Жоржу Декриеру, исполнителю роли Атоса в фильме Бернара Бордери, посвящается

Замок был частным владением, и он никогда бы не сумел попасть вовнутрь, если бы не съемки. Крепостные стены по-прежнему создавали иллюзию неприступности, а мост через наполненный водой ров напоминал о былых сражениях.

Владения были ухожены: теперешние господа ценили доставшееся им по-наследству архитектурное сокровище. Поговаривали, что нынешний владелец не чурается банковских операций. Но им было все равно: они приехали для съемок, и все было подчинено рабочему ритму; владельцы дали им всего два съемочных дня. Если повезет, может, и не придется делать много дублей. Тогда останется время проехаться по окрестностям, представить, как его герой мог охотиться в этих краях. Знатный сеньор, владетель этих мест, непререкаемый авторитет среди местной знати… Ему всегда был не просто интересен этот герой книги. Он много раз воображал себя графом. Еще совсем мальчишкой пытался представить его жизнь до того, как произошла эта трагедия на охоте.

Они почти одного возраста теперь: тот, потомок древнего рода, по собственной прихоти ушедший в простые солдаты, и он — уже известный в свои двадцать восемь актер театра и кино.

Это просто невероятная удача, что ему представился случай сыграть именно графа. Поначалу ему прочили роль гасконца, и это вызывало у него колебания. Отказаться же от участия в съемках было бы глупостью: режиссер обещал что-то новое и необычное. А Актер должен пробовать все! Он и пробовал со всем жаром и неутомимостью нерастраченных сил и южного темперамента. За ним с первых дней работы в театре закрепилось амплуа лирико-комедийного героя. Он играл героев-любовников, играл вельмож: благо, его внешность, голос, манера двигаться идеально соответствовали таким ролям. Но роль графа давала ему новые возможности: показать трагизм образа не уходя от канвы приключений.

Сейчас должны были снимать эпизод, когда граф возвращается домой после нескольких лет отсутствия. Пока его готовили к роли костюмер и гример, он настраивал себя на предстоящий эпизод. До этого уже были сняты кадры, когда граф с друзьями проезжает по мосту в замок.
Он должен открыть створку окна и, словно вор, забраться в свой дом. Входная дверь заперта, и открыть ее он может только изнутри.

Все приготовления уже закончены, и сейчас зазвучит команда на съемку. Камера стоит в зале: эпизод идет в интерьере.

Актер глубоко вздохнул и взялся за оконную задвижку. И... что-то произошло. Словно вода в омуте, расступилось перед ним пространство. Побежали волны по поверхности темной воды. Звуки, громкие и четкие, стали приглушенными. Откуда-то издалека донеслась команда «Пошел!». Актер потянул на себя оконную раму. Она неожиданно легко поддалась под его рукой. Витражи в верхней части оконного переплета бросали разноцветные блики на полированные каменные плиты. Он перенес ногу через оконный проем и оказался в до боли знакомой комнате. Тяжелая старинная мебель вдруг показалась такой родной и странно близкой, словно он полжизни провел в этих креслах и за этим столом. С темных портретов на стенах смотрели на него многочисленные предки: его предки. Какая-то часть сознания еще сопротивлялась: "Я всего лишь играю эпизод из фильма!". Но он уже стремительно погружался в новую реальность, и в этой реальности он не был актером столичного театра, он был владетельным графом, хозяином этих мест и этого замка — и, одновременно, простым мушкетером короля!

Неспеша прошел он в глубь зала, снял шляпу и небрежным жестом бросил ее на синий бархат скатерти, невзначай задев кованый подсвечник. Остановился посреди комнаты, в задумчивости сжав руки в грубых солдатских перчатках. И, выпрямившись, словно стены родного дома придали ему сил, пошел к дверям. Он был у себя дома!

Издалека донеслось:

— Отлично! Эпизод снят! Дублей делать не будем.

Съемка эпизода закончилась, но не для него. Все, что было связано с фильмом, внезапно исчезло, пропало из его восприятия. Понимание того, что он гость в этом доме, провалилось на самое дно сознания и осталось только теплое чувство, что он вернулся в отчий дом, и хватит мучить и себя, и свою родню своей мнимой смертью. Огромный замок был пуст, и эта пустота тревожила душу. Дом не выглядел запущенным; даже пыль не лежала на полах и мебели. Все сияло ухоженностью, и тепло человеческих рук ощущалось в малейшей детали комнат. И нигде не было видно слуг, хотя порой до него долетал тихий говор, из которого не удавалось вычленить ни одного слова. Дом жил своей жизнью, и жизнь эта, словно река, обтекала его, не затягивая в свои воды. Он был одновременно и в пространстве замка, и вне его. Это вызывало чувство раздвоенности, неуверенности в реальности происходящего.

Он — Актер! Или — граф? Но быть графом было не столь интересно, сколь мучительно. В ощущениях, привычках, воспоминаниях был вельможа, красавец, умница, баловень Фортуны, обласканный королем, привыкший к роскоши и не привыкший к тому, что кто-то может оспорить его власть судьи и сеньора. Тот же, что скитался без цели по комнатам и лестничным маршам замка, был нищий мушкетер, у которого от прошлого остались только портрет деда, шкатулка с семейным архивом да фамильная шпага. На все остальное он утратил права. Этот приговор он вынес себе сам по праву судьи Верхнего и Нижнего суда. Бескомпромиссное решение, как и то, что он вынес и исполнил некогда над женщиной, что имела наглость стать его женой.

Судорога прошла по его телу. Сейчас в нем боролись два, нет, даже три человека. Самый сильный был мушкетер. У него хватило мужества и уверенности в правоте принятого им решения: предоставить этот дом как убежище, своим друзьям. Граф робко пытался доказать, что поступок этот никого не спасет и ничего не изменит. Он понимал, что ему придется раскрыть свое инкогнито. Хуже всех приходилось Актеру: он был лишен возможности действовать по своему усмотрению, и его раздирали своими желаниями мушкетер и граф.

Взгляд уперся в маленькую дверцу. Неосознанным движением, подчиняясь графу, он толкнул резную дубовую створку и вошел. Косой луч света упал на женский портрет, и Актер замер. Диссонансная нота прозвучала так явственно, что он остановился на грани двух миров, застыл на узком пятачке меж двух реальностей.

Актер в нем прекрасно знал и помнил ту, что играла роль бывшей графини. Женщина на портрете была совсем другой. Нежное лицо, тонкая, изящная линия совсем не чувственного рта, огромные, светлые, до странности светлые глаза, серебристые локоны. Лицо женщины, прекрасной во все времена. Та, что играла его бывшую жену, была ослепительно хороша, но красота ее была именно красотой середины двадцатого века. Время остановилось, пока он пытался осмыслить, что же произошло. Где он пребывает, в конце концов? Кем он является сейчас? В чьей власти продолжить миг, и какой из них он ХОЧЕТ продлить? В нем крепло странное чувство: если он продолжит путешествовать по замку, тот заберет его себе. Он навсегда останется в мире, созданном воображением писателя!

Страх перед этим, нереальным и таким чувственным миром боролся с желанием раствориться в новой реальности. Соблазн прожить новую жизнь не на сцене, а в действительности был непреодолим.
Он не помнил, как ноги сами его принесли в зал, откуда все началось. Он увидел свою шляпу на столе, потянулся за ней и увидел клочья паутины на подсвечниках и по углам комнаты. На полу, на толстом слое пыли, остались его следы. Он помнил, что в начале этого не было. Запустение стремительно оседало на старый дом, словно кто-то бросил на него пыльную вуаль.

— Где тебя черти носят? Мы уже все закончили и пора дать хозяевам возможность навести здесь жилой вид!

Актер вздрогнул и обернулся. Рядом стоял его друг, игравший Арамиса, и его партнер по театральной труппе.

— Он себя графом представил, вы что, нашего мечтателя не знаете? — громогласный голос Портоса как нельзя более подходил для того, чтобы вернуть его на грешную землю.

— Вы вообще собираетесь проехаться по окрестностям? — гасконец подошел к компании. — Лошади готовы, поехали!

— Прямо так, в костюмах и гриме?

— А почему бы и нет? Зато представляете, что люди будут потом рассказывать? Почему не оставить у местных жителей иллюзию, что у них живут настоящие мушкетеры?

— Играй, да не заигрывайся… — пробормотал про себя Актер, выходя из зала. На этот раз, как положено, через дверь. На пороге он с сожалением оглянулся. Соблазн окунуться в прошлое был слишком велик. Впрочем, у него был еще завтрашний день, за который могло случиться всякое.