По слову мертвеца


   
На церковном дворе, где еще толпился народ, уже стояла подвода, запряжённая понурой гнедой лошадкой. Подле телеги суетился участковый, зачем-то без устали поправлял чистую рогожу, что прикрывала лежавшее на сене тело. Васька, молча отодвинув милиционера, без колебаний отдернул тряпку – закоченевший труп лежал ничком, в той же неловкой позе, что и на полу в церкви. Из судорожно стиснутых пальцев казался краешек бумажного обрывка. Смирной мысленно выдохнул.
Отец Серапион с местным псаломщиком и каким-то лохматым мужиком тоже стояли возле телеги, молча наблюдая за его действиями. Васька заново прикрыл мертвое тело и повернулся к затонскому священнику:
– Орест Илларионович, вы со мной?
Тот мотнул головой отрицательно.
– Задержусь еще, люди просили. Отслужим с Андреем Родионовичем литию по убиенному, заодно и повечерие с полуночницей. Новый батюшка когда еще будет. Да и будет ли?
Поп неласково прищурился, глядя куда-то вдаль. Васька пожал плечами, повернулся к лохматому мужику, стоявшему рядом со священнослужителями:
– Вы повезёте тело?
Тот неуверенно развёл руками:
– Дык это… Товарищ милиционер велел, – он взглянул на участкового. – Вроде как я…
– Поехали тогда.
Смирной забрался на задок телеги, сел рядом с покойником. В примолкшей было толпе кто-то вдруг истерически всхлипнул:
– Забирают агнца нашего!.. На поругание!..
Отец Серапион, точно очнувшись от каких-то мрачных мыслей, вскинул голову и, обернувшись, хмурым взором окинул толпу.
– Что зря болтаете? Порядок таков! – прогудел он внушительно. – Душа уже у райских врат, а тело доктор осмотреть должен, как того закон требует. Хоть бы тебя ножом ткнули, хоть меня, хоть и светлейшего архимандрита! – поп перевёл взгляд на молодого сыщика. – Поезжай с Богом, сыне. Хоть ты в него и не веришь.
Священник размашисто осенил крестным знамением не то тело почившего собрата, не то Ваську, потом глянул остро на солнце, клонящееся к закату:
– Осторожнее будь. Что-то на душе скверно. Давай, Прохор, трогай! – скомандовал он вознице.
Мужик торопливо подхватил вожжи, причмокнул губами, погоняя свою кобылу… Васька молча кивнул отцу Серапиону, почти не обратив внимания на очередную шпильку ядовитого попа. Настроение у затонского милиционера тоже было не из лучших: такое, что впору не то кого-нибудь убить, не то самому удавиться.
 
Пока крутился в Высоком, пока были заняты делом если не руки, то хотя бы голова, Смирной еще как-то держался. Он и сейчас пытался сурово призвать себя к порядку, хотя бы обдумать всё случившееся, пока едет. Кто бы это мог безобразничать в уезде – двух уездах, – что за наглые реквизиторы тут орудуют, прикрывшись непонятными бумагами? «Делом займитесь, Василий Степанович!» Но делом заняться не получалось…
Давешний церковный двор так и вставал перед глазами. Как же он снова оплошал, как допустил? Казалось бы, вот Яков Платонович рядом с ним – а вот он уже на другом конце двора, стоит перед разъярённой толпой. В одиночку стоит. А он, Васька, еще хлопает глазами на крыльце.
И добро б он там только стоял. В том, что старый сыщик не стал бы стрелять в мужиков, Васька почему-то был уверен. А они? Если бы Штольман не устоял на ногах после удара, не сдержал их взглядом и тростью?.. Там ведь и топор у кого-то был…
Накатило так, что у Василия едва не затряслись руки, и он изо всех сил, до боли впился пальцами в бортик телеги, стремясь унять неуместную дрожь, невидящим взглядом уставился на дорогу, на исчезающие за деревьями избы… Если бы он не успел растолкать осатаневших мужиков… Не выходит у него так же, как у Яков Платоныча, стремительно соображать и действовать, хоть ты что делай!
Увалень деревенский. Тюфяк. Правильно Вера его дразнит!..
Еще и потому, что когда пытается Васька делать что-то сам, по своему почину, то всему белому свету видно, что сыщик из него, как из зайца архиерей. Взять хотя бы тот случай на Масленую. Тоже ведь уверял себя, что радеет об учителе. Якову ли Платонычу лазать в ночи по сугробам, по пояс проваливаясь в тяжёлый снег, когда в отделении полно здоровых молодых лбов? Хотел, как лучше, а вышло… как вышло. Штольман бы наверняка сразу догадался, в чём там дело. А его помощнику голова дана разве чтобы двери ей вышибать. Сам потом чуть Богу душу не отдал по-дурному, на радость уездным жуликам!.. Должно быть, только поэтому не ругали его ни Штольман, ни Евграшин, ни даже из своих ребят никто не проезжался, хотя и заслуживал тогда Васька за своё краткое, но запоминающееся водительство насмешек и головомойки.
Герой затонского сыска, мать его за ногу! Где не надо, так он впереди. А где надо, как сегодня…
Как бы он потом взглянул в глаза Вере? Анне Викторовне? Что бы он им сказал – что так и не научился беречь своего наставника? А как его убережёшь?
Брал бы пример с начальника угро соседнего района… Васька криво усмехнулся. Про того рассказывали, что он вовсе из кабинета не высовывается. Сидит только, покрикивает. А бегают по подворотням рядовые оперативники. Смирной его сам как-то раз видел на совещании в Твери: надутый лощёный хмырь с портфелем, навроде того уполномоченного по валенкам…
И что делать Ваське, если его учитель так и норовит влезть под пули? Только одно – успевать встать под них раньше Штольмана. Чего бы ему это ни стоило. Внукам еще дед понадобится.
Тем более что он у них один. Другого, который родной Васькин отец, давно уж нет на свете. Да если бы и был… Молодой сыщик почувствовал, как губы кривит злая и горькая усмешка. О другом деде даже Мишкины сорванцы, вполне еще живым его заставшие, хоть и помнят, но не вспоминают. О покойниках или хорошо, или… а чего тут хорошего вспомнишь?
Что бы сказал на это отец Серапион? «Чти отца своего и матерь свою?» И если с матерью худо-бедно получалось, то с отцом не выходило никак. И от этого было тягостно. Михаил, по его словам, еще помнил справного мужика, хорошего мастера, умельца. Василий же если и застал такого, то едва-едва. А то, что помнил он сам… Хотя, будучи подростком он пытался уважать отца. Человек-то он был неплохой… когда трезвый. Но потом появлялись дружки с очередной бутылкой, и Ваське только и оставалось, что разыскивать поддатого родителя в очередной канаве. Оттого царила в семье Смирных беспросветная бедность, ставшая меньше лишь после того, как оба сына встали на ноги и принялись зарабатывать столько, чтобы батька не успел пропить.
Так и рос. Хорошо еще, что заместо отца были у него поочередно Мишка, Егор Саныч да Евграшин. Ну и, конечно, Героический Сыщик Якоб фон Штофф. Без него нынешнего Васьки и вовсе бы не было.
На душе у Василия сделалось пасмурно. Наверное, это неправильно. За сегодняшнюю историю он себя поедом ест, хотя ничего особенного не произошло. Так, милицейские будни. Сам Штольман даже не испугался, а его бестолковый помощник никак не может успокоиться и холодеет от мысли, как ему жить, если… Но ведь его родного, кровного отца именно что убили. Зарезали Степана Смирного в пьяной кабацкой драке, вместе еще с двоими такими же питухами – и ничего. Васька Смирной живет себе дальше и в ус не дует.  Лишь старается поменьше своего старика вспоминать, пусть бы тот и дал ему жизнь. Яков Платоныч – требовательный и насмешливый, мудрый и бесстрашный, которого он вживе знает едва год, сделался ему куда ближе и роднее.
Как и Анна Викторовна... Хотя и совестно было Василию перед покойной матерью.
«– Мам, ты простишь ведь? Они бы тебе тоже понравились, наверняка. И Анна Викторовна, и Верочка. Ты ведь сама, получается, предсказала мне барышню синеглазую… А Анна Викторовна… Нельзя её не любить! Она такая…»
«– Ох, дурья же твоя башка, нашел время изводиться! Делом займись!»
Смирной вздрогнул и выпрямился, мысленно обругав себя. Действительно, выбрал время обмирать. Яков Платоныч ему единственную улику доверил… Улучив момент, Васька приподнял холстину и с облегчением убедился, что рука покойника по-прежнему крепко сжимает клочок бумаги.
Может, попытаться его вытащить? Нет, не стоит. Можно порвать ненароком, тогда еще труднее станет разобрать, что это было. Пусть Николай Зуев сделает всё, как положено. Васька опустил тряпку и оглянулся: света было еще довольно, но солнце уже целиком скрылось за лесом, за высокими макушками елей. На дорогу легли длинные серые тени.
– Прохор, а побыстрее можно? Чтобы в город не затемно приехать?
– Не можно, – не оборачиваясь, буркнул мужик. – И так погоняю, не вишь? Запалится скотина, кто мне другую даст? Твоя милиция?
На критический Васькин взгляд, лошадь трюхала самой что ни на есть неспешной рысцой, хотя время от времени Прохор и впрямь погонял её ленивыми взмахами вожжей. Да уж, удружил им с транспортом сельский участковый! Но спорить с возницей Смирной не стал, только сел поудобнее, так, чтобы видеть, что творится вокруг, и постарался выкинуть из головы лишние мысли.
   
Выстрел ударил внезапно, когда до города оставалось версты три. С головы снесло фуражку. Другая пуля свистнула мимо лица, заставляя Василия кубарем скатиться с телеги. Испуганный Прохор хлестнул лошадь, телега рванулась вперёд, оставляя затонского милиционера без укрытия. А в следующий момент он сообразил, что мужик в панике увозит драгоценную улику, зажатую в пальцах убитого.
Васька выхватил наган и, не целясь, пальнул по кустам на откосе. Стрелков он не видел. Дорога шла по дну ложбины, сидеть они могли где угодно. А вот сам Василий был им виден, как пуп на животе. Продолжая стрелять, он припустился бегом за уносящейся телегой, где Прохор отчаянно голосил и вертел кнутом. Только бы вырваться из этой балки, а там уже мост, на той стороне не достанут...
Пули летели вдогон, стреляли уже не по Василию, а по уносящейся прочь повозке. Впереди показался просвет, там дорога выходила из ложбины и сворачивала к мосту. Прохор натянул поводья, пытаясь на полном скаку вписаться в поворот, когда нескладная кобылка истошно взвизгнула и повалилась в оглоблях. Мужика вынесло с облучка вперёд, он грянулся о дорогу, прокатился кувырком и остался лежать недвижимо. Телега опрокинулась, вываливая прикрытый рогожей труп. Смирной отчаянным прыжком преодолел две сажени и рухнул, скрываясь за бортиком повозки и телом отца Ионы. Две пули, цвикнув, пробили рогожу и впились в холодное тело.
Паническое бегство Прохора сослужило сыщику добрую службу. Засада осталась позади, это вынудило стрелявших на время прекратить пальбу, меняя место дислокации. Васька перезарядил револьвер, стараясь не высовываться из-за трупа. Вот бы и его сочли мёртвым!
Наступила напряжённая тишина. Молодой сыщик вслушивался, стараясь разобрать, как двигаются противники. Ветер шумел в кронах берёз, мешая расслышать – кажется, гроза, собиравшаяся весь день, докатилась до Затонска.
А потом ухо вдруг различило вдалеке надсадный рёв мотора милицейской машины. Каким-то чудом в отделении проведали о ловушке, в которую попал Смирной, и спешили ему на помощь.
В балке было тихо, только ветер всё сильнее шелестел, проносясь порывами, да завывала приближающаяся Гидра. Где налетчики? Ушли или залегли в кустах, и ударят залпом по ребятам? Василию показалось, что он различил, как затрещали кусты под удаляющимися шагами, но ни в чём нельзя было быть уверенным. Если бандиты взяли под прицел дорогу, то сейчас все, кто мчится к нему на помощь, тоже попадут в смертельную западню.
Оставался, пожалуй, только один способ проверить…
Васька медленно поднялся из-за трупа, каждое мгновение ожидая залпа прямо в грудь. Это неважно! Наши уже почти здесь, значит, бандиты не успеют завладеть уликой, которая неожиданно оказалась действительно важной.
Выстрелов не было. Гидра прогрохотала по мосту и истошно взвыла, разворачиваясь на берегу. С машины, не дожидаясь остановки, слетел Штольман.
– Вася, жив?
Смирной вдруг увидел, что в машине кроме сыщика был только Редькин, вцепившийся в баранку, и его внезапно затрясло – то ли от возбуждения, то ли от гнева. Ну, вот куда он опять один?!
Яков Платонович напряжённо обшаривал взглядом кусты, не выпуская из рук револьвера. Быстро нагнулся над Прохором, проверил пульс на шее и нервно мотнул головой.
– Мёртв. Василий Степанович, целы? Тогда грузите труп в машину, и едем отсюда скорее. Пока преследователи не вернулись.
Васька подхватил тело, тяжёлое и неудобное, как коряга, неловко перекинул его через борт машины на заднее сидение, так что самому уже не осталось там места. Поспешно проверил клочок в мёртвой руке – на месте ли, не вывалился при падении? Но священник держал улику цепко. В ошалевшей голове Смирного мелькнула нелепая мысль: «Молодец, батюшка!»
Недвижимый Прохор так и остался лежать подле своего мертвой лошади, положить его тело оказалось некуда. Штольман, продолжая держать под прицелом дорогу, вернулся в машину. Васька вскочил на подножку, цепко держась за борт, Редькин дал газу, и Гидра резво выкатилась обратно на мост. Машину затрясло на брёвнах, потом она пошла ровнее, вырываясь на твёрдую дорогу на затонском уже берегу. Оторвались?
Васька вдруг почувствовал, что у него пляшет нижняя челюсть. Никогда такого с ним не было, но сейчас стоило труда совладать с собой, чтобы задать вопрос:
– Яков Платоныч, как вы…узнали… что меня?.. – слова не шли, застревая на губах.
– Отца Иону благодарите, – мотнул головой Штольман.
Васька повернул голову, тупо уставился на тело, подпрыгивающее на заднем сидении. Кажется, рассудок в нём был не твёрд, потому что понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить. Отец Иона… значит, Анна Викторовна предупредила.
«Только что же он снова один кинулся?!»
Захотелось выкрикнуть это вслух, но невозможно было открыть рот, не прикусив языка. Гидра неслась, прыгая по неведомо откуда взявшимся ухабам, но хуже было, что внутренняя дрожь не уходила никак. Ваську трясло, как холодец на блюде. Сколько раз ему еще предстоит сегодня бояться за Штольмана? А если бы деревенские не сбежали при звуке мотора?
Васька не сомневался, что неведомые налетчики были из Высокого. Кто проболтался – участковый, пока бегал в поисках подводы? Дьячок? Неважно. Главное, что весть о клочке бумаги успела облететь всё село и дошла до тех, кому знать не следовало. Верхами они запросто могли обогнать подводу. Тропинок тут полно.
Они и сейчас могут.  Автомобиль их спугнул, но могли и затаиться, разглядеть Редькина со Штольманом. Там точно не один человек. И не двое. Это их последний шанс забрать улику… В Бога-душу-мать, что же там держит в кулаке мёртвый поп?!
В нервах ему чудилось, что автомобиль ползёт всё медленнее. Вдоль дороги тянулись заливные луга, где трава поднялась уже в пояс: молодой сыщик вертел головой во все стороны, стараясь не пропустить случайного движения. Вокруг было пустынно, но всё равно Василию казалось, что целая вечность прошла, прежде чем впереди замаячили городские окраины.
   
Дождь, весь день ходивший вокруг да около, так и не собрался: пока ехали, упало две капли, но большие тучи пронеслись мимо. На Затонск уже опустились прозрачные летние сумерки. В окнах больницы, к которой они подъехали, кое-где мелькали огоньки керосиновых ламп. Штольман кивком велел Редькину подрулить ближе к маленькому зданию морга, окно которого было освещено даже ярче других.
Николай Зуев в покрытом разномастными пятнам халате и сползшей на одно ухо докторской шапочке сидел за столом и что-то свирепо записывал в толстую тетрадь в коленкоровом переплёте. Увидев вошедших Ваську со Штольманом, посмотрел на них строго.
– Долго же вы… – начал было он, но взглянул на лица милиционеров пристальнее и поперхнулся. – Что-то еще случилось, Яков Платонович?
Тот лишь дернул недовольно головой.
– Носилки у вас тут есть, Николай Евсеевич? Нужно труп из машины достать.
Армейские носилки стояли за дверью. Васька с Редькиным вдвоем переложили на них покойника и молча потащили к мертвецкой. Смирной невольно снова взглянул на лицо убитого. И зачем отцу Ионе понадобилось предупреждать Анну Викторовну, выручать его, Ваську? Вряд ли батюшка так уж радел за советскую милицию.
Нападавших было не меньше трёх. И, не явись Гидра с седоками вовремя, его бы наверняка пристрелили, как зайца.
«Это что, я теперь тоже заговорённый, как Яков Платонович?..» – мелькнула в голове дурацкая мысль.
Когда Васька с Ипполитом втащили тело в мертвецкую, доктор Зуев глянул на него лишь мельком, сказал только негромко: «Перекладывайте на стол». Дождался, когда его указание будет исполнено, потом шагнул к Ваське, решительно сунул ему в руку стакан-не стакан – какую-то медицинскую посудину, от которой разило вонючим спиртом, и коротко распорядился:
– Выпить залпом. Как врач рекомендую.
Василию и так-то стыдно было, что проклятая нутряная дрожь всё никак не хотела уходить, а тут еще досаднее стало, что и Зуев её увидел – или почувствовал. Стиснув зубы, Смирной взял из рук доктора склянку и заглотил одним махом. Спирта было на донышке, но оказался он таким ядрёным, что у него потемнело в глазах. Дыхание прервалось, но через миг вернулось уже вместе с неудержимым кашлем.
– Дышите глубже, Василий Степанович, – невозмутимо посоветовал Зуев, отбирая у него свою посудину. – И с днём рождения, кстати. Не знаю уж, каким по счёту.
Значит, не сам догадался, а любимый начальник успел ему подсказать? От него-то ничего не скроется, наверняка увидел, как Василия колотило… Смирной, повинуясь совету, глубоко вздохнул. После спирта, огнём прожегшего нутро, и впрямь стало чуть легче, только ноги как-то сразу ослабели. Васька отодвинулся подальше от стола, вроде как, чтобы не мешать доктору, и украдкой прислонился к стеночке. Теперь можно.
Непривычно молчаливый Редькин, наблюдавший всё это, только хмыкнул. Похлопал Смирного ободряюще по плечу и, протиснувшись мимо прозекторского стола, направился к двери. Не любил милицейский шофер бросать свою Гидру без присмотра. Будущий тесть тоже покосился на Василия с непонятным выражением и, как видно, решил считать лечение законченным. Повернулся к врачу, заметил отрывисто:
– Николай Евсеевич, бумага у покойника в руке. Вы можете её извлечь? Целиком.
– Трупное окоченение не прошло еще? – Зуев внимательно осмотрел тело. – Попытаюсь. Вам так срочно?
– Василия Степановича из-за этой бумажки едва не убили, – резко ответил Штольман. – Полчаса назад. И самого отца Иону, возможно, тоже из-за неё.
Зуев изумлённо вскинул брови, но не сказал больше ни слова. Прошел к дальнему столу, взял с него какие-то инструменты, молча склонился над телом, скрыв его от сыщиков, так что до них доносилось лишь позвякивание и шорох. Штольман обошёл прозекторский стол сбоку, встал рядом с Николаем. Васька от стенки отлепляться не рисковал. Смотрел в докторскую спину, считал завязки на халате и тупо думал о том, что означают слова наставника. Отца Иону убили из-за того, что он видел бумагу? Но грабители сами ему её дали – так, выходит?
– Готово, Яков Платонович, – Зуев выпрямился, пинцетом сжимая обрывок. – Погодите, у меня тут микроскоп есть. Это лучше, чем лупа. Уж очень мал ваш кусок.
Чувствуя, что должен взглянуть на улику, из-за которой едва не расстался с жизнью, Смирной оторвался, наконец, от стенки. Николай Евсеевич, ловко пристроив кусочек бумаги между двумя стеклышками, положил его под микроскоп, подкрутил фитиль у стоящей рядом керосинки, добавляя света. Прищурив один глаз, заглянул в микроскоп вторым:
– Что-то тут написано. Прошу, товарищи. Вот это колёсико крутите.
Штольман склонился над столом. Несколько мгновений просто смотрел на бумажку, зажатую между стеклами, потом принялся раздраженно крутить колёсико… Внезапно рука его замерла.
– Василий Степаныч, гляньте вы, – произнёс он отрывисто, поднимая голову.
Васька послушно шагнул к столу и заглянул в латунную трубку. Взору его предстала мешанина пятен. Смирной прикусил губу досадливо, проклиная доктора с его спиртом, но парой секунд спустя сообразил, что микроскоп нужно настраивать под себя, и принялся осторожно крутить колесико. Пятна превратились в линии и буквы: написанные от руки цифры «23», ниже машинописное «тель:», возле которого красовалась размашистая роспись. И поверх всего этого – бледно-фиолетовый, расплывчатый край печати:
«..тонский ОВД».
Васька на миг оторвался от микроскопа, потом, глазам не веря, приник к нему снова. Нет, он не ошибся. Печать ОВД, вот и край гербового серпа. «тонский» – Затонский??
Смирной раздумывал недолго – вытащил из внутреннего кармана своё собственное удостоверение, впился в него взглядом. Непонятное «…тель:» превратилось в «Делопроизводитель:», и подпись была та же самая. Только печать стояла немного по-другому. «Затонский ОВД», причем в букве «В» точно также не хватало кусочка…
Василий поднял голову и встретился взглядом с начальником. Штольман хмуро кивнул и повернулся к Зуеву:
– Доктор, когда будет заключение по убитому?
– Утром, – Николай Евсеевич бросил быстрый взгляд на начальника угро. – Вам срочно, я понимаю. Пока скажу, что убит ударом ножа в сердце, смерть наступила мгновенно. Лезвие… похоже на охотничий, точнее определю к завтрашнему дню. Но вот это… – доктор кивком указал на две дыры на рясе покойника. – Что-то я не пойму. Это же пулевые. Cтреляли в мертвое тело?
– В Василия Степановича это стреляли, – сухо отозвался начальник затонского угро. – Бандитам нужно было забрать улику. И теперь я понимаю – почему.
     
Выходя вслед за начальником на крыльцо мертвецкой, Васька не выдержал – стукнул кулаком по стене и выругался вполголоса. Внутри жгло – не то от докторского спирта, не то от возмущения. Это что же выходит, какая-то недобитая мразь – и… и вот так?!..
Какая-то сволочь творит бесчинства, называя себя затонской милицией. Может, и имена в их бумажках настоящие, благо они всей округе известны. И шныряют по уезду фальшивые Штольман с Евграшиным. И фальшивый Василий Смирной…
Настоящий Штольман, остановившись на пороге, хмуро и сосредоточенно глядел куда-то вдаль.
– Василий Степанович, за последний год кто-нибудь из наших сослуживцев заявлял о пропаже мандата?
– Нет, – подумав, ответил Васька. Тут же, спохватившись, добавил: – Может, раньше?..
– Удостоверение нового образца, – отрывисто бросил Штольман. – Осенью меняли. И год нынешний стоит. Скверно. Кажется, у нас в отделении завёлся оборотень.
– Нет!.. – выдохнул Васька, прежде, чем успел подумать. Да даже думать о таком не хотелось! – Быть того не может, Яков Платоныч! Наверняка фальшивка!
Штольман посмотрел на него остро.
– Если это фальшивка, то почему бандиты так всполошились? Зачем ради этого обрывка лезть под пули? Одно из двух: или удостоверение настоящее, или это его точная копия. Вы же сами видели, Василий Степанович, даже кривые буквы совпадают. Возможно, подделка, но срисовывали точно с настоящего.
– Не может такого быть, Яков Платоныч, – упрямо повторил Василий, изо всех сил пытаясь во внезапно опустевшей голове найти какие-то доводы… возражения… Потому, что не могло такого случиться, чтобы… Чтобы кто-то в их отделении по доброй воле стал сотрудничать с грабителями!
– Может, у кого и пропал мандат, а он со страху не признается?
– С начала весны не нашёл в себе сил признаться? – сыщик взглянул на помощника скептически. – Вы же помните, что первая подобная реквизиция случилась еще в марте!
– Так уезд другой, – буркнул Василий. – Наверняка и мандат был тамошний. Тоже фальшивый. А наш могли недавно стащить.
Штольман раздражённо тряхнул головой.
– Значит, завтра же устроим проверку документов всего личного состава. Но даже не это главное, Василий. Эта бумажка – лишь косвенное подтверждение. А главное то, что бандитов кто-то предупредил. И они вас ждали.
– Деревенские. Наверняка.
– Василий Степанович, а подумать вы не хотите? – сердито спросил сыщик. – От Высокого до места засады двадцать верст, какой смысл тащиться в такую даль? Вас бы раньше подстерегли! Наоборот, чем ближе к городу, тем больше риск, тем больше случайных свидетелей может оказаться на дороге.
Васька только зубы стиснул. Яков Платонович был кругом прав. Имелись на дороге места, где подстеречь подводу и замести следы было куда проще. А значит…
Ничего это не значит! Возможно, бандиты и впрямь хоронятся в городе. Но предупредили их наверняка из села, верховой на хорошей лошади без труда успел бы!
Иначе… Как Штольман вообще мог такое подумать о тех, с кем вместе он служит уже год! И кто из них, по его мнению – Круглов, Тимоха? Самохин с Палычем? А может, Редькин, что вон, сидит в машине? Или сам Евграшин?!
– Мы должны проверять все версии, – Штольман, казалось, читал его мысли. – И, к сожалению, слишком многое пока указывает на то, что среди наших людей есть предатель. Тот, что передал бандитам свой мандат. А сегодня подставил вас прямиком под пули. Понимаю, поверить трудно…
– Я и не поверю! – вырвалось у Смирного. Он повернулся и посмотрел будущему тестю прямо в глаза:
– Яков Платонович, а вот тридцать лет тому назад все улики указывали на вас, – произнес он срывающимся голосом. – Помните?
У Штольмана дернулась щека.
– Помню, – ответствовал он резко. – Но есть одно существенное различие. На этот раз улики никто не фабриковал. Говорите, что не верите? Василий Степаныч, мы не в церкви, где нужно верить или не верить. Мы сыщики. А прекраснодушие для сыщика – непростительная роскошь! У каждого из нас есть своё личное кладбище, где лежат люди, погибшие из-за наших ошибок. У вас таких ещё нет? Значит, скоро будут, если не научитесь работать холодной головой!
Работать холодной головой не хотелось. Подозревать тех, с кем вместе служил – с иными еще с семнадцатого года! С кем под пулями стоял, пайком делился в гражданскую!.. Для чего они с Евграшиным на пустом месте создавали затонскую милицию – новую, настоящую, народную! – чтобы теперь искать в ней предателей?
– Яков Платоныч, вы неправы! – почти крикнул Василий. От обиды за ребят в ушах шумело, а к горлу то и дело подкатывал горячий ком. – Это у вас в царское время… Вот оно и лезет! А наши не предадут!
Трость старого сыщика громко и сердито стукнула о доски крыльца.
– Я… – начал было Штольман, но его внезапно прервал громкий возглас:
– Эй! Вы чего тут?
Смирной резко повернулся. Маленькую фигурку в светлой косоворотке было хорошо видно даже в сумерках: взъерошенный Ванька, выскочивший, должно быть, из-за угла больницы, бежал по тропинке, ведущей к мертвецкой.
Яков Платонович, увидев приёмного сына, изо всех сил стиснул ручку трости.
– Что… – начал он изменившимся голосом, но Иван не дал ему договорить:
– Ничего, – сипло огрызнулся он, останавливаясь перед крыльцом. – Это вы что тут застряли? В участке доругаетесь. Там мать волнуется, между прочим!
Яков Платонович помешкал мгновение, потом махнул рукой раздраженно и принялся спускаться с крыльца.
– Идёмте, Василий Степанович, – бросил он, не оборачиваясь. – Дел много.
Редькин, до того молча топтавшийся возле своей Гидры, уже встрепенулся и вовсю накручивал стартёр. Шустрый Ванька, никогда не упускавший случая покататься, обогнал отца и первым запрыгнул на заднее сидение машины. Васька угрюмо полез следом, хотя ехать в отделение и там доругиваться, как предложил Иван, ему вовсе не хотелось. Но – Анна Викторовна переживает…
И Яков Платоныч – какие бы слова найти, чтобы его убедить?
– Я вот тоже думаю, что неправы вы, товарищ Штольман, – внезапно подал голос Редькин. – В прежние времена, понятно, встречались разные гниды и провокаторы, но сейчас-то? Товарищи у нас правильные. И в милицию все по своей воле шли, защищать трудовой народ! А вы, получается, их равняете с империалистическими недобитками, которые занимаются такими вот паскудствами, стремясь бросить тень на Советскую власть! Неверно это, когда товарищи начинают друг друга подозревать! Кому тогда доверять?
Похоже, в милицейском шофере, слышавшем весь их разговор, заново проснулся неистовый секретарь укома.  Яков Платоныч на его пламенные слова лишь фыркнул резко и сердито:
– Да что вы говорите, Ипполит Поликарпович! Не из нашего ли отделения только в прошлом году одного такого уволили? За рукоприкладство. Самый что ни на есть классово правильный товарищ, даже кандидатом в комсомол числился. Тоже по доброй воле в милицию пришел – только службу нашу понимал как-то по-своему. Поехали уже!
Редькин, ни слова больше не говоря, торопливо дал газу.
Васька почувствовал досаду. О прошлогодней истории с любителем мордовать арестованных он как-то забыл. Да и то сказать, история была не из тех, что вспоминать хочется.
А не он ли тут замешан? Из отделения парня тогда вышибли с волчьим билетом. И куда он подался? Как там его звали – Петров? Или Петухов?
Ехать от больницы до отделения было всего ничего. Васька еще пытался вспомнить фамилию уволенного милиционера, когда «лорен-дитрих» вкатился в пустой двор милицейского управления и замер, напоследок особенно громко рыкнув двигателем. На задах, в конюшне, заливисто заржала испуганная лошадь.
Похоже, их ждали. Мотор еще не успел затихнуть, а из дверей отделения выскочил дежурный, вслед за ним еще двое милиционеров – но первой, конечно, оказалась Анна Викторовна.  Торопливо спустившись с крыльца, она кинулась навстречу сыщикам, вылезающим из машины. Яков Платонович шагнул было ей навстречу, но жена его словно бы и не заметила.
– Вася!
Вовсе не думая ни о муже, ни о прочих зрителях, Анна Викторовна крепко обняла его. Маленькие руки торопливо гладили Ваську по плечам, рукам, спине, по голове, едва не сбив фуражку – точно Анна Викторовна глазам своим не верила и хотела убедиться, что он и вправду жив и невредим.
Смирной застыл соляным столбом. Маленькие ладони, сухие и тёплые, прижались к его щекам:
– Живой!..
– Да живой он, живой, – пробурчал сзади Иван, вылезая из машины. – Даже штаны не порвал. Мам, хватит Ваську щупать, точно куря, ты что, суп из него варить собралась? Батя вон фырчит уже. А Ваську пусть лучше Верка обнимает.
Вера? Василий вскинул голову, собираясь спросить о невесте, но Анна Викторовна его опередила. Улыбнулась как-то виновато, выпуская его из объятий:
– Уехала она, Вася. Еще до того, как дух пришёл.
Уехала? Ну да, Вера же по делам приезжала. Вот и славно. Незачем ей лишний раз за Ваську волноваться, своих проблем достаточно.
Хватит и того, что Анна Викторовна напугалась.
Прекрасная Спиритка все еще стояла напротив, глядя на него как-то… У Смирного ёкнуло внутри. Видел он уже такой взгляд, устремлённый на него. Один раз в жизни. Когда в больнице открыл глаза после ранения – и встретился с глазами сидевшей рядом матери.
Ничего она ему тогда не сказала. Почти сразу заново провалился он в темноту, а когда очнулся – матери рядом не было. Она и после заходила: приносила немудрящие гостинцы, рассказывала домашние новости, но такого вот взгляда от сдержанной Анфисы Савельевны её непутёвый младший отпрыск более не дождался.
Ну, сейчас то что? Не убили же его… Даже не поцарапали.
– Всё в порядке, Анна Викторовна, – нерешительно произнёс Васька. – Это… Вам спасибо. И батюшке покойному. Вы… Вы передайте, если он заглянет.
Это он не от большого ума ляпнул, конечно. Яков Платонович, молча стоявший рядом, скептически хмыкнул, но Анна Викторовна лишь улыбнулась – тепло и немного грустно.
– Непременно передам. Хотя мне кажется, что он больше не придёт.
Смирной кивнул сумрачно. Свой последний долг священник из Высокого и впрямь отдал сполна. Да и наверняка не о Ваське дух пёкся, а о том, чтобы не пропала единственная улика.
За время знакомства с духовидицей Смирной успел убедиться, что свидетели из духов препаршивые. Никогда ничего прямо не скажут. Но всё же спросил не очень внятно, в душе отчаянно надеясь:
– А… А он не показал… В том смысле, кто его самого?
Как он и ожидал, Анна Викторовна отрицательно покачала головой.
– Не показал. Только дорогу, опрокинутую телегу… – она вдруг прерывисто вздохнула. – Сказал, правда, что-то странное.
– Что? – немедленно насторожился Штольман.
– Что-то библейское. Непонятное. Почему-то про колчан, – Анна Викторовна сдвинула брови, припоминая. – Счастлив… Нет, блажен. «Блажен человек, чьи стрелы в колчане» – как-то так.
Васька украдкой поморщился. Заумь какая-то церковная. Ну, а чего еще ожидать от попа, пусть и мёртвого? Толку от его высказываний… А из посюсторонних вещей имеются у них лишь несколько отпечатков сапог и обрывок фальшивого мандата.
Из-за которого они с Яков Платонычем уже успели поцапаться… Камень на душе, на время вроде как позабытый, зашевелился снова.
Штольман на слова жены тоже лишь повёл недовольно головой и оглянулся на дверь отделения: дежурный, убедившись, что сыщики целы и невредимы, вернулся на пост, но двое рядовых милиционеров всё еще переминались на крыльце – не то не терпелось им разузнать подробности, не то ждали распоряжений. Редькин уже деловито открывал ворота гаража.
Начальник затонского угро повернулся к помощнику:
– Вы домой идите, Василий Степанович. Сами дойдёте?
Что? Штольман его отсылает? Васька почувствовал, как камень на душе стал стократ тяжелее. Яков Платонович устало вздохнул.
– Вася, ночь уже. Хватит с вас на сегодня, – произнёс он негромко. – Завтра с утра поедете в Бежецкий уезд, разыщете тех настоятелей, про которых рассказывал отец Серапион.
Смирной украдкой перевёл дух, мысленно обругав себя за неуместную обиду. Конечно! Сам ведь хотел рвануть в соседний уезд прямо из Высокого. Живые свидетели, о которых он успел подзабыть в суматохе сегодняшнего дня – а не какой-то там обрывок бумаги!
Но почему Штольман сказал «поедете» – а не «поедем»? Василий вскинул голову:
– Яков Платоныч, а вы?
– Я останусь в Затонске, – сухо ответил Штольман. – Тут тоже есть, что проверять. Действовать нужно быстро, противник у нас… сами видите какой.
Наставник взглянул прямо в глаза Ваське.
– Уверен, вы справитесь. Вы уже не ученик сыщика, Василий Степанович – сами сыщик.
В другое время от таких слов у Васьки бы выросли крылья, но сегодня… Нашёл смелость спорить с начальником – значит, и дело делай сам, без помощи? Если имеешь свою версию, так будь добр сам же её отстаивать?
Анна Викторовна с тревогой переводила взгляд с мужа на будущего зятя. Похоже, Прекрасная Спиритка что-то чувствовала. То ли увидела окутавшее их сумрачное облако, то ли разглядела, как подрагивает у мужа левое веко…
Васька сурово выпрямился.
– Слушаюсь, Яков Платонович.
С трудом удержался от того, чтобы козырнуть –  это было бы уже совсем в издёвку. Штольман ведь прав, ехать в Бежецкий уезд необходимо. Но что будет делать сам начальник угро? Устроит проверку документов, как грозился – или будет иными способами выискивать среди своих сослуживцев мифического оборотня?
– Яков Платонович, нужно в первую очередь того уволенного проверить, – Васька старался говорить спокойно, но слова давались с трудом. – Сдал ли он свое удостоверение. И что с ним вообще.
Потому что не может, не может это быть кто-то из своих!
– Не в первую очередь, – коротко возразил Штольман. – В первую очередь нужно осмотреть место сегодняшней засады. Днём, при свете. Возможно, бандиты оставили нам что-нибудь на память. Сейчас я пошлю кого-нибудь за телом возчика. Но и ваше предположение проверим обязательно.
Яков Платонович не то с горечью, не то с насмешкой взглянул в глаза будущего зятя.
– Вы ведь мне доверяете?
    * * *     
Отдохнуть и впрямь было нужно, но какое там… Васька специально пошёл домой самой длинной дорогой, отчаянно надеясь по пути скинуть хоть часть тяжести с души.
Только сегодня они с Верой целовались в заброшенном доме, мечтая о будущем… Если бы можно было думать только об этом! Но счастливые воспоминания уже канули куда-то на дно памяти, чудо оказалось недолгим. Потом было Высокое, где он успел до смерти перепугаться за Яков Платоныча. Потом тот спас его от верной смерти. А потом они серьёзно поругались – и всё за один невероятно долгий день.
Теперь он был сердит на Штольмана и пуще того зол на самого себя за то, что зол на Штольмана – нелогично, но, как оказалось, возможно. Такое с Василием происходило впервые. После Богимовки, было дело, он обижался на Якова Платоновича – по собственной глупости, конечно, обижался. Но до сего дня Васька и помыслить не мог, что они с учителем поссорятся.
Причём поссорятся, что называется, принципиально.
Раньше Смирному и в голову не приходило, что они с Яков Платонычем могут настолько различно видеть одно и то же. И что теперь делать?
Разве так можно? Люди, что стали ему родными – дороже родных… Там, во дворе отделения, когда Анна Викторовна его обнимала, Ваське на миг показалось, что он снова стал мальчишкой. Да не мальчишкой даже. Малышом, несмышлёнышем, что едва научился ходить – и упал, переступая через порог, но мать подхватила на руки и баюкает, не давая разреветься…
Наверное, когда-то давным-давно и в его жизни случалось такое. Васька вырос и забыл, разумеется – но душа вдруг вспомнила. Мама…
А Яков Платонович? Василий не красовался сам перед собой, он просто знал, что, если понадобиться – он умрёт за Штольмана, не раздумывая, без колебаний. Как бы ни жалко было своей молодой жизни, своего так и не случившегося счастья.
Умереть – умрёт. Но соглашаться с ним не станет. Ни за что.
Васька тяжело вздохнул. Яков Платонович просто не понимает. Это у него от той, от старой жизни. В судьбе Василия Смирного тоже случалось всякое, но чтобы предал кто-то из своих…
«А может, наоборот – слишком хорошо понимает? Щенок ты сопливый против Яков Платоныча. А он всякого дерьма навидался. Сколько он на свете прожил, а сколько ты?»
«В первую очередь новичков нужно проверить» – подсказал в голове холодный голос Штольмана. Василия так и передернуло. Хотелось погнать скверную мыслишку поганой метлой, но он сдержался. Стиснул зубы, старательно перебирая в памяти лица и фамилии милиционеров, пришедших к ним за последний год. Нет… Нет… Редькин? Да ни в жисть! Семен Круглов? Вообще думать смешно, парень изо всех сил старается. Горит на службе, даже книжки специальные читает. Такой к бандитам не пойдёт.
Об остальных, с которыми Васька служил не первый год, думать даже не смешно – противно. И пусть начальник угро на своего помощника сколько угодно злится, но он неправ. И помогать ему искать этого «оборотня» Василий не станет.
Самое время им с Яковом Платонычем стать друг другу ближе, но вместо этого между ними c подачи мёртвого попа возникло неверие. И от этого на душе Смирного было тяжко, как никогда.
       

   
Следующая глава       Содержание

Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)