как вчера, в Сазоновку? Ведь это Вера Яковлевна!.. При одной мысли, что… Смирной даже додумать эту мысль не мог: шерсть на загривке вставала дыбом и в глазах темнело.
 
Василий бы, наверное, полаялся-таки еще и с Редькиным или отчебучил что-нибудь похлеще, но ситуацию спасла тётя Лиза. Втиснувшись между Васькой и уездным секретарём, журналистка строго напомнила присутствующим про керосин и потребовала, чтобы за ним отправился товарищ Ипполит лично. Почему именно он, партсекретарь явно не понял, но сопротивляться напору товарища Жолдиной было выше его сил, и Лизавета Тихоновна стремительно увлекла пламенного большевика куда-то в толпу, попутно объясняя на ухо громким шёпотом: «Ипполит Поликарпович, не лезьте! Пусть молодежь сама доругается!»
Доругиваться Ваське не хотелось. Хотелось засунуть упрямую барышню в мешок и выслать подальше от Затонска курьерским поездом. Или упасть на колени, как в плохом театре и умолять, чтобы уехала… Вот только Веру Яковлевну это бы явно не проняло. А поддержки ему ждать неоткуда. Беркович в жизни против Веры он не пойдёт. Федька с грохотом выдирал что-то в моторе и всей спиной делал вид, что очень занят, да и вообще его здесь нет. Не говоря уже о прочей публике, что толклась на площади. Ну, как же они не понимают!..
- Неужели в вашем институте никого другого не нашлось? – с горечью выдохнул Васька.
Зря он это сказал. Презрительный взгляд девушки-весны прожег молодого сыщика прямо-таки до костей, не хуже, чем тогда, когда она узнала, что он арестовал её отца
- Получается, Василий Степанович, я должна попроситься домой, чтобы в это опасное место послали кого-то другого? Значит, так вы обо мне думаете? Можете ничего не объяснять, потому, что я остаюсь.
- Не останетесь! – рявкнул Смирной, окончательно выходя из себя. – Потому, что я вам запрещаю!
Левая бровь барышни изогнулась в высшей степени изумлённо. Несколько мгновений Вера Яковлевна рассматривала Ваську, словно какую-то диковину, потом отступила на пару шагов и оттуда взглянула еще пристальнее и насмешливее.
- Молодой человек, а почему вы решили, что можете мне что-то запрещать?
Действительно, почему он так решил? А еще - почему ему когда-то казалось, что Вера Яковлевна как две капли воды похожа на свою мать? Штольмановскими были и металл в голосе и лед в глазах: до сих пор Васька имел счастье наблюдать подобное лишь со стороны, а тут его самого полоснуло невыносимым холодом, под которым рассыпались на мелкие кусочки все радужные картинки, что он имел глупость себе рисовать – как он гуляет с барышней под луной и приглашает её в музей…
Но через секунду и это стало неважно. Потому, что отойдя от машины, Вера Яковлевна оказалась слишком близко к шальной докторской Машке, и пушистая её коса почти коснулась морды малахольной кобылы.
- Вера!
Васька прянул вперёд быстрее редькинского тарантаса в его лучшие годы. Вера Яковлевна вскрикнула от неожиданности, когда Василий рванул её за руку; злобно всхрапнула, забила копытами лошадь – Николай Зуев, засмотревшийся на представление с автомобилем, едва не вылетел из седла, ругаясь, подхватил поводья, но было уже поздно…
 
- Василий Степанович, с вами всё в порядке? – озабоченно спросила девушка-весна.
Смирной молчал, сжимая всей пятернёй правое плечо. Потому, как чувствовал, что открой он рот – и из него посыплется такое, что ни к Анне Викторовне, ни к Егору Рыжему в окрестностях Затонска не явится более ни один дух.
- Доктор, чтоб вас… Вашей же кобылой… - выдохнул он наконец, растирая плечо, наливающееся лютой болью. Рукав кожанки был цел, что его несколько удивило – если верить ощущениям, чёртова Машка откусила ему не меньше, чем полруки. Народ вокруг, понятное дело, скалился от души. Развлечений им сегодня выпало с избытком, а тут еще и милиционера лошадь тяпнула!
- Больно, Василий Степанович? - Вера Яковлевна смотрела на него не то с сочувствием, не то с усмешкой. Васька молча мотнул головой. Что ж, он хотя бы снова «Василий Степанович», а не «молодой человек». И февральской стужи не было ни в глазах, ни в голосе. Самое время отступить, сделать вид, что ничего не произошло… Смирной мужественно выпрямился.
- Вера Яковлевна! Вениамин! Отныне и впредь вы передвигаетесь по городу только под охраной, - бросил он самым твердым тоном, на который оказался способен. Венька посмотрел на него странно, но промолчал. Девушка-весна вздёрнула бровь скептически.
- Под вашей?
- Сейчас под моей, а потом - разберёмся! – буркнул Василий.
- Ну, и куда же мы продвигаемся? – чуть насмешливо спросила Вера Яковлевна.
- Для начала в больницу, - внезапно вмешался в разговор доктор Зуев. - Товарищу Смирному нужно наложить повязку, иначе завтра он не поднимет даже ложку, не говоря уже о своём прославленном маузере. И не сможет в должной мере вас, молодые люди, охранять!
И этот веселится! Врач, тоже мне.
- Сначала нужно с автомобилем закончить, - проворчал Васька. – Потом приду. Только убрали бы вы свою тварь, Николай Евсеич! От греха? А то не я один лечиться приду. Не пасть, а медвежий капкан!
- И правда, господин доктор, - продребезжал вдруг из первых рядов зрителей отставной полицмейстер, про которого Васька, признаться, совсем позабыл. – Что это вы дикое животное прогуливаете в людном месте и без намордника? Молодой человек, выпишите-ка ему штраф!
Дед, явно приободрённый тем, что хоть какое-то нарушение общественного порядка имело место быть, уставился на Ваську выжидающе. Смирной испустил мученический вздох и взглядом просигналил доктору, чтобы убирался поскорее вместе со своей кобылой. Николай Евсеич подобрал поводья и принял в сторону, но вдруг оглянулся на Трегубова и подмигнул ему заговорщицки.
- Это, Николай Васильевич, не нарушение порядка, а обязательное боевое крещение затонского сыщика! За неимением крокодила.
Старый полицмейстер вдруг залился высоким дребезжащим хохотком, грозя доктору пальцем. И Вера Яковлевна звонко рассмеялась. Ваське оставалось лишь молча и сердито глядеть вслед отъезжающему Зуеву.
   
Поиски керосина и отмачивание в нём автомобильных свечей оказались делом небыстрым, но народ расходиться не спешил. Решительные действия барышни-инженера явно заставили публику уверовать, что редькинское корыто поедет, хоть бы и без колёс. Даже отец Серапион остался. То и дело загадочно щурился, наблюдая за суетой вокруг машины, но не говорил ни слова. Смирной время от времени на него поглядывал, будучи уверен, что неугомонный батюшка не сдаст позиции без боя, обязательно что-нибудь выкинет.
Самому Василию в возне с автомобилем поучаствовать не пришлось. «Взялись охранять нас от злодеев – так охраняйте!» - насмешливо бросила ему Вера Яковлевна, вот и торчал он теперь около машины, как тумба с афишами, и наблюдал мрачно, как оба инженера вместе с Федькой Беловым что-то оттирают и продувают. Хотя, вряд ли бы из него вышел сейчас еще один спаситель Гидры империализма. Сбывалось предсказание доктора Зуева: плечо, погрызенное анафемской Кровавой Мэри, болело, не переставая, уже и рука почти не поднималась. Ну, хоть жестянку придержал бы. Или забрал у Веры Яковлевны ту штуку, которую она увлечённо в жестянке полощет, сам бы отмачивал. Разве это правильно, чтобы барышня полчаса плескалась в керосине? Но этого она ему точно не позволит. Вскинет бровь насмешливо и напомнит, что она настоящий инженер, а не выдуманная героиня Ребушинского – после чего Василию останется только сквозь землю провалиться.
И ведь не скажешь ей, с какой стати он так за неё боится. Кто он для неё – обычный, рядовой милиционер. Его дело – искать и ловить, а запрещать… Хотя с Яковом Платонычем он поговорит, конечно. Неужели он допустит, чтобы дочь осталась тут? Может, хоть отца послушает? Это он, Васька, Вере Яковлевне не брат, не сват, не жених и не начальник … И с начальником этим, новым, тоже нужно серьёзно поговорить. Может, проникнется. Не навсегда же он предлагает Вере уехать – только пока они с Яковом Платонычем этого гада не поймают, а потом пусть возвращается и дальше строит свою электростанцию. Иначе как её уберечь?
И прочие, кто с новым инженером приехал – про их безопасность тоже нужно вдвойне теперь думать…
   
Разрывая тяжкие Васькины мысли, звонко хлопнула крышка лорен-дитриховского капота и уверенный голос Веры Яковлевны скомандовал:
- Заводите машину, товарищ секретарь!
Редькин с решительным видом крутанул ручку стартера и видавший виды мотор взревел легко и весело.
Васька вздохнул. Вера Яковлевна не унаследовала необычных талантов матери, но что-то колдовское в ней точно было. Почини машину, скажем, Беркович в одиночку или Редькин с Федькой, народ бы и вполовину так не радовался. Сейчас же толпа затонцев аплодировала и улюлюкала, точно старый автомобиль не просто завелся, а по меньшей мере взмыл в небо и принялся летать над ярмарочной площадью.
Товарищ Ипполит, счастливый и сияющий, гордо выпрямился под красным знаменем.
- Вот видите, товарищи! Снова стучит в пролетарской груди нашего города доблестный мотор, прошедший через пламя революционной борьбы! Теперь вы сами можете убедиться – настоящие советские люди добиваются всего своими руками, не прибегая к несуществующей Божьей Помощи! Молодые, талантливые инженеры, взращенные и воспитанные Советской Властью – вот кто починил автомобиль, который повезёт нас в светлое будущее!
Венька Беркович озадаченно поправил очки, явно стараясь уловить связь между старой колымагой уездного секретаря и привидевшимся ему светлым будущим. Вера Яковлевна тихонько прыснула. Отец Серапион, к которому была обращена эта пламенная речь, кинул острый взгляд на «молодых, талантливых инженеров» - и усмехнулся.
- Для тебя, Редькин – Советская Власть, - пророкотал он внушительно, но беззлобно. - А для меня – Господь, мольбу о помощи услышав, внял и послал тебе ангелов своих. И кто из нас прав?
Редькин заново побагровел. Судя по выражению лица, товарищ секретарь судорожно искал достойный ответ мракобесу, но среди лозунгов в его голове не находилось ни одного подходящего. Против собственного желания Василий усмехнулся. Умён всё же поп! Чисто змий. И тут сумел вывернуться.
- Батюшка, а вы не рано нас в ангельский чин записываете? – неодобрительно проворчал Полпальца.
Отец Серапион глянул на него строго.
- Ангелы разные бывают, Фёдор Белов. Или ты думаешь, раз ангел – так обязательно без штанов, с трубой и крыльями? Нет, сыне. Все мы в руце божией. Любого из нас осенит он благодатью – и станешь ты сам ангелом для кого-то иного. И ты, и я, и даже товарищ секретарь!
Товарищ секретарь от такого предположения вовсе пошёл пятнами. Батюшка снова усмехнулся и взглянул на него пристально.
– А ты задумайся, Редькин, правильно ли ты светлое будущее ищешь? Ты вот за ним под красным флагом на старом драндулете гоняешься, а ты в другую сторону глянь. Вот ведь оно – твое светлое будущее, рядом стоит! Мимо не проскочи! – и пастырский посох, описав небрежный круг, указующе уткнулся в оказавшегося ближе всех Берковича.
Ипполит Поликарпыч замер с открытым ртом, точно дохлым голубем прихлопнутый. Отец Серапион взглянул на него насмешливо, после чего повернулся и пошёл, не оборачиваясь, сквозь проворно расступившуюся толпу. Этот бой батюшка явно мог записать в выигранные.
 
- Товарищ Редькин, вы дальше поедете? – с иронией спросила барышня Штольман, прерывая затянувшуюся паузу. – Должны же мы убедиться, что прославленное в боях средство передвижения способно также и самостоятельно передвигаться? А то нам с Веней еще предстоит раненого диким зверем Василия Степановича к доктору сопровождать.
Васька вздохнул тоскливо. Несмотря на героически принятый им на себя укус кобылы, быстро прощать его девушка-весна явно не собиралась.
* * *
Вера Яковлевна с Венькой и Федькой весело шагали по разбитой мостовой, наперебой обсуждая что-то техническое. Смирной в самом расхристанном настроении тащился вслед за ними. Мало того, что в их разговоре он понимал хорошо, если одно слово из трёх – так еще и Очкарик, и Полпальца то и дело норовили подхватить барышню за локоток, дабы не споткнулась на очередной выбоине, не попала, не дай бог, каблучком в щель между булыжинами. Когда дорогу им перегородила канава с парой лишь скользких досок вместо мостика, предатель Белов чуть было не вознамерился перенести даму на руках: правда, Вера Яковлевна от помощи весело отказалась и преодолела препятствие самостоятельно.
Сам доктор Зуев, радостно улыбающийся, встретил всю компанию на пороге своего кабинета, распахнув двери прямо-таки царственным жестом. Будто не в пропахшую эфиром и карболкой комнатушку приглашал, а на какой старорежимный господский приём с цветами в вазах и духовым оркестром.
- Проходите, дорогие гости, не стесняйтесь. Чувствуйте себя, как дома! Я так понимаю, почивший в бозе механизм обрёл-таки вторую жизнь? Раз вижу вас всех перед собой?
Белые зубы под лихими черными усиками так и сверкали. И, хоть в качестве пациента явился к нему нынче Василий, смотрел доктор больше на Веру Яковлевну. Смирной вдруг с неудовольствием припомнил, что балабол Николай Зуев пользовался большой популярностью у затонского женского пола. А теперь вот, Вере Яковлевне с порога глазки строит, сынок купеческий…
Доктор продолжал рассыпаться перед барышней мелким бесом.
- На площади как-то обстоятельства не располагали к знакомству, но всё же разрешите представиться – Зуев Николай Евсеевич, местный эскулап, как вы уже должно быть поняли.
- Штольман Вера Яковлевна, в настоящее время местный инженер, - в тон ему ответствовала девушка-весна. Глаза её лукаво блеснули.
Услышав фамилию, доктор и впрямь на миг застыл с изумлённо приоткрытым ртом, но тут же спохватился, рот закрыл, хлопнул себя по лбу и изрёк по латыни что-то, для Васьки непонятное. А вот Вера поняла – и улыбнулась весело.
Настроение у затонского милиционера испортилось еще сильнее. И плечо заныло еще противнее. Ну так, за плечами у Николая Зуева гимназия, институт, халат белоснежный – и кто ему их только стирает? – красавчик с картинки, куда до него Василию…
- Ну конечно! Одно лицо с Анной Викторовной, как же я сразу!..
- Вы тоже маму знаете? - удивления в голосе Веры Яковлевны не было. Привыкла, должно быть, что постоянная компания Анны Викторовны – сыщики и прозекторы.
- Разумеется, - расплылся в улыбке Николай Зуев. – И батюшку вашего тоже. Кстати, он вот только что здесь был. Василий Степаныч, нет повода для тревоги. – торопливо добавил он, должно быть, заметив изменившееся лицо Смирного. - Яков Платонович вас в управлении ждёт.
Раз ждёт в управлении – значит, и впрямь ничего срочного не случилось.  Василий с облегчением выдохнул. Он и впрямь успел забеспокоиться. Какие дела могли привести сыщика в затонскую больничку? Его искал, что ли? Наверняка уже весь город в курсе, как красу и гордость затонской милиции товарища Смирного чуть докторская кляча не загрызла. Небось, в красках друг другу пересказывают, вместе с прочим сегодняшним скоморошеством. Задался нынче день в Затонске, ничего не скажешь!
 
Николай Евсеевич тем временем обратил, наконец, внимание на прочих своих посетителей. Федьку он знал, конечно, а вот на Берковича уставился с весёлым любопытством:
- Кажется, вы сказали, что вы местный? Лицо мне знакомо, но вот где мы с вами встречались – никак припомнить не могу!
- В сапожной мастерской, - Венька чиниться не стал. Зуев прищелкнул пальцами.
- Точно! Обувная мастерская Берковича! Батюшка ваш там заправлял, должно быть? Наум Натанович, так? А вы стало быть…
- Вениамин, - подсказал Венька, пожимая протянутую руку. – А я вас помню, Николай Евсеевич. Хотя вы у нас были редкий гость. Вы ведь в Москве тогда? Да и мы с отцом больше по дамской обуви специализировались. Сестру вашу хорошо помню, она у нас часто бывала. Ну, и ботинок ваш забыть было нельзя, который после неизвестного московского мастера.  До сих пор любопытство мучает, кто вам то копыто прибил?
Николай Зуев смущенно усмехнулся.
- Сосед по квартире. Не сапожник. Ну, сами понимаете, Вениамин. Молодой врач, заработки никакие, сэкономить хочется…
- Папа вот так и понял, - с самым простодушным видом кивнул Венька. – Долго потом про тот ботинок клиентам рассказывал, как про пример крайне неудачной экономии на услугах специалиста.
Похоже, безобидный Очкарик тоже оказался не прочь подпустить шпильку любезнику-доктору. И за дело. Что он тут барышне глазки строит? К нему, вроде бы, пациент явился. Сам звал, между прочим. И плечо ведь уже не гнётся…
Молодой доктор улыбнулся широко, но улыбка вышла малость кислая.
- Вот так и вскрываются семейные тайны… Ульяну Евсеевну помните, значит? Вот и повод возобновить знакомство. Сейчас она подойдёт. Василий Степанович, - Николай Зуев перенёс, наконец, внимание на пострадавшего. – Раздевайтесь до пояса.
Внутреннее чувство справедливости всё ж таки не дало Смирному додумать всякое нехорошее про затонского доктора до конца. Зря он так. Улыбнись Вера Яковлевна не доктору, а ему самому – забыл бы и про укушенное плечо. Тоже мне, боевая рана! Николай Зуев ему жизнь спас, и не один раз, если вспомнить недавнее происшествие на кладбище. Да и мертвецы у них с затонским доктором общие.
При мысли о мертвецах настроение снова испортилось. Вера Яковлевна вольна улыбаться кому угодно. Но пусть она что хочет о Ваське думает, пусть она даже на него не взглянет – он должен её защитить, и точка. Не понимает барышня, что это не детективное агентство в Париже. «Почему вы решили, что можете мне что-то запрещать?..» - да не собирается Василий ей ничего запрещать! Кто бы ему позволил? Вот только, какие бы еще слова найти, чтобы проняло, чтобы ощутила, что за ужас здесь творится? Чтобы уехала…
Васька молча возился с застёжками кожанки, когда дверь кабинета распахнулась.
 
Дочку старой Зуихи, первую красавицу в Затонске, Смирной в лицо знал, конечно, еще с давних пор, но прежде общаться им не доводилось. Молодая женщина в белом халате вошла неторопливо, поставила на столик блестящий поднос, прикрытый салфеткой и окинула взглядом набившуюся в кабинет ораву. Не в пример старшему брату Ульяна Зуева была особой неулыбчивой, но сейчас тонкие, точно нарисованные брови изогнулись чуть насмешливо:
- У нашей Мэри нынче выдался удачный день? Это всё пострадавшие?
- Нет, Ульянушка, пострадавший только один, - поторопился пояснить Николай Евсеевич. – Товарищ Смирной, из милиции. А это, познакомься – инженеры из Питера, приехали к нам достраивать электростанцию. Вера Яковлевна Штольман и Вениамин Наумович, ты его, наверное, помнишь!
Девушка-весна улыбнулась приветливо, на мгновение сделавшись очень похожей на Анну Викторовну. Словно бы не из этих синих глаз весь день летели в Ваську ледяные стрелы. Ульяна на Веру лишь глянула коротко, кивнув безо всякого выражения, и тут же перевела взгляд на Берковича. Тот широко улыбнулся.
- Добрый день, Ульяна Евсеевна!
Та произнесла несколько ошеломлённо, не отводя от него глаз:
- Вы? Теперь наш инженер?
- Ну, почти, - ответил Венька смущённо.
Девушка продолжала смотреть так, словно не верила глазам своим. Ваське вдруг сделалось обидно за Веньку - что он даже на миг забыл о собственных бедах. Ладно, самому Смирному вслед плевали разные недобитки, вроде профессора Червинского. Но Беркович-то? Так нет же, находились любители недобрым словом помянуть «жидовскую морду, которая дорвалась». Неужели и Ульяна из таких?
Ульяна Евсеевна, словно подслушав его мысли, оторвала, наконец, взгляд от Берковича и строго посмотрела на Василия.
- Товарищ, вы готовы?
Голос звучал чуть хрипловато. Волнуется, что ли? Да ерунда какая, что она, синяков не видела? Не откусили же ему руку, право? Васька, непонятно досадуя сам на себя, стянул, наконец, кожанку и плюхнулся на табурет.
- Василий Степанович, что с вами? Вы ранены?
Ранен? Смирной вскинул глаза, недоумевая. Это ведь не про синяк на плече? Вера Яковлевна глядела на него – сердито, что понятно, но почему-то и встревоженно. Венька с Федькой тоже пялились как-то нехорошо, и Николай Зуев подался вперёд, с лица его пропала улыбка. Василий опустил взгляд – и все понял.
 
Вернувшись поутру из Сазоновки, забежать домой и переодеться он так и не успел. И рубашка на нём была вчерашняя, вся в засохшей крови – где брызгами, а где и пятнами. Паршивая штука – кровь, въедливая… Как от неё не берегись, а хоть капля да попадёт. Васька никогда не берёгся, а уж вчера – особенно.
Вчера он был сыщиком. Работал, расспрашивал, записывал, думал. Даже сельсовет помог организовать. Нашел в себе силы не видеть, не чувствовать, отодвинул всё - но, видно, чего-то ему всё же еще не хватало, потому что стоило увидеть эти уродливые засохшие пятна на своей одежде, как тяжёлая волна накрыла его с головой.
Смирной как никогда остро понял, как же сильно он ненавидит этих гадов и за что он их ненавидит. Вот за это. За чужую кровь на своих руках, за мёртвые глаза, в которые пришлось смотреть. И в которые придётся смотреть снова и снова – если он, затонский горе-сыщик, опять не успеет вовремя и ему достанется лишь касаться остывших тел, мараясь в липкой, холодной крови… Смирного словно цыганской иглой пронзило, от макушки до пяток, переворачивая внутренности, сплетая их в тугой клубок, в котором было все сразу – отвращение к самому себе, ненависть, боль и страх. И страх был сильнее всего.
Уши точно ватой заложило и собственный голос прозвучал откуда-то издалека:
- Это не моя. Вчерашняя. Двоих мужчин, четырёх женщин. И двоих мальчишек, пятнадцати и двух лет. Памятка от банды Циркача! Вера Яковлевна, вы по-прежнему будете твердить, что вам нужно здесь остаться? И что я не должен вам этого запрещать?!
 
В маленькой комнатушке воцарилась тишина. Василий уставился в стенку, стиснув зубы и стараясь ни на кого не глядеть. На Веру Яковлевну – в особенности. Захлестнувшая его волна медленно отползала, оставляя после себя пустоту и мучительный стыд.
Ульяна Зуева подошла к нему молча и деловито, тронула за здоровое плечо и жестом предложила снять всё-таки рубашку. Смуглое лицо оставалось бесстрастным. Привыкла, должно быть, к истерикам пациентов. Васька, досадуя, стянул злополучную рубашку и, не глядя, отбросил её в сторону.
- Н-да, Василий Степанович, глядя на вас, я начинаю сомневаться, что лошадь – животное травоядное, - невесело пошутил Николай Зуев.
Ульяна покосилась на брата строго и, по-прежнему не говоря ни слова, принялась посыпать жутковатого вида кровоподтёки на Васькином плече каким-то порошком.
 
- Да, Василий Степанович, я остаюсь, - голос Веры прозвучал негромко, но твёрдо. – Неужели что-то изменится, если моё место займет кто-то другой? Поверьте, мы всё понимаем. И будем очень осторожны. И примем все меры, чтобы не добавлять работы милиции.
О каких мерах она твердит? Тут только одна мера может быть действенной – услать её подальше! Затонский милиционер вскинул голову и нашел глазами Берковича.
- Венька, стрелять умеешь? Оружие есть?
- Нету. Но стрелять я умею, - торопливо ответил тот и почему-то поправил очки. Василий раздражённо дёрнул щекой.
- Всё понятно, Зоркий Глаз. С пяти шагов в сарай? Из пальца? О чём только ваш начальник думал?
- О том, что нужно строить электростанцию. И с этим Веня точно справится! А стрелять я сама умею, можете быть уверены! – холодно ответствовала Вера Яковлевна.
Судя по тону, сейчас ей больше всего хотелось пристрелить самого Смирного. Ульяна, молча бинтовавшая ему плечо, взглянула на него сердито и затянула последний узел безо всякой нежности. Тоже обиделась за Веньку? Женщины! Ну как им объяснить?! Ведь ежу понятно, что строители плотины будут у этих гадов очередной мишенью.
На языке вертелись резкие слова про то, что меньше всего на свете ему хочется снимать тело школьного приятеля с телеграфного столба, но Васька угрюмо промолчал, только тяжело выдохнул, отворачиваясь. Работа собачья, как сказал Яков Платонович. Но выплёскивать эту боль и грязь на головы других было и вовсе по-скотски. И всё одно не помогло.
В черных глазах Николая Зуева отчетливо читалось: «Ну и дурак ты, братец!» - и Василий был с этим совершенно согласен. Дурак, да. И терять ему, судя по всему, уже нечего. Очередной раз вздохнув, Смирной потянулся за своей измаранной в крови рубашкой. Другой всё равно нет. Не ходить же голым.
 
Пока толклись они все у редькинской таратайки, Венька упомянул, что новый начальник строительства прямо с вокзала отправился в горсовет. Нужно идти туда. Сдать ему загулявшихся помощников. Да и взглянуть, что за человек этот Белкин. Поговорить серьёзно. Чтобы в Зареченске не ночевали, как прежний инженер. Мутный там всё же народ, ненадёжный. Пусть рядом с плотиной ночлег организуют. И охраны бы им на стройку побольше… А так – народу, вроде, немало, а налети банда – разбегутся, не остановишь.
Растолковать ему ситуацию, попытаться объяснить, что Вере Яковлевне здесь не место. У начальника точно хватит власти отослать её прочь. Ну, а если инженер заартачится – есть еще Яков Платонович. Хотя рискованный поход в питерскую «Асторию» он, помнится, дочери запрещать не стал. Но здесь ведь не «Астория», здесь вещи пострашнее.
 
Самого Василия Вера Яковлевна по-прежнему едва замечала. Весело распрощалась с доктором Зуевым, а едва вышли обратно на улицу – взяла под ручку о чем-то задумавшегося Веньку и стремительно зашагала с ним прочь. Ульяна, что за каким-то делом вышла на крыльцо вместе с ними, посмотрела в спину помощницы инженера странно потемневшими глазами.
Рядом задумчиво хмыкнул Федька. На этот раз он отчего-то не пошёл вместе со студентами, решил составить компанию Василию. Хотя его-то не задвигали в дальний угол ледяным взглядом.
- Ревнует Ульянка.
- Чего? – непонимающе глянул на него Смирной. Полпальца ухмыльнулся загадочно.
- А ты думаешь, чего она в шестнадцатом году без остановки к ним в мастерскую бегала? Каблучки подбивать? Ну а что – он парень симпатичный, а у Ульянки кровь южная, горячая. Только Венька, лопух, тоже ничего тогда не понял.
Васька неодобрительно нахмурился. К Федору в мастерскую, вместе с неисправными керосинками и жатками сползались все городские сплетни - что при царе, что при советской власти. Этот народец никакая мировая революция не исправит!
Но и в собственной памяти непонятно с чего всплыли вдруг затонские дела давно минувших дней.
- Так она просватана была ведь, в шестнадцатом. Вроде, и замуж вскоре вышла? В Тверь куда-то?
Фёдор пожал плечами.
- Ну, вышла. Со старой Зуихой разве поспоришь? Да и сама девчонка еще, в голове глупости всякие: ну как же, она из купечества, а Венька – еврей-голодранец. А всё одно натура своё возьмёт. Болтали, что они с мужем и года не прожили, сбежала. Который год сама себе хозяйка. А тут снова Венька объявился. Да под ручку с барышней. Как пить дать, отбивать начнёт! – Полпальца посмотрел на Ваську не то сочувственно, не то насмешливо. – Ну, тебе же проще!
Василий моментально забыл и про Берковича, и про Ульяну Зуеву. Вскинулся, как ужаленный, покосился на бывшего одноклассника свирепо. Белов только ухмыльнулся.
- Пропал ты, Сыщик. Ишь, на какую нацелился! Чего смотришь, как поп на постные щи? Да ты бы себя видел! Приедь какая другая барышня, ты бы и вполовину так не дёргался.
- Дёргался бы, - сквозь зубы процедил Смирной, отводя глаза. – Не место тут барышне… любой женщине. Сейчас.
- Тебе виднее, - не стал спорить Федька. – Только она для тебя не любая. Да не тушуйся! Простит. Думаешь, не понимает, что ты о ней заботишься? Просто бабы… то есть женщины, им тоже нужно как бы самостоятельными быть. У меня мать такая боевая. Отец, бывало, придёт и давай на неё рычать: «Зачем чан сама таскала? Зачем поленницу перекладывала, или мужиков в доме нет?!» Она, конечно, руки в боки, и давай его в ответ чехвостить, что мол, кабы не она, так дом бы уже развалился. А сама млеет, что он за неё беспокоится!
- Да причём тут твой чан! – огрызнулся Васька.
- Не причём, - пожал плечами Фёдор. - Она решение приняла. А ты: «Я вам запрещаю!»  Да понимаю, Сыщик: ты всякого дерьма насмотрелся, вот тебя и корёжит. Но так ты её не уговоришь.
Васька и сам понимал, что делает что-то неправильно. Но по другому-то как?
Каблучки Веры Яковлевны упрямо и решительно цокали по разбитой затонской мостовой. Как бы ему всё-таки её уговорить?.. Смирной тяжело вздохнул.
- Думаешь, простит?
Федька покосился на приятеля насмешливо и заявил тоном знатока.
- Простит. Девушка-то настоящая! Ну, хочешь – гармонику тебе одолжу?
Смирной представил себя с гармоникой под окном барышни Штольман и молча и сердито постучал кулаком по лбу. Полпальца хмыкнул.
- Ну да, нафига козе баян? Помню, Иван Христофорыч, покойник, как на пении тебя завидит, так скривится, точно клопа проглотил и тут же: «Получи, Смирной, свою тройку с минусом, только Христа ради, рта не открывай!» Аж завидно было. Не, не дам гармонику! А вдруг тебя барышня не простит? Тогда самому пригодится.
Василий глянул на него подозрительно. Издевается, он, что ли? Но нет – взгляд Белова, устремлённый на идущую впереди Веру Яковлевну и впрямь сделался таким мечтательным, что в душе молодого сыщика шевельнулось что-то недоброе. Еще один воздыхатель нарисовался! Так и подмывало спросить, не жмут ли Федьке зубы? Чувство было строителя коммунистического общества недостойное, но коммунизм коммунизмом – а барышни врозь! Но тут перед глазами снова возникла высоко вздёрнутая левая бровь и блеснула колкая улыбка.
«Молодой человек, а почему вы подумали, что можете за меня что-то решать?»
А если она его и впрямь не простит? Васька тоскливо посмотрел на дерзкую белую шапочку, маячившую впереди. Повезло всё же Якову Платоновичу! Анна Викторовна добрая. Жаль, что Вера Яковлевна в отца пошла. Вот бы в маму - насколько всё было бы легче!
 



   
Следующая глава        Содержание
   

Скачать fb2 (Облако Mail.ru)         Скачать fb2 (Облако Google)