Портрет дамы в голубом


 
Покуда госпожа Вербицкая со своим гостем взаимно пугали, а потом успокаивали друг друга, к Анне Викторовне пожаловал посетитель. Наталья Дмитриевна даже удивилась. Василий отличался нравом независимым, и если уж случалось ему забредать в жилые комнаты, то фамильярничать с собой он не позволял никогда и никому. Теперь же он покорно сидел в объятиях барышни, хотя вид при этом имел не слишком довольный. Анна же Викторовна выглядела совершенно счастливой.
Ну, не сама она его поймала! У неё и встать-то пока сил не хватит.
– Васька, это что такое? – строго спросила хозяйка. – На постель без спроса!
– Не ругайте его, – почти без голоса прошептала девушка. – Он хороший.
Услыхав упрёк, кот, словно бы устыдившись, спрыгнул на пол. Анну Викторовну это даже слегка расстроило. На её живом, подвижном лице любая эмоция отражалась мгновенно.
– Ну, вот. Ему со мной не понравилось!
– Понравилось, – коротко заметил её муж. – Просто он слишком горд, чтобы это признать.
Кот и впрямь далеко не ушёл, сел тут же и принялся охорашивать свою дымчатую шкурку.
– Я их очень люблю, – виновато поведала Анна Викторовна. – Но мама никогда не позволяла завести в доме кота. От них грязь, шерсть, блох потом не выведешь.
«Герасим», созерцавший эту сцену со сдержанным умилением, криво усмехнулся.
– Мария Тимофеевна никогда не одобряла бродяг. Даже если они носят модные сюртуки, – со вздохом признал он.
Вместо ответа жена протянула ему руку. Мужчина взял её в свою, и Анна Викторовна вдруг с детской непосредственностью поцеловала широкую ладонь, а потом прижалась к ней щекой. Наталья Дмитриевна поразилась такой открытости чувств, а потом вдруг поняла, что завидует ей. Эта девочка не стесняется любить своего странного супруга и показывать ему это. Должно быть, её никогда не учили сдержанности.
А может и не надо никакой сдержанности? И все внешние приличия – дело пустое и ненужное? И ей тоже следовало не скрывать свою любовь…
– Где ты был? – живо спросила Анна Викторовна.
Госпожа Вербицкая замерла в ожидании ответа. Гость тонко усмехнулся.
– Наталья Дмитриевна показывала мне дом.
Хозяйка выдохнула с облегчением. Всё же, он очень дипломатично назвал то, что происходило между ними.
– И как он вам? – любезно спросила она.
Гость шумно выдохнул и снова криво улыбнулся.
– Подвал мне не понравился.
– А что вы делали в подвале? – удивилась Анна Викторовна.
– Изучали его возможности с точки зрения обороны.
На этот раз он блеснул какой-то очень колючей улыбкой.
– А нам нужно обороняться? – встревожилась девушка.
– Надеюсь, что нет, – вздохнул мужчина. – Анна Викторовна, да это шутка была.
– Яков Платонович, – укоризненно произнесла она. – Никогда я к вашим шуткам не привыкну.
Она снова не заметила, как подчистую разрушила инкогнито своего мужа. А госпожа Вербицкая подумала, что это имя подходит нездешним чертам гостя значительно больше, чем Герасим. Несмотря на свою бороду и косоворотку, сейчас он и впрямь выглядел человеком интеллигентным.
– Привыкнете, Анна Викторовна. Я же привык к свидетельским показаниям духов.
Последнее прозвучало вовсе непонятно, но, кажется, оно что-то значило для этих двоих, потому что девушка внезапно прыснула, а потом шепнула обиженно:
– Не смеши меня!
– Не буду, – пообещал муж. – Могу даже наоборот. Ектению спеть у меня едва ли получится, но я могу почитать вам вслух «Русский паломник». Эффект примерно тот же.
Анна Викторовна только замахала на него рукой, давясь смехом. Ей, определённо, стало лучше.
– Вы хотите поесть? – спросила у неё Наталья Дмитриевна. – Настасья сварила для вас куриный бульон.
– Глотать больно, – пожаловалась та.
– Это ангина. Но вы никогда не поправитесь, если не станете кушать, – строго сказала госпожа Вербицкая. И поняла, что ей ужасно нравится заботиться об этой девочке. Господи, как же она устала от одиночества, если её так радуют странные незнакомцы, которых она подобрала в степи!
 
Выказав поначалу робкое нежелание, в дальнейшем Анна Викторовна выпила горячего бульону и снова уснула. Всё же, она была ещё очень слаба. Муж её испросил у госпожи Вербицкой разрешения съездить за своим багажом, оставшимся в санках, должно быть, совершенно засыпанных нынче снегом. Выезжать Наталья Дмитриевна не планировала, а потому велела Матвею отправляться с «Герасимом» и помочь ему привезти сундуки.
На людях странный гость держался смиренно, головы не поднимая. И обручальное кольцо, выдавшее его хозяйке, с пальца снял. И всё же, у Клаши он по-прежнему вызывал массу недобрых чувств.
– Глазища-то, глазища! Так и зыркает! Давеча я ложку уронила и о передник вытерла,  так ведь заметил. Замените, говорит. Каков барин, ложка ему не чиста!
– Ну, это уж вовсе негодно, Клаша, – попеняла ей Наталья Дмитриевна. – Ложку с полу да о передник – это же свинство какое-то! Никогда так больше не делай!
Служанка только махнула рукой:
– Да вы меня совсем, гляжу, не слушаете! Охти, быть беде! Видали, как он на барыню свою смотрит? Так и съел бы. И куда только хозяин глядел, супругу с таким разбойником отправляя? Вы уж ему не дозволяйте к ней ходить. Не случилось бы чего!
Вчера в ночи «Герасим», и впрямь с перепугу чувств своих не прятал. Наталья Дмитриевна подумала, что же должен был пережить этот мужчина, когда его гнали от постели горячо любимой жены. И ей, бедняжке, легко ли было? Как она просила: «Позовите Якова!»
Но что же делать?
– Пустое это, Клаша, – строго сказала госпожа Вербицкая. – Не твоего ума дело.
– Не моего, – обиженно заворчала служанка. – Снасилует этот тать барышню. И нас всех порежет. А потом и дом запалит. Вот увидите!
Почему Герасим непременно должен был сотворить все эти ужасы, Клаша сама толком не знала. Но пребывала в стойком убеждении, что по вине странного мужика они все тут доживают последние дни. С ней-то гость в подвал не ходил, дозволяя держать себя на мушке.
– Ах, Клаша, всё совсем не так, – тихо вздохнула Наталья Дмитриевна.
Клавдия вопросительно уставилась на неё, забыв даже обмахивать пыль с комода. Была она девушкой разговорчивой и приветливой, но за верность свою злополучной барыне наказанной ещё и этим – почти полным отсутствием людского общения. Госпожа Вербицкая потому и не сердилась, когда Клаша, забыв всякие границы, начинала говорить вот так. С кем ей посудачить ещё?
– Всё совсем не так, – повторила хозяйка. – Но это ужасно секретная история, и знать её никому не должно!
– Вот вам крест, барыня! – истово воскликнула служанка. Она и впрямь попусту болтать не будет, раз уж слово дала. Только что рассказать ей, если она и сама не знает, что выгнало в метельную степь этих странных людей?
– Анна Викторовна… она старинного дворянского рода. И к ней посватался ужасно богатый князь.
– А чего ж? – одобрила Клавдия. – Барышня хорошенькая, славная. Кому, как не ей, княгиней быть!
– Да, но князь был старый, – возразила Наталья Дмитриевна, пугаясь собственной выдумки. – А барышня уже давно любила другого. Но её возлюбленный беден, и родители не дали ей согласия на этот брак.
– Ох! – Клаша всплеснула руками, а глаза стали, как два блюдца. – И как же оно сталось?
Как оно сталось? Надо каким-то образом закончить эту душераздирающую повесть, привязав к ней загадочного гостя. Взгляд упал на корешок книги, которую она читала с утра, и госпожа Вербицкая пустилась во все тяжкие:
– Когда барышню уже везли в церковь, чтобы обвенчать её с немилым, карету внезапно остановил посреди леса человек в маске и с револьвером. Кучер, завидев разбойника, кинулся бежать. А разбойник был никем иным, как возлюбленным Анны Викторовны. Он распахнул дверцу и воскликнул: «Аня, это я, Дубровский!»
Причем, в отличие от Пушкина, она просто обязана была окончить своё повествование счастливо. Поэтому Наталья Дмитриевна с удовлетворением произнесла:
– В тот же день они обвенчались в маленькой и незаметной церкви. И теперь должны бежать, потому что князь не простит такого бесчестия ни девушке, ни её любимому.
– Охти, грехи наши тяжкие! – Клаша прижала к груди салфетку, которой только что утирала сентиментальную слезу. – А она-то, голубушка, не ко времени занемогла. Ну, как князь их нагонит, что делать-то станем? У господина Дубровского пистоль есть, так ведь он, бедный, один-одинёшенек. А у князя-то народу поди тыщща человек!
– Вот потому и не след болтать, – строго постановила Наталья Дмитриевна. – Герасим – значит, Герасим. А барышня – родня моя дальняя, погостить заехала. Может же быть такое?
– Может, может, – согласно закивала служанка. – Папеньки вашего внучатая племянница.
– Вот так всем и говори.
Закончив свою потрясающую разбойничью повесть, госпожа Вербицкая поспешила в комнату к больной гостье. Надо же её предупредить обо всём, что она для прислуги наплела. Анна Викторовна встретила рассказ без обид, а когда помянули Дубровского, и вовсе тихо хихикнула. Потом стала вдруг серьёзной.
– А ведь всё почти так и было. И князь тоже был, ещё ужаснее, чем вы расписали. Лицемерный, жестокий, замешанный в очень грязных делах. А когда Яков раскрыл это, он пытался его убить. И теперь мы должны бежать, иначе Якову Платоновичу не жить. И меня тоже не пощадят.
В отличие от неё самой, девушка, похоже, не сочиняла. И рассказанное ею не противоречило тому, что говорил в подвале её муж.
– Здесь вы в безопасности, – заверила госпожа Вербицкая. – У меня никто не бывает. О вашем появлении здесь никому не известно.
– Доктор знает, – проницательно напомнила Анна Викторовна.
– Пусть вас это не заботит. Вы – моя дальняя родственница по отцовской линии. Ехали погостить, да простудились в дороге. Спрашивать всё равно едва ли кто-то станет.
 
К известию о том, что он стал пушкинским героем, вернувшийся муж Анны Викторовны отнёсся с юмором. В продолжение рассказа он вначале изумлённо вздёрнул бровь, а потом вдруг улыбнулся кривоватой улыбкой, поразительно украсившей его суровое лицо.
– Ну, спасибо хоть не графом Монте-Кристо меня сделали!
– Как, Яков Платонович? – иронически откликнулась его супруга. – Вы не хотите быть богатым, как набоб?
– Не хочу, – мрачно пробурчал тот. – Он просидел без вины в тюрьме четырнадцать лет. А его любимая вышла замуж за другого.
– О, нет! – шёпотом воскликнула Анна Викторовна. Говорить в полный голос она ещё не могла.
Наталья Дмитриевна на миг подумала, что гость обиделся, но, кажется, таковы были их мрачноватые семейные шутки, потому что оба тут же разулыбались, глядя друг на друга сияющими глазами. И сама Вербицкая улыбнулась тоже. Давно же ей не было так просто и так легко. Должно быть, Алёша затем и звал её в тот день в Воскресенскую обитель, чтобы она успела помочь этой загадочной паре. Она по-прежнему ничего не знала о них, но радовалась, что они оказались в её доме. Они заражали её жизнью.
«Похоже, я давно уже умерла. Просто не успела заметить этого».
* * *
А в начале Масленичной недели ей всё же нанесли визит – вполне ожидаемый, если вдуматься. Но она совершенно забыла о том, что это может случиться, о чём теперь страшно жалела. Вспомнила бы – сказалась больной.
Господин Волженин учтиво склонился к руке, кольнув её усиками, и любезно произнёс:
– Дорогая тётушка, давно же я не видел вас такой благополучной! Что-то случилось, чего я не знаю?
В красивых карих глазах на миг промелькнуло неподдельное изумление. А Наталья Дмитриевна подумала, что и впрямь ожила за последнюю неделю, ненадолго перестав вспоминать о своей беде и вине. Ей было, о чём ином подумать.
Анна Викторовна, уже почти поправившаяся, также была в гостиной, и Евгений немедленно обратил на неё внимание.
– Тётушка, представьте же меня вашей гостье!
Это «тётушка» со стороны человека старше неё самой всегда казалось Вербицкой особо унизительным. А потому она ответила очень сухо:
– Анна Викторовна, моя дальняя родственница из Тверской губернии. Евгений Николаевич Волженин, племянник моего покойного мужа.
– О, как приятно вдруг обрести такую очаровательную родню! – воскликнул Евгений и поцеловал ручку барышне. – Как жаль, что я не знал о вашем существовании прежде! И что я вижу, мой Бог? Я опоздал! Вы уже замужем!
Евгений, по обыкновению, шутил и флиртовал, но на этот раз его любезность не встретила понимания.
– Я замужем, – строго сказала Анна Викторовна и несколько скованно отняла у гостя руку. Сколько Наталья Дмитриевна успела её узнать, она была очень искренней во всех своих проявлениях. Флирт на грани приличий её явно смущал. К тому же, откровенные знаки внимания, оказываемые мужчиной сорока лет, могли напомнить ей о старом князе. Хотя, ведь Яков Платонович и сам едва ли моложе? Просто в нём нет этой повадки молодящегося повесы. И улыбается он совсем иначе.
В этот миг, словно призванный её мыслями, в гостиной показался Герасим с охапкой дров. Кинув на гостя недобрый взгляд, он пристроился у печки и принялся выгребать золу, гремя совком. Евгений встретил его явление изумлённо:
– А это ещё что за образина у вас тут, тётушка?
Анна Викторовна глянула на него сердито и сказала, поджав губки:
– Это мой слуга. Герасим, продолжай! Очень холодно тут.
– Ушкуйник какой-то, – пробормотал Волженин. Было видно, что «слуга» ему до крайности не понравился. И Наталья Дмитриевна поклялась бы, что это вполне взаимно.
Господи, как же его спровадить?
Словно угадав её мысли, Евгений произнёс светским тоном:
– Очень рад, дорогая тётушка, что у вас появилась компания – в вашем грустном положении, когда общество так жестоко отторгает вас.
– Это почему же? – нахмуренные брови Анны Викторовны показывали, что она готова защищать хозяйку – сама не зная, от чего.
– О, так вы не осведомлены о печальной истории этого дома? В таком случае, я не стану говорить об этом. Просто предостеречь вас, тётушка, хотел. Этот бездельник Сыромятников вам давеча опять письмо прислал. Супруга почтмейстера сказала об этом супруге прокурора, та ещё кому-то – и вуаля! – понеслось. Вы же знаете, как это бывает! Казань, несмотря на губернский статус и университет – всё же глубокая провинция. Каменьями, конечно, не побьют, но и приятного ведь мало, не правда ли? К Пасхе, надеюсь, всё поуляжется, если этот несчастный мазилка снова не найдёт способа вас скомпрометировать.
Наталья Дмитриевна почувствовала, как её охватывает неизбывная тоска. Евгений всякий раз облекал своё сочувствие в такие формы, что ей хотелось немедленно умереть. Сегодня он это сделал в присутствии людей, которых она в глубине души начала уже считать своими друзьями. И хотя бы ради этого она должна была защищаться.
– Владимир Андреевич никогда не делал ничего такого, чтобы опорочить мою репутацию.
– И, тем не менее, ему это прекрасно удалось! – осуждающе парировал Волженин. И, натолкнувшись на негодующий взгляд Анны Викторовны, умоляюще поднял руки. – Умолкаю, умолкаю, умолкаю! Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Вы знаете, какие забавы наше купечество готовит нынче на Разгуляй? Ледяная крепость на Кабане больше прошлогодней раза в два, ей-Богу!
Наталья Дмитриевна молча отвела взгляд. Что ей до масленичных гуляний, если она вот уже пять лет носа из дому высунуть не может? Впрочем, сказанное ей и не предназначалось. Ей, по представлениям Евгения, прилично было посещать только  Богородицкий монастырь.
Герасим как-то особенно громко брякнул ведром. Евгений обернулся к нему и натолкнулся на ледяной презрительный взгляд.
– Эй, ты там закончил уже? Тогда пошёл вон!
– Не закончил, – хрипло возразил Герасим, продолжая сверлить визитёра глазами.
– Герасим, не смей уходить! Продолжай! – капризно воскликнула Анна Викторовна. – Я хочу, чтобы здесь было тепло.
– Слушаюсь, барыня, – пробормотал «слуга» и вернулся к печке.
Господи, что же сделать такое, чтобы прервать этот тягостный визит? Ведь хорошо ей было все эти дни – и вот расплата!
– А где же ваш муж, чудесная Анна Викторовна? Как он мог допустить, чтобы вы скучали в одиночестве?
Девушка бросила быстрый взгляд на супруга, возившегося у печки, потом, словно набравшись решимости, повернулась к Волженину и ответила с холодной улыбкой:
– Ну, что вы, я совсем не скучаю! Тётушка – прекрасная собеседница.
– О, да, конечно, – пробормотал Евгений. – Но столь прелестная особа не должна тратить свою молодость на тётушек. Будет же бал в Дворянском собрании! И вы непременно должны посетить казанский Разгуляй! Это что-то особенное. У нас есть обычаи, каких вы не встретите нигде в России. Будут «солить» молодых. Вас с вашим супругом «солили», Анна Викторовна?
– Нет, только мариновали, – парировала девушка с кривенькой усмешкой. – Если мой муж приедет до четверга, мы непременно посетим народные игрища. И, возможно, даже позволим себя «посолить».
– Тётушка, а у вас какие планы? Игуменья о вас давеча спрашивала, здоровы ли? Помолиться не приехали.
– Я молилась, – с запинкой произнесла Наталья Дмитриевна. – В Новом Иерусалиме.
– Мой Бог, но это ведь мужской монастырь! – поразился Волженин. – Вам надо бы в женскую обитель.
Снова он напоминал ей об этом. И снова ей хотелось умереть.
Кажется, Евгений хотел сказать что-то ещё, но от печки вдруг повалил густой и удушливый дым.
– Что ты тут устроил, скотина? – рявкнул Волженин, зажимая нос платком.
– Герасим, что случилось? – тревожно спросила Наталья Дмитриевна и в тот же миг всё поняла, поймав лукавую усмешку в глубине светлых глаз.
– Барыня, дымоход чистить надо, – пробурчал Герасим. – Должно, кирпич упал. Тяги нет совсем.
– О, Боже! Здесь же совсем нечем дышать. Евгений Николаевич, вы должны простить нас, но сами видите – мне нынче совсем не до визитов.
Впрочем, упрашивать Волженина не пришлось.
– Здесь всё провоняет гарью, – пробормотал он и поспешно откланялся.
Оставшись наедине со своими гостями, Наталья Дмитриевна облегчённо выдохнула, несмотря на то, что вся гостиная была затянута сизым дымом.
– Что ты сделал? – спросила Анна Викторовна, кашляя и зажимая нос платком.
– Понятия не имею, – прохрипел Яков Платонович, сражаясь с печкой. – Но я очень старался. Не пришлось бы и впрямь трубу прочищать.
– Давайте для начала откроем окно, – предложила Вербицкая. – А сами перейдём в кабинет.
 
– Наталья Дмитриевна, милая, да как же вы это дозволяете? – едва они вышли из задымлённой гостиной, Анна Викторовна взяла её за руку и тревожно заглянула в лицо. – Этот человек… ведь он же просто над вами издевался! Точнее, не просто. А очень тонко и расчётливо.
Вербицкая коротко вздохнула. Ей хотелось плакать от этого неожиданного участия.
– Быть может, я это заслужила.
– Да чем же можно заслужить такое!
В кабинете всё было ровно, как пять лет назад. Словно муж отлучился по делам и скоро вернётся. Вернётся – и посмотрит на неё подозрительно, без прежнего весёлого тепла. Повелительно махнёт рукой, а потом закроет дверь, зачёркивая всё, что было прежде…
Наталья Дмитриевна старалась как можно реже входить сюда с тех самых пор, но порядок здесь поддерживался идеальный. Она бессознательно коснулась рукой бронзового письменного прибора с присевшим между чернильницами лукавым амурчиком. Эта фигурка всегда Алексея забавляла. Обычно он воспринимал её как повод подразнить какими-нибудь солдатскими шутками свою застенчивую жену.
На этот раз воспоминание принесло не только боль, появилось и нечто новое. Решимость, быть может? Ей и в самом деле пора что-то менять.
– А если я – падшая женщина? – спросила она с горечью.
– Я не верю! – убеждённо выдохнула Анна Викторовна.
– Вам этого не понять, чистая душа! Что вы сказали бы, если б стали причиной смерти человека, который был вам дорог?
Она ожидала увидеть в распахнутых синих глазах этой девочки изумление, испуг, быть может. Но из них неожиданно плеснула такая боль, что Наталья Дмитриевна вздрогнула.
– Вы ошибаетесь, – голос прозвучал безжизненно и сухо. – Я это знаю.
– Анна Викторовна! – резко окликнул её муж. И отрицательно покачал головой.
Девушка прикусила губу, но овладела собой мгновенно.
– Вы правы, – сухо сказала она. – Сейчас это неважно. Мы вас слушаем, Наталья Дмитриевна.
Странно, на момент Вербицкой показалось, что эта девочка знает о жизни что-то такое, чего не представляет она, прожившая на свете вдвое дольше.
– Я расскажу, – почему-то она чувствовала, что им и впрямь можно – даже нужно. И тогда, быть может, ей станет легче. До сих пор из её уст этого не слыхал никто. Даже Бог.
– Мой муж был много старше меня. А я с юности была влюблена в другого. Моя любовь для него ровным счётом ничего не значила, но мне понадобилось время, чтобы понять, что он – человек пустой и недобрый. Помните, «она влюблялася в обманы и Ричардсона, и Руссо»? Я мнила себя пушкинской Татьяной.
– Только вместо Онегина был Волженин? – неожиданно спросил Яков Платонович.
– Как вы узнали? Впрочем, неважно. Потому что я была перезрелой бесприданницей, а он – великолепным повесой, любимцем света. Потом он уехал за границу, а я осталась чахнуть одна, без надежды. Но в 1878 году в Казань вернулся его дядя, герой войны, полковник Алексей Иванович Вербицкий. И предложил мне стать его женой. Я согласилась. О любви я уже не помышляла, а он был добр ко мне. Господи, почему некоторые вещи мы понимаем слишком поздно?
Алексей Иванович был удивительный человек, ни на кого не похожий. Фантазёр. Он никогда не спрашивал, чего я хочу, но был уверен, что знает это лучше меня. Наверное, так оно и было. Мог утащить меня ночью в лес, потому что нельзя же прожить жизнь – и не услышать, как поют птицы на летней зорьке! В восемьдесят пятом году ему встала в голову затея изготовить мой портрет. Он нашёл некое юное дарование, талантливого самоучку Володеньку Сыромятникова и привёл его в наш дом…
Она подошла к шкафу и извлекла из него небольшой холст на подрамнике.
– Вот этот портрет. Володенька назвал его «Дама в голубом». Почему-то ему хотелось написать меня именно в этом скромном домашнем платье. Оно казалось ему очень красивым.
Анна Викторовна подошла, вгляделась, легонько коснулась пальцами мазков, словно в картине было заключено что-то такое, что можно было понять только на ощупь.
– Вы здесь – такая счастливая! – выдохнула она.
– Да, вы правы. Слишком счастливая. Сейчас я думаю, что те семь лет, что я была замужем за Алексеем Ивановичем, были годами безоблачного счастья. Только я не способна была это понять.
– Он не закончен, – произнёс Яков Платонович.
Наталья Дмитриевна сдержанно кивнула.
– Портрет не закончен, вы верно сказали. Володенька писал очень долго. Наверное, ему просто нравилось бывать у нас, он ужасный лакомка, я без конца поила его чаем с пирожными. Алексей не видел ничего дурного в том, что мы болтаем, перекидываемся шутками. Он говорил, что от этого я становлюсь только краше. И мне тоже не приходило в голову, как может быть истолковано моё общение с молодым мужчиной.
Однажды… это было как раз перед Масленой… Муж был в отъезде, но внезапно вернулся домой в неурочный час. Мы сидели в гостиной. Володенька писал, я ему позировала. Всё как всегда. Муж как-то напряжённо попросил Владимира пройти к нему в кабинет и закрыл дверь. Я услышала, что они ругаются. Точнее, ругался Алексей. Он кричал что-то, чего я не могла разобрать. Он вообще был человеком горячим…
А потом вдруг закричал Владимир. И я поняла, что случилось что-то страшное. Вбежала в кабинет. Муж лежал на полу, без сознания, тело изгибалось в судороге, шла пена изо рта. А потом он вдруг перестал дышать… Всё произошло слишком быстро. Мы послали за доктором, но даже мне было ясно, что сделать ничего уже невозможно. Доктор Левин констатировал смерть от удара.
– По голове? –  резко спросил муж Анны Викторовны. Он стоял у окна, скрестив руки на груди, и слушал с напряжённым и угрюмым вниманием.
– Нет, от апоплексического удара. Он был контужен на войне. Доктор сказал, что всё случилось оттого, что он понервничал.
– А было из-за чего нервничать?
– Я узнала об этом позже.
Говорить сделалось совсем уже трудно, но она должна была закончить. Она так решила.
– Когда тело подняли, из кармана выпало письмо. Я прочла его.
Горло вдруг перехватило. Наталья Дмитриевна бессильно опустилась на стул. Анна Викторовна подала ей стакан воды и встала рядом, касаясь плеча рукой. Рядом с ней всё вдруг стало проще.
– Там было написано, что я давно изменяю мужу с Владимиром. Подписи не было, и руку я не узнала – писали печатными буквами.
– Но ведь это неправда! – воскликнула Анна Викторовна.
– Откуда вы знаете? – горько усмехнулась Вербицкая. – Все так думают. И, если по правде, то это моя вина. Если бы я вела себя как-то иначе… – она судорожно сглотнула, но теперь уже оставалось сказать немногое, и она собралась с силами. – Весть о причине смерти Алексея Ивановича как-то быстро разнеслась по всей Казани. Меня стали избегать. Единственный человек, кто сохранил ко мне хотя бы видимость хорошего отношения – это Евгений Николаевич.
– А художник?
– Я отправила его в Москву учиться живописи, оплатила курс. Кажется, он там счастлив.
– Значит, наследство вам досталось немаленькое, – внезапно констатировал муж Анны Викторовны. И Вербицкая против воли почувствовала себя так, словно сидела на допросе в полицейском участке. Её и впрямь допрашивали тогда, но всё окончилось быстро.
– Яков Платонович, – укоризненно произнесла девушка и вновь погладила плечо Вербицкой.
Мужчина поморщился, дёрнув щекой:
– Вы получили наследство, а господин Волженин что же?
– Ему тоже перепало кое-что, но основное состояние муж завещал мне, – твёрдо сказала Вербицкая, глядя прямо в эти холодные голубые глаза.
– Яков Платонович, – напряжённо произнесла Анна Викторовна. – Мне кажется, что всё не так, как кажется!
– Ну, это уж как водится, – муж вдруг тонко улыбнулся ей.
– И дело, как обычно, в деньгах? – продолжила Анна Викторовна с какой-то непонятной радостью.
– Наталья Дмитриевна, вы говорили, что ваш родственник уезжал за границу? А где он был, когда произошло несчастье? – мужчина обернулся к ней. На этот раз его голос уже не звучал угрозой.
Было непонятно, зачем он это спрашивает, но она ответила ему, стараясь всё припомнить:
– К тому времени он уже вернулся. И даже нередко бывал у нас.
– И как он держал себя с вами? – задала вопрос Анна Викторовна. Она хмурила свои красивые брови, о чём-то напряжённо размышляя. – Я имею в виду… он ведь знал, как вы к нему относились?
– Он, конечно, знал это,  – горько улыбнулась Вербицкая. – Я была настолько глупа, что написала ему письмо с признанием.
– И что же? – спросил Яков Платонович.
– Он дал мне понять, что помнит об этом. Алёшу называл «мой дядя самых честных правил». Я подумала тогда, что будет продолжение. И намекнула ему, что мои чувства остыли.
– А он?
– Смирился. Кажется, это не было для него чем-то важным. Но почему вас это интересует?
– Наталья Дмитриевна, – мягко сказал муж Анны Викторовны. – Я сильно сомневаюсь, что вся Казань до сих пор обсуждает обстоятельства смерти вашего супруга. За пять лет любые слухи выветриваются. В губернском городе довольно иных развлечений.  Не говоря о том, что Казань не исчерпывается Дворянским собранием, даже там вы не можете до сих пор быть в центре внимания. Думаю, что большинство эту историю уже не помнит. Тут только два варианта. Либо кто-то до сих пор подогревает слухи. И этот кто-то – автор письма. Либо вас пытаются уверить в том, что вы стали изгоем в глазах всего общества.
Вербицкая смотрела на него с изумлением. Он говорил о чём-то таком, чего она и подумать не могла, поглощённая своей виной перед Алексеем.
– Для таких случаев есть одно непреложное правило: «сui prodest?» – терпеливо пояснил Яков Платонович. – Остракизм, которому вы подверглись, выгоден только вашему родственнику. Он очень настойчиво намекал вам на монастырь. Не в первый раз, полагаю?
– Не в первый, – удивлённо откликнулась Вербицкая. И почему ей самой никогда не приходило это в голову?
– А кто наследует вам в случае вашей смерти? – продолжал задавать вопросы мужчина.
– Родственников у меня нет. Евгений – единственный.
– То есть, если вы не оставите своё состояние кому-то другому…
Наталья Дмитриевна пожала плечами:
– Знаете, мне и не приходило это в голову.
– А если бы вы ушли из мира? Кажется, ваш родственник этого очень хочет.
– Я пока не готова принять такое решение, – сурово сказала госпожа Вербицкая.
– Это верно, – пробормотал Яков Платонович.
– Вы сохранили записку? – вдруг живо спросила девушка.
– Нет. Я сожгла её. Вы должны понять… хотя я не делала того, о чём там было написано, я всё равно была виновата.
– Или вас очень настойчиво пытались в этом уверить, – пробормотал мужчина. Странно, в своей косоворотке он выглядел, как цыган, а говорил, как полицейский.
– Яков Платонович, вы помните Дело утопленниц? – внезапно спросила Анна Викторовна. – Вы тогда раскрыли его благодаря почтовой бумаге, на которой были написаны анонимки.
– Но у нас нет письма, – напомнил он ей.
– Но ведь Волженин этого не знает! – с энтузиазмом воскликнула девушка. – Или знает? – спросила она, внезапно усомнившись.
Вербицкая зажмурилась, вспоминая тот страшный день.
– Никто его не видел, кроме меня.
– Отлично!
– Анна Викторовна, а вы не слишком увлеклись?
– Яков Платонович, но мы же это так не оставим? Так на какой бумаге, говорите, оно было написано?
– На самой обычной, – со вздохом произнесла Наталья Дмитриевна.
Анна Викторовна расстроенно нахмурилась.
– Но должно же быть что-то, хоть какой-то отличительный признак!
– А другие письма вам помогут? – осторожно спросила Вербицкая.
Мужчина аж подался к ней:
– А есть и другие? Наталья Дмитриевна, дорогая, что же вы молчали?
– Их присылают мне каждый год… в это самое время. Днями я получила опять…
– И оно цело?
Она кивнула, боясь той странной надежды, которую породил в ней этот разговор. Она и впрямь по какой-то причине не сожгла его тогда, а после поездки в Новый Иерусалим стало вовсе недосуг, да и забылось как-то.
Глаза Якова Платоновича сверкнули азартом:
– Несите его сюда!
На проклятый пасквиль он накинулся, словно коршун. Это сходство ещё усиливал его горбатый нос.
– Бумага и в самом деле самая обычная. А вот перо гораздо интереснее, – откуда-то на свет божий явилась лупа, с помощью которой мужчина разглядывал листок. – Письмо ровное, похоже, что перо не обмакивали в чернильницу. Автоматическая ручка, из тех, что заправляются чернилами? Лет шесть назад такие появились в Европе.
Лицо Анны Викторовны озарилось гордостью. Она склонилась к госпоже Вербицкой и тихо прошептала ей:
– Штольман во всём разберётся, вот увидите!
Внезапно Наталье Дмитриевне стало страшно так, что похолодели губы.
– Яков Платонович, неужели вы думаете, что Евгений устроил это всё, даже смерть своего дяди?
Мужчина нервно дёрнул щекой:
– Поверьте, ради денег люди идут и не на такие преступления. Но здесь расчёт мог быть проще. Рассорить вас с мужем, добиться охлаждения. У вас ведь дети могли пойти, и тогда ему наследства точно не видать.
Вербицкая стиснула руки, отворачиваясь к окну. Да, в этом смысле он точно добился цели. Ни мужа, ни детей. Бесплодная смоковница. Только и дорога, что в монастырь.
– Как всё это… ужасно, – дрогнувшим голосом произнесла Анна Викторовна. И оборотилась к мужу. – И что мы будем делать?
Мужчина покачал головой:
– Ну, во-первых, это пока лишь версия. Которую надо проверять.
– А как мы будем её проверять? – в лице Анны Викторовны тотчас появилось нетерпеливое выражение ребёнка, которому обещали подарок.
Муж тонко улыбнулся ей:
– Я думаю, что мы все поедем праздновать Разгуляй.

 
Следующая глава          Содержание

   
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)

Отредактировано Atenae (17.01.2019 11:11)