ЧАСТЬ 2
Глава шестнадцатая
Обратная сторона справедливости


 
Не так-то просто оказалось идти по следу, оставленному тридцать с лишним лет назад, но Ваську трудная задачка неожиданно обрадовала. Ломать голову над поиском бывших затонских торгашей, половина из которых даже имён не имела, оказалось намного легче, чем думать о… обо всём прочем.
Вера Яковлевна, его, похоже, так и не простила. Не возражала, когда верный своему слову её охранять, Васька торчал неподалёку, но посматривала насмешливо. И обращалась не то, чтобы холодно, но только по делу: точно, как в те времена, когда Смирной был у неё в немилости за арест отца. А теперь он вздумал за неё решать, где ей надлежит быть и чем заниматься. Да еще пытался уговорить и Штольмана, и начальника строительства Белкина отослать её подальше от опасного места – после чего, должно быть, окончательно попал в опалу.
Умом понимал Васька, что и сам обиделся бы смертельно, если бы кто-то – пусть даже Яков Платонович, – вдруг попытался отослать прочь самого Смирного. Свое дело, со всеми прилагающимися к нему опасностями, он выбрал сам. Но ведь и Вера – тоже. Не такой уж мирной была профессия инженера: потому, что сама жизнь вокруг мирной не была, только-только начиная налаживаться. Разве убежишь от жизни? Когда-нибудь они построят то счастливое и справедливое общество, о котором взахлёб рассказывал Беркович, и в нём не будет места страху – но будет это уже после того, как он, Васька, поймает последнего бандита.
Нынче Вера уезжала в Зареченск, вместе с прочими строителями гидростанции, и Василию оставалось только молча с этим смириться. И понадеяться на благоразумие нового начальника строительства. Инженер Белкин оказался мужиком разумным и тёртым, это Ваську слегка обнадёжило. После резни, устроенной ими в Сазоновке, неуловимая банда снова затаилась, не оказывая себя делом, но Василий нутром чувствовал, что тишина в этот раз продлится недолго. Что еще предпримут бандиты, если окрестные деревни начнут отказывать им в поддержке? Эх, нашёлся бы кто похрабрее, навёл бы их на место, где скрывается банда!.. Или кто из бандитов высунул бы свой поганый нос, благо Евграшин всех заставил зазубрить приметы, привезённые сыщиками из Сазоновки, и милиционеры ходили теперь по улицам, напряжённо вглядываясь в лица. Но пока этого не случилось, затонским сыщикам приходилось идти по единственной имевшейся у них ниточке, ветхой от времени.
 
Прочитав составленный Штольманом список купцов, с которыми он так или иначе имел дело будучи начальником затонского сыска, старожилы участка – Евграшин с Палычем, – первым делом велели вычеркнуть из него Тимохина. Как его звали, никто так и не вспомнил, но, по словам бывших городовых, купец первой гильдии покинул земную юдоль еще в начале века.
– В последний мой год это случилось. Сам его выносил, Яков Платоныч, – невесело усмехнувшись, поведал Евграшин. – Его ведь угораздило преставиться не где-нибудь, а в борделе. Поначалу даже убийство подозревали, но нет – оказалось, сердчишко прихватило. А с виду такой мужик крепкий был!
– Точно это был Тимохин, Сергей Степанович? – с сомнением спросил Штольман.
– Он самый, – заверил начальник уездной милиции. – Он нам тут однажды чуть участок не разнёс, помнишь, Палыч?
– А как же? – солидно кивнул пожилой милиционер. – За мышей-то!
– За мышей? – удивился Василий.
– За них, родимых, – ухмыльнулся Макар Павлович. – Его, вишь, пограбили малость, товар пропал – а наш тогдашний следователь, Аполлон Затонский, дело открывать отказался. Дескать, никто ничего не украл, все мыши сожрали. Керосин выпили, гвоздями закусили. Весь город хохотал. Мухина с тех пор иначе как мышеловом за глаза не называли. А купец этот долго в участок ходил ругаться!
Яков Платонович внезапно вскинулся и взглянул на Палыча пристально. Василий неуверенно усмехнулся. Про то, что следователь Мухин, сменивший в свое время Штольмана, был дурак и бездельник, он и прежде знал, но историю с мышами услышал впервые. А Яков Платонович, похоже, не поверил в такую чушь вовсе…
Но Штольман, как оказалось, думал вовсе о другом.
– Значит, в то время Тимохин был здесь, в городе? Не в тюрьме сидел?
– Если и сидел, то недолго, – с кривой усмешкой заметил Евграшин, продолжая изучать список. – Я же говорил, Яков Платонович – в Затонске только для вас авторитетов не было. А с военным ведомством он, видать, договорился полюбовно. Столковался с нужными людьми за долю малую, вот и все дела. Коммерсанты у нас во все времена ушлые были. Да и до сих пор не перевелись, нынешние нэпманы из того же теста. Откуда их, гнид, повылазило? Яков Платонович, а что я у вас тут купца Игнатова не вижу? – спросил он внезапно.
– Игнатова? – Штольман изумлённо вскинул бровь.
– Или запамятовали, Яков Платоныч? На каторгу вы его не отправляли, правда, но в кутузку как-то раз посадили. В деле с контрабандистами, помните? Да и потом он у нас тут частый гость был, как где драка – там купец Игнатов, беспременно. Чёрт его знает, до чего он с таким норовом докатиться мог! Опять же, Игнатов – Игнат?
Явно взволнованный своей догадкой, Евграшин пристально глянул на сыщика, но тот лишь головой покачал со странной улыбкой.
– Нет, не тот темперамент у Павла Евграфовича. Одно дело, морды в трактирах бить, но вот чтобы людей ножом хладнокровно резать… Заверяю тебя, Сергей Степаныч, это не он.
Начальник уездной милиции спорить не стал, пожал плечами и снова углубился в листок, исписанный мелким почерком Штольмана. Василий мысленно нахмурился. Не слишком ли быстро Яков Платонович отбросил версию Евграшина? Фамилия купца определённо наводила на подозрения. И самому Ваське она ведь была знакома, только он никак не мог припомнить – откуда? Надо разобраться!
– Про остальных не знаю, – покачал головой Евграшин, со вздохом откладывая список. – С оборотнем дело помню, конечно, такое разве забудешь, но вот кто был тот купец… Яков Платоныч, а вы у председателя Совдепа про этих ваших типов спрашивали?
Штольман, казалось, был удивлён.
– У Кулагина?
– Так Андрей Никитич, пока в девятьсот пятом по новой в Сибирь вместе с фабричными не пошёл, вполне себе считался «член обчества», – с невесёлой усмешкой пояснил Евграшин. – С купечеством знался. Глядишь, кого и вспомнит.
 
Председатель Совдепа нашёлся у себя дома и после разговора с ним список подозреваемых сократился еще на одно имя – заводчика Кулешова. Этого Яков Платонович на каторгу не отправлял, да и в причастность его к кровавым убийствам не особенно верил, но имя коммерсанта было Игнатий. Вот только Кулагин, взглянув еще раз на портрет старика, уверенно заявил, что этот Игнат – не Кулешов. Заводчик же, по его словам, перебрался в Москву еще в конце прошлого века, будучи к тому времени человеком семейным и тяжело больным.
– В девяностые мы с ним… ну, не то, чтобы сдружились, но знакомство водили. Что-то нас сблизило. Он тоже… – Андрей Никитич вдруг ухмыльнулся криво и болезненно. – Он свою Татьяну долго забыть не мог. Потом всё же встретил… одну, поженились, дочка родилась – и тут такая напасть. Не знаю, что ему там врачи наговорили, но уверен был, что долго не протянет. Да если и дожил… Нет, Яков Платонович, Кулешов бы до такого не докатился. Скорее уж, я сам.
Штольман ничего не сказал, лишь посмотрел на Кулагина остро и понимающе. Хозяин дома ответил ему сумрачным взглядом.
– Если бы не вы тогда… Много позже мне как-то раз приснилось, что та бомба взяла и взорвалась. И вот: я погиб, вы погибли, еще тьма народу – а Персианов жив и смеётся. Так мне во сне никого не было жаль, ни себя, ни других, только злость осталась, что до прокурора не добрался. Месть, Яков Платоныч, такая подлая штука. Остановиться трудно.
– Думаете, это месть, Андрей Никитич?
– Знаешь, Яков Платонович, вот как-то сразу в голову пришло, – произнёс Кулагин не совсем уверенно и снова криво ухмыльнулся. – По себе меряю, должно быть. Зачем бы этому вашему Игнату именно в Затонск возвращаться? Людей резать в любом месте можно. Но это точно не Игнатий Петрович. А остальные… Асмолов – не помню такого. Самого Воеводина помню, еще до первой каторги своей – мерзкая скотина, а вот кто там у него секретарь был… Прохоров? – Кулагин снова задумался. – Прохоровых я двоих знал, и обоих там же, в Сибири. Но эти не из затонских купцов.
Яков Платонович кивнул сосредоточенно, складывая свой список. Явно досадуя, что больше ничем не может им помочь, председатель Совдепа сокрушённо развёл руками и отодвинул подальше в сторону от штольмановских бумаг дело, которым был занят до прихода сыщиков – толстый вязаный носок с дырой, натянутый на деревянную колобашку.
На обычно бесстрастном лице Кулагина при этом мелькнуло смущение. Ваську вдруг посетила мысль, что Андрей Никитич, вспоминая годы, проведённые среди затонского купечества, некстати вспомнил и про то, что в те времена они со Штольманом в «лучших людях» числились, и нужды не было самим свои дырки зашивать. Хотя, чего бы тут стесняться? Живёт мужик бобылём, так что же ему – в рванье ходить?
Ваську с Мишкой мать-покойница тоже в строгости держала, ворча, что всех девок у неё Господь прибрал, остались они с отцом. Трое мужиков – только и забот, что штаны рвать, а она, грешница, одна на всё про всё! Так Василий с давних пор сам себе носки штопал и рубашки стирал. И дальше придётся. Вера ему носки штопать точно не станет.
От этой неожиданной мысли Ваську окатило жаром, так, что дышать стало нечем, и он изо всех сил начал её гнать, но воображение, словно издеваясь над ним, показывало и показывало ему Веру Яковлевну. С книгой. С автомобильными свечами, как давеча на ярмарочной площади. Даже в домашнем фартуке и со сковородой жареной картошки, как доводилось ему видать её когда-то в петроградской квартире на Пятой Линии – но никак не с Васькиным дырявым носком… Смирной кисло улыбнулся картинкам в голове. Может, и впрямь не выдуриваться, как ему невестка Наталья без конца твердит, посвататься к своей, слободской девчонке? Девчонки эти – обычные, без затей, у них и носки будут заштопаны и рубашки перестираны.
Нет уж, лучше удавиться.  Или всю жизнь в холостяках проходить. Сыщику оно, может, и правильно – не зря ведь родители Анны Викторовны её за Штольмана отдавать не хотели. Что с тех пор изменилось? Полицейская ищейка или милицейская – разницы никакой, только что бандиты вконец озверели, а денег еще меньше платят.
Не зря тётя Лиза много лет назад беспокоилась, что будет он чужой любовью отравленный. Пусть живая Вера Яковлевна оказалась совсем непохожей на сказочную Прекрасную Спиритку, в чьи синие глаза он насмерть влюбился еще мальчишкой, а всё одно… Другой не будет. Понять бы еще толком, какая она? И сдался ли ей сам Василий, ну хоть чуть-чуть?

Вечером, после того как он, ничтоже сумняшеся, привёл все семейство Штольманов к Смирным отмывать Ваньку-приёмыша, Наталья принялась вынимать из Василия душу, изводя расспросами про столичного начальника, а в особенности – про его семью. С некоторой опаской отдала должное Штольману: «Строгий! Сам седой, а стать, как не у всякого парня, это сколько ж ему? Восьмой десяток?! Иисусе и царица небесная, верно болтают, что заговорённый твой сыщик!». Повосхищалась Анной Викторовной – «барыня, а точно солнышко!», – после чего перешла к Вере Яковлевне. Барышня-инженер явно потрясла воображение Мишкиной жены. Тем более что история с оживлением Гидры Империализма уже успела разойтись по городу и обрасти разными сказочными подробностями.
Услышав про то, как «в партийную автомобилю черти набились, аж мотору не свезти было, сам отец Серапион выгнать не смог, а барышня – как пить дать колдунья, только ладошкой хлопнула – и разбежались, черти-то!» – Васька с трудом удержался, чтобы не плюнуть смачно на чисто выскобленный пол. Даже Мишка, молча вырезавший в дальнем углу горницы волчок для младших сынишек, коротко взглянул на жену и от души пожелал, чтобы те самые черти раскалёнными клещами прищемили её болтливым соседкам длинные языки.
«– Сами гусыни и дочек таких же вырастили! А если у девки голова на плечах есть, так в ведьмы записывают! У, дуры кромешные!»
«– А я что, я ничего! – Наталья тут же пошла на попятный. – Говорю вот, что болтают. А дочка у сыщика и впрямь, ихним дурам не чета. Огонь-девка. В столицах-то нынче все по-новому, вот и барышни в инженера идут, раньше-то только замуж за инженеров выходили… Вась, а годков-то ей сколько?»
«– Как мне» – неохотно буркнул Васька. Невестка замерла с открытым ртом.
«– И до сих пор в незамужницах ходит? Что же это, совсем в Петрограде мужики перевелись? Или характерная больно? Да нет, видно, что девушка хорошая, – поспешно поправилась она, заметив, должно быть, угрюмый Васькин взгляд. – Весёлая, к родителям ласковая. И собой красавица, в мать пошла, тоже до седых волос хороша будет. Видать, королевича ждёт!»
Михаил снова оторвался от дела, покосился на жену сурово:
«– Ну и ждёт, так что же? За мать, её, рассказывают, по молодости аж князь сватался, а она одного своего сыщика ждала. У смерти его отбила. А дочь чем хуже? Пусть ждёт! Вашего ли ума дело?»
Ваське страшно хотелось спросить, откуда Мишке известны такие подробности, но оказать свой жадный интерес к предмету он побоялся. Наталья и без того поглядывала на него с какой-то хитрецой. Оттого Василий поторопился убраться поскорее на облюбованный им сеновал, но уснуть долго не мог – пялился в темноту незряче и раздумывал невесело о том, что, какого бы суженного Вера Яковлевна не ждала – вряд ли им окажется простой затонский милиционер Васька Смирной…
Заунывный скрип калитки заставил Ваську прийти, наконец, в себя. И оказалось, что вышли они уже из кулагинского домика, да и вообще со двора, стоят на мостовой, и Яков Платонович смотрит на него вопросительно.
– Что-то надумали, Василий Степаныч?
Помощник сыщика неопределённо пожал плечами, надеясь, что вмиг заполыхавшие уши его не выдадут. Надумать-то он надумал, да всё не о том, о чём нужно.
– Куда дальше, Яков Платонович?
Сыщик вздохнул, задумчиво поправляя шляпу набалдашником трости.
– Дальше сложно. Того купца, которого я в своё время посадил за надругательство над женщиной и доведение до самоубийства, я даже имени не помню, к сожалению. Помню дом. Но пешком мы туда не дойдём, а пролётка наша снова уехала. Придётся завтра. Сегодня можем поискать следы Асмолова, но…
Штольман снова глубоко задумался. Васька терпеливо ждал.
– Это будет трудно, – наконец признал сыщик. – Вообще-то он был не купец, секретарь, но Никита Иванович мог в точности не знать. А разговор с Андреем Никитичем навел меня на мысль…
– Месть? – рискнул высказать догадку Смирной.
– Именно, Василий Степанович, – подтвердил Штольман. – Любовница Асмолова, Полина, тоже отправилась по этапу. И Асмолову было, кому и за что мстить в Затонске, не считая меня. Он был приезжий, родни здесь не имел, но попробуем начать с дома, где он служил. О них с Полиной там могут помнить. – Яков Платонович оглянулся по сторонам, явно пытаясь сориентироваться. – Кажется, это недалеко.
 
Бывший дом Воеводина стоял на Красной – единственной из центральных городских улиц, которую так и не переименовали, сочтя старое название вполне соответствующим новому, советскому Затонску. Но тут сыщиков ждала неудача. Тощая и прямая, как палка, старуха, ныне одиноко проживавшая в унылом особняке, поначалу никак не могла взять в толк, зачем явилась к ней милиция. Но стоило лишь упомянуть о доме, как бабка точно с цепи сорвалась. Принялась с ходу совать им под нос усеянные какими-то грозными печатями бумаги, злобно цедя сквозь зубы, что у неё охранный мандат из наркомата, свои права она знает и никому – вы слышите, никому! – в этом паршивом городишке не удастся её так просто реквизировать и уплотнить!
Смирной лишь плотно стиснул зубы и молча слушал, как Яков Платонович ровным голосом объясняет сумасшедшей старухе, что никто не собирается покушаться на её облезлые хоромы, и сыщиков интересует лишь судьба давнишних обитателей дома. Не слышала ли мадам о Полине Воеводиной, бывшей наследнице? Мадам в ответ смерила Штольмана ледяным взглядом и проскрипела, что никакая Полина Воеводина, никакой Асмолов здесь никогда не появлялись. Сама она честно купила этот особняк у городских властей, живет здесь двадцать лет и надеется прожить еще столько же, и да – пережить вас всех! И весь ваш проклятый большевизм!
Вывалился из мрачного дома Василий, пребывая в твёрдом убеждении, что в наркоматах сидят сплошные враги. Хоть недоброй памяти Всеволод Червинский, хоть та неизвестная контра, которая за неведомые заслуги выдала старорежимной старухе охранный мандат. Штольман вышел из дома вслед за помощником, встал рядом и тоже выдохнул с явным облегчением.
– Яков Платоныч, а она не есть та самая, что опекуна своего пришила, часом? – проворчал Васька, оглядываясь на дверь. – Я бы не удивился, ей богу.
Старый сыщик усмехнулся краешком рта, но ответил серьёзно.
– Нет, я специально присмотрелся. Не она. Эта – Мария Сигизмундовна Крылова. В бумагах было, – пояснил он в ответ на вопросительный взгляд помощника. – В том страшном мандате, которым дама нас запугивала.
Васька только вздохнул. Яков Платоныч и бумаги прочитать успел – в то время, как сам Василий больше следил, чтобы ему не прилетело по физиономии этим самым мандатом. Учиться еще и учиться! Да будет ли из него когда-то толк?
– Что теперь, Яков Платонович? Здесь пустышка.
Штольман задумчиво прищурился.
– Не совсем пустышка, Василий Степаныч. Вы обратили внимание на слова хозяйки – что она купила этот дом двадцать лет назад у городских властей? Раз домом к тому времени распоряжались власти, значит, он стал выморочным имуществом, следовательно, никаких наследников у Воеводина не объявилось. Значит, и нам нет смысла их искать, чтобы узнать про судьбу Полины Воеводиной и её любовника. – Яков Платоныч взглянул на солнце, перевалившее далеко за полдень, потом на свой брегет. – Идёмте обедать. Заодно посмотрим, как там Анна Викторовна с Иваном управляются.
Василий кивнул согласно. Парнишка-беспризорник был нахальный, такого надолго без пригляду оставлять – себе дороже. Анна Викторовна всех приголубить готова, но Ваньке твёрдая рука нужно. Вот Якова Платоновича он после вчерашней бани зауважал крепко.
Кроме того, подумать нужно было, где искать дальше. Или махнуть рукой на этого Асмолова, заняться другими?
– А что там была за дело, Яков Платоныч?
Сыщик поморщился.
– Грязное было дело, Василий Степанович. Единственная, кого было по-настоящему жаль тогда – девушка-горничная. Всеми уважаемый гражданин Воеводин пытался её изнасиловать, потом убил. Спрятал тело на заднем дворе. А дальше уже покатилось, как снежный ком: воспитанница Воеводина и Асмолов начали шантажировать Воеводина, некие Сушковы, вскрыв их переписку, пытались шантажировать их самих. В итоге Асмолов убил Воеводина и смертельно ранил Сушкова. А вот добила его, я уверен, его собственная жена. Какой-то клубок сплошных мерзавцев. 
В голосе Якова Платоновича слышалась боль. Смирной взглянул на начальника внимательнее. Слишком много боли для какого-то дела тридцатилетней давности. Сколько бы мерзавцев там ни было. Что-то там еще происходило, но об этом Яков Платоныч, кажется, говорить был вовсе не расположен.

Вопреки затаённым надеждам Васьки, Веры Яковлевны в новом жилище Штольманов уже не оказалось – уехала в Зареченск еще утром. Анна Викторовна на пару с Ванькой обустраивались во флигеле. Едва войдя в двери и взглянув на их усилия, Василий первым делом молча отодвинул их обоих от старого комода, и одним толчком отправил мебель в предназначенный ей угол.
– Что еще помочь, Анна Викторовна?
Анна Викторовна неуверенно покосилась на дверь в соседнюю комнату.
– Там сундук… Нет, Вася, он слишком тяжёлый! А у вас рука!
– Кобылой покусанная, – ехидно вставил Ванька.
Смирной посмотрел на него хмуро, после чего прошествовал к сундуку и, не колеблясь, взвалил его на плечи. Спина с непривычки затрещала, но Васька сурово напомнил себе про год, проведённый за тасканием мешков на пристани. Тверской беспризорник, глядя на него, снова фыркнул, но вслух язвить не стал.
Полуразвалившийся сундук предназначался на дрова. Васька оттащил его в дровяной сарай, окинул взглядом громоздившиеся там же обломки прочей мебели вперемежку с кособокими пнями и положил себе прийти сюда с колуном. Не Анне же Викторовне коряги эти тюкать!
До зуда в ладонях захотелось вдруг заняться чем-то мирным: дрова нарубить, за грибами сходить, как вчера мечталось. Носки заштопать. Смирной вздохнул. Это всё потом, после всех Циркачей.
За обедом Яков Платонович по-прежнему был невесел. Анна Викторовна поглядывала на него всё более встревоженно, наконец, не выдержав, спросила:
– Яша, что?
Сыщик шумно выдохнул, поднял глаза на жену и ответил неохотно:
– Асмолов, тот что едва не убил вас с Петром Ивановичем. Еще один кандидат в Игнаты. Думаем вот, как на него выйти. Помнишь такого?
Но Смирной был готов проставить голову против медного пятака, что думал Яков Платонович вовсе не об этом. Взгляд его, устремлённый на жену, был донельзя виноватым. Анна Викторовна словно бы смешалась, на миг прикусив губу, потом вдруг протянула руку и накрыла своей ладонью ладонь сыщика, неподвижно лежащую на столе.
– Помню, разумеется, – тихо ответила она, не отрывая глаз от лица мужа. – Это всё моя вина тогда была. Пыталась усидеть на двух стульях. Так боялась рассориться с родителями… глупо, конечно.
– Аня! –  выдохнул сыщик, сжимая её руку. Васька был готов поклясться, что в глазах Анны Викторовны блеснули слёзы. Да что же там случилось-то, в деле этом?
Штольман, должно быть, заметил его озадаченное лицо, поскольку покосился на помощника с кривой улыбкой.
– Не берите в голову, Василий Степанович. Дела давно минувших дней. Пока я расследовал убийства вокруг и около дома Воеводина, к Анне Викторовне посватался князь Разумовский. Что вовсе не прибавило мне тогда душевного спокойствия. Петра Иваныча за его известие я ведь едва не убил!..
– Дядя – интриган! – недовольно подтвердила Анна Викторовна. – Я думала, что расскажу тебе сама… Посмеёмся вместе. А ты примчался уже в полной уверенности, что я приняла предложение князя! Наговорил мне гадостей. Тогда уже и я рассердилась и… не стала ему сразу отказывать. Сказала, что подумаю. Зачем я только это сделала?
Васька сидел, как мышь под веником. О том, что в давних отношениях настоящих сыщика и медиума все было далеко не так радужно, как в книжках Ребушинского и романтических воспоминаниях тёти Лизы, он догадывался. Но заговорили Штольманы об этом впервые.
– Яков Платоныч, так это был тот самый князь? – осмелился спросить он. – В убийстве которого вас обвинить хотели?
– Да, князь Разумовский, – дёрнув щекой, неохотно признал сыщик. – Поскольку по итогам всех наших разногласий у нас с ним должна был состояться дуэль.
Анна Викторовна вздохнула, глядя на мужа расстроенно и чуточку сердито. Василий невольно покосился в окно, в сторону бывшей княжьей усадьбы. Конечно, старорежимные родители Анны Викторовны хотели видеть своим зятем такого же богатого аристократа! Хорошо всё же, что теперь времена изменились, и не имеет значения, дворянин ты бывший или пролетарий. Хотя совсем против воли родителей – тоже как-то неправильно. Это он, Васька, сирота и может такие вещи решать, ни на кого не оглядываясь… Впрочем, Вера Яковлевна тоже всё решает сама, не он ли в этом недавно убедился?
Помрачнев, Васька молча смотрел в окно. Вот и решит Вера выйти в конце концов за Веньку Берковича или за другого парня. Или вовсе за какого-нибудь пока неизвестного, но заранее ненавистного Ваське толстого нэпмана – и что тогда? На дуэль их вызывать? Но ведь это будет ЕЁ решение. Что останется Смирному – самому стреляться? Нет, такой глупости он точно не сделает… неужели он недостаточно её любит?
Нет. Ему ведь главное – чтобы она жила. Чтобы была счастлива. Он просто будет и дальше ловить разных мерзавцев, которые могут этому счастью помешать. А пуля его и так рано или поздно найдёт…
– Яша, ну вот что мы опять о каких-то глупостях, – донёсся до него огорчённый голос Анны Викторовны. – Верочки на нас нет! Место здесь такое, что ли?
– Место, – со вздохом подтвердил Штольман. – Поскольку за каждым старым делом тянется… еще одно дело.
Прекрасная спиритка грустно улыбнулась.
– Ну да. О нас с тобой. Потому предлагаю побыстрее покончить со старыми делами. С Асмоловым в том числе. Если в Затонске никаких его следов не осталось, то может?.. – Анна Викторовна прервалась и взглянула на мужа вопросительно. Штольман, поняв её, как видно, с полуслова, неодобрительно нахмурился.
– Аня!..
– Яша, ну так мы, по крайне, мере будем знать, жив он или нет, – твёрдо произнесла Анна Викторовна, энергично поднимаясь из-за стола. Штольман дёрнул головой, но спорить с ней не стал – поднялся тоже и встал у жены за спиной. Обнял, прикрывая ладонями живот.
– Чё это они?.. – изумлённо прошипел близ Васькиного локтя Иван, который весь обед просидел тише воды ниже травы. Смирной, как-то даже про мальчишку и забывший, покосился на него хмуро.
– Сиди молча, не мешайся. Анна Викторовна с духом говорит.
– Чё?.. – недоверчиво вскинулся мальчишка, но заткнулся, перехватив сердитый взгляд Василия, в котором явственно читалось, что кто-то сейчас получит по носу.
Выход был и впрямь наилучший, но… Уж очень по-разному в последнее время заканчивалось общение спиритки с духами. Секретарь этот - тоже не пацан из церковно-приходской школы, убийца, саму Анну Викторовну пытался когда-то убить. Что еще выкинет? Может, лучше, чтобы жив оказался?..
Тем временем Анна Викторовна повелительно воскликнула: «Дух Асмолова, явись!» и тут же неведомо откуда взявшийся ветер шевельнул прядки волос, выбившиеся у неё из прически. Несколько мгновений духовидица напряжённо всматривалась расширившимися глазами в узор на порыжевших обоях, затем неожиданно пошатнулась.
– Аня!  – Яков Платонович едва успел подхватить падающую жену.
Смирной тоже подскочил. Ведь как в воду глядел! Лицо Анны Викторовны налилось синюшной бледностью. Василий не стал разбираться, ушла ли зловредная тварь, явившаяся на зов спиритки – да и как бы он это увидел? – просто свирепо уставился в ту же пустую стену и выругался длинно и непечатно.
– Ничё се!..  – растерянно протянул за его спиной штольмановский приёмыш.
Сам сыщик словно бы и внимания не обратил на Васькину выходку. Продолжая сжимать жену в объятиях, Яков Платонович осторожно опустил её на диван, сел рядом, растирая бледные руки. Анна Викторовна открыла глаза и откинулась мужу на плечо, тяжело дыша. Васька поспешно придвинул поближе стакан воды, но духовидица, еще раз глубоко вздохнув, отрицательно махнула рукой.
– Пришёл… Яша, это точно Асмолов, я его узнала, – сообщила она прерывающимся голосом. – Кажется, он умер вскоре после того, как… Совсем не изменился.
С этим Василий молча согласился, кинув хмурый взгляд на пустую стенку. Как при жизни гадом был, так и на том свете остался.
 
После визита духа Асмолова Анне Викторовне сделалось совсем плохо. Васька неуверенно предложил сбегать за доктором, но духовидица отказалась. Яков Платонович, поддерживая жену за плечи, проводил её в спальню и, выйдя обратно, отрывисто сказал помощнику, что тот может быть свободен до завтрашнего дня. Василий кивнул молча. Было понятно, что жену в таком состоянии сыщик не оставит. Да и не беда. Дело к вечеру, всё одно много бы они не успели. Лишь бы с Анной Викторовной всё было в порядке!
Выйдя на крыльцо флигеля, Василий на миг замешкался, раздумывая, чем ему заняться. Солнце только-только начинало клониться к закату. В памяти ворохнулась недавняя мысль о колуне и узловатых корягах в здешнем дровяном сарае, но Васька её тут же отбросил. Анне Викторовне и так нехорошо, а тут он еще начнёт громыхать! Успеется, не сбегут.
Домой пойти? Чтобы Наталья опять начала его донимать своими подковырками? А потом снова вертеться полночи на сеновале, считая звёзды в щелях и мечтая о несбыточном? Лучше уж в участок. Там что-нибудь для него да найдётся: перелистать еще раз дело Циркача, заново поговорить с Палычем про былые времена, насчёт затонского купечества…
Идея осенила внезапно. И была такой замечательной, что Васька даже раздумывать не стал – сбежал проворно со штольмановского крыльца и зашагал в сторону Пролетарской.
* * *
Ночь Яков провёл почти без сна. После встречи с очередным недружелюбным духом Аня пришла в себя быстро, но встревоженными глазами Штольман весь вечер искал и находил на любимом лице нехорошие признаки – непривычную бледность, пролёгшие под глазами тени. И уже ночью, лёжа рядом с женой на широкой кровати, которую Анна с Иваном добыли где-то в недрах затонского музея, то задрёмывал, то вновь просыпался, прислушивался к дыханию, и украдкой касался губами аниного виска, боясь ощутить болезненный жар.
Поднявшись с первыми лучами солнца, и убедившись еще раз, что Аня спит крепко и спокойно, Яков Платонович тихо собрал свою одежду и, выскользнув из спальни, принялся одеваться. Если прийти в управление пораньше, то у него определённо будет шанс перехватить неуловимую пролётку. Сегодня она пригодится. И никаких больше разговоров с духами, остальных затонских купцов он намерен искать мирским путём!
Не сразу Штольман понял, что в комнате он не один. В старом кресле у окна, забравшись в него с ногами, молча сидел Ваня.
– Ты чего не спишь? – негромко спросил Яков Платонович, застёгивая жилет.
– А сам? – буркнул тверской жиган. Судя по всему, в это утро он не был расположен к откровенности.
– Работа у меня, Иван. Такая, что ждать не будет. Ты присмотри за Анной Викторовной, хорошо? Ей может нездоровиться после вчерашнего.
– Ага, – всё так же без выражения кивнул мальчишка и вдруг спросил. – Ты что, во всё это веришь? Что тут вчера было?
Штольман не сразу понял, о чём он говорит. И только через несколько мгновений до него дошло, что вчерашнее общение с духами, отнявшее у Ани столько сил, для Вани было каким-то лишь непонятным спектаклем. И Анне он, кажется, не поверил.
Волна гнева накатила на миг – и тут же отхлынула прочь, заставив сыщика устыдиться своих чувств. Он сам сколько времени подозревал, что барышня просто интересничает? Притом, что для него, взрослого мужчины она была барышня, которой восхищаешься и которой прощаешь, а для Ваньки-беспризорника… Он всего два дня с ними. Можно ли требовать от него безоговорочного доверия?
Штольман перехватил взгляд тёмных неулыбчивых глаз, и что-то внутри его кольнуло. Вот ведь напасть. Побыть бы им, всем вместе, без духов и убийц. Поговорить по душам. Ведь сейчас они нужны Ваньке сильнее всего: и Аня, и он сам. А у него – Циркач… Яков Платонович взял пиджак и, подойдя к Ванькиному креслу, присел на стул рядом с ним.
– Верю. Я верю своей жене, Иван. Я тоже долго к этому шёл, потом как-нибудь расскажу. Когда на рыбалку с тобой пойдём. Проверять, прыгает здешняя рыба сама на кукан или нет.
Ванька только хмыкнул, ни слова не говоря, но глядеть стал менее настороженно. Штольман кивнул ему ободряюще и направился к дверям, по пути натягивая пиджак.
Странно всё-таки получается, до мозга костей советский комсомолец Вася Смирной поверил в Аниных духов сразу и безоговорочно, а Ванька, годами его младше – нет. Видно, совсем отучила его жизнь от чудес.
Штольман и десяти саженей не успел пройти по мокрой от ночного дождя мостовой, как из-за ближайшего поворота раздался знакомый скрип, и через миг на Октябрьскую вывернула милицейская пролётка. Сидевший на козлах веснушчатый парень – Павел, кажется, – завидев сыщика, поспешно натянул поводья, и гнедая лошадка с большим удовольствием остановилась. На морде милицейской клячи, как видно, толком не отдохнувшей за ночь, читалась унылая покорность судьбе.
Барином расположившийся на сидении Смирной спешно поднялся, но Яков опередил его, запрыгнул в жалобно скрипнувшую пролётку сам. Судя по всему, Василия нынче посетила та же мысль – завладеть милицейским транспортом прямо с утра, пока старая колымага очередной раз не уехала в неизвестном направлении.
– Утро доброе, Яков Платоныч!
– Телеграмм мне не было? – на всякий случай спросил Штольман. Известий из Парижа он ждал со дня на день. Василий отрицательно тряхнул белобрысой чёлкой. Сыщик повернулся к милиционеру на козлах, что глазел на них с любопытством. – Павел, давайте тогда к Зареченскому тракту, а там свернём, я покажу где.
– К тому насильнику поедем? – сообразил Василий. – В смысле, к дому его? Яков Платоныч, я тут хотел…
Смирной странно замялся, заставив сыщика насторожиться. На обычно невозмутимой Васиной физиономии читалось непривычное возбуждение. Что еще случилось? Но помощник выглядел, скорее, обрадованным.
– Я тут вчера… Словом, когда вы меня отпустили, решил сам поискать, – наконец решился Василий. – Пошёл к тёте Лизе.
Штольман глянул на Смирного пристально. Мысль, вообще-то, была здравая. Лизавета Тихоновна тридцать лет варилась в центре всех затонских событий. Вот только оба оставшихся в его списке кандидата – Прохоров и безымянный купец, погубивший Василину, пошли на каторгу еще в те времена, когда товарищ Жолдина была всего лишь одной из девиц Заведения. Что она может о них знать?
Но продолжение оказалось неожиданным.
– Помните, вчера вы с Сергеем Степановичем говорили о каком-то Игнатове?
– Игнатове? – изумлённо вскинул бровь Штольман. Вася кивнул серьёзно.
– Ну да. Мне фамилия показалась знакомой. И вспомнил, что тётя Лиза мне про него что-то говорила. Давно, правда, я еще мальчишкой был. Вот я к ней и пошел. Словом, Яков Платонович – этот Игнатов уехал из города в девяносто седьмом. Якобы в Америку. Причем сорвался неожиданно. Спешно распродал всё, что у него было, а ловчила был не из последних, деньги водились. Я вот так думаю, не натворил ли он перед этим чего? И не в бега ли подался? А на каторгу он мог и позже угодить, не в Затонске.
Яков слушал очень внимательно. Явно приободрённый этим, Смирной продолжал:
– Тётя Лиза мне подсказала, с кем еще можно поговорить, так один старик, он из бывших приказчиков, подтвердил, что норов у него паршивый был, у этого Игнатова. Такой бы крови не убоялся. Ну и Сергей Степанович про это говорил. Да, я помню, что вы тогда сказали, про темперамент. Но черт его знает, до чего он мог докатиться? Кулешова же мы с вами проверяли. Опять же, Игнатов – Игнат, очень даже запросто. И возраст подходит.
– А Лизавете Тихоновне вы сказали, отчего вас интересует господин Игнатов? – спросил Штольман, не меняя выражения лица.
Василий помешкал с ответом, наконец произнёс:
– Не сказал, Яков Платонович. Тётя Лиза… Понимаете, этот Игнатов с её Алексеем Егорычем вроде как дружбу водил. Но тоже – то дружбу водил, то морду бил…
– Вот уж за это я его осуждать не возьмусь, – пробормотал сыщик, с трудом скрывая улыбку. Замечательный всё же парень! До Антона Андреевича, ему, конечно пока еще далеко, но Вася вообще был другой – брал цепкостью.  Вот и вчера – не пропустил имени, мелькнувшего в разговоре, не удовольствовался туманным объяснением Штольмана, принялся копать самостоятельно.
Не обидится ли теперь на скрытность начальника?
– Ну что, Василий Степанович. Мне вчера, конечно, следовало выразиться конкретнее. Не только про темперамент. Но и про то, что на портрете – точно не он. Вам с Лизаветой Тихоновной нужно было быть внимательнее. Помните, в Петрограде я упоминал, что именно господин Игнатов в девяносто седьмом году мне о ней рассказывал? Тогда он гостил у нас в Париже. Не сбегал ни от кого, действительно уехал в Америку.
Василий несколько мгновений смотрел на него непонимающе, потом со вздохом опустил голову. Уши у парня отчаянно покраснели.
– Не мнитесь, Василий Степанович, – приободрил его Яков. – За проявленную инициативу хвалю. Мыслили вы совершенно правильно. Если бы я лично не знал Павла Евграфовича, он бы у меня тоже в первых кандидатах ходил. Кстати, господину Ребушинскому он не только морду бил. Однажды он его на кладбище в могилу закопал. В качестве наказания. На пару с Петром Ивановичем Мироновым. Судя по всему, очень это хорошо на господина редактора повлияло. Вы только Лизавете Тихоновне не рассказывайте!
Вася взглянул на него ошарашенно. Наконец, слегка нахмурившись, произнёс:
– А тётя Лиза говорила – сатанисты… Сами видите, Яков Платонович – личность тёмная.
– Да какая там тёмная личность, – усмехнулся окончательно развеселившийся Штольман. – Так – загадочная русская душа! Особенно в градусе... Павел, стойте! Разворачиваемся. Мы нужный поворот проехали!
 
Подворье купца, имя которого он забыл напрочь, сыщик узнал с трудом. Когда-то ладный особняк – синий, как ему помнилось, – ныне стоял облезлый и покосившийся, в окружении каких-то неопрятных пристроек. Одна из высоких воротных створок отсутствовала, вторая криво висела на одной петле. Штольман шагнул в ворота и взгляд его сам собой метнулся правее – туда, где когда-то давно лежало тело самой первой жертвы затонского оборотня. Приказчик Вешкин.
Яков Платонович на миг замер. Стоило увидеть тот самый двор, и в памяти сами собой всплыли имена, которые никакими силами не удавалось ему оттуда вытащить. Приказчик Вешкин. Управляющий Никишин. А фамилия самого купца была Привалов. Почему он не мог этого вспомнить? Имя-отчество, впрочем, не вспоминались отчётливо. Лукьян? А может быть, Ульян? Но точно не Игнат.
В самом доме, несмотря на ранний еще час, кипела жизнь: хлопали двери, гремели кастрюли, один женский голос заунывно, на одной ноте ругал какого-то Петьку за вчерашнюю пьянку, ему вторил другой, визгливый. В центре двора какой-то неприметный мужичок возился с большим самоваром, поставленным на колченогий стол, время от времени недоумённо косясь на вошедших в ворота сыщиков.
Вздохнув, Штольман направился к нему. Хотя, если судить по виду что мужика, что самого дома, что прочих его обитателей, выглядывавших в окна и двери, о бывшем его владельце тут разузнавать было нечего. Но действительность превзошла все ожидания сыщиков – стоило прозвучать фамилии Привалова, как мужичок побелел и, судорожно сглотнув, спросил:
– Это что же?.. Лукьян Кузьмич таки вернулся?..
– Вы его знали? – тут же спросил Штольман. Волнение мужика был не наигранным. Сыщик ощутил знакомый прилив азарта. Неужели, наконец-то след?
– Ну так, все знают, – мужик облизнул губы и оглянулся на дом. Голос его упал почти до шепота. – Дом-то, это… как бы Лукьяна Кузьмича.
– А вы кем будете? – строго спросил у него Василий.
Мужик посмотрел на него затравленным взглядом и произнес еще тише:
– Лыткин я, Харитон Данилович. Ну мы… Как бы это… Присматриваем.
– За домом присматриваете? – уточнил Штольман. – И кто это – «мы»?
Мужик снова сглотнул и принялся монотонно перечислять. Через несколько мгновений Яков Платонович понял, что, то ли свидетель, то ли он сам путается в именах и родственных связях и раздражённо махнул рукой, останавливая поток совершенно ненужной информации.
– Кто первым здесь поселился? – спросил он строго. – После ареста Привалова?
– Так, дед Митрофан, должно быть. Он тогда приехал, – раздалось рядом. – Митрофан Тимофеич.
Яков оглянулся. Оказалось, пока они беседовали с Лыткиным, вокруг как-то незаметно собралась, жадно прислушиваясь к их разговору, целая толпа нынешних обитателей дома.
– Нет, не Митрофан, – послышалось из толпы. – Григорий, брат его.
– Ну, какой тебе брат Григорий? – возразил чей-то визгливый голос. – Григорий был племянник, а первым Никодим был, что из Малаховки!
– Да какой Никодим, дура, что ты товарищам песок бросаешь? Правильно вам сказали, Митрофан тогда приехал!
Штольман невольно прикусил губу. Ситуация понемногу прояснялась, становясь всё более анекдотической. Сам Привалов был арестован, но имущество у него не конфисковали – и вот, с целью приглядеть за домом и этим самым имуществом в дом вселились некие ушлые родственники, за ними подтянулись другие, не менее ушлые родственники, потом третьи… И похоже весь этот муравейник до сих пор жил в некотором страхе перед тем, что законный хозяин может вернуться!
Должно быть, присмотр за оставшимся добром удался на славу.
Но милиции, пожалуй, всё это было только на пользу. Яков Платонович сделал соответствующее лицо и заявил громко и внушительно:
– У нас имеются серьёзные подозрения, что в данный момент Лукьян Кузьмич Привалов находится в Затонском уезде.
– Во главе опаснейшей банды, – серьёзно подтвердил Василий.
Штольман покосился на помощника. Физиономия Смирного сохраняла вид суровый и честный, но в глазах явственно плескался не то смех, не то жалость пополам с презрением.
Юркие личности, все как один умолкли, в ужасе уставившись на милиционеров. Выдержав паузу, Штольман со значением произнёс:
– Нам крайне необходимо найти того, кто помнит господина Привалова в лицо.
В дом сыщикам заходить не пришлось – троих стариков им навстречу вытащили моментально, только что не на руках. Один дед был совсем ветхий, но двое других, вполне еще крепких, поочерёдно рассмотрев портрет Игната, хором заявили, что на бывшего владельца усадьбы старик не похож нисколько.
– Не он, – сурово постановил дед Митрофан, оглаживая бороду. – И лоб не тот, и ухи не те.
– И нос не тот, – поддакнул ему второй старик. – У Лукьяна нос уточкой. А у этого прямой.
Из толпы нынешних обитателей дома, нервно ожидавших вердикта, раздался дружный вздох облегчения.
– Спасибо, – сурово поблагодарил Штольман, сворачивая порядком уже потрёпанный портрет. – Будем надеяться, что вы не ошиблись.
– Товарищи милиционеры, а с Лукьяном Кузьмичем-то что? – робко спросил кто-то. – Вернётся он?
– Всё возможно, – с каменным лицом ответствовал вместо сыщика Василий. – Вы присматривайте!
 
Милицейская пролётка неторопливо отъезжала от ворот. Смирной громко фыркнул, оглядываясь на покинутую ими усадьбу с непонятным выражением.
– Странно всё-таки получается, Яков Платоныч. Небось, думал тот купец жить тут долго. С женой там, детьми, еще и внукам бы пожить осталось, и вот… Теперь тут от одного его имени, как тараканы от свечки! За грехи нужно платить, понятно, но я бы лучше на пепелище вернулся, чем к таким вот родственничкам. Мышиное гнездо!
Яков оглянулся тоже.
– Он сам к этому пришёл, – вымолвил он сухо. – Для полной иронии судьбы – насколько я понял, вся эта тараканья слободка – это родственники даже не самого Привалова, а его жены, Ирины. Которая как раз собиралась от него бежать, с его же деньгами и управляющим.
– И сбежала? – поинтересовался Смирной.
– Убили, – коротко ответил Штольман. – Тот самый кузнец, чью невесту Привалов обесчестил и довёл до самоубийства.
– За что? – нахмурился Василий.
Штольман недовольно дёрнул щекой. В голове вдруг ясно всплыла давняя картинка: сыскное отделение в затонской управе и полицмейстер Трегубов, изумлённо, даже с дрожью в голосе вопрошающий: «За что?» И ответ Тихона.
– Чтоб Привалов всем сердцем почувствовал, каково это – потерять любимую, – сумрачно процитировал старый сыщик слова кузнеца. – Вот так. Не знаю, почувствовал ли? Он был из тех, кто привык брать всё, что ему приглянулось, не задумываясь. А расплачиваться пришлось другим.
Пролётка неторопливо выкатилась на Зареченский тракт и повернула к городу. Василий долго молчал, о чём-то раздумывая, наконец заметил хмуро.
– Верно Андрей Никитич сказал насчёт мести. Вроде и неправ был мужик. Хотя себя на его место поставить… Знаете, Яков Платоныч, а этот Привалов вполне мог нашим Игнатом оказаться. Если он свою жену любил…
– Тихон ведь тоже пошёл на каторгу, – напомнил помощнику Штольман. – Кому тогда мстить?
– Мало ли, что за тридцать лет в голове перемешалось? – пожал плечами Василий. – Вот и мстит всем подряд. За то, что не уберегли.
Слова Смирного заставили сыщика задуматься и тоже невольно оглянуться на поворот, за которым осталась старая приваловская усадьба. Можно ли верить глазам стариков? Штольман склонялся к мысли, что скорее, да – если бы портрет бандита имел хоть отдалённое сходство с Приваловым, опознать его было бы в интересах нынешних обитателей купеческого дома. Потом, Лукьян – не Игнат. Но это ни о чем не говорит. Имя бывший каторжник вполне мог сменить. Что-то мешало сыщику совсем вычеркнуть Привалова из списка подозреваемых.
Вообще, есть ли большой смысл искать, кто именно скрывается под личиной Игната? Поначалу у Якова была мысль, что, определив подозреваемого, они пройдут по его старым связям в поисках самого палача и его возможного логова, но теперь эта идея казалась ему всё более утопической. Слишком старыми были связи, рвались на полдороге, расползались в руках, как ветхая дерюга. Но отступать сыщик не собирался.
– Остался Прохоров, Яков Платоныч? – осторожно напомнил ему Василий.
Яков шумно выдохнул. Еще один старый след. Впрочем, пока они с помощником вполне успешно идут по не менее старым следам. Список подозреваемых за два дня сократился вдвое.
– Здесь тоже непросто. Где он жил, чем занимался, я и в то время толком не знал. Тогдашние компаньоны Прохорова – Курёхин и Молчалин, – покончили с собой. Можно попытаться разыскать их вдов, если еще живы. Но я бы начал с дочерей. Тех самых, с которых началась вся эта история. Катя Прохорова и Соня Молчалина. Они тогда были гимназистками, совсем девочки. Там о них и могли сохраниться сведения. Женская гимназия в Затонске еще цела?
* * *
– Разумеется, я помню Екатерину Прохорову, – Мария Сигизмундовна поджала тонкие губы. – Это был грандиозный скандал!
Идея, что о судьбе дочерей Прохорова и Молчалина можно узнать от кого-то из старых учителей, принадлежала Василию. По его словам, старики, работавшие в его родном училище, помнили всех своих учеников даже много десятилетий спустя – почему в гимназии должно быть по-другому? Мысль показалась Якову верной, и из секретариата бывшей женской гимназии, ныне именовавшейся попросту «школа № 2», они вышли, вооружённые списком адресов и фамилий. И первой в списке значилась никто иная, как бывшая директриса гимназии, Мария Сигизмундовна Крылова, улица Красная, дом 12. Судьбе определённо хотелось подшутить над сыщиками.
Узнав, что ему предстоит заново нанести визит вредной старухе, Смирной хищно предложил попросту вызвать бывшую директрису повесткой в управление. Яков Платонович и сам не жаждал возобновить знакомство, но всё оказалось не так уж плохо. Призрак давешнего охранного мандата с грозными печатями, конечно, всплыл в самом начале беседы, но убедившись, что сыщики интересуются лишь давними её воспоминаниями об ученицах, дама сменила гнев на относительную милость и даже пригласила их с помощником в комнату, густо пропахшую кошачьим духом.
Судя по всему, светскими визитами Мария Сигизмундовна последнее время не была избалована, так, что даже приход милиционеров внёс в её жизнь некоторое оживление. Но самое главное – бывшая директриса прекрасно помнила и Соню Молчалину, и Катю Прохорову.
– Это было что-то совершенно недопустимое! – резко произнесла госпожа Крылова, передёргивая тощими плечами, закутанными в глухую чёрную шаль. – Ученицы нашей гимназии вызывают дьявола! Немыслимо! Конечно, мы сразу их исключили, было невозможно, чтобы подобные особы оставались в рядах наших учениц. Я должна была думать о репутации своего учебного заведения. Кто бы отдал к нам дочь, зная, что у нас учатся такие… такие… Словом, вы меня понимаете!
Штольман промолчал. Тридцать лет назад из любой гимназии, действительно, можно было вылететь и за меньший проступок. Из кадетского корпуса их с Уваковым вышибли за несостоявшуюся дуэль. Конечно, иногда родителям нарушителей удавалось решить дело полюбовно. Но, судя по всему, с юными любительницами оккультных развлечений этого не случилось. Молчалин удавился, Прохоров… Жалко девочек, что оказались пешками в чужой игре.
– Вы знаете, что с ними случилось, Мария Сигизмундовна?
Старуха снова поморщилась.
– Кажется, Софья Молчалина с матерью уехали из города. По крайне мере, о них я с тех пор ничего не слышала. А вот Екатерина Прохорова… О, да!
Мария Сигизмундовна фыркнула и посмотрела на Штольмана многозначительно. Сыщик молча ждал.
– Екатерина Прохорова, что называется, докатилась, – наконец разомкнула губы старуха. – Её взяли на воспитание родственники, которые обеспечили её всем, но такие вещи, как благодарность и христианское смирение – это было не про Екатерину. Она была совершенно аморальна! Непристойное поведение… Воровство… Причем ей хватило наглости заявлять, что она лишь возвращает себе отцовское достояние. Она опускалась всё ниже и ниже, в итоге совершенно опозорив как себя, так и несчастных Субботиных. Так случилось, что мы были знакомы, только потому мне известны все эти… мерзкие подробности.
Сыщик лишь кивнул с каменным лицом. Тон старой директрисы явно противоречил её же словам – чувствовалось, что смакование подробностей доставляет ей истинное удовольствие. Угрюмо засопел застывший рядом с дверью Смирной. Штольман кинул в его сторону предостерегающий взгляд и снова повернулся к Крыловой.
– Мария Сигизмундовна, в таком случае, вы, очевидно, можете подсказать, где мы можем их найти? Екатерину Прохорову и её опекунов?
– Субботиных – нигде, – отрезала та. – Они уехали из Затонска давным-давно, после чего наше общение прервалось. А Екатерину Прохорову – на местном кладбище. Впрочем, я не уверена, что найдёте. Вряд ли все эти годы кто-то следил за состоянием её могилы.
В старухином голосе послышалось откровенное злорадство. Штольмана вдруг посетила неожиданная мысль – ведь Аня тоже училась в здешней женской гимназии. Каково ей приходилось с такой начальницей? Или в то время Мария Сигизмундовна ею еще не была?
– От чего она умерла? – деревянным голосом спросил Василий. Старуха повернулась к нему и, обдав презрительным взглядом, ядовито сообщила:
– От смерти. Но если вас интересуют подробности, то извольте: её зарезал в припадке пьяной ревности… ладно, пусть будет «последний любовник». Хотя правильнее бы сказать, «последний клиент». К тому времени она, что называется, окончательно пошла по рукам. Но я так понимаю, вас, – директриса снова смерила Ваську ледяным взглядом с головы до ног. – Да, именно вас это не должно шокировать. При вашей власти, это, кажется, в порядке вещей. Вы уже обобществили всех и вся?
 
На улице стояла душная жара, но Якову отчего-то казалось, что он никак не может согреться. Смирной и вовсе выскочил из старухиного дома, точно вожжами подхлестнутый, и решительно шагал теперь далеко впереди, засунув руки в карманы кожанки. Штольман не стал его догонять. Парню нужно успокоиться.
Впрочем, Вася пришёл в себя довольно быстро. Пролетев полквартала, как ошпаренный, резко затормозил и остановился, поджидая сыщика.
– Вот ведь дрянь, а, Яков Платонович?
Но голос был не столько злой, сколько грустный. Кажется, парень начал уже осознавать, что это неотъемлемая часть работы сыщика – встреча, в том числе и с такими вот согражданами.
– Да, особа малоприятная, – сухо кивнул Штольман. – Но для нас куда важнее полученная от неё информация. Дочь Прохорова умерла, его родственники, которые могли бы навести нас на след, уехали двадцать с лишним лет назад. Опять тупик. Самого Прохорова госпожа Крылова не знала, она даже его имени не помнит.
– Думаете, это всё правда? – хмуро покосился на него Смирной. – Что она нам тут наговорила – про дочь Прохорова?
– Думаю, сами факты верны, – проронил сыщик, – Трактовка же их, как изволите видеть, зависит от свидетеля.
Смирной внезапно вздохнул.
– Девочку жалко. Если и родственнички были такие вот…
– Кто знает? – пожал плечами Штольман. – Может оказаться, что Мария Сигизмундовна, как бы неприятна она нам с вами ни была, близка к истине. Катя Прохорова, насколько я помню, была девочкой не самой простой. По крайне мере, её собственный отец даже не усомнился в том, что именно она убила свою подругу. Взятку мне совал, чтобы дело закрыть. Потому не будем огульно обвинять родственников. Если во всём, произошедшем с ней в дальнейшем кто-то виноват, так это сам Прохоров. Ну, или я.
– Вы? – изумлённо вскинулся Смирной. – Вы-то тут причём, Яков Платоныч?
– Так ведь я его засадил, – невесело усмехнулся сыщик. – Видите ли, Василий Степанович, что в деле Привалова, что в истории с Прохоровым, преступниками ведь были не они. И, не окажись тогда рядом меня, и один, и другой, скорее всего, продолжали бы благоденствовать. Но я потянул за ниточку, и вот – им пришлось отвечать за свои собственные давние грехи. Одна ниточка тянет за собой другую, та третью – и за каждой такой ниточкой чьи-то скелеты в шкафах, чьи-то сломанные судьбы. Как с этими купцами. Они построили свое счастье на несчастье других, а расплатиться за это пришлось их близким. И спрашиваешь себя – где конец, когда нужно остановиться?
Василий надолго задумался.
– Если ты сыщик, – наконец произнёс он медленно. – То, получается, никогда?
«А вы пошли бы на преступление ради родного человека? – Нет. Я полицейский»
Вася сделан из похожего теста. Да еще и пригоревшего в огне двух революций. Яков посмотрел помощнику прямо в глаза.
– Когда настанет такой момент, Василий Степанович, вы сами для себя решите.
– Вы останавливались, Яков Платонович? – ответный взгляд Васи был испытующим.
– Да. Дважды, – коротко сказал Штольман. – Однажды я поступился своими принципами. Отпустил убийцу. Настоящего убийцу, отравителя, на совести которого была не одна загубленная душа. Он был задержан, но я дал ему фору в один день, чтобы он мог скрыться.
Вася кивнул молча, не считая, видно, себя вправе лезть наставнику в душу и давая ему самому выбирать, до какого предела раскрывать перед ним свои собственные шкафы со скелетами. Он ведь и не спросит ни о чем. Просто будет по-прежнему бросаться под пули, норовя загородить собой Штольмана. И прежде него прыгать в окна, за которыми неизвестно что скрывается.
– В его руках была жизнь Анны Викторовны. Он её отравил. И только у него же было противоядие.
Следующие несколько шагов они прошли в молчании, потом Василий спросил внезапно:
– А если бы это была не Анна Викторовна? Что тогда?
Штольман коротко выдохнул.
– Не знаю, Василий Степанович. Поэтому я и сказал, что каждый сам решает, идёт он до конца или останавливается. И почему. Я тогда обменял свободу для преступника на жизнь дорогого мне человека.
– Не свободу, – сумрачно поправил его Смирной. – Всего-то фору в один день. Вы ведь нашли его потом, Яков Платонович?
– Нет. Я бы искал, конечно. Но кое-кто другой избавил меня от этой необходимости. Нашел Мишеля раньше меня. Поручик Шумский, родственник одной из жертв.
– И? – рискнул-таки спросить Василий.
– И это был второй раз, когда я остановился, не дойдя до конца.
– Ну, и правильно.
Теперь Смирной смотрел на него с некоторым даже недоумением. Штольман грустно усмехнулся про себя. «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» В глазах милиционера Васи, прошедшего через пять с лишним лет революций, войны и разрухи, любой гражданин, отправивший на тот свет опасного преступника, заслуживал, скорее, благодарности перед строем.
Не сам ли он намедни предложил Никите Белову прибить без раздумий любого бандита, который окажется рядом? В чем, собственно, разница между Мишелем и Игнатом?
– Не совсем правильно, Василий Степанович, – произнёс сыщик наконец. – Одно дело, когда люди берут в руки оружие, чтобы защищаться, но совсем другое – когда они начинают карать. Во-первых, это означает, что мы со своей работой не справляемся. Во-вторых… сами подумайте, что будет, если каждый сам начнёт решать, кого и за что казнить и миловать?
– Понятно, – хмуро кивнул Василий. – Игнат этот, вон, тоже решает… Но поручика вы отпустили?
– Отпустил. Хотя фактически, это было убийство. Но он тогда сделал именно то, что я собирался сделать сам. И по той же самой причине.
Некоторое время они шли молча, потом Смирной вдруг спросил:
– Он тоже был влюблён в Анну Викторовну?
Яков вздохнул. Вот кто его тянул за язык? Доселе об этом знали только двое, он и Анна. Да и она – знала ли? Возможно, только догадывалась, как Антон Андреевич. Но с Василием он как-то незаметно для самого себя перешёл новую черту откровенности. Почему? Раньше он так разговаривал разве что с Митей.
– Кажется. И я был уверен, что она ответит ему взаимностью. Эта стало для меня еще одной причиной, чтобы отказаться от преследования.
– Неужели вы бы отдали ему Анну Викторовну? – Вася глядел на него удивлённо и недоверчиво.
– Василий, поверьте, в жизни всё было не так, как в книжках про сыщика и медиума! Мы живые люди. И иногда мне казалось, что между нами ничего не может быть. В то время мы и вовсе были в ссоре. – Яков старался говорить иронично, но горечь, тем не менее, прорвалась. – И как я мог отдать то, что мне не принадлежит?
* * *
Набегались они с Яковом Платоновичем за день, как кобели на собачьей свадьбе, но, проводив начальника до его нового жилища, домой Смирной не пошел. Точнее, пошел, но сам не заметил, как вдруг оказался на берегу пруда, на том самом замшелом бревне, где когда-то мечтал сидеть вместе с девушкой-весной. Всего-то неделю с небольшим назад, а кажется, что вечность прошла. Слишком многое успело случиться, и не только в деле Циркача. Вот и нынче – сколько всего всплыло вместе с давними историями затонских купцов!..
Смог бы он сам, Васька, остановиться, если бы того потребовал не закон, а душа его и совесть? Кто его знает. До сих пор он не отступал. Один раз, правда, дал слабину – тогда, на винных складах, когда датый Минька Косой ползал перед ним по земле, захлёбываясь пьяными слезами. И Смирной револьвер опустил, не стал на месте стрелять падлу, хотя они с дружками троих сторожей кончили насмерть и половину добра со склада успели вынести. Решил, что просто скрутит подлеца, пусть с ним народный суд разбирается… а Минька в благодарность всадил ему финку в бок. Хорошо, кто-то из ребят подоспел вовремя, шлёпнули гада, а то ведь ушёл бы и сколько бы еще вредил людям из-за Васькиной слабины? Это считается?
Хотя ерунда это, если вдуматься, милицейские будни, а вот попасть в такой переплёт, как Яков Платоныч – не приведи Бог. Особенно, если отпустить придётся не какого-то там отравителя, а убийцу посерьёзнее. Такого, как Игнат. Тут уж не понадеешься, что какой-то залётный поручик его застрелит…
А Яков Платонович с Анной Викторовной, выходит, тоже ссорились. В жизни об этом не подумаешь, глядя на них сейчас, а вот поди ж ты… Да так, что Анна Викторовна подумывала выйти за другого. Неужели, правда? Или это только самому Штольману так казалось? И он готов был её отпустить…
Городские парни, случалось, дрались из-за девчонок, но Василий в таких развлечениях участия не принимал. И девчонки у него не было, да и вообще… Разве девушка – это призовая корова, чтобы в драке выяснять кому она достанется? Гнусно как-то. Васька попытался представить, как бы он подрался из-за Веры с кем-нибудь из её нынешних воздыхателей. С Венькой. Ой нет, лучше с Федькой, с Беловым они хоть на равных, два мордоворота, а Очкарика бить… Вот такого Вера Яковлевна ему точно не простит, как бы она к Веньке ни относилась. А не потому ли Яков Платонович и отпустил того поручика? И власть была на его стороне, и закон… а вышло, что иной раз лучше отступить, чем показать свою силу.
Видно, не таким уж плохим парнем был тот поручик Шумский. Князю сыщик свою барышню так просто не отдал, до дуэли дошло. Должно, уж эта гнида была первостатейная, славно всё же, что революция вымела всех этих Разумовских поганой метлой. Хотя разных подлецов еще хватает – и вот, подкатится такой к Вере Яковлевне… Васька вздохнул. Нет, вот тогда точно придётся бить!
Но для начала нужно с ней помириться.
* * *
На следующее утро Смирной твёрдо решил, что, если до обеда ничего не произойдёт, то потом он у Якова Платоновича отпросится и съездит на плотину. Тем более что день воскресный. Посмотрит, как они там устроились. Напомнит Белкину про караульную службу – теперь, когда банда пошла вразнос, оно и днём будет нелишне. Ну, и с Верой Яковлевной поговорит… если получится.
Пару-тройку часов сможет Штольман без него обойтись – народ сегодня весь в отделении, даже пролётка на месте, но Ваське она не нужна, он себе какую-нибудь клячу достанет, слетает верхами. Всё одно с поиском Игната дело не заладилось: весь день вчера провели за расспросами, искали следы Прохорова и Привалова, которого сыщик, поразмыслив, решил не сбрасывать всё же со счетов, но на выходе получили пшик с маслом. Вот и сейчас Яков Платоныч сидел за своим столом, прикусив кулак, катал желваки на щеках. Василий понимал, что его гнетёт – хуже нет, стоять, упершись в тупик, и ждать, что предпримет противник.
А может, еще раз в Сазоновку съездить? Искал ведь Игнат по весне какого-то Макара Линька? Не поискать ли там же и сыщикам? И как они сразу не догадались? Васька вскинул голову и открыл было рот, собираясь поделиться своей идеей, но тут дверь кабинета стукнула и в неё просунул голову дежурный Федорчуков.
– Т-т-това-а-арищ Шт-т-тольм-ман, вв-вам т-т-телегра-а-амму!
Яков Платонович, как видно глубоко задумавшийся, вскинул голову и глянул на Федорчука непонимающе. Тот поспешил уточнить.
– Из Па-а-ар-ррижа!
– Антон Андреич! – Штольман сорвался с места.
Макар Линёк, Игнат, электростанция и даже Вера Яковлевна тут же вылетели у Васьки из головы. Смирной выскочил из-за стола и встал за спиной начальника, глядя ему через плечо.
«Степан Яковлев скончался в июле 1919 года на собственной квартире в Монтрейле. Согласно завещанию, имущество наследовала старшая дочь. Александра Савицкая, в девичестве Яковлева, умерла от тифа в Крыму осенью 1920 года. О других наследниках сведений нет, никто из семьи Савицкой из России не выехал.
Степан Пескарёв значится служащим фирмы Яковлева. В 1907 году был командирован в Соединённые Штаты Америки, изучал организацию хлопкового дела. В июне 1914 отправлен в Харбин для организации поставок шёлка-сырца. В завещании Яковлева упомянут как управляющий его имуществом на территории Китая и России.
Яков Платонович, берегите себя!»
Дочитав до постскриптума, Штольман смущенно хмыкнул. Василий, взглядом спросив у него разрешения, взял из рук наставника бланк телеграммы и принялся перечитывать.
– Управляющий имуществом на территории России! – фыркнул он. – А крепко старик надеялся на свою Антанту!
– Девятнадцатый год, – сухо заметил Штольман. – Тогда далеко не понятно было, чья возьмёт, тем более из Парижа. Ну, Василий Степанович, что вы об этом скажете?
– А что тут говорить? – Смирной вскинул голову и взглянул на наставника удивлённо. – Вот же он – Циркач! В четырнадцатом году был в Харбине, как и китаец Яковлева. И с анненковцами там же сошёлся, с теми, что от Красной Армии в Китай драпанули. Как в воду глядели с этим Пескарёвым, Яков Платоныч! Что делать будем?
Всё Васькино существо словно бы по-новой пробудилось от сна, хотелось куда-то бежать, что-то делать. И у Штольмана сделался вид гончей, наконец-то вышедшей на след.
– Будем искать, Василий Сепанович, – хищно улыбнулся он. – Если верно моё предположение, что Циркач где-то неподалёку, то мы его найдём. Ни в Затонске, ни в Зареченске ему теперь не скрыться, была у Стёпы Пескарёва примета, которую не спрячешь. Кроме как синими очками!
Спросить, что это за особая примета Васька не успел. Раздались за дверью торопливые шаги, и в кабинет вихрем влетела Анна Викторовна в сопровождении Егора Фомина. Вид у духовидицы был совершенно несчастный.
– Яша! – выдохнула она виновато. – Ваня убежал!
 

 
Следующая глава          Содержание
   

Скачать fb2 (Облако Mail.ru)         Скачать fb2 (Облако Google)