Глава VIII
Лондон, 25 июня 1881 г.
Преодолев узкий проход между кирпичными стенами, Штольман оказался внутри вытянутого дворика, стиснутого между двумя рядами зданий. Вдаль уходили, одна за другой, одинаковые двери, ведущие на первые этажи вплотную пристроенных друг к другу узеньких двухэтажных домов. Миновав полувысохший кошачий труп, валявшийся неподалёку от чьего-то порога, сыщик невольно подумал, насколько обитателей этого проулка, зажатого между Раглан-стрит, Альма-стрит и Инкерман-роуд, утешает метафорическая близость к местам былой боевой славы.
Нужная дверь оказалась в дальнем от входа конце. Маленькая медная табличка с выбитым на ней номером 12, в отличие от своих покрытых патиной сестёр-близняшек на соседних дверях, была усердно начищена и рядом с потемневшим деревом двери и закопчённым кирпичом стен смотрелась почти чужеродно. Блестеть она, впрочем, не блестела – из того немногого количества света, что природа отпустила столице Британской империи этим серым вечером, во внутреннее пространство грязного двора, с обеих сторон заслонённого гребнями двускатных крыш с толстыми печными трубами, проникала совсем крохотная толика. Судя по состоянию жухлых кустиков неопределённо-бурого цвета, кое-где торчавших из утоптанной земли, такое освещение было в порядке вещей.
Дверь, само собой, была заперта, но вот задвижка окна на втором этаже не могла оказать серьёзного сопротивления, а лежавшая неподалёку лестница – судя по разбитым черепицам, кто-то из соседей тщетно пытался починить крышу – послужила отличным подступом. Аккуратно подцепив задвижку лезвием ножа, Штольман с замиранием сердца – только не хватало, чтоб заскрипела! – толкнул раму внутрь. Окно, по счастью, распахнулось почти бесшумно, и сыщик, зажав трость под мышкой и нащупав рукоятку револьвера под сюртуком, ступил в крохотную спаленку с по-военному заправленной односпальной кроватью. За вычетом одинокого предмета мебели и коврика у порога, комната была совершенно пуста, но вот с первого этажа доносилась неразборчивая речь. Распознать слова Штольман не мог, но в звуках угадывался повторяющийся ритм, а голос то поднимался тоном выше, то опускался обратно – словно кто-то вёл сам с собой словесную пикировку в стихах.
Источником звука оказался просто одетый широкоплечий мужчина, сидевший возле деревянного стола с изрезанной столешницей и усердно полировавший пуговицы на форме посыльного при свете толстой свечи. Жесткие и прямые рыжие волосы отливали тусклым металлическим блеском, а слетавшие с губ рифмованные строчки перемежались крепкими словечками куда чаще, чем допускал бы изысканный слог.
Спуститься по лестнице бесшумно почти удалось, но последняя ступенька – или первая, если считать с основания – предательски скрипнула под ботинком, и мужчина вскинул взгляд – только для того, чтобы увидеть направленное на него дуло револьвера.
– Сержант о’Гилви, я полагаю? – вежливо осведомился Штольман.
Мужчина отложил сюртук с неочищенными пуговицами на стол и медленно поднялся со стула. Раньше поза не позволяла разглядеть черты его лица, но теперь взору сыщика предстали глубоко посаженные маленькие глаза, широкий нос и кустистые баки военного образца, контрастировавшие с безукоризненно выскобленным подбородком.
Волосатые руки посыльного сжались в кулаки – на правой на фоне побледневшей кожи чётче обозначился вытатуированный синий якорь – и их обладатель шагнул по направлению к лестнице. Штольман спокойно покачал головой, ни на миллиметр не сдвинув ствол револьвера, и рыжий замер на середине движения.
– Слуште, сэр, – начал он низким, малость хрипловатым голосом, – у меня тут хорошо если наберётся дюжина шиллингов, да вот, пуговицы можете забрать если хотите…
Рыжий умолк, явно понимая неубедительность своей попытки представить происходящее в виде ограбления, учитывая, что хорошо одетый джентльмен, проникший в его дом, только что назвал его по имени. Мудрое решение также могло быть связано с тем, что при попытке сторговаться острое скуластое лицо посетителя приняло самое недружелюбное выражение.
– В пуговицах не нуждаюсь, – ответил сыщик, окинув помещение взглядом, – а осмотреть камин не откажусь.
Если Штольману и было нужно ещё одно подтверждение, он тут же получил его, когда рыжий стрельнул глазами в сторону очага, явно служившего в кулинарных и отопительных целях одновременно. Густые брови недовольно нахмурились но, повинуясь кивку посетителя и выразительно зияющему револьверному дулу, их владелец нехотя шагнул в дальний угол комнаты. Штольман, осторожно следуя вдоль противоположной стены, приблизился к камину и, не сводя глаз или оружия с обитателя дома, левой рукой нащупал кочергу.
Несколько быстрых движений вслепую обнаружили под покровом золы и пепла что-то твёрдое и плоское. Вскоре помимо первого предмета изогнутый металлический прут наткнулся и на второй. Быстро покосившись на очаг, чтобы лучше прицелиться, Штольман сделал широкое движение кочергой, и на дощатый пол, щедро засыпав его золой, вывалились две обгорелые сапожные подошвы.
– Не объясните, зачем человек, – сыщик выразительно окинул взором скромный интерьер помещения, – вашего достатка решает сжечь два новёхоньких офицерских сапога?
Рыжий нерешительно перевёл взгляд со Штольмана на обугленные подошвы и обратно.
– Да с чего вдруг новёхонькие, сэр?
– То есть то, что они были офицерские, вы не отрицаете? – наждачным голосом осведомился сыщик.
Рыжий побагровел, снова сжал кулаки и свирепо уставился на Штольмана. Тот ответил ему пристальным ледяным взглядом.
– И как ты меня нашёл? – глухо поинтересовался хозяин.
– Ваше положение располагает ответам, а не вопросам, – отметил Штольман, после чего пожал плечами. – Так и быть, развлеку. Убийца из вас, не обижайтесь, аховый. Рыжий детина, неспособный сдерживать лезущие из него стишки, людям запоминается. Спасал вас только род занятий. Мало кто обращает внимание на посыльного, форма всё заслоняет. Но предпочитаете вы явно военный покрой. Убив и раздев состоятельного джентльмена, деньги выбрасываете в канализацию, а забираете мундир морской пехоты. Приоритеты налицо. Раз наш посыльный служил, у него должны быть сослуживцы. Сослуживцев можно разговорить. А уж найти квартиру рыжего посыльного, служившего в морской пехоте, склонного к поэзии и носящего фамилию о’Гилви – несложная задача. Даже в Лондоне.
Рыжий недоверчиво и враждебно воззрился на Штольмана.
– Ну так чего тебе ещё надо раз ты и так всё знаешь, хрен скуластый?
– Напротив, – вежливо возразил скуластый хрен, опускаясь на ближайший стул и жестом советуя рыжему сделать то же, – самого интересного и не знаю. Что вам нужно было от капитана Стейпса, сержант? Учтите, по тонкому льду ходите.
О’Гилви недовольно втянул воздух ноздрями, но воспитание явно подсказывало ему, что любопытство человека, наставившего на тебя револьвер, заслуживает удовлетворения.
– Ну, что я с ним служил, так это ты уже знаешь? – полуутвердительно спросил он. Штольман кивнул. – Ну да. Я тогда недавно только на службу записался. Стейпс, вообще гря, был козёл, но не шибко хуже прочих. Ничего особенного, нет, сэр. Ну, так я думал.
Ирландский сержант прошёлся пятернёй по рыжей шевелюре.
– В семьдесят втором «Дерзающий» бросил якорь в порту Мадраса. Кой-кто из наших повадился время от времени шастать в город, ну и я не отставал. Была там одна солдатская вдова – я был молодой, а ей нравились рыжие. – О’Гилви махнул рукой. – Да что там, не о ней речь. В общем, как-то раз был я у своей миссус рано-ранёхонько, солнце ещё вставать и не думает, а тут ей в дверь долбят. Она мне большие глаза и пальцем вверх тычет. Ну, понял я, её майор пришёл. – О’Гилви встретился со Штольманом взглядом и, похоже, увиденное в глазах сыщика требовало объяснения. – Ну, она из этого тайны от меня не делала, да и я дела не раздувал – я уплыву, а ей жить. Но майор этот, веришь, нет ли, взаправду считал себя разъединственным. Так что она пошла дверь открывать, а я портки хвать, да на крышу – там найду, где спуститься, да как раз до побудки успею. Кругом тишина и покой, все спят ещё. Ну, я на крыше натянул штаны, и тут смотрю – Стейпс на улице собственной персоной, да ещё под ручку с барышней. Не с белой, нет, сэр, с местной, – тут же пояснил сержант, – но мне и с крыши и через всю улицу было видно, что бедняжка была красавица. Ну а уж Стейпс-то всякую умел подцепить – собой хорош, холёный, лоск так и сочится. Я, конечно, затаился – ещё не хватало, чтоб меня собственный офицер так увидал. В общем, идут они, он её за талию прихватывает, на ушко шепчет, и тут…
Ирландец опустил голову и тяжело ей помотал.
– Гасподь его знает, откуда эта чёртова животина явилась. Слышу – рёв, такой что уши закладывает, и выкатывается из-за угла слон. В душе не знаю, куда его вели, но чёртова зверюга с погонщиком явно не поладила, и теперь по улице неслась – только земля дрожала. – О’Гилви поднял взгляд. – Ты, Скуластый, видал когда рассвирепевшего слона?
Штольман медленно покачал головой.
– И молись, чтоб не пришлось. Он в сотне ярдов, а моргнёшь – и уже перед тобой. Кто б думал, что в такой туше да этакая прыть. А из твоих костей зубочисток наделать ему – что чихнуть.
Сержант неуютно повёл плечами.
– Стейпс с барышней своей как раз проходили мимо слива… Ты, раз деньги нашёл, в лондонскую канальязацию совался? Ну так вот, чтоб ты знал, в сравнении с мадрасской у нас тут гелереи. Трубы в четыре фута, но заторы из дерьма такие, что крыса не везде протиснется… В общем, нырнуть они туда могли, но места, так чтоб хоботом не достать было дай Бох на одного. И Стейпс… – сержант сжал челюсти так, что под кожей заиграли желваки, и несколько секунд молчал. – Стейпс барышню свою отталкивает в сторону, а сам прыг в трубу и забился куда смог.
Штольман продолжал внимательно слушать.
– От девочки… мало что, в общем, осталось. Слон дальше понёсся, и погонщик за ним – ему самому там торчать не улыбалось. Народ, конечно, проснулся, начал на улицу высовываться, но Стейпс к тому времени уже вылез и смылся. – О’Гилви пожал плечами. – Видать, в городе у него запасной комплект был, потому как на «Дерзающий» он явился чистенький да благоухающий, только бледнее обычного, но кто ж на это внимание обратит…
Рыжий сержант с некоторым удивлением обнаружил, что за время рассказа успел стиснуть кулаки так, что костяшки побелели, и с видимым усилием расправил ладони. Затем поднял взгляд и вызывающе уставился слушателю в глаза.
– Ты, Скуластый, слыхал про «Биркенхэд»?
Штольман утвердительно наклонил голову. О’Гилви, получив подтверждение, тоже согласно кивнул и веско, чуть нараспев произнёс:
Нет хуже подонка, чем Морпехосёл,
С тех пор, как встал белый свет.
Блядует, и пьёт, и на руку тяжёл,
Но есть у него завет.
Будь он туп как пробка и пьяным в говно,
Но скажет вам без затей:
Морпехи идут с «Биркенхэдом» на дно,
А в шлюпки – баб и детей.
Сержант долгим взором смерил комковатый пепел в камине, после чего, поджав губы и упрямо выпятив гладко выбритую челюсть, перевёл взгляд на Штольмана.
– В тот день я видел, кто таков Стейпс. Он не был морпех Её Величества.
– И отчего бы об этом не рассказать? – без особой убеждённости в голосе поинтересовался Штольман.
– Ну да, – невесело гоготнул о’Гилви. – И кому поверят – многообещающему офицерику из почтенной военной фамилии, или ирландскому парнишке, который едва завербовался и на корабле без году неделя?
Ирландец откинулся на стуле назад, опёрся спинкой на подоконник и рассеянно пробарабанил по стене пальцами. Потребовалась пара секунд, чтобы сыщик узнал мотив «Марша стервятников».
– Надо было, конечно, что-нибудь сделать. Но много я мог? Дождаться, пока выйдем в море, и толкнуть его за борт, чтоб и меня тут же?.. – Сержант развёл руками. – Ты пойми верно, я за шкуру свою не дрожу, но хрена бы дырявить её, если можно без этого обойтись? Морпеху всё ж-таки хочется подохнуть с форсом, на чужом берегу, чтоб рядом было плечо товарища, в прицеле бесновался черномазый, а старик Гатлинг крутил свою шарманку, сечёшь? – Он раздражённо махнул рукой. – Да ни хрена ты не сечёшь. Казнь за убийство собственного офицера – эт’ совсем не по этому разряду, нет, сэр.
Штольман, не выпуская из правой руки револьвер, большим пальцем левой почесал широкую переносицу.
– Когда перевооружали нас на Тини – год этак семьдесят третий был, чтоб не соврать – я подумал: вот он, мой шанс. Видишь ли, оружейный сержант Грей – царствие ему небесное – нас на них надрачивал немилосердно, и я его не виню: что скрывать, я сам спервоначала после каждого выстрела искал ушко, чтоб вытряхнуть гильзу. – Сержант проиллюстрировал слова движениями рук. – Эт’ я к тому, что трудами Грея своё оружие я знал как подобает – включая и то, чего с ним делать не следует. И вот как-то раз упражняемся мы на стрельбище, и я, значит, ногтями скребу по ствольной коробке да костерю свою милую косоглазой сукой. Стейпс подходит и ну меня распекать: дескать, мозгов в этой ирландской башке и так было чуть, а морем последние вымыло, давай, мол, сюда ружьё, болван, покажу как надо. Вот ты, Скуластый, пробовал пальнуть из Тини без штифта затвора?
– Не имел такого удовольствия, – сдержанно отозвался Штольман.
– Ну то-т я смотрю, рожа у тебя целая, – хмыкнул рыжий сержант. – В общем, Стейпс ружьё хвать и выпалил навскидку. Не свезло мне – если б прицелился как следует, я б его без глаза оставил, а то и без мозгов. Но и так – шейка в щепки, затвор ему в рожу, кровь хлещет, он визжит поросём, а я стою, рот раззявил и глазами лупаю – ну, дурак ирландский, что с меня взять? А что толку – щёку ему порвало, но остался жив-живёхонек, даже заштопался. Я не один месяц после этого в карцере просидел, а когда выбрался, Стейпс уже перевёлся куда-то – не иначе, заподозрил что, сукин сын. Мне за ним, конечно, дороги не было, да и он бы к себе приблизиться уже не дал, нет, сэр. Так что я дослужил свой срок – вон, аж до сержанта дорос – и махнул в зелёную Англию, поскольку рассудил, что при его характере да влиянии папаши Стейпс в колониях не задержится, нет, сэр.
О’Гилви потёр ладонью гладкий подбородок.
– Рассудил-то я, как оказалось, правильно, но Лондон – городишко поболее Белфаста. Ежели я хотел Стейпса найти, уж тем более до него добраться, надо было местность изучить как следует. Так что устроился я посыльным – чем не способ? Да и какой дурак откажется взять в посыльные отставного сержанта морской пехоты – выправка при мне, с дисциплиной порядок, да и жизнь уже всю повидал, так что шальным ветром меня никуда не сдует. Вот так я таскал писульки, знакомился с людьми и держал ухо востро. На третий год город я уже знал как свою винтовку, да и к сестрице Стейпса дорогу давно заприметил, но вот сам говнюк не спешил в родные пьянаты. И тут, чтоб ты думал, чешу я как-то раз по Ковент-Гарден, и вижу – Стейпс, как на картинке, точь-в-точь как я его помню, только рожа страшней – да ещё с барышней под ручку.
Ирландец скривился со смесью злости и отвращения.
– Жалко девчонку стало – ну, ту сразу вспомнил, хоть её и близко не знал. Но зато если мне и надо было напомнить, что я тут делаю, с этим Стейпс справился на отличненько – так точно, сэр! Проследил я за ними, увидел, куда он её проводил и где она обретается, а там и за самим прошвырнулся. Он, как выяснилось, едва приехал, сестрица поди была рада-радёхонька – в общем, где искать его, я теперь знал. Девчонку ту я, конечно, попытался предупредить, кто он есть, но та ни в какую – поди героем войны его считала или кем, рожа-то разодрана. Но зато она мне и подала идею… – Сержант недовольно крякнул и пробежался пальцами по рыжим волосам. – Слушай, тебе оно надо, чтоб я об этом рассказывал? А то мне вспоминать неприятно, не то что грить. Ты ж с ней и так встречался.
– Про Бетти и кольцо необязательно, – спокойно откликнулся Штольман, – а про «Бесхвостую лошадь» – во всех подробностях.
Его собеседник пожал плечами.
– А что тут грить. За то время, что я город-то изучал, познакомился с одним кэбменом. Знаешь, иногда так бывает: посмотришь человеку в глаза, и понимаешь, что это парень, с которым ты бы пошёл в штыки. Вот он оказался из таких, даром что не из нашенских. Долго грить, но, в общем, я ему рассказал свою историю, он мне – свою, и решили мы держаться друг друга. А что – посыльный да кэбмен, два человека, на которых никто ни в жисть внимания не обратит, нет, сэр – а нам только того и надо. В ту ночь я швейцару передал записку, зашёл за угол, и жду. Мы уговорились, что как только Стейпс вылезет и начнёт кэб подзывать, приятель мой тут же к нему подскочит. Так всё и прошло – а как он мимо меня проезжал, то на повороте скорость сбросил, да я сзади и уцепился – вот так, сэр! Прикатили на место, которое я давно приглядел, потому как три пустых дома подряд. Стейпс, конечно, как вышел, начал возмущаться, орать, куда это его завезли, ну, пока он на моего дружка красноречие тратил, я его сзади и утихомирил.
– Чем? – уточнил Штольман.
– Да кирпичом, – пожал плечами о’Гилви. – Он как-то понадёжней затвора. Дружка моего я задерживать не стал – у него-то, в отличие от меня, свои дела ещё оставались, не хватало только лишнего внимания привлекать – а сам занялся Стейпсом. Раздел его – форму отдельно, побрякушки отдельно. От этой гниды мне и пенса не надо, но пусть себе думают что было просто ограбление – как я грил, зачем себе шкуру дырявить, если можно этого избежать? Ну а самого Стейпса дотащил до ближайшего слива и наладил туда, куда ему самое место – так точно, сэр.
– И всё-таки, почему именно в забитую трубу? – поинтересовался Штольман. Ирландец взглянул на него как на идиота.
– А куда ещё? Где говна побольше. Стейпс ещё девять лет назад решил, что хочет быть в дерьме, а не в красном мундире.
Сыщик неопределённо хмыкнул. Отставной сержант на свой лад не был чужд представлений о символической справедливости.
– Ну а затем?
– А затем блестяшки да деньги я в его же платок завернул и за пазуху, сапоги да мундир – под мышку и пошёл. Платок со всем барахлом мне был без надобности, ну я его выше по улице в слив и сбросил – первым дождём смоет. – Сержант разочарованно вздохнул. – Видать, не самый хороший я человек – про Беттино-то колечко на радостях и думать забыл.
– И не самый умный, – деликатно заметил Штольман, исподлобья, но без враждебности глядя на собеседника. – Письмо, о’Гилви, письмо.
Ирландец возмущенно крякнул и недовольно воззрился на сыщика, но возражать не стал.
– Ну так что теперь, сэр? – с вызовом поинтересовался он, глядя на дуло револьвера. – Я тебе всё рассказал, чего ты не знал. Что теперь будет делать великий сыщик Скуластый? Фараонов звать? – Ирландец набычился, и волосатые кулаки сжались так, что мышцы заиграли под рукавами. – Если так – то лучше стреляй.
Штольман, не сводя взгляда с о’Гилви, медленно убрал револьвер во внутренний карман.
– Ну и задали вы мне работы, милейший, – сухо отозвался он. Покачав головой, сыщик устало вздохнул и чуть расслабился. – Но уж поверьте, кап… – Штольман осёкся и на секунду задумался. – Мистер Стейпс мне другом не был. Если я так распутывал это дело, то не из любви к усопшему. До вас мне дела нет.
О’Гилви поднял бровь и издал неопределённый удивлённый звук.
– Что, вот так вот просто?
Сыщик спокойно развёл руками.
– Моя юрисдикция в любом случае закончилась в тысячах километров отсюда.
Н-да, глупо получилось. Шпионское задание Штольмана закончилось, едва успев начаться, а правосудие, похоже, свершилось и без него – оставалось разве что извлечь из лондонской поездки ценный опыт. За минувшие десять дней Яков Платонович успел убедиться, что его английский всё ещё оставляет желать лучшего – а также выяснить, что кривая улыбка была его единственным сходством с покойным. Последнее внушало надежду, что ему самому вряд ли предстоит попадать в неприятности из-за барышень.
Недоверие на лице сержанта постепенно сменилось простой озадаченностью. Молчание нарушил сыщик:
– Ну а что теперь будет делать морпех Её Величества?
– На службу вернусь, – без малейшей задержки или толики сомнения откликнулся сержант. – Зулусов усмирили без меня, но теперь говорят о возмущениях в Египте, так что нам без работы не сидеть, нет, сэр! Помяни моё слово: будет жаркое дело там, под Порт-Саидом, и сержант о’Гилви там будет, сэр! Если уж начал служить Её Величеству, не отлынивай, я так понимаю.
– Это я уважать могу, – ровно отозвался Штольман. – Надобно служить, ежели обещался.
Ирландец согласно наклонил голову.
– Но полагаю, – сыщик пошарил по грудному карману жилета, – прежде, чем отплыть в дальние края, сержант о’Гилви захочет покончить ещё с одним делом?
На раскрывшейся ладони, вынырнувшей из кармана, лежало серебряное кольцо с синим камушком. Рыжий с почти комичным удивлением уставился на него, но изумление быстро уступило место радости, и ирландец, довольно осклабившись, встал со стула, шагнул вперёд, и с силой хлопнул Штольмана по плечу.
– А ты ничего парняга, – признал он, осторожно забирая кольцо с ладони сыщика. – Удачи тебе, Скуластый.
О’Гилви протянул вперёд широкую мозолистую руку. Штольман тоже поднялся, уместив трость на сгибе левой руки и, водрузив котелок на голову, пожал протянутую ладонь.
– И тебе удачи, Игрушка Вдовы.
По лицу ирландца расплылась широкая ухмылка, обнажившая ровные жёлтые зубы. Коротко кивнув на прощание, сыщик развернулся, толкнул дверь и, не оглядываясь, шагнул в закопчённый вытянутый дворик. Сзади до него донёсся негромкий напев – на сей раз Штольман узнал «Марш стервятников» с первых же нот.
Примечания:
"...зажатого между Раглан-стрит, Альма-стрит и Инкерман-роуд" - первой улице своё имя одолжил Фицрой Джеймс Генри Сомерсет, 1-й барон Раглан, командовавший британскими войсками в Крыму в ходе Крымской войны 1853-1856 гг. вплоть до своей смерти 28 июня 1855 г. Две другие названы в честь сражений той же войны при Альме и Инкермане, победоносных для союзных войск (хотя вот уж не англичанам гордиться Альмой). Сам двор между этими тремя улицами – реально существующее место. Сейчас он являет собой образцовое обиталище среднего класса, но в конце XIX – начле XX в. Кентиштаун был одним из самых неблагополучных районов северного Лондона в экономическом, криминальном и даже лингвистическом отношении. См. «Пигмалион» Бернарда Шоу: «Люди начинают в Кентиштауне, живя на восемьдесят фунтов в год, и кончают на Парк-лэйн с сотней тысяч годового дохода. Они хотели бы забыть про Кентиштаун, но он напоминает о себе, стоит им только раскрыть рот».
"...старик Гатлинг крутил свою шарманку" - картечница Гатлинга, скорострельное станковое многоствольное оружие с механическим приводом, прообраз пулемёта. Для проворачивания блока стволов при стрельбе оператор вращает боковую ручку, чем и объясняется сравнение с шарманкой.
"...после каждого выстрела искал ушко, чтоб вытряхнуть гильзу" - в винтовках, переделанных под казённое заряжание по системе Снайдера 1867 г., при перезарядке оружия необходимо было открыть откидной затвор, зацепив большим пальцем насечённое ушко в его левой части и оттянув затвор назад остальными пальцами, и одновременно с этим резко повернуть ружьё влево, чтобы стреляная гильза выпала из ствольной коробки. В сменивших их винтовках Мартини-Генри с качающимся затвором ни необходимости, ни конструктивной возможности осуществлять такие операции, разумеется, не было.
"...пальнуть из Тини без штифта затвора?" - если при сборке винтовки Мартини-Генри не вставить на место штифт затвора, при выстреле энергия пороховых газов отбросит затвор назад. Даже при наличии специального продольного болта, соединяющего приклад со ствольной коробкой, шейка приклада может не выдержать нагрузки – не говоря уже о лице стрелка.
"Зулусов усмирили без меня" - Англо-зулусская война 1879 г., в которой Великобритания разгромила Страну Зулусов, одно из последних независимых государственных образований в Африке, превратив её в свой протекторат.
"...говорят о возмущениях в Египте" - в 1878 г. Ахмед Араби, полковник египетской армии, произвёл военный переворот и объявил о свержении хедива Тевфик-паши, стремясь положить конец засилью и привилегиям европейцев в стране. Великобритания и Франция, в свою очередь, заявили о поддержке хедива, и в ходе скоротечной Англо-египетской войны 1882 г. верные Араби войска были разбиты, а Египет перешёл под британский протекторат, сохранявшийся следующие сорок лет.
"...будет жаркое дело там, под Порт-Саидом" - сражение при Тель эль-Кебире, которое решит исход англо-египетской войны 1882 г., в действительности произойдёт гораздо ближе к Исмаилии, чем к Порт-Саиду, но сержант морской пехоты не пророк и, в любом случае, использует те топонимы, которые знает.
Эпилог Содержание
