Коллеги, выношу на ваш суд свой первый рассказ. Написан он был уже очень давно, в те поры я вообще не имела представления о компьютерах и цифровых технологиях, поэтому матчасть страдает дикостью и невежеством. Вместе с тем, мне дорога эта тема, и хотелось бы сделать этот рассказ пристойным. Подскажите, как это можно сделать. Буду признательна за любые дельные замечания и предложения.

Посвящается Андрею Миронову

КЛИШЕ

- …Если уж говорить о феноменальных возможностях науки, то я большой скептик. Не примите за оскорбление, это всего лишь жизненный опыт. Хотя, вы правы, и жизненный опыт иногда значит много меньше, чем умение смотреть на вещи широко и быть готовым столкнуться с невероятным. Я согласен мыслить широко. Я даже весьма охотно поприветствую то, что вы сумеете предложить современному человечеству. Только не говорите мне, что технические средства - актуальные ли, будущие ли - сумеют когда-нибудь заменить человека. В это я никогда не поверю, и для этого у меня есть веские основания.
В дни моей молодости это была очень модная тема - может ли машина заменить человеческий разум. Хотя меня, признаться, она ни в малейшей степени не волновала. Я человек искусства, знаете ли, а это сфера особая. Обо всех этих вещах меня заставил задуматься случай с Расселом Даннингом. Вы помните Расти Даннинга - блестящего артиста, любимца дам, "человека тысячи лиц", как его называли? Ах, ну да, вы не поклонник старого кино! У каждого времени свои кумиры. И всё же Даннинг был особым, вы уж поверьте мне. Прежде, чем стать тем, что я есть сейчас, я двадцать лет топтал сцену.
Есть что-то удивительное, магическое в этом ремесле - перевоплощении. Это захватывает тебя, как наркотик, и со временем ты так привыкаешь к лицедейству, что маска намертво прирастает к коже. Нет, это даже не  сумасшедший ажиотаж вокруг Мельпомены виноват. Хотя на многих действует, я замечал. Но ведь аншлаги, хвалебные рецензии в прессе, толпы поклонников - это достаётся далеко не всем. А сколько их - согласных безвестными выходить на сцену ради одной только реплики - из любви к древнему и загадочному искусству перевоплощения! Вам никогда не приходило в голову приглядеться к какому-нибудь старому "дзанни", в чудном костюме выходящему чудным шагом, чтобы переменить декорации три раза за спектакль? Какая судьба, какая неистовая любовь привела его на сцену?
Впрочем, я увлёкся. Всё это не имеет никакого отношения к Расти Даннингу, который с блеском прожил в свете софитов свои сорок два года, и ещё несколько месяцев. Вот об этих нескольких месяцах и речь.
Сейчас снова становится популярной мысль - оживить при помощи цифровых технологий великих артистов прошлого. Представьте себе экранизацию "Скарлетт" с Вивьен Ли и Кларком Гейблом. Или современный сериал с неувядаемой Мерилин. Вижу, вас не слишком взволновала такая возможность. И знаете, в чём тут дело? У вас, у меня давно уже не тот взгляд, которым мы смотрели на всё в розовом детстве. И нам совсем не интересно, как сыграли бы всё это Кларк Гейбл или Мерилин. Всё, что умели, они уже сказали нам, а мы услышали. Имеет ли смысл воскрешать лица, если для нас стали не интересны люди?
Вижу, вас начинает утомлять эта тема. Вы человек практический, и, разумеется, со мной согласны.
Ну, а представьте себе актёра, который внезапно уходит из жизни в свете своей славы, не успев доиграть, не успев сказать нам самое главное! Уходит, оставшись загадкой, уходит побеждённым, потому что у него не хватило сил договорить последнюю реплику. Вот где трагедия шекспировского размаха, а?
Берётесь вы ему помочь, ваша наука?

В ту зиму Рассел Даннинг снимался в фильме, которому заранее прочили "Оскар" - "Смерть доктора Фауста" - вы слышали? Нет? Жаль. Фильм вышел жутковатый, у вас не хватило бы сил досмотреть его до конца. Но затея была интересная.
А тогда газеты сходили с ума: "Рассел Даннинг играет смерть!"
Собственно, Смерть играл не Даннинг. Её играл Вернон Хеймиш. Расти досталась роль доктора Фауста. О чём был фильм? Об остановившемся мгновении, когда всё уже позади: искус, наука, Маргарита. Позади даже призыв остановить мгновение. А впереди - только смерть. И это растянутое во времени мгновение было заполнено, нет, не диалогом с самим собой… и не со смертью тоже. Иначе никакого новаторства в этом не было бы, Ингмар Бергман снял об этом "Седьмую печать", и блистательно снял, ей богу! Тут было что-то другое.
Когда мы виделись с Расти последний раз, он просто захлёбывался этой идеей.
- Это всё, о чём может мечтать актёр, Марк! Драматург только наметил сюжетный ход, позволяя мне насытить события собственными ощущениями. Это невообразимо, всё равно, что жить!
- Ты слишком увлечён этим самосожжением, Расти. Оно тебя погубит.
- А тебя погубит курение, Марк, - Рассел усмехнулся в своей неповторимой манере, которую так обожали зрители. 
Это вообще была его навязчивая идея - играть, словно жить. Проживать тысячу жизней за одну.  Вы, вероятно, слышали о его постоянной готовности к исполнению любого трюка. Расти много снимался в приключенческом кино, и крайне редко прибегал к услугам каскадёра, или, тем паче, к цифровым технологиям. "Чтобы сыграть это, я должен знать, что чувствует человек, падая с небоскрёба!" - говорил он, и падал с небоскрёба. Потом ему требовалось узнать, что испытывает солдат, на которого ползёт танк, ну, и так далее. Друзья утверждали, что он не умрёт своей смертью, а он смеялся и говорил, что в этой тысяче смертей уже давно потерял, какая из них предназначалась ему. Я знаю, что Бригитта, его жена, однажды даже ходила в Компанию с просьбой, чтобы ему не позволяли больше сниматься в боевиках. Конечно, на такое они не пошли! Да и кто сумел бы остановить Расти?
Если верно, что некоторые рождаются для того, чтобы воплотить какую-то миссию, то Рассел Даннинг родился, чтобы стать актёром. Здесь было всё, начиная со звучной фамилии. Расти, бывало, смеялся над этим: "Скажи, Марк, сумел бы я сделать карьеру, если бы носил фамилию Джобс?"
И кончая тем, что зовут "психофизическими данными". Что я имею в виду? Тело, что же ещё!
Вот взгляните на меня. Понимаю, я уже не тот, что был пятнадцать лет назад, но кое-что разглядеть пока можно. Так вот, с моим набором можно было играть только стопроцентно порядочных парней. В этом никто не виноват, но если судьба наделила тебя орлиным профилем и физиономией такой невообразимо печальной конфигурации, то тебе доверят играть только стоиков Древнего Рима. Проклятие для актёра, особенно у нас, где режиссёры склонны эксплуатировать раз и навсегда найденную маску. Вот, а Расти мог сыграть престарелого Цезаря, ставшего уже владыкой Рима, а мог - молодого, обаятельного Антония, рвущегося к власти с ненасытностью коршуна. Он и мятущегося Брута сыграл бы лучше, чем кто-нибудь другой, потому что в нём было заложено всё. И при этом редко прибегал к характерному гриму.
Те, кто помнит Даннинга в зените его славы, никогда не забудут то удивительное обаяние, которое излучало его неправильное лицо. Расти начинал играть в бродвейских мюзиклах, и был там обворожителен как в образах первых любовников, так и на ролях простаков. Гангстерские боевики, сногсшибательные комедии - он мог покорять сердца бесконечно. Ему никогда не было слишком много игры. Иногда приходится слышать, что актёры - это большие, испорченные дети. В чём-то это правда. Никогда не забуду одну вечеринку, где он верховодил. Надо вам сказать, что мало на свете компаний столь неприятных, как артистическая тусовка: дрязги, зависть, алкоголь и всё такое прочее. Но там, где появлялся Расти, он всегда был королём.
И на той вечеринке тоже. Знаете, что он сделал? Заставил всех играть вестерн. Лично я полз по пустыне среди кактусов, изнывая от жажды,  меня спасала прекрасная Героиня. Героиню играла Бригитта. Рассел был злобным вожаком Ку-клукс-клана, которого в финале застрелил благородный вождь индейцев - бухгалтер какой-то скромной фирмы. Это была безумная смесь "макаронного" вестерна с чарличаплиновской комедией, и мы веселились, как в детстве.
Вы правы, я снова увлёкся. Я хотел рассказать вам о той зиме, когда Рассел сыграл свою последнюю роль.
Обстоятельства надолго разлучили нас, и я не знал, как продвигаются его дела. Источником новостей в тот период для меня был телевизор. Именно по телевизору я увидел его новую работу. 
Не хочу сказать, что в жизни Расти не было неудачных работ - они случаются у всякого актёра, особенно на первых порах, когда хватаешься за каждое предложение, ещё не зная как следует своих возможностей. Быть может, меньше неудач бывает у тех, кто ничего не ищет, но Рассел был не из таких. А тот сериал был досадным, потому что Расти повторялся. Там было всё, что так любили зрители: обаятельная улыбка, элегантные, кошачьи движения. И огромные, печальные голубые глаза на крупных планах. Но всё это было слишком знакомо, он не привнёс ровным счётом ничего нового. Кстати, этот фильм пользовался популярностью. "Тёмные ангелы" он назывался. Один из самых громких проектов Компании перед её внезапным и сокрушительным концом.
Между нами со времён актёрской школы было заведено оценивать работы друг друга с максимальной откровенностью. Поэтому я позвонил ему домой с намерением сказать: "Алло, дружище, это никуда не годится!"
Трубку взяла Бригитта:
- Марк, это ты? Спасибо, что позвонил.
Голос у неё был расстроенный.
- Привет, Колокольчик! Расти дома? Дай-ка мне этого бездельника!
И тогда она длинно и протяжно всхлипнула в трубку. Бригитта была женщиной на редкость спокойной, а я давно уже ждал беды…
- Расти?..
Через час я сидел в маленькой гостиной, которую Бригитта обставляла сама, у Расти никогда не находилось на это времени. Она скорчилась на маленьком диванчике, подтянув колени под себя, и глядела перед собой уже сухими глазами.
- Как это случилось? – был мой единственный вопрос.
Я уже говорил вам, что Рассел безумно рисковал на площадке. В нём сидел какой-то демон, требующий жизненной правды.
- Он уехал с утра на съёмки этого проклятого "Фауста"… А потом оттуда позвонили… инсульт…
- Почему ты не сообщила мне? Когда похороны?
Она впервые посмотрела на меня:
- Марк, прости. Похороны были уже… два с половиной месяца назад.
- Как?.. Как же ты могла?
Мы с Расселом были очень близки с самой юности. Настолько близки, что между нами никогда не возникало горечи и непонимания, какие неминуемо бывают даже у самых дорогих друзей. И в этом проявился ещё один талант Расти - он удивительно мог привязать к себе, обогреть, сплотить самых разных людей. И когда появилась Бригитта, она не встала между нами. Она вошла в наш союз на равных. Я не ожидал того, что произошло.
- Прости меня, Марк… - повторила она. - Этого потребовала Компания. Они угрожали неустойкой.
Опасно вставать поперёк дороги Компании, но я не понимал, для чего она присвоила себе право распоряжаться чьей-то памятью. Я так и сказал Бригитте.
- Я не знаю, в чём тут дело, Марк, но, по-моему, виноват этот проклятый фильм.
Она иначе не называла "Смерть доктора Фауста". Я спросил, почему.
- Ты не видел его после начала съёмок?
Я покачал головой.
- Это убивало его, Марк. Медленно и верно убивало. Поглощало, как трясина. Он всё больше отдалялся от всего земного, пока… ты ведь знаешь, он никогда не пил, и наркотиками не баловался. Но эта роль - она была для него хуже, чем наркотик. Порой мне казалось, что вокруг него уже не существует ничего, кроме неё. И она его убила. Я уверена.
- Ты преувеличиваешь, Колокольчик. Он не щадил себя, это верно. Но ведь многие умирают молодыми.
- Это не то, Марк! Если бы ты видел… если бы ты видел!..
И я не решился говорить, что же не так с фильмом, который не понравился мне.
А сериал продолжался, и со временем это бесило меня всё больше и больше. Как они сумели, как они заставили его сниматься в этой посредственной стряпне? Какими посулами, какими угрозами заманили? И какое право имеют теперь порочить этим его память!
Меня подмывало набить морду тому, кто это сделал. Но они нашли меня первыми. Меня пригласили к Феррентису, самому Президенту Компании. Я был очень раздражён, мне и в голову не приходило, что они хотят говорить со мной о Расти.
- Вы ведь были другом мистера Даннинга?
Я подтвердил это.
- А как вы расцениваете его последнюю работу?
- Отвратительно. У меня в голове не укладывается, каким образом он сотворил такую жалкую поделку.
Феррентис задумался, теребя мундштук:
- Признаться, Компанию тоже не устраивает эта работа мистера Даннинга.
- Тогда почему вы продолжаете гнать этот сериал, не считаясь с тем, какое впечатление он произведёт на поклонников Рассела  и как ударит по его репутации?
Он взглянул на меня остро:
- Вас волнует его посмертная репутация?
- Ещё бы!
- А что вы сказали бы, если бы речь шла о том, чтобы дать ему возможность сыграть до конца свою лучшую роль?
- О чём  вы?
Феррентис, наконец, отложил мундштук:
- Я хочу пригласить вас на площадку, где снимается Рассел Даннинг.
- Что?..
Он жестом предложил мне следовать за ним. Знаете, доктора Фауста толкнуло в объятия Мефистофеля любопытство. Но не только из любопытства я продал душу дьяволу, если вы могли бы так подумать. Теперь уже не сумею как следует объяснить, что заставило меня сотрудничать с ними те три месяца. Не деньги, нет. Но и не любопытство. Наивная надежда на бессмертие, быть может.
Вы уже догадались, в чём там было дело? Компьютерная программа, конечно! Они оживили его фигуру, его лицо, его голос. Но им не под силу было оживить душу актёра. Это был ответ всем тем, кто считает артиста куклой. Я так и сказал им.
Тогда они спросили, чего, по моему мнению, не хватает.
- Расти, - ответил я. - Той личности, которая воплощалась во все его творения. Расти сумел бы оживить даже ваше анимационное творение - "тёмного ангела" Гейба Беллока, но тиражировать сейчас эту поделку, за которую он не может нести никакой ответственности - это надругательство над его памятью.
- Речь именно об этом, - улыбнулся мне Феррентис. - Дело, как вы понимаете, вовсе не в Гейбе Беллоке. И вся эта кутерьма затеяна не для того, чтобы сделать ещё один плохой сериал посредством цифровых технологий.
- А в чём тогда?
- В "Докторе Фаусте", - ответил он.
Я сказал, что не понял. И меня повели в просмотровый зал. И там я увидел последнюю роль моего друга.
Я не знаю, как вам описать. Так нельзя играть. Это нельзя смотреть. С этим нельзя жить.
Но он так играл. Не удивительно, что тело не выдержало. Я слышал, что русский артист Яковлев отказался продолжать съёмки в роли князя Мышкина по Достоевскому, потому что боялся сойти с ума. У Рассела Даннинга не хватило инстинкта самосохранения, чтобы самому прервать эксперимент. И никто не сказал ему: "Расти, хватит, остановись!"
Он не сумел доиграть до конца. Осталась всего одна сцена, во время которой   у Рассела лопнули сосуды головного мозга.
- Он должен доиграть это, - сказал Феррентис. - Иначе всё напрасно, даже его смерть. Поэтому мы создали эту программу. Но дело не пошло, - задумчиво закончил он.
- И не могло пойти, - сказал я. - Он был гениальным актёром.
- Согласен с вами.  А вы могли бы ему помочь?
- Каким образом?
- Вернуть ту самую личность, которую вы знали, быть может, лучше всех. Помочь вернуть Рассела Даннинга.
Я снова сказал, что не понимаю. В продолжение всего диалога я повторял это слишком часто.
- Мистер Бентон, недавно эта мысль уже пришла нашим аниматорам. И сегодня Рассел Даннинг - не компьютерная программа, а самостоятельная личность, живущая и действующая на силиконовой основе. Но для того, чтобы вернуть ей гений Рассела Даннинга нам не достаёт информации, которую могут дать только самые близкие люди. Вы согласны сотрудничать с нами… ради вашего друга?
- Что вы имеете в виду?
- Сегодня Рассел Даннинг - не слишком удачное клише, обладающее его физическими возможностями. Речь идёт о том, чтобы помочь нам восстановить его личность во всей её полноте. Вы понимаете?
Я согласился, если вас это интересует. Всё, что я знал о Расти, стало их достоянием, всё вкладывалось в программу, всё корректировалось, когда мои представления искажали картину его реальной личности.
И произошло чудо. Вначале стал оживать "тёмный ангел" Гейб Беллок. Я не успел заметить, когда в актёрском арсенале машины появились новые приспособления, но однажды вдруг понял, что вот это вполне мог бы сыграть живой Расти. В молодости, правда, когда жизненный опыт ещё не обогатил его натуру сложными переживаниями.
А через полтора месяца торжествующий Феррентис пригласил меня в лабораторию, где я ещё никогда не был. И там меня встретил живой Рассел Даннинг.
Иллюзия была полной. На какой-то момент я поддался зрительному обману и качнулся, желая обнять его.
- Не пытайтесь общаться с ним на физическом уровне, - предупредил меня Феррентис прежде, чем уйти. - Не забывайте, что вы принадлежите к разным формам жизни.
Я пожирал Расти глазами. Выглядел он прекрасно, как в лучшие дни, когда мы втроём отдыхали где-нибудь на Майами. Они скопировали внешность, которая делала его значительно моложе положенных сорока двух.
- Хай, Расти! Рад видеть, что ты свеж, как огурчик.
- Брось, Марк! Давай поговорим серьёзно, пока этот рабовладелец не вернулся.
- Кто?
- Феррентис. Каким кусочком сыра тебя заманили в эту мышеловку?
- Тобой, если это тебе интересно.
- Брось, я серьёзно, - Расти в своём роскошном интерьере вальяжно забросил ногу на ногу. Он играл "мудрого взрослого". Была у него такая манера в двадцать пять. После ему надоело.
- Я тоже серьёзно, Рас. Феррентис сказал, что тебе нужна моя помощь при съёмках.
- А ты всегда рад услужить старому другу. И какую роль они тебе предложили? Неужто, Глухого Гарри?
- Пока не знаю. А что думаешь ты по этому поводу?
- Я был бы не против. Правда, Марк. Мне чего-то не хватает в последнее время. Сам не знаю, чего. Тебя, быть может. Или нашей мерзкой действительности. Не знаешь, почему они не выпускают меня на божий свет?
- Не знаю, Расти, - вынужден был солгать я.
Можете  вы представить себе, какое это мучительное дело - разговор с умершим другом. Который, вдобавок, ещё и не знает о своей смерти. В тот день я не рехнулся, хотя чувствовал себя так, словно это произошло.  Но мне надо было привыкать. Они таки заставили меня играть Глухого Гарри в том дурацком сериале. Страшенное это дело, скажу я вам, сниматься с неутомимым мертвецом!
Да, должен вам повиниться, я так никогда и не привык к тому, что этот обворожительно моложавый парень - живой, настоящий Расти Даннинг. Можете считать меня ксенофобом или ещё чем-то в таком роде, но было в этом что-то от ожившей мумии. Ничего не могу с собой поделать. Хорошо, что об этом ничего не знала Бригитта!
К концу третьего месяца нервы у меня не выдержали, я затребовал отпуск. "Рабовладелец" дал мне всего неделю, многозначительно намекнув, что по возвращении меня ждёт нечто интересное.
Пока я ездил, они дали ему сценарий "Доктора Фауста".
Я застал его невероятно возбуждённым.
- Марк, ты видел эту штуку?
- "Смертельные игры" ты имеешь в виду?
- Хлёстко ты о нём! Готов поклясться, что Бригитте это тоже не понравится.
Иногда в нём стихийно прорывались вот такие спонтанные прозрения, когда он становился похож на настоящего Расти, а не просто на машину для игры.
- Грандиозная возможность для актёра, ты не находишь?
- Нахожу. Вот что, приятель, забудь-ка о нём!
- Почему, Марк?
- Он уже слишком дорого тебе стоил.
- То есть? Ты хочешь сказать, что я уже приступал к работе над ним?
- Именно. И ты прав, Бригитте это тоже очень не нравится, - жестко сказал я.
Он выглядел растерянным, как мальчишка:
- Марк, они сказали мне, что после начала работы у меня приключилась какая-то редкая нервная болезнь, поэтому я не смог закончить. Но я хочу это закончить, честное слово!
- Хочешь закончить? Не считаясь с "редкой нервной болезнью"? - тут уже сдали мои нервы, я разразился истерическим смехом.
- Что с тобой, Марк, чёрт возьми?
- Ничего. Почему бы тебе ни попросить их проиграть  запись того, что уже сделано? - рявкнул я и кинулся вон.
Остаток дня я провёл за руганью в кабинете Феррентиса. Кончилось тем, что меня уволили окончательно и бесповоротно. Я не жалел. Вся эта затея была чревата безумием, и я хотел забыть о ней поскорее.
Неделю спустя мне позвонил Вернон Хеймиш:
- Можем встретиться, Марк?
- Тебе это нужно?
- Мне это нужно, Бентон.
Я нашёл его в третьеразрядной забегаловке, уже изрядно набравшегося. Он вяло поднял руку, здороваясь:
- Привет из преисподней!
- Здравствуй, Вернон. Ты хотел меня видеть?
- Я хотел видеть хоть кого-нибудь, кто докажет мне, что я не сошёл с ума.
- Они заставили тебя сниматься? - догадался я.
- В самую точку, приятель, - сказал он и опрокинул в себя текилу.
Вернон Хеймиш в те годы был одним из самых интеллектуальных актёров, и эта репутация была им вполне заслужена. Я знал его как спокойного и разумного малого. Первым образованием Вернона было философское, такие умники нечасто встречаются в нашей среде. Но даже для него всё это было слишком.
- Я не могу больше продолжать эту пытку, Марк. Выходить на площадку после того, как полгода назад он умер на ней на моих глазах. А теперь он стоит передо мной и пытается играть то, что играть вообще невозможно.   Знаешь, я сойду с ума или сопьюсь быстрее, чем истечёт этот проклятый контракт.
- Я понимаю тебя, Вернон, но не хочу иметь с этим ничего общего, - сказал я и ушёл от него.
Не считайте меня малодушным. Не уверен, что вы поступили бы иначе. Я тоже хотел сохранить рассудок.
Я хотел уйти от проблемы, но она нашла меня сама. Через пару дней из Компании пришло странное письмецо по "электронке". Я вскрыл почту и отшатнулся от монитора - на экране передо мной возникло лицо Рассела. Понятия не имею, как он упаковал себя, не прибегая к «Скайпу». Впрочем, что я – он и существовал в цифровом режиме!
- Так это правда, Марк, - с удовлетворённой горечью сказал он.
Я потерял дар речи.
- Ты тоже считаешь меня "силиконовой мумией", а Бентон?
- О чём ты? - промямлил я.
Его лицо приблизилось. Я не видел его неделю, но постарел он лет на десять, и теперь уже походил на себя такого, каким я ещё помнил его. Только взгляд был другой - чужой, жёсткий. Требовательный был взгляд.
- Ты был моим другом, Марк. Не ради нынешнего, ради того, что было, объясни мне, как это?
Я собрался с силами:
- Почему тебе важно?
Думаете, что он сказал?
- Я не могу играть, Марк! Ничего не выходит. Всё прежнее - это словно не я сделал. Эта роль изглодала меня, как собака кость. Я хочу отделаться от неё и не могу. Мой партнёр спивается, потому что я каждый день начинаю с того же, и не могу закончить. Я сдох как актёр, понимаешь, Бентон?
- Как актёр? - заорал я, не выдержав. - Как человек ты сдох, чёртова кукла! Надорвался  до инсульта на этой проклятой роли.
- Что ты сказал? - раздельно и тихо произнёс он. Это отрезвило меня, как холодный душ.
- Прости меня, Расти. Я не должен был говорить тебе этого… - забормотал я, но он прервал меня.
- Спасибо, Марк. На этот раз ты сказал нечто действительно важное. Кажется, теперь я смогу это закончить, - и отключился.
В тот вечер я надрался до чёртиков, и не стыжусь этого. И пил беспробудно ещё дня три, а потом за мной приехали из Компании.
Феррентис встретил меня угрюмо и предложил сесть. На мой помятый вид он не обратил внимания.
- Вы должны это увидеть, Бентон. Я не знаю, что с этим делать, но вы должны это увидеть.
И мне показали то, что Рассел Даннинг сыграл в свой последний съёмочный день - три дня назад. Не знаю, как я выдержал эти пять минут. Когда экран погас, Феррентис сам налил два полных стакана виски - себе и мне. Мы выпили молча.
Потом я сказал:
- Поздравляю, господин Президент! Вы получили вечного универсального актёра убийственной гениальности.
Он не принял моей жестокой иронии:
- Выпейте, Бентон, - предложил он. - Выпейте за упокой души великого Рассела Даннинга!
- Не думаю, что вы оставите в покое его бессмертную душу, Феррентис! Знаете, как он называл вас? Рабовладельцем. И это правда, чёрт вас возьми! Потому что с правовой точки зрения Рассела Даннинга больше не существует. А силиконовое клише, доигравшее доктора Фауста, - всего лишь мультимедийная программа и ваша собственность. Вы можете с ней делать всё, что вам вздумается.
- Уже нет, Бентон, уже нет, - задумчиво сказал он.
- То есть, - не понял я.
- А дело в том, - раздельно протянул он. - Что позавчера упомянутая вами программа окончательно и бесповоротно вышла из строя через полторы минуты после окончания съёмок.
- Что?..
- Я говорю вам, что эта дьявольская машина умерла, закончив сцену! - заорал он, ударив стаканом. – Изображение просто рассыпалось. И все резервные копии программы тоже. Их было немало, поверьте, я не дурак! Вы скажете - диверсия, вирус… но  дело просто в том, что ОН решил умереть. Я вбухал уйму денег в то, что всё равно никому нельзя будет показать, потому что ни у кого не хватит сил досмотреть это до конца! А эта дьявольская штуковина посмела сдохнуть, оставив меня на бобах!
- Мне вас жаль, Президент, - сказал я и вышел вон…

Что вы говорите? Нет, этот  фильм никто не видел. Его, действительно, нельзя смотреть. Рассел Даннинг в своей последней роли воплотил, наконец, свой идеал - играть, как жить.
Что до Компании, то вы, должно быть, помните громкий скандал, который разразился после того, как в суд подала вдова Вернона Хеймиша. Он так и не сумел пережить этот ад, бросился с моста. А может, сам упал - экспертиза установила в крови огромную концентрацию алкоголя. Компания должна была уплатить колоссальную неустойку, но не это её окончательно разорило. Подключилась церковь, пошли разговоры о Божьем промысле, всё такое. Я не помню деталей. Не знаю, что стало с Феррентисом. Да и не интересно мне это.
Я сам? Просто перестал быть актёром. Было в этом что-то чудовищное - лицедействовать после того, КАК умер Рассел Даннинг. Я стал писателем, и не жалею об этом.
Милейший, счёт, пожалуйста!.. да, да, это я  - ТОТ САМЫЙ Марк Бентон. Вы уверены, что вам так уж необходим мой автограф? Ну, извольте!
Так что, мистер Бомовски, я не советовал бы вам умиляться возможностями новых технологий в сфере искусства. И вот ещё что. Если вы когда-нибудь вдруг набредёте на наследство Компании, а это может статься, будьте осторожны, пожалуйста. Не хотел бы, чтобы с вами, что-то случилось. "Смерть доктора Фауста" - штука опасная, и мне жутковато думать, что где-нибудь там ещё лежит эта бомба - лучшая роль лучшего актёра из всех когда-либо живших на земле.