Белые камушки
- Да уймитесь вы, господин Николаев, - устало увещевал Антон Андреевич.
- Вы действительно не будете настаивать на дуэли?
- Ежели бы я стрелялся со всеми, с кем у меня были разногласия за последние тридцать лет, я был бы похож на решето. Во-первых, я не вижу в нашем разговоре повода требовать ответной сатисфакции и признаю, сам был не сдержан; во-вторых, стреляю я всяко хуже вас; в-третьих, дуэли восемьдесят лет, как запрещены, а вам лишнее внимание полиции вредно для здоровья. И, наконец, умереть мне хотелось бы от старости в собственной постели. Так что нет. Настаивать на дуэли я не стану.
- Вот и славно, - удовлетворенно подытожил Николаев и откинулся на спинку кресла напротив стола Коробейникова.
Вчерашний вызов на дуэль Антон Андреевич воспринял спокойно и даже как-то отрешенно. Глупо, конечно, в пятьдесят два года оказаться под пулей отставного военного, но ситуация, казалось, другого исхода не предполагала.
Пока не вмешался Петр Иванович.
Справившись с потрясением, он первым делом предложил себя в качестве секунданта… Николаеву. Тот яростно кивнул, соглашаясь.
Еще секунду назад Антон Андреевич думал, что большего изумления он сегодня испытать уже не сможет. Он открыл было рот возразить, что господин Миронов пригодится как секундант ему самому, но тот его опередил, обращаясь к Савве Матвеевичу:
- Я немного знаком с вашим оппонентом, и хотел бы отметить, что дворянином он не является. По правилам, вам, как человеку высшего сословия, не пристало стреляться с тем, кто рангом ниже. Он попросту не может нанести урон вашей чести!
Николаев взглянул на Петра Ивановича, потом снова уставился на Коробейникова и ухмыльнулся:
- Истории известны случаи дуэлей между людьми разного сословного статуса[1].
«Что ж, Петр Иванович, вы хотя бы попытались», - Коробейников невесело усмехнулся, поклонился разгневанной его неподобающим поведением хозяйке, и направился к выходу.
Таксомотор он брать не стал, домой совершенно не хотелось. Нужно было прийти в себя и все хорошенько обдумать. Подходя к реке, заметил свет в одном из ресторанчиков на набережной. К счастью, хозяин еще не закрыл заведение и неохотно впустил позднего гостя. Антон Андреевич взял первое попавшееся в меню блюдо, бокал красного вина. Поужинать ему сегодня так и не пришлось, и живот начал предательски урчать, несмотря на пережитые потрясения.
Итак, секундант. Самым очевидным выбором был бы, конечно, Петр Иванович, но Миронов этой возможности ему не оставил. Кто же? Дюпре? Ерунда, полицейский никогда на это не согласится. Сен-Жан? Втянуть его в эту гнусную историю, значит сломать мальчишке карьеру в самом ее начале. Карим! Да, старый товарищ, пожалуй, подойдет на эту роль, но согласится ли? И сможет ли до нужного времени сохранять невозмутимость в присутствии Ирен?
Ирен… Сколько бы времени они ни провели вместе, ему все равно будет мало. Но и то, что уже случилось, то что они прошли и прожили вдвоем – бесценно. Представить, что ее бы вот так, вдруг не стало рядом, ему было невозможно физически. Он бы не выжил, наверное. А она сильная. Она, конечно, справится. Хотя бы ради мальчиков.
Сыновья. Андрей Антонович и Александр Антонович. Для них он всегда старался быть примером рассудительности и здравого смысла. И что в итоге? Останется в памяти, как человек, погибший в глупой дуэли с никчемным пустобрехом.
Мог ли он отказаться от поединка? Извиниться перед Николаевым и забыть все, как кошмарный сон? – Антон Андреевич нахмурился собственным мыслям. - Нет. Такой роскоши он себе позволить не может. Не простит себе и не отмоется от этой грязи до конца жизни, пусть она и продлится еще двадцать-тридцать лет.
Другой выход есть. У него – первый выстрел. Будет ли он стрелять прицельно или пошлет пулю в воздух, как это дважды сделал в свое время Штольман? Способен ли на убийство человека в обстоятельствах, когда речь не идет о спасении жизней людей, только о спасении одной жизни, его собственной? Антон Андреевич попытался представить Николаева на мушке прицела и понял, что всей его злости и уязвленности не хватает, для того чтобы спустить курок.
Так. Наверное, стоит составить завещание. Хотя великих капиталов он так и не нажил. Квартира, по-прежнему принадлежит Петру Ивановичу – так было удобнее всем. Есть кое-какие сбережения, которые однозначно достанутся Ирен и детям, других родственников у него нет. Самое главное, что делать с агентством? Мироновы вряд ли смогут заниматься расследованиями. У Ирен – воспитанники. Сыновья еще слишком малы и сыскному делу не обучены. Мари занята в институте… Агентство, вероятно, придется просто закрыть.
Все решения были приняты, и теперь он ощущал усталость и опустошение.
Наверное, то же самое испытывал Штольман накануне дуэли с князем Разумовским, которая, слава Богу и Анне Викторовне, так и не состоялась. Но ему самому такого счастья, судя по всему, не светит.
Потихоньку, как вор, он пробрался в дом – домашние уже легли, предполагая, что вернутся они с Петром Ивановичем поздно – и сразу прошел в кабинет. Предстояло привести в порядок бумаги, составить инструкции для Дюпре по текущему делу.
Далеко за полночь вдруг обнаружил себя сидящим за столом в каком-то полузабытьи, глядящим в одну точку. В голове не было ни единой мысли.
Антон Андреевич согнал оцепенение, поднялся из-за стола и отправился в спальню. Скользнул под одеяло и тут же ощутил уютное тепло жены. Ирен повернулась во сне и прильнула к нему, положив голову на плечо. Он уткнулся лицом в макушку жены, вдыхая легкий жасминовый запах ее волос, стремясь вобрать его и раствориться в этом аромате, перестать быть раньше, чем наступит утро нелепого поединка.
На следующий день он никак не мог подобрать слова и подходящий момент для разговора с Каримом. Сначала Карим колол дрова на заднем дворе дома, а ребята помогали ему, потом прибежал один из сыновей Демулена с запиской о последних передвижениях господина Гренуя. Тот побывал на почте и оставил недвусмысленное послание до востребования месье Дюпону: «Вами интересуется полиция. В одностороннем порядке расторгаю договор аренды. Лишние проблемы мне не нужны. Г.». Значит, какой-никакой способ связи у Гренуя с Дюпоном все же имелся, но он о нем скромно умолчал. Антон Андреевич убрал записку в папку, предназначенную Дюпре, - надо бы предупредить его установить наблюдение за почтовым отделением, - и с тоской подумал, что теперь уж у него больше нет никаких неотложных дел, и разговор с Каримом следует начать прямо сейчас.
В этот момент звякнул колокольчик входной двери, и в прихожей послышались шум и звук чужого голоса. Жаннетт заглянула к нему с вопросом, примет ли он посетителя. Антон Андреевич утвердительно кивнул – еще одна отсрочка.
Кого он совершенно не ожидал увидеть, так это Николаева. Савва Матвеевич ввалился, пошатываясь, и рухнул в кресло – кажется, он был пьян, но агрессивным больше не выглядел.
С минуту тот помолчал, пожевал губами, собираясь с мыслями, наконец, произнес:
- Господин Коробейников, подумал я тут… А есть ли что нам с вами делить?
Антон Андреевич ждал, прищурившись, пытаясь понять, к чему клонит его посетитель.
Николаев сокрушенно вздохнул и уточнил:
- Это я к тому, что если обидел вас чем вчера, прошу не принимать близко к сердцу: был пьян, вспылил…
Ответа не последовало. Савва Матвеевич закряхтел, досадуя на непонятливость собеседника, и отчетливо произнес:
- Приношу извинения и прошу считать вызов на дуэль аннулированным!
Коробейников помолчал еще немного и ответил сухо:
- Принято.
- То есть, мы закрыли вопрос?
- Да.
- И вы не станете выдвигать ответных требований?
- Да уймитесь вы, господин Николаев…
Когда отношения были выяснены, и дело разрешено однозначным образом, Николаева потянуло на откровенность.
- Антон Андреевич, вы уж не держите зла. Я как тот шут – болтаю то, чего от меня ждут, но непременно с ноткой провокации – иначе слушать не будут.
Коробейникова тяготил этот гость и этот разговор. Разглагольствовать о нелегкой жизни Саввы Матвеевича не хотелось. Хотелось выпроводить поскорее это свидетельство собственной необдуманной импульсивности, едва дорого ему не обошедшейся, и даже в чем-то малодушия – извинения Николаева принесли ему слишком явное облегчение, и от этого мерзко было вдвойне.
Однако наравне с этим Антона Андреевича мучило опасливое любопытство: чем вызваны такие перемены в настроениях Николаева? Без Петра Ивановича тут точно не обошлось.
Кстати, о Петре Ивановиче. Сам он не видел дядюшку с того момента, как с позором покинул суаре мадам де Роканкур-Шерези. Слишком занятый своими мыслями, он ни разу не вспомнил о Миронове до настоящего момента.
К счастью, Николаеву вскоре надоели собственные монологи – Антон Андреевич в разговоре почти не участвовал – и он решил откланяться.
Как только Савва Матвеевич исчез за входной дверью, в кабинет вошел Миронов.
- Я полагаю, инцидент исчерпан?
- Петр Иванович, как вам...? Что вы...?
- Я все думал, чем бы этого дуэлянта зацепить покрепче, а потом всуе помянул нашего друга – начальника уголовной полиции Парижа, и у Саввы Матвеевича желание стреляться сразу как рукой сняло, - открыл карты Миронов.
- Только вы, Антон Андреич, не шалите так больше. – усмехнулся Петр Иванович, - Не в тех я годах, чтобы до утра пить с самовлюбленными идиотами. Лет двадцать назад – пожалуйста, а теперь – увольте.
Антон Андреевич, покраснел как мальчишка. Господи, стыдно-то как! В кои веки не сдержался и сразу влип в историю, да еще и Петра Ивановича втянул по полной, разрушив его репутацию. Чего стоили Миронову эти ночные переговоры – и представить боязно. Завещание он писать отправился. Идиот!
- Хотя не скрою, удовольствие было наблюдать, как этот зарвавшийся индюк разом притух от упоминания Лекока, - с обычной своей иронией заметил Петр Иванович.
***
- Месье Николаефф? – начальник уголовной полиции Парижа Лекок поморщился, отчетливо давая понять, что русский Мюнхгаузен ему как кость в горле. – Даже не знаю, располагаю ли сведениями, которые будут вам полезны.
- Паскаль, не будете же вы отрицать, что полиция Парижа иногда выполняет деликатные поручения для Второго бюро и в силу этого располагает некоторой информацией о таких личностях, как Николаев? Мне нужно лишь понять, находился ли он во Франции в определенные и теперь точно установленные периоды времени.
Лекок вздохнул, поднялся из удобного кресла и подошел к несгораемому шкафу в углу кабинета. Выдвинув длинный железный ящик, пробежался пальцами по документам, вытащил довольно объемную папку и вернулся с ней за стол.
- Только ради вас, Корбей. Какие даты нас интересуют?
Антон Андреевич достал блокнот и начал диктовать.
- Октябрь четырнадцатого.
Лекок пошарил в бумагах, нашел нужный месяц, пробежал глазами сведения, прежде, чем озвучить их.
- На территории Франции не находился.
- Январь пятнадцатого?
- Нет.
- Май пятнадцатого?
- Когда именно?
- Двадцатые числа.
Лекок сверился с записями.
- С восемнадцатого по двадцать третье играл в Монте-Карло. Проигрался вчистую. Однако при новой ставке, которая естественно не выиграла, начал так бурно радоваться, что никто из посетителей не поверил крупье. А когда его начали обвинять в обмане, разделся донага прямо на людях, дескать, вот так поступают в казино с честными людьми – облапошивают и раздевают до нитки. Хозяин игорного дома заплатил Николаеву его «выигрыш» и выпроводил от греха подальше. Официальных жалоб подавать не стали. У самих, знаете ли, рыльце в пушку, лишнее внимание полиции ни к чему. Но это между нами. Результаты негласного наблюдения.
Сверив еще несколько дат и прослушав несколько историй об очередных подвигах Николаева, Коробейников остановил Лекока.
Интуиция Антона Андреевича не подвела. Николаев был редким мерзавцем и авантюристом – пробы ставить негде – но к парижским убийствам не имел никакого отношения.
Он уже собрался уходить, когда Лекок, как бы между прочим, задал вопрос, от которого его словно током дернуло:
- Антуан, не связан ли ваш интерес с вечером у Бенедикт де Роканкур-Шерези?
- Исключительно с текущим расследованием, - сдержанно ответил тот. Слишком свежи были воспоминания о несостоявшемся поединке. Потом взглянул на Лекока, который, кажется, сам смутился неудачной шутке, видя реакцию Коробейникова, и разрядил обстановку, улыбнувшись:
- Года через два можете иногда шутить надо мной по этому поводу. Раньше не рекомендую – вызову на дуэль.
***
На опознание прибыли девятнадцать свидетелей – родственники пропавших и соседи Дюпона в Гамбе. Полин Лакост тоже была здесь. Она хоть и не видела Дюпона лично, но упросила Антона Андреевича присутствовать, и тот не посмел ей отказать после того, что ей пришлось пережить в последние несколько дней.
Свидетели по очереди заходили в допросную. Десятки фотокарточек преступников с послужным списком разной степени тяжести проходили перед глазами очевидцев. Десятки черно-белых бородатых мошенников, воров и убийц. Сам Антон Андреевич, рассматривая фотографии, пожалел о том, что бюджет полиции Парижа не позволял пока взять на вооружение цветные снимки преступников – подобные технологии имелись и активно уже использовались, например, тем же Прокудиным-Горским. Насколько проще было бы устанавливать личность по изображениям, передающим цвет волос и глаз!
Полин Лакост пошла последней. Она перебирала фотографии, внимательно вглядываясь в лица. На одной карточке взгляд ее задержался дольше обычного, она побледнела, потом отложила фотографию в сторону и продолжила изучение остальных преступников, но время от времени ее глаза возвращались к отложенному фото.
Результаты опознания выявили трех до крайности похожих друг на друга преступников. Большинство голосов в этом соревновании получил некто Морис Ландре, четырежды судимый и заочно приговоренный к пятому сроку мошенник, вор, фальсификатор документов. На него же уверенно указала мадам Лакост («Это он. Я знаю»). Тем не менее, чтобы окончательно убедиться в настоящей личности Дюпона, необходимо было проверить алиби всех троих. Жарден немедленно отправился в архив и вернулся, спустя полчаса, с совершенно конкретными сведениями: один из «опознанных» преступников переехал в конце семнадцатого года в Лион и в Париже показывался нечасто. Лионская полиция подтвердила несколько правонарушений, зафиксированных с его участием. Другой – отправился «загорать» во Французскую Гвиану за пару месяцев до обозначенной в гроссбухе Дюпона даты поездки в Гамбе последней жертвы. На свободе и в неизвестности оставался только Ландре.
После опознания к Антону Андреевичу подошел Сен-Жан. Он то краснел, то бледнел, то заикался, пытаясь что-то спросить. Сыщик терпеливо ждал. Наконец молодой полицейский собрался с духом и выпалил:
- Я хотел бы пригласить вашу дочь в кино! Вы против?
Коробейников озадачился. Дочь? Два сына имелись, а вот дочери так и не случилось. А если бы даже и была, почему он должен быть против? Наконец, до Антона Андреевича дошло, о ком речь, и он открыл было рот, чтобы объяснить Сен-Жану, что Мари ему не дочь, но тут же задал сам себе вопрос: а кто она ему? Племянница? Дочь друзей? Ребенок прислуги? Вышло так, что все дети Затонска-на-Сене, вне зависимости от сословия и достатка родителей были общими. Анна Викторовна в свое время стала молочной матерью старшего сына Карима. Сам Карим с удовольствием возился с Митей и его, Коробейникова, мальчишками во всем, что касалось чисто мужских занятий – от владения ножом и разведения костра до устройства жилища из подручных материалов. Ирен вложила много сил в обучение Мари, и не терпя возражений, оплатила из своих средств ее занятия в лицее, теперь же переключилась на малышку Этель. Как тут разберешься? Вслух же произнес:
- Не вижу никаких препятствий, чтобы поинтересоваться этим у самой Мари. В конце концов, в кино идти ей.
По лицу Сен-Жана он понял, что ничуть не облегчил ему задачу, и добавил (или, скорее, добил):
- Мари – девушка передовых взглядов и синематограф уважает, но на язык я бы к ней не попадался – больно остер.
***
За виллой в Гамбе, как и за почтовым отделением, где Гренуй оставил сообщение для Дюпона, установили наблюдение сразу, но преступник за три недели там так и не появился.
Коробейников вместе с полицейскими вдоль и поперек изучил известные факты из жизни Ландре, пытаясь угадать, где он может находиться. Нашли его жену с детьми – встало на место сокращение из бухгалтерской книги «Р. и д.» - «Рене и дети». Но выяснилось, что с женой он развелся еще в 1915-м, хотя исправно каждый месяц приносил деньги на житье.
Мадам Ландре с неохотой поведала полиции, что у ее мужа небольшой бизнес, однако, где располагается магазин или склад продукции назвать не могла – последние четыре года они общались исключительно по поводу алиментов. За семьей также установили наблюдение.
Ландре как в воду канул. У него не было друзей, деловых партнеров, других родственников, кроме жены и детей. Он не имел известных адресов проживания, любимых мест для посещения, сентиментальных привязанностей. Будучи близко знакомым с почти сотней вдов и их семей, он умудрился не оставить ни одной зацепки, по которой его можно было бы выследить, кроме уже известной виллы в Гамбе.
В конце концов остался только один способ выяснить местонахождение преступника, и Коробейников, испытывая чувство вины от робких, но постоянных вопросов Полин Лакост о продвижении расследования, решил им воспользоваться.
В субботу они вместе с Ирен и Полин отправились в «Таверну Монмартра» Демулена. Уж если кто и может найти иголку в стоге сена, так это он и его подопечные.
Демулен усадил их за лучший столик:
- Прошу меня извинить, сейчас я закончу одно дельце и вернусь. Решил обновить интерьер, - пояснил он, обводя руками зал, - и уже почти достиг нужной цены с одним мебельщиком – скряга по полчаса торгуется за каждый су – если сейчас прервать переговоры, позже придется начинать сначала. – с этими словами он удалился.
- А я бывала здесь, когда… был жив Матье. Они с друзьями-художниками заходили сюда. Матье иногда приглашал меня, - с ностальгией проговорила Полин. – Знаете, такие молодые идеалисты, творческие люди, поэты, писатели, художники… - улыбнулась она, - хорошие ребята. Хорошее место. Не знала, что его держит ваш друг… - она в задумчивости тихонько разгладила скатерть на столе.
Официант подал им кофе, сливки, круассаны и гусиный паштет.
- Полин, надеюсь, Жан станет и вашим другом, - ответила Ирен. – Он действительно знает все закоулки Парижа и обязательно поможет нам.
Сам Демулен тем временем закончил свои дела, и «скряга, торговавшийся за каждый су» с явно довольным видом проскользнул за спиной Антона Андреевича к выходу.
***
Проводив взглядом мебельщика, Полин пристыла к стулу. В один момент стройная картина ее мира, в котором она нашла настоящих друзей, готовых оказать ей всемерную поддержку и помощь, рухнула. Друзья ли они? И чем можно объяснить, что Он – здесь? Это ведь с Ним хозяин кафе только что вел переговоры…
Словно сквозь туман она слышала голос Демулена, присоединившегося к их столику:
- Итак, месье, медам, я полностью в вашем распоряжении.
Коробейников достал из внутреннего кармана сюртука фото Ландре и передал его Демулену. Ирен обернулась к мадам Лакост, ожидая, что та захочет сама рассказать об обстоятельствах, приведших их сюда. Полин сидела, словно окаменев, отчаянно вцепившись в чашку с кофе обеими руками. Абсолютно безжизненный взгляд был устремлен на дверь кафе.
- Полин, что с вами? - Ирен обеспокоенно дотронулась до руки подруги. Та вздрогнула, обвела взглядом присутствующих, не понимая, может ли она им доверять. Но увидев потрясение, с которым Демулен рассматривает фото, отданное ему Коробейниковым, все же решилась и прошептала:
- Это он!
- Кто «он»? – включился в разговор Антон Андреевич.
- Человек, с которым жила моя сестра.
______________________________________
[1] Дуэль между депутатами III Государственной думы Марковым (дворянин) и Пергаментом (разночинец, адвокат) в 1908 г.
Следующая глава Содержание
