Марсельеза

…Прозвища могут многое поведать о человеке.
Жанну Копылову до шестого класса дразнили банально – «Дылда» и «Копыто». Она была выше всех в параллели, занималась баскетболом, красотой не блистала, умом тоже.
В шестом классе, когда проходили историю средних веков, Жанна получила другое прозвище. Историчка, Галина Петровна, рассказывала про Жанну д`Арк, французскую воительницу. Класс тихо хихикал, а Жанна вдруг сказала:
- Ну и что? Я тоже голоса иногда слышу! Может быть, те самые!
Хихиканье переросло в шквал смеха, и Жанна стала «Девой Дарк». Это произносилось чаще всего в одно слово.
Жанна не обижалась. Она зачастила в поселковую библиотеку и стала читать все книги и журналы, которые хотя бы как-то касались истории Франции. Она была со временем допущена к закрытому фонду, а сестра Галины Петровны, Ольга Петровна, работавшая библиотекарем, даже специально ездила в райцентр, чтобы найти для своей необычной читательницы что-то новое и интересное.
«Девой Дарк» Жанна пробыла год или полтора. До того самого урока, когда та же Галина Петровна стала спрашивать заданное на дом. Никто не учил. Все уже отправили себя на зимние каникулы, и потому не ожидали от тихой исторички подлости в виде фронтального опроса.
- Хоть кто-то знает, как называется гимн Франции? – поджав губы, задала очередной вопрос историчка.
Двадцать три человека уныло молчали. Мальчишек можно было спросить, сколько шайб забил хоккеист Вячеслав Фетисов в последнем матче, девчонок – в каком наряде выступала в Кемерово скандально знаменитая Алла Пугачева. Весь класс хором ответил бы на эти вопросы. Но гимн Франции… Где Франция, а где таежный поселок со смешным названием Половинкино?
Двадцать четвертый человек встал с места и тихо сказал:
- Марсельеза.
О пол предательски стукнул толстый томик в оранжевом переплете, упавший с колен – Жанна не желала расставаться с любимой книгой даже на уроке. Томик тут же был услужливо подобран соседом Мишкой Петровым, который на весь класс огласил:
- Гюго! «Девяносто третий год»! Гы! Дева спятила! Марсельеза! Гимн - он везде гимн!
С того дня Жанна Копылова стала «Марсельезой», а ее увлечение историей Франции превратилось в предмет постоянных насмешек для всего населения не только Половинкино, но и двух близлежащих леспромхозов.
Самой примитивной и, пожалуй, самой приятной для самой Жанны была насмешка-приветствие. Даже в магазине к ней обращались не иначе, как «мадмазель».
Про остальные и упоминать не стоит. Все это было глупо, гадко и недостойно. Но не у всякого поселка есть своя местная блаженная, а потому половинкинцы изощрялись как могли.
Жанна уезжала учиться, но после института вернулась в родной поселок. Она была уже далеко не самой высокой среди бывших одноклассников.
Она сменила на посту учителя истории Галину Петровну.
И это тоже было предсказуемо: конечно, Марсельеза могла быть только историком. Ведь французский язык в Половинкино никто бы учить не стал.
Никто, кроме самой Жанны.
Жанна – учила. То есть прилежно повторяла то, что выучила в институте. Поначалу собеседники у нее имелись исключительно воображаемые, а затем произошло нечто, похожее на чудо.
В Половинкино появились целых три настоящих француза!
Они приехали устанавливать новую технику на местный заводик: инженер с экзотическим именем Гастон и два механика – Жак и Жан.
Французы оказались совсем простыми ребятами, в первый же вечер вышли играть в футбол с соседскими мальчишками, сами себе готовили еду и ничуть не важничали.
- Bonjour! – это слово половинкинцы знали все поголовно.
- Salut! – радостно отвечали французы. Интернациональный контакт между рабочими разных стран был установлен. Тем более что Гастон прилежно учил русский еще до отъезда в «La sibérie».
О Жанне-Марсельезе им поведали где-то к концу второй недели, когда оборудование из Франции уже прибыло, но еще не было даже распаковано.
- La Marseillaise? – удивился Гастон. - C'est quoi le nom? Montrez-moi cette fille!
- Да вон она! – махнул рукой четырнадцатилетний Гешка Макарычев – главный знаток всех половинкинских легенд и баек. – Она у нас историю ведет. Строгая – жуть!
Интернациональные контакты стали еще теснее.
Когда французы были заняты на работе, Гешка пробирался к Копыловым домой. Он помогал Жанне поливать огород и выводил на выпас косматую козу Гильотину, прозванную так из-за своих грозных рогов.
Гильотина Гешку принимала как своего и характер не показывала.
- Неправильные они, эти французы! – рассуждал Гешка, вырывая из края грядки пробившийся лопух. – А вы как считаете, Жанна Викторовна?
- То есть? – Жанна щурилась на солнце, то и дело поправляла на руках рабочие грубые рукавицы, в которых не приходилось бояться никакой крапивы и колючек. – Ты про что, Гешка? Ну да, не из Парижа…
- Я не про то, - отмахивался Гешка. – Жан не знает, кто такой д`Артаньян, представьте! Помогите мне объяснить! Гастон говорит немного по-нашему, а я совсем почти ничего по-французски не понимаю!
Гастон еще что-то знал. Но Жак и Жан действительно были «неправильными» с точки зрения русского человека. Жак крайне пренебрежительно отзывался о Париже. Жан не читал Гюго, а про Наполеона знал только, что тот проиграл битву при Ватерлоо англичанам. Уж это он мог сказать наверняка, поскольку его девушка как раз и жила в том самом Ватерлоо!
Жанна и Гешка составили заговор. Они не собирались переворачивать мир, они всего лишь хотели, чтобы французы поняли, в какой великой стране им посчастливилось жить!
Заговор удался, да еще как!
Во всяком случае, накануне Нового года (кажется, это был 1990-й), население Половинкино было потрясено невиданным шоу.
Из снега соорудили Бастилию – самую что ни на есть настоящую, хоть в Париж доставляй! Традиция устраивать взятие снежной крепости существовала давно, но брать Бастилию было куда интересней.
Бастилию защищали соседи – ученики из лесхозовской школы. А на штурм под бой барабанов и крики «Vive la république!» и «A bas les tyrans!» пошли восставшие.
Это было так неожиданно и так здорово, что противник не оказал почти никакого сопротивления. Громить Бастилию, которую с такой любовью сооружали, оказалось жалко, но против истории не пойдешь. Ни камушка… то есть ни единого целого комка снега не осталось.
Народ, как полагается, ликовал и танцевал. Победителей качали, высоко подкидывая в воздух.
На берегу речки разожгли костер.
Речка называлась Запрудинка, но в тот вечер это была, несомненно, Сена.
День 24 декабря закончился пением французского гимна.
Слова знали все. Если бы не французы и не пуск нового цеха, вряд ли кто заинтересовался бы бредовой идеей, поданной Жанной. Но тут речь шла о сибирском гостеприимстве. Выучить французский гимн? Да ради поддержания национального престижа хозяева готовы были притащить из тайги настоящего медведя и за полчаса обучить его танцевать!
- Allons enfants de la Patrie
Le jour de gloire est arrivé !
Французы пели вместе со всеми и страшно удивились, когда «amis de la Russie» исполнили им все семь куплетов, написанные когда-то Роже де Лиллем!
Гастон, сконфуженно краснея, шепотом поведал Жанне, что на официальных мероприятиях и приемах всегда поют только первый куплет и припев.
- Ты приедешь в Париж, - продолжил он чуть громче, - и споешь это на площади Бастилии! Чтобы французы знали, как это надо петь! Ты обещаешь мне?
- Обещаю! – выдохнула Жанна.
Все было как в сказке, и половинкинцы даже стали судачить о том, что «Марсельеза» уедет со своим французом во Францию.
Францией бредил весь поселок.
Жан читал «Отверженных» на русском и сентиментально тер глаза, узнавая об истории Козетты. Жак рисовал для друга Гешки карту Парижа, помечая на ней все места, связанные с мушкетерами.   
Жанна разговаривала по-французски так, что приятель Гастона, приехавший навестить друга, удивленно вскинул брови.
- Мадемуазель русская? Но тогда мадемуазель долго жила во Франции?
Но сказки бывают только в сказках. А в жизни во Францию вместе с Гастоном уехала первая поселковая красотка Инна. Летом о французах еще вспоминали. Затем стало не до французов.
А уж еще через год-другой Франция вновь превратилась в далекий мираж, который, несомненно, существует и в действительности: там имеется Эйфелева башня, и Ален Делон, и Жан-Поль Бельмондо, и Монмартр с художниками, и красное сухое вино (разумеется, французское!), и много еще чего…
Но какое дело до Парижа жителям Половинкино! Завод встал, оба леспромхоза – тоже. Денег не платили, работы не было, зато откуда-то появлялась водка.
Народ пил горькую. Те, кто мог – уехали в город, а кто и подальше.
Школу в Половинкино не закрыли по одной-единственной причине – здание было лучше, чем в райцентре, и детей со всех окрестных поселков стали возить именно сюда.
В классах было всего по десять-двенадцать человек, а в выпускном одиннадцатом – и вовсе только пятеро.
- Помните, Жанна Викторовна, как мы с французами Бастилию брали? – спросил как-то Гешка.
Гешка идейно не пил. И работа у него имелась. Правда, паршивейшая – Гешка стал участковым милиционером.
- Помню.
Гешка улыбнулся и громко, пропел, сделав широкий круг рукой:
- Français, en guerriers magnanimes
Portez ou retenez vos coups!
Жанна улыбнулась в ответ, хотела ответить что-то – но не успела. Раздался мужской голос.
- Вы чего не по-человечески разговариваете? Гешка, совсем спятил?
- Нет, Михаил Геннадьевич, я вполне в своем уме, и пою на нормальном человеческом языке. Это песня в честь Жанны Викторовны, разве вы не знаете?
С соседнего крыльца на учительницу и ее бывшего ученика смотрел тот самый Мишка Петров, который стал автором прозвища «Марсельеза».
- Влюбился, что ли? Так она стара для тебя!
Гешка вспыхнул первомайской зарей. Дело было не во влюбленности. То есть во влюбленности, но не такой, о какой подумал Мишка. Мишка всегда не мог ни на сантиметр оторваться от земли. Куда уж ему понять ситуацию, когда на двоих возникает одна мечта!
Жанна с минуту полюбовалась сценой, и вдруг звонко подхватила:
- Épargnez ces tristes victimes
À regret s'armant contre nous!
Они, покатываясь со смеху, продолжали петь уже вместе, а Мишка озадаченно почесывал в затылке. Он чего-то не понимал. Или к одной чокнутой Марсельезе прибавилась еще одна. Точнее, один. Или же… нет, иные варианты развития событий были выше Мишкиного понимания!
Сказка очередной раз не получилась, да и не могла получиться. Потому что осенью Гешка женился на Жанниной племяннице Наташе.
Наташа спокойно позволяла мужу зубрить французские глаголы и петь песни солдат эпохи наполеоновских войн. Она была девушка толковая, здравомыслящая и твердо стоящая на ногах. В отличие от своей безумной тетушки, помешавшейся на Франции.
Так оно все и шло. Гешка не давал Жанне забыть французский язык, привозил новые книги и журналы, а затем и аудиокассеты, начитанные французскими дикторами.
Франция была сама по себе – где-то за туманами.
Времена снова изменились, и завод в Половинкино стал выпускать мебель. Дальше все шло так, как написано в умных учебниках.
В Половинкинской средней школе стало почти столько же учеников, сколько было до развала СССР.
Никто уже не помнил, почему у Жанны Викторовны, завуча школы, такое странное прозвище. Но оно продолжало существовать.
И французский теперь в половинкинской школе преподавали наравне с английским: приехала работать молоденькая учительница.
Жанна Викторовна все больше погружалась в учебные дела. Все меньше времени оставалось у нее для чтения, для просмотра телепередач.
Кто-то ездил во Францию по путевке, привозил фотографии и сувениры. Жанна благодарила, улыбалась, слушала рассказы… а ночью, уткнувшись в подушку, плакала от жалости к самой себе.
Гастон и его предательство (да предательство ли это, когда любит только один, а второй даже знать не знает, что это именно любовь!) почти забылись, а мечта спеть «Марсельезу» на площади Бастилии осталась. Это было бы справедливо – для нее, для «Жанны Девы Дарк», для «Марсельезы», которая сумела заразить своей сказочной, существовавшей только в книгах Францией настоящих французов. Открыть французам – Францию, ее совершенно изумительную, трагическую, прекрасную историю. Чтобы они знали о своей родине то, что знает любая… ну, почти любая русская девчонка, прочитавшая Дюма, Гюго, Бальзака и сагу про Анжелику.
Но не каждая русская девчонка может похвастаться тем, что вела восставший народ брать Бастилию!
«Взяла Бастилию – неужели в Париж не попаду!» - думала Жанна.
Накопить денег со скромной учительской зарплаты никак не получалось. Наваливалась то одна напасть, то другая.
- Nous entrerons dans la carrière
Quand nos aînés n'y seront plus
Nous y trouverons leur poussière
Et la trace de leurs vertus…
Это было почти заклинание: «Мы тогда выйдем на сцену, когда наш настанет черед. Наши предки нам будут примером, по их следу идти будем вслед».
Не всякий француз допоет национальный гимн до последнего куплета…
Жанна допевала всегда.
В один прекрасный летний день к ней домой заявилась вся семья племянницы: Наташа, Гешка, их старшие дочки-близнецы и пятилетний, очень важный и степенный джентльмен Виктор Геннадьевич.
Виктор Геннадьевич протянул тете конверт.
- Мы тут посовещались, - важно изрек он. – Хватит тебе на одном месте сидеть, тетя Жанна. Мы поживем вместо тебя, а ты будешь путешествовать.
- Куда? – ноги у Жанны стали ватными, а в сердце что-то ёкнуло.
- Все внутри, открывай! – близняшки повисли на тетушке, которую обожали. – Ой, мы с тобой повизжим, можно?
Жанна ослабевшими пальцами вскрыла конверт.
На пол упал со стуком новенький загранпаспорт. Из загранпаспорта (хороша родственница – сотрудница ОВИРа, какую тайную операцию проделала!) выпорхнул листок.
«Кемерово – Москва, вылет 19 июня в 7.15. Москва – Париж – вылет 21 июня в 14.21. Париж… проживание в отеле… программа первого дня… второй день… Замки Луары… по желанию…».
- Что это? – промычала Жанна.
- Allons enfants de la Patrie
Le jour de gloire est arrivé !!!! – перевирая слова, но от души завопили все.
Верный оруженосец помнил о том, что «Дева Жанна» дала когда-то обещание.
Впрочем, при чем тут обещание?
Жаннину «Марсельезу» должен был услышать Париж – и точка!
Неделя до отлета в Москву пролетела как один день. Слишком много суеты обрушилось на бедную Жанну Викторовну.
Но – виват, виват! – вечером 21 июня обалдевшая, оглушенная Жанна Копылова, сибирская мечтательница, знаток книжной Франции шла по аэропорту имени Шарля де Голля.
По настоящей Франции.
Не было надобности прибегать к услугам переводчика.
Все вокруг разговаривали по-французски и очень радовались тому, что им по-французски отвечали.
Сидеть в отеле Жанна не захотела. Она быстро приняла душ, привела себя в порядок и решила сделать самое главное и неотложное дело до начала официальной экскурсионной программы.
Ходить по Парижу она могла без всякой карты – уж по центру точно! Карта была у нее в голове, заученная накрепко – подробнейшая карта Парижа, какую только смог достать Гешка. А он достал наиподробнейшую – выпросил у кого-то из французских коллег карту, предназначенную для полиции.
Париж не из книг, не с фотографий и не с видеозаписей был… совершенно не книжным, не напоминал буклет и, похоже, обалдел от появления Жанны не меньше, чем она – от Парижа.
Они часа три присматривались друг к другу. За это время Жанна прошла от моста Александра III до острова Ситэ, перебегая с одного берега Сены на другой.
Большой, шумный город с красивыми фасадами был прекрасен!
Сена, оказавшаяся совсем узкой – полторы Запрудинки, не больше! – тоже была прекрасна: сильная, горделиво струившая свои зеленоватые воды куда-то в Атлантику…
И голуби, которые как ни в чем ни бывало, совершенно по-хозяйски бесцеремонно выпрашивали у Жанны крошки хлеба… Жанна отламывала кусочек за кусочком от ситного с изюмом, который был изготовлен в половинкинской пекарне… голуби жадно клевали.
Жанна засмеялась. Кажется, она много-много лет жила, ходила, что-то делала, но, по сути, немногим отличалась от мертвеца.
Теперь ей хотелось жить, что-то делать, что-то изменять в своем существовании.
Но для полной победы и торжества справедливости требовалось исполнить обещание.
Париж будет вокруг еще долго – целых две недели и еще половину суток в день отлета, Париж едва начался, они с Парижем успеют еще подружиться, а сейчас – брать Бастилию!
Начали сгущаться летние сумерки.
Жанна быстро шла к площади Бастилии по улице Сент-Антуан. У нее оставалось не более часа. Гулять по ночному Парижу в одиночестве она считала неразумным.
У Июльской колонны никого не было.
Жанна обошла площадь, сделала несколько кадров. Как и уверял путеводитель, контур некогда грозной крепости-тюрьмы был выложен плиткой. Жанна попыталась представить, как выглядела величественная громада, которой боялась вся Франция…
Бояться боялась, да разнесла по камушку, когда пришло время!
Жанна рассмеялась – и тут же ее слух уловил знакомое:
- Allons enfants de la Patrie
Le jour de gloire est arrivé !
У колонны стояли двое. Вид у них был самый торжественный. Не дать, не взять – древние римляне, приносящие клятву.
Мужчина, скорее всего, был ровесником Жанны. Высокий, темноволосый, статный. На груди у него болтался профессиональный фотоаппарат «Никон».
Женщина была еще не старой, но уже пожилой. Под семьдесят. Худенькая, седая, она чем-то напоминала портрет фельдмаршала Суворова. Даже задорный хохолок над лбом был точь-в-точь.
Жанна встала рядом с ними и тихо подхватила:
- Contre nous de la tyrannie
L'étendard sanglant est levé!
Ее явно приняли в общество – оба «ситуайена» улыбнулись дружески.
Петь припев примчались с другого угла площади две подружки – и эти с фотоаппаратами, только куда проще, чем у мужчины. Обычные «мыльницы». Подпевали не без смущения, но в лад.
Жанна помнила, что французы поют «только первый куплет и припев», потому умолкла.
Ничего подобного! Эти французы знали и дальше.
Гордо вытянувшись по стойке смирно, поглядывая друг на друга, спели второй куплет.
Вокруг начал собираться народ.
В круг поющих прошел толстый лысый дядечка за пятьдесят. Подхватил, размахивая руками.
И еще, и еще…
«Марсельеза» звенела над площадью Бастилии – радостная, вдохновенная.
Жанна ощущала небывалый душевный подъем. Только так. Иначе нельзя. Нельзя предавать детскую мечту, даже если она кажется глупой, несбыточной, нелепой, совершенно несообразной времени и обстоятельствам.
Предать мечту – предать себя.
Она пела за Гешку, за Жака и Жана, за Жанну д`Арк, за Козетту, за всех мушкетеров вместе, за Вальжана, за Руже де Лилля, за Наполеона, за всех французов, которые существовали и не существовали.
Париж ее слышал.
И Париж понимал. Париж радовался.
Вот эта сказка была настоящей. Ничто уже не могло ее изменить.
Вдруг до Жанны дошла еще одна очевидная вещь.
- Вы русская? – спросила она у старушки.
Та округлила глаза.
- Да, я из Москвы! Знаете, у меня с детства была мечта…
- Спеть «Марсельезу» на площади Бастилии?
- Да, конечно! Дух Франции… это не объяснить словами…
- Да нечего тут объяснять! – на чистейшем русском прервал их мужчина с профессиональным фотоаппаратом.
«Марсельеза» захлебнулась.
В кругу стояло человек двадцать.
- Я из Минска!
- Я из Челябинска!
- Мы питерские! – хором сказали подружки.
- Я из Перми!
Какая разница, откуда?
Они вдруг стали родными!
- Меня в школе дразнили «Наполеоном»!
- А меня – Робеспьером!
- А меня…
- А меня…
Какая разница, как? Они все были из одного пространства – где никто никогда даже не мечтал всерьез вот так запросто очутиться во Франции, такой знакомой и незнакомой одновременно! Франции, про которую каждый мог рассказывать сутками без перерыва - про историю, про политику, про битвы, про «Нормандию-Неман», про "24 часа Ле-Мана". Они все знали то, о чем даже не подозревала масса обычных французов. Они могли без запинки перечислить имена слуг четырех мушкетеров и помнили кличку коня Наполеона. Они десятки лет как величайшее сокровище носили в своей голове, в своей душе книжную "блажь", которая вдруг перестала быть ерундой, блажью, придурью, и превратилась в символ родства душ.
Уже почти стемнело, но по этому району города можно было передвигаться безопасно, о чем их вежливо уведомил подошедший полисмен.
Когда странные люди вновь запели «Марсельезу», полисмен взял под козырек – и подхватил национальный гимн.
Франция приняла скитальцев!
Мимо проходили мать и дочка. Девочке было, пожалуй лет десять-одиннадцать.
- Мама, - сказала девочка, поглядывая на собравшихся у колонны. – Как славно они поют. Это репетиция дня взятия Бастилии? Тогда почему в хоре так мало людей, и больше никого из артистов нет?
- День взятия Бастилии через две недели, - ответила молодая женщина, невольно замедляя шаг: у нее был хороший музыкальный слух, а пели красиво. – А это наверняка русские. Помнишь, я тебе рассказывала про Наполеона? Он ведь чуть было не завоевал Россию, но русские его одолели. В России осталось много французов. С тех пор их потомки постоянно приезжают сюда, чтобы спеть наш гимн. Я здесь часто хожу в это время, и почти каждый день кто-то поет! Они такие воодушевленные и дружные! Видимо, у них на родине так принято – петь по вечерам «Марсельезу»!
С площади слаженно неслось на чистейшем французском:
- Aux armes citoyens
Formez vos bataillons!

Отредактировано Джиль из Лисса (24.01.2013 17:15)