Карета превращается в тыкву


   
Перед Антоном Андреевичем лежало заявление о пропаже Луизы Лаборде-Лайн, направленное ее братом, Хуаном Лайном из Бразилии по месту последнего пребывания сестры.
Весь остальной его стол был заставлен коробками с делами пропавших женщин.
Когда утром ему позвонил комиссар Дюпре, Коробейников слегка удивился – отчет мог бы передать и Жарден. Но, как выяснилось, дело приняло совершенно неожиданный оборот.
- Семьдесят восемь.
- Что «семьдесят восемь»? – не понял Антон Андреевич.
- Семьдесят восемь дел с пропавшими вдовами с 1914-го, - почти весело констатировал Дюпре, и Коробейников отметил, что сегодня комиссар в отличном расположении духа. – Друг мой, в какую адскую камарилью вы нас втравили? Когда число почти одинаковых по обстоятельствам пропаж в округе Лувр перевалило за десяток, я взял на себя труд отправить запрос начальнику уголовной полиции Лекоку. Вместе с другими округами Парижа на данный момент у нас 78 нераскрытых исчезновений.
- Чудесно, - угрюмо ответил Коробейников.
- Но это не значит, что полиция Парижа не знает, куда двигаться! Есть одна зацепка – адрес, который называют некоторые свидетели, - хитро начал комиссар.
- Дайте угадаю, - перебил его Антон Андреевич, - вилла в Гамбе?
- От вас, месье Корбей, ничего не укроется, - расстроился Дюпре неудавшемуся сюрпризу.
- Жорж, пообещайте уведомить меня, когда отправите туда повторный обыск.
- Уведомляю прямо сейчас: завтра в девять выезжаем, - все еще с некоторой обидой в голосе сообщил Дюпре. И добавил, смягчившись, – А пока я попросил бы вас помочь с разбором дел: сами знаете, рук в полиции все еще не хватает.
Теперь, уныло разглядывая коробки, доверху набитые документами, Антон Андреевич пожалел о своей готовности оказать помощь и о том, что не получает хотя бы полставки жалованья в парижской полиции.
Изучая протоколы, он делал в блокноте пометки. Которые, кстати, совершенно не желали укладываться в единую картину, а он чувствовал, картина должна была вот-вот сложиться!
Перед обедом заглянула Мари. В ее насыщенной медицинскими изысканиями жизни сегодня выдался выходной. Антон Андреевич любил ее редкие визиты к нему в кабинет. От работы со Штольманом у него осталась привычка систематизировать информацию, рассуждая вслух. А Мари, несмотря на молодость, отличалась четкой логикой, ясным умом и умением внимательно слушать, обращая внимание на детали.
Тем ценнее были ее замечания к ходу его расследований: безэмоциональные, точные, но при этом не лишенные женской интуиции, - иногда они заставляли его взглянуть на факты совершенно с другой точки зрения, и нужное решение приходило само собой.
Антон Андреевич оторвался от бумаг и поднял на Мари усталый взгляд. Она поняла его без слов и присела в кресло, готовая слушать.
- Одни свидетели описывают довольно молодого высокого мужчину, - без предисловий начал Коробейников, - другие говорят о пожилом господине скромных физических данных, третьи описывают солидного буржуа среднего роста. Целая шайка их там что ли?
Мари подвинула к себе блокнот, внимательно изучила его записи, а потом произнесла:
- Агаши Antoine, с антропометрической точки зрения, это один и тот же человек. Все зависит от субъективного восприятия.
Коробейников и сам начал догадываться, о чем она говорит, – как сразу не сообразил? – но попросил Мари развить мысль:
- Поясни.
- Ну вот смотрите: «довольно высокий мужчина», скажет человек ростом до 155 сантиметров, и, скорее всего, это будет женщина, как в случае мадам Колломб, а «средним» назовет свидетель, собственный рост которого от 165-ти и выше, вероятнее, представитель мужского пола. Вот! В показаниях по поводу пропажи мадам Мершадье. Что касается возраста – и тут прямая зависимость от зрелости самого свидетеля. Старая дама посчитает мужчину от 40 до 50 «вполне молодым человеком», а моим ровесникам, например, человек ваших лет покажется… ммм… пожилым, что ли.
- Ну спасибо! – беззлобно усмехнулся Антон Андреевич, признавая, что Мари абсолютно права.
- В общем, вы ищете мужчину среднего или субтильного телосложения, 40-50 лет, ростом 165-170 сантиметров, с залысиной и бородой, - подытожила Мари.
***
Умаявшись с бумагами, Коробейников решил немного размяться и нанести визит хозяину той самой виллы «Эрмитаж» в Гамбе. Благо проживал достопочтенный месье Гренуй совсем недалеко от набережной Гранд Огюстен, и Коробейников рассчитывал обернуться быстро – на вечер был запланирован поход в театр.
По дороге он обдумывал, что же может связывать всех пропавших дам, кроме загадочного «жениха» - в том, что в большинстве описаний – один и тот же человек, он уже практически не сомневался. А точнее, каким образом этот «жених» заманивал в свои сети женщин самого разного общественного положения, рода занятий и достатка: среди пропавших были мелкие лавочницы, довольно состоятельные дворянки, вдовы, живущие на проценты от банковских капиталов своих почивших мужей, владелицы доходных домов и даже одна художница. Что, например, объединяет роскошную бразильянку Луизу Лаборде-Лайн и пожилую набожную Жозефину Бизе, никогда не покидавшую округа Париж? Вряд ли они пересекались в одном обществе или заказывали шляпки у общего мастера.
Хозяин виллы «Эрмитаж» оказался неприятным типом с ускользающим взглядом, широким ртом и большой выпуклой родинкой на правой щеке. Протянутая для приветствия ладонь оказалась влажной и холодной, последние фаланги тонких пальцев завершались утолщением, что придавало месье Греную еще большее сходство с земноводным. И если до этой встречи Коробейников не исключал хозяина виллы из круга подозреваемых, теперь смело это сделал. Обаяние, которым, несомненно, обладал разыскиваемый преступник, – последнее качество, которое можно было бы приписать господину Греную.
- Не понимаю, чем еще могу быть полезным, - неприязненно произнес месье Гренуй, - я все рассказал полиции еще в прошлом месяце.
- Открылись новые обстоятельства, - терпеливо пояснил Коробейников. – Я попросил бы вас повторить все, что вы знаете о своем арендаторе.
- Не так уж и много, - развел руками Гренуй. – В 1913 году я дал объявление в газету о сдаче в аренду виллы, на объявление откликнулся месье Дюпон. Он написал мне, что условия его устраивают, и он хотел бы снять дом для своей семьи на длительное время. Я отправил ему реквизиты моего банковского счета, и, собственно, на этом наше общение прекратилось.
Месье Дюпон. Как же, известная личность! Иван Иванов в России, Джон Доу в Англии, Жан Дюпон во Франции. Суть от этого не менялась: на всех языках это значило одно - «господин Никто».
- Что же, за шесть лет вы ни разу не встречались лично?
- А зачем? – искренне недоумевая, спросил Гренуй. - Он исправно вносил платежи. Большего мне знать не требовалось.
- Удобная позиция. Но, должен заметить, отсутствие вашего любопытства могло стоить благополучия нескольким женщинам, - в досаде не удержался от упрека Коробейников.
Гренуй вздернул подбородок и смерил сыщика высокомерным взглядом:
- Я не могу быть в ответе за легкомысленное поведение некоторых дам только потому, что обладаю загородной недвижимостью. Если у вас нет никаких конкретных претензий ко мне, прошу меня извинить. Дела.
Антон Андреевич злился. На пройдоху-хозяина, на неизвестного афериста, снова обводящего его вокруг пальца, а больше всего – на себя за то, что потерял уйму времени и снова оказался в тупике, ни на сантиметр не приблизившись к разгадке. Хотя на одну мысль Гренуй все же натолкнул его. Нужно будет обязательно ее проверить, и об этом он переговорит вечером с Марселем.
Покинув негостеприимный дом Гренуя, Коробейников направился в «Таверну Монмартра» - ресторанчик бывшего предводителя апашей, а ныне – почтенного буржуа Жана Демулена.
С момента их знакомства в 1893-м Демулен целиком выкупил у Петра Миронова кафе на улице Габриэль и обзавелся многочисленным семейством – любящая Клодин с периодичностью раз в два года одаривала мужа очередным сыном. Так что на сегодняшний день из отпрысков бывшего апаша можно было сколотить неплохую банду. Да и бывшего ли? Дела Демулена внешне выглядели благопристойно, но любой, кто задался бы целью сложить два и два, пришел бы к выводу, что доходов ресторанчика в не слишком благополучном районе, да еще и в голодное военное время вряд ли хватило бы на содержание большой семьи и дома – со временем Демулен приобрел весь второй этаж над «Таверной»: в части комнат проживала его семья, часть он сдавал внаем рабочему люду и творческой интеллигенции, в избытке обитавшей на Монмартре.
Положа руку на сердце, Антон Андреевич не поручился бы не только за то, что Демулен не имеет никакого отношения к мелкой парижской преступности, но и за то, что тот не заправляет ею.
Никто не заподозрил бы его в неуважении к властям: он исправно платил налоги с доходов от «Таверны» и аренды, его старший сын отдал долг Родине на полях сражений минувшей войны, демобилизовавшись с ранением в ногу, сам он во время военных действий в меру сил участвовал в продовольственном снабжении армии. Таким образом, внешнее соблюдение общих принципов мироустройства давало ему возможность избегать ненужного внимания полиции и устанавливать собственные правила, обеспечивая своеобразный порядок на подконтрольной ему территории.
Однако дружба и верность были для Жана Демулена, как человека, живущего по понятиям, священны. К этому добавлялось понимание чести, воспитанное в общении со Штольманами и выращенное на благодарности к обитателям Затонска-на-Сене. Отношение это распространялось и на Коробейникова.
Так или иначе, Демулен был именно тем, кому можно было поручить наблюдение за не слишком словоохотливым господином Гренуем – в полную искренность хозяина «Эрмитажа» Коробейников не верил. Недурно было бы поинтересоваться и бородатым господином субтильного телосложения. У Демулена вполне могли обнаружиться свои догадки по поводу его личности.
Антон Андреевич миновал зал кафе и вышел через черный ход на лестницу, ведущую на второй этаж. Дверь в квартиру Демулена открыла неизменно беременная Клодин.
- Как всегда, поздравляю! – улыбнулся Коробейников.
- Пресвятая Дева, надеюсь, на этот раз будет девочка! – Демулен вздохнул и перекрестился, подняв глаза к потолку.
Размышляя, с чего начать, и что именно достаточно знать Демулену, чтобы он мог оказать помощь, Антон Андреевич остановился у комода, взял с него литой подсвечник и рассеянно повертел в руке.
- Купил Клодин на именины у одного старьевщика, - по-своему истолковав задумчивость сыщика, сказал Демулен. – Могу дать адресок. Недурные вещи попадаются.
- Что? – не понял Антон Андреевич. – А, нет, спасибо, – поставил подсвечник на место и начал разговор.
***
Ах, как она пела! Если бы вы услышали ее чистый детский голос, вы никогда не прошли бы мимо лавки ее отца со всякой всячиной. А умилившись белокурому ангелу с большими карими глазами, не смогли бы уйти, не купив мельхиоровой брошки, фарфоровой статуэтки или другой мелочи, абсолютно вам не нужной.
- Крошка, да тебе бы в артистки! – подмигнул ей как-то молодой рабочий, выбирая дешевые сережки для своей девушки. И все сошлось: пятнадцатилетней Фернандине Сегре открылось ее будущее.
Ее жизнь не здесь, в бестолковой лавке отца и в помощи стремительно теряющей зрение матери-швее. Она рождена для цветов и восхищения!
Ей часто снился сон: она одна, на сцене. Там, в темноте зрительного зала сотни людей, их глаза устремлены на нее, их мысли заняты ею. Откуда-то сверху, слева на нее направлен луч прожектора. В ярком свете ее движения резче, эмоции отчетливее. Кто она сейчас? Федра? Джульета? Маргарита Готье? Неважно! Потому что ее больше нет. А есть Ее Роль и пылинки, танцующие в этом невероятном сиянии…
Закончив все дела в магазинчике, она спешила успеть на вечернее представление в один из студийных театров Монмартра или квартала Сен-Жермен. Названия «Одеон», «Ателье», «Старая голубятня» ласкали ей слух. Она почла бы за счастье хоть раз побыть по ту сторону от зрительного зала в любом из этих театров. Она видела, как играли Делевинь, Копо, Жемье, восхищалась романтикой Дюма, сатирой Мольера, драматизмом Мопассана.
Перечитав на несколько раз небольшую, но тщательно подобранную отцом библиотеку, в которой Шекспир и Аристофан соседствовали с Ростаном и Золя, она стала тратить накопления на новых авторов, увиденных в театре: Мериме, Метерлинк, Достоевский. В одну из таких “книжных вылазок” в руки ей попало настоящее сокровище – автобиография Сары Бернар.
Конечно, у нее не было таких покровителей, как герцог де Морни и Дюма-отец, но Фернандина верила, что талант пробьет себе дорогу, и ее мечта исполнится.
В 1915-м ей удалось попасть на курс Копо. Однако аскетизм и отшельничество, которые пропагандировал руководитель актерской школы, не пришлись ей по душе[1].
Спустя три года безуспешных попыток поступления в Консерваторию[2], сотен неудачных проб и десятка мизерных ролей в самых захолустных театрах Парижа, энтузиазм Фернандины поугас: конечно, у нее же не было таких покровителей!
Родители, сначала снисходительно смотревшие на увлечение дочери, начали деликатно намекать, что сами уже немолоды, что неплохо бы найти хорошего человека и заняться семейными делами. Боже, как это было пошло!
Уж что-что, а замуж Фернандина точно не собиралась. Ее вполне устроила бы роль женщины-праздника, нежной подруги сердца, к ногам которой бросают бриллианты и меха. Правда, и тут вселенная давала сбой: ни на редкие представления студийных театров, в которых она участвовала, ни в кабаре, где она подрабатывала по вечерам певицей, мужчины нужного статуса и достатка не заглядывали.
Зато полгода назад за ней начал ухаживать немолодой торговец подержанной мебелью Фредерик Гийе. Каждый вечер он был в ее кабаре, неизменно брал себе пару кружек пива, растягивая их на весь вечер, и сидел, не отрывая взгляда от Фернандины. Спустя месяц он решился вручить ей скромный букет из маргариток в конце выступления. Еще через пару недель она получила милые дамские часики вдобавок к букету. После – довольно изящное серебряное кольцо.
Подобное покровительство не было пределом мечтаний Фернандины – много ли получишь с торговца подержанной мебелью? Но в конце концов она сдалась и приняла ухаживания Гийе. Не было сомнений, что он по-настоящему влюблен в нее. По крайней мере, он оставил жену и четверых детей, снял ей уютную квартирку на рю Дюнкерк и не сильно докучал, исправно снабжая средствами на текущие расходы, иногда балуя очаровательными безделушками.
А потом случился Этьен Марсель. С первого взгляда она не рассмотрела в нескладном, просто одетом господине свое возможное будущее. Хотя Марсель сумел быстро вызвать к себе интерес, купив ей дорогущие туфли от Massaro.
То, что журналист без ума от нее, она поняла сразу: такой взгляд – восхищенный и одновременно больной – она ощущала на себе много раз. Одно не укладывалось в ее картину мира: так смотрели наивные романтичные юноши, а Этьена с начинающей седеть светлой шевелюрой к числу юнцов она причислить не могла. Однако пообщавшись с ним, поняла – противоречия тут никакого нет, Этьен и есть нестареющий в душе восторженный мальчик-романтик. Осознав это, Фернандина на мгновение засомневалась в оправданности своих намерений – ну что это, ей богу, за игра? Как конфету у ребенка выманить обманом. Но в конце концов сомнения уступили место перспективе вероятной выгоды. Дело тут было не только в деньгах (хотя и в них тоже). Будучи журналистом, довольно известным писателем, Этьен Марсель наверняка был вхож в тот круг творческой элиты, куда она так долго и безрезультатно пыталась попасть.
***
Идея с театральным представлением была не так уж и плоха. Антон Андреевич давно никуда не выбирался с женой. Петр Иванович предложение принял с предсказуемым воодушевлением – он вообще был за любую авантюру. Александра Андреевна, за годы жизни с дядюшкой Анны Викторовны привыкшая к любым поворотам событий, театр посчитала самой невинной затеей из всех, что могли случиться сегодня. Поэтому в шесть часов они вчетвером сели в таксомотор и отправились по указанному в приглашении адресу.
Этьен уже ждал их и проводил ко входу. Театр располагался в одном из не самых приятных закоулков Монмартра, в полуподвальном помещении.
К лицедейству Антон Андреевич был с юности неравнодушен. Он сам с удовольствием принимал участие еще в гимназических любительских постановках, да и в бытность помощником затонского следователя не раз прибегал к искусству перевоплощения.
Но этот театр ему был не по душе. Такое исполнение он про себя называл «горланить». Актеры не чувствовали текст, выкрикивая свои реплики в зал, и едва ли не бились в истерике по непонятным зрителю причинам. Фернандина Сегре в программке была заявлена Офелией, но в этой femme fatale, то застывающей на месте с бесконечной паузой, то мечущейся фурией по сцене, невозможно было признать кроткую, запутавшуюся в чувствах и собственном разуме героиню оригинальной пьесы.
Логичного (да и вообще какого бы то ни было) сюжета у постановки не было. От Шекспира осталось только одно слово в названии.
Возможно, он отстал от жизни, и современное искусство именно такое? Непонятное, нелогичное, доступное для восприятия только избранным?
Коробейников украдкой взглянул на Петра Ивановича. На лице того было написано искреннее недоумение. А господина Миронова отставшим от современных веяний в искусстве уж точно не назовешь!
Актеры закончили постановку и вышли на прощальный поклон. Послышались робкие хлопки в разных концах небольшого зала, которые закончились короткими нестройными аплодисментами.
- Мда, - задумчиво резюмировал обычно многословный Петр Иванович по окончании представления.
То же самое «мда» он произнес еще раз, когда они переместились отпраздновать премьеру в «одно богемное местечко», на поверку оказавшееся забегаловкой с дешевым вином и липкими столами. «Таверна Монмартра» Демулена по сравнению с этим заведением казалась пафосным рестораном.
Не то, чтобы дядюшка никогда не бывал в подобных местах, однако по собственной воле свою даму сюда бы не пригласил.
Но Этьен не замечал ничего – он смотрел только на Фернандину.
Трагизм и усталость от жизни читалась в каждом взгляде этой молодой еще женщины. Широкие поля темной шляпы с вуалью отбрасывали плотную тень на лицо, отчего густо подведенные карие глаза казались двумя глубокими колодцами. Они увлекали за собой в бездну, не сулящую ничего хорошего. Все движения ее были выверены, позы – театральны. Участвуя в разговоре, она смотрела мимо собеседника, будто обращалась не к нему, а к зрительному залу.
Коробейников дам такого типа за тридцатилетнюю карьеру сыщика перевидал немало. Все они, вырвавшись из цепких объятий провинциальной реальности, отринув пошлость уклада, где день сменялся днем, не принося ничего, кроме усталости от тяжелой работы, где их ждали унылый брак с целым выводком детей, - половина из них умрет еще в младенчестве, - и старость к тридцати пяти, стремились в Париж – город-воплощение всех девичьих мечтаний и надежд. Но Париж, вопреки их представлениям, не был любящим дядюшкой, - скорее холодным расчетливым рантье, который не прощал ошибок и за каждую спрашивал по полной. В итоге почти все эти юные дарования, в лучшем случае оказывались в третьесортном кабаре, а в худшем – в витрине борделя на рю де Наварен.
Были, конечно, и другие. Коробейникову вспомнилась актриса больших и малых театров девица Жолдина из Затонского заведения. То, как пафосно давала она показания по делу Евгении Григорьевой, как встречала его «Бородином», когда он, полыхая в смущении от пяток до макушки, забегал в веселый дом за информацией по заданию Штольмана. Почему-то представилось, как Лизавета хорошо поставленным голосом трагически декламирует девицам сочинения Ребушинского про Героического Сыщика. Картинка была настолько яркой, что он усмехнулся.
Но Фернандина – не Лизавета. Однажды приняв правила игры, она зубами и когтями готова была впиться в любого, кто мог дать ей возможность благополучия, пусть временного. Повезло же Этьену! Его Незнакомка и Муза оказалась настоящей хищницей.
С Этьеном он этого обсуждать не стал, - тот был оглушен своим чувством и вряд ли услышал бы друга, - но после ужина поделился наблюдениями с Ирен. Для нее это, похоже, не было неожиданностью.
- Mon cher, вряд ли мы можем на что-то повлиять, - спокойно произнесла она, погладив его по руке. – Мы можем только быть рядом и поддержать Этьена, когда все… разрешится.
Действительно, им всего лишь нужно быть в эпицентре взрыва, когда разразится катастрофа. Чего уж проще!
___________________________________________
[1] Жак Копо - французский актер, режиссер, педагог.
[2] Парижская Высшая национальная консерватория музыки и танца. Государственное высшее учебное заведение Франции. Часть Консерватории – Высшая национальная консерватория драматического искусства занимается подготовкой актеров.
   

   
Следующая глава          Содержание

 
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)