Но ревность остаётся в глубине...
Анна добилась своей цели. На следующее утро Штольманы снова сидели в гостиной Уфимцевых вместе с хозяйкой и прикидывали, как следует начать поиски.
По большому счёту ничего нового Ариадна Павловна не поведала. Вновь изложенная история выглядела всё так же: прекрасным летним утром две пожилые женщины ушли из дома с туеском украшений и вернулись ближе к вечеру без него.
– Мы с Колей пытались разузнать, где они полдня бродили, – рассказывала госпожа Уфимцева. – Да только и выяснили, что после фотоателье они наняли извозчика и куда-то отправились.
– Про извозчика Вам в ателье рассказали? – привычно включился в беседу Штольман. – нОмера они не заметили?
– Да где там, – расстроенно махнула рукой Ариадна Павловна. – Фотографу некогда было приглядываться, только и увидел мельком, как коляска отъехала...
– И у Вас нет никаких предположений, где Ваша свекровь могла прятать своё сокровище? – продолжал расспросы Яков Платонович. – Ну хоть приблизительно?
– Да где угодно, – сокрушённо развела руками Ариадна Павловна. – У неё в последние годы любимым занятием стало на извозчике кататься по всему городу. И летом, и зимой, чуть не каждый день! Изволит позавтракать, Анисью под ручку, и – вон из дома. Путешественница! Она крепкая и подвижная была, даже на своих двоих могла далеко уйти. Варвара Ильинична ни перед кем не отчитывалась, а спрашивать начинали – гневалась очень. Никому из домашних, кроме Анисьи, не доверяла, всех в коварных умыслах подозревала. Честно говоря, я совершенно не представляю, до чего она могла додуматься...
Анна чуть не поморщилась от досады. Для того, чтобы добыть хоть какие-нибудь сведения и помочь Якову, к привычному способу прибегнуть невозможно. С тех пор, как духи перестали её слушаться, она предпочла бы не рисковать без настоятельной надобности. Анна до сих пор с содроганием вспоминала, к чему привело появление полковника Вербицкого. Правда, тот явился незваным, но им с Яковом от этого было не легче. Очень уж неподходящее место и время выбрал не успокоившийся дух. Как ни расположена к ним Ариадна Павловна, вряд ли она сможет воспринять подобное хладнокровно и невозмутимо. Тем более, сомнительно, что дух покойной легко пошёл бы на контакт и сообщил что-то дельное. Если при жизни старая дама была столь строптивой и нравной, то едва ли после смерти характер её стал лучше. «Своенравные духи пошли. Ни порядка тебе, ни закона!» – как наяву, прозвучал вдруг насмешливый голос Штольмана. Разумеется, на самом деле Яков Платонович молчал, но молчал весьма сердито и выразительно. Он явственно сигнализировал ей: «Даже не вздумайте, Анна Викторовна!» Он что, мысли её услышал? И вовсе она не собиралась ничего этакого затевать, и совсем не обязательно так грозно сверкать глазами!
– Но ведь не всякое место для тайника подходит, – начала рассуждать вслух Анна. – Нужно, чтобы в глаза не бросалось и в то же время более-менее доступно было. Все же возраст почтенный... Может, Варвара Ильинична предпочитала какие-то определённые направления для прогулок?
– Увы, ничего не могу добавить, – виновато вздохнула в ответ Ариадна Павловна. – Конечно, по слободам они, скорее всего, не катались. Но «чистая» часть города достаточно велика...
– А у компаньонки совсем ничего не удалось выяснить?
– Даже если бы она что-то вспомнила, толку не было бы. Варвара Ильинична все, бывало, ворчала– дескать, стоит той в коляску сесть, как тут же носом клевать начинает, и дремлет всю дорогу. Бранилась, что и поговорить не с кем. И, должна признаться, довольно сложно разобрать, что Анисья лепечет. Совсем она сдала после смерти свекрови. Она ведь считает, что Варвара Ильинична просто вышла куда-то, и вернётся скоро...
– Уж если кому под силу разговорить Вашу пожилую даму, то это Анне Викторовне, – подал вдруг голос Яков Платонович. – Ей не впервой недомолвки и непонятные речи разбирать.
Вот что такое сейчас было? Он всерьёз, или опять иронизирует? Как раз этого несносного ворчуна понять мудрено!
– По горячим следам, вероятно, можно было бы разыскать свидетелей их последней прогулки, – продолжал тем временем Штольман.
– Кто бы этим заниматься стал? У нас с Колей не получилось. А следователь, господин Тетюев, дело заводить отказался. После того, как он к нам в дом явился с угрозами, и спровадили его еле-еле, мы вообще решили не дразнить гусей. Может, и сейчас не стоит? Пропали украшения и пропали... Свет клином на них не сошелся, – неуверенно предложила Ариадна Павловна.
Анне нравилось, как Штольман смотрит на госпожу Уфимцеву. Уважение и приязнь вполне отчётливо читались в его глазах. Вот и славно! Ради «потерпевшей», которая ему симпатична, Якову Платоновичу работать приятней будет. И по всему выходило, что план, намеченный Анной вчера, оказался верным. Прежде всего следует побеседовать со старой компаньонкой.
Совещание в гостиной госпожи Уфимцевой было в разгаре, когда со стороны лестницы в гостиную долетело звяканье колокольчика. Хлопнула парадная дверь, и из передней до них донесся оживленный говор нескольких людей. Послышались приближающиеся шаги и весёлые голоса, говорившие: «У хозяйки гости? Отлично! Где одни, там и другим место найдётся! Да полно Вам, Танюша, какой такой доклад? Ариадна Павловна не рассердится!» , после чего в гостиной картинно появились два господина, подхватившие рдевшую, как маков цвет, горничную под локотки с обеих сторон. Замечательная шеренга не вписалась в дверной проём, и живописной группе пришлось проходить боком.
– Барыня, к Вам господин Сокольский и господин Брусницын прийти изволили, – пытаясь соблюсти приличия, доложила Татьяна, поспешно избавляясь от почётного эскорта – двух весьма примечательных господ.
– Ариадна Павловна, свет очей наших! Не велите казнить, велите миловать, за то, что мы без спроса и без доклада! – жизнерадостно воскликнул один из них, полноватый улыбчивый толстогубый блондин с серыми глазами несколько навыкате, одетый в партикулярное. Его физиономию украшали богатые ухоженные усы пшеничного цвета. Двигался и говорил он солидно и не торопясь, жесты его были округлы и плавны, а весь облик дышал довольством жизнью и добродушием.
– Михаил Ефремович! – ответила ему Ариадна Павловна. – Иван Иванович! – повернулась она ко второму. – Господа, как Вы здесь? Бог с ним, с докладом, очень рада Вас видеть!
Господин, поименованный Иваном Ивановичем, также выглядел весьма приметно. Сухощавой подтянутой фигурой он порядком походил на Штольмана. Мундир горного инженера не скрывал широких крепких плеч и прямой осанки, наоборот, подчеркивал стать. Тип лица, сухого и узкого, тоже напоминал штольмановское, но, в отличие от Якова Платоновича, Ивана Ивановича сложно было назвать красавцем. Крупный хрящеватый нос с намёком на крючковатость, светлые, иронически прищуренные глаза, большой тонкогубый рот, русые, коротко остриженные волосы, торчавшие во все стороны, придавали его облику некоторое сходство с любопытной взъерошенной птицей, а старый, едва заметный шрам, украшавший переносицу – лихости и авантюризма. И выражение лица отличалось разительно: в то время, как у Якова Платоновича все чувства и страсти, были, как ему самому казалось, надёжно спрятаны под маской холодной вежливости и отстранённости, Иван Иванович совершенно не скрывал насмешливой симпатии ко всему его окружавшему.
Вновь прибывшие господа, как в случае с господином Маминым, несомненно, не первый раз посещали дом Уфимцевых. Положительно, Ариадна Павловна несколько преувеличила своё предполагаемое одиночество! Гости здесь не переводятся! Кого ещё следует ожидать?
Тем временем Иван Иванович, лобызая ручки госпоже Уфимцевой, отвечал на её вопрос:
– Приходим мы нынче с Михал Ефремычем в Общественное собрание, чтобы порепетировать на досуге, и какие новости мы узнаём? – ко всему прочему, говорил господин Сокольский с лёгкой картавинкой.
– И какие же?– заинтересованно встрепенулась Ариадна Павловна.
– А вот какие! Мы узнаём, что наша несравненная госпожа Уфимцева, – тут он снова с чувством приложился к её руке, – не почтит нас своим присутствием! Она претерпевает последствия несчастного случая! Ну-с, раз Магомет не идёт к горе, то гора отправилась к Магомету, и вот мы здесь!
– Это он узнал, что Изольда Казимировна сегодня тоже прибудет на репетицию, и сбежать решил, – сдал приятеля Михаил Ефремович,
– Каюсь, грешен, – легко согласился Иван Иванович, но, судя по обеспокоенному испытующему взгляду, он совершенно непритворно переживал за госпожу Уфимцеву. – Ариадна Павловна, душа моя, как же Вас угораздило?
– Иван Иванович, слухи о настигшем меня несчастном случае сильно преувеличены, тем более, что спасение явилось даже ранее, чем я случившееся осознала. Разрешите представить Вам моих гостей: супруги Нойманн Анна Викторовна и Яков Платонович. Именно Анна Викторовна пришла мне на выручку! – и Ариадна Павловна в красках поведала обстоятельства происшествия, решительно пресекая слабые попытки Анны умерить её благодарность. Она также не преминула упомянуть о «паломничестве господ Нойманнов к могилам предков», чем вызвала искреннюю признательность Анны. В изложении госпожи Уфимцевой история звучала на редкость правдиво и складно. Как знать, удалось бы Анне успешно повторить своё вчерашнее выступление перед столь чуткой к фальши публикой?
– Что творится в нашем городе? Прекрасной Даме пришлось взять дело спасения в собственные прелестные ручки, раз непутёвые рыцари где-то заплутали, – Иван Иванович в открытую изучал Анну с нескрываемым интересом. Похоже, господин Сокольский, как и господин Штольман, любитель язвить и подтрунивать над всеми подряд. Анна быстро взглянула на мужа. До желваков на щеках дело не дошло, но взгляд сердит, и весьма! Ну разумеется, Яков Платонович, насмешничать над ней – исключительно Ваша привилегия! А смысл слов похож на удивление.
Знакомство состоялось. Иван Иванович Сокольский отрекомендовался горным инженером и по совместительству режиссером и артистом любительского драматического кружка. Михаил Ефремович Брусницын, купец второй гильдии, тоже был участником объединения добровольных служителей Мельпомены и выступал в самодеятельном театре в ведущих ролях. Оба приятеля рассыпались в благодарностях за спасение, как они выразились, «богини нашего театрального очага», чем окончательно смутили Анну. Она вновь покосилась на мужа. Штольман выглядел по-прежнему настороженно и сердито, но левая бровь изломилась достаточно выразительно, выдавая некоторую озадаченность и заинтересованность Якова Платоновича.
Короткость и непринуждённость обращения собравшегося общества друг с другом, тем не менее лишенная малейшей доли развязности, саму Анну удивляла несказанно. По всему выходило, что Штольманам довелось повстречаться с группой энтузиастов-любителей, старых знакомых, прекрасно ладящих друг с другом и увлечённых своим делом. До нынешней поры Анне приходилось всего раз вращаться в околотеатральных кругах, будучи приглашённой в усадьбу Гребнева. Даже без учёта воспоследовавших трагических событий контраст выглядел разительным. «Дяде здесь точно понравилось бы!» – промелькнуло в голове у Анны.
– Не обольщайтесь улыбками и шутками этого господина, – обратилась к Штольманам Ариадна Павловна, указав на Ивана Ивановича, – если бы Вы знали, какой он в действительности тиран и деспот! Держит нашу бедную труппу в ежовых рукавицах, и ставит подобное поведение себе в заслугу!
– Ариадна Павловна, дорогая! Вы сгущаете краски! – горячо возразил Иван Иванович. – Вы же сами прекрасно знаете, что творческим людям требуется твердая рука и наставляющее слово. Они ведь как дети!
– Такие же ранимые?
– Нет, такие же капризные и невыносимые! И чем меньше способностей, тем больше гонору. Наша драгоценная Изольда Казимировна тому пример. Откровенно говоря, сил уже нет вдалбливать в её прекрасную головку самое элементарное! А сегодня она снова опоздала к назначенному сроку репетиции. Битый час мы с Михал Ефремычем ждали, уж потом сбежать решили. Может, Бог с ним, с пожертвованием её супруга? Вся труппа в совершеннейшем изнеможении от её «выдающихся способностей», – передразнил он кого-то. Господин Брусницын сочувственно и энергично покивал головой и закатил глаза.
– Иван Иваныч, как можно! – возмутилась Ариадна Павловна. – Вы сами прекрасно знаете наши финансовые обстоятельства. Потерпите ещё немного. Я больше чем уверена, что Изольда Казимировна скоро наиграется в актрисы. Она ладилась в королевы или принцессы, а ей досталась роль помещицы. Платья нарядного на сцене не наденешь! Она ожидала, что будет только блистать, а оказалось, что надобно работать, слова учить. Вдруг от непосильных усилий морщины на лбу появятся? – повернувшись к Штольманам, она пояснила:
– Супруг Изольды Казимировны, водочный торговец господин Сандомерский, пожертвовал значительную сумму нашему обществу с условием, что его жена появится на сцене в одной из главных ролей. – помедлив, после недолгой внутренней борьбы Ариадна Павловна, не сдержавшись, добавила:
– Сей коммерсант давным-давно закрыл своё предприятие, но исправно получает отступные от питейного короля – господина Поклевского-Козелл*, – и горя не знает. Теперь решил прихоти своей супруги профинансировать. Между прочим, Изольда – второе имя госпожи Сандомерской, а первое – Кристина. Так что в девичестве она звалась Крыся Грушка. – оказывается, ехидничать Ариадна Павловна тоже умела. Должно быть, незнакомая дама изрядно допекла и госпожу Уфимцеву, раз её несомненное добросердечие ей изменяет!
– O tempora, o mores!** – снова возопил Иван Иванович. – Искусство в очередной раз приносится в жертву золотому тельцу!
– Полно Вам, Иван Иванович, шута горохового изображать. Вы сами всё отлично понимаете. Ничего, пострадаете ещё немного, Вам не повредит. По крайней мере почувствуете разницу между неумелым, но старательным начинающим актёром и безнадёжной бездарностью. Может, это заставит Вас больше ценить наших артистов и научит смирению. Поблагодарите судьбу за урок!
– Мерси-с, – кисло ответил Иван Иванович и тут же пожаловался слушателям:
– И эта женщина что-то говорит о моём тиранстве и диктате! Вот кто истинный наш правитель, и правит нами железной ручкой, хоть и в бархатной перчатке.
Ариадна Павловна потянулась, чтоб этой самой ручкой отвесить ему шутливый подзатыльник, но не рассчитала и охнула от боли, потревожив больную ногу. Иван Иваныч тут же с готовностью подставил ей голову, но был помилован.
– Так значит, господа, спрятаться у меня решили? – поддразнила приятелей Ариадна Павловна. – А как же репетиция? Спектакль у Маклецких через две недели, а у нас воз и ныне там. Мы «Предложение»*** господина Чехова ставим, – пояснила она Штольманам.
«И снова здравствуйте, Антон Павлович!» – подумала Анна.
– Ариадна Павловна, не погубите! – театрально заломив руки, воззвал Михаил Ефремович, – Воля Ваша, передышка нам требуется. Иван Иваныч уже дымится при одном упоминании о нашей новой примадонне!
– Неужто Вы, любезные господа, полагаете, что она Вас здесь не найдет? – скептически осведомилась Ариадна Павловна. – Настроена госпожа Сандомерская весьма решительно!
– Ну, надеяться-то нам никто не воспретит, А репетицию провести, с Вашего позволения, мы могли бы и у Вас! А Анна Викторовна нам поможет, разумеется, при согласии герра Нойманна! – воскликнул Иван Иванович с энтузиазмом.
– Иван Иванович, но я даже не читала этой пьесы! – встревожилась Анна. – И в спектаклях мне никогда играть не приходилось...
А самое главное, не хотелось Якова дразнить и огорчать. Он и так, кажется, закипать начинает...
Но господин Сокольский продолжал свои искусительные речи:
– Не беда! Вам всего лишь надобно подавать реплики. Ваш персонаж – Наталья Степановна Чубукова, дочь помещика, которого играю я. Михал Ефремыч у нас – господин Ломов. Он явился к Чубуковым с предложением руки и сердца. Вот эта сцена, где Ломов и Наталья Степановна спорят о сравнительных достоинствах борзых. Просто читайте с листа в свою очередь, не важно как, главное разборчиво. Любезная Анна Викторовна! Не откажите в помощи! Она нам решительно необходима!
– Почему бы Ариадне Павловне не сделать то же самое? – вновь попробовала Анна отбиться от нежданной роли. – Она, по крайней мере, с пьесой знакома!
– Увы, скромнейшая Анна Викторовна, Вы разбередили мою незаживающую рану! – несмотря на насмешливый тон чувствовалось, что господин Сокольский не шутит. – Сколько раз я пытался увлечь нашу несравненную хозяйку на сцену! Как я только её ни уговаривал! Чего не обещал!
– Вашим обещаниям, Иван Иваныч, грош цена в базарный день! – отозвалась Ариадна Павловна. – Ну кто, зная Вас, поверит, что Вы насмешничать не станете?
– И напрасно Вы так считаете, – Иван Иванович для убедительности даже руки к сердцу прижал. – Ради того, чтобы Вас на сцене увидеть, я на всё готов, непреклонная Вы наша! Даже смиряться и быть паинькой. Боже мой, какая великолепнейшая сваха из Вас получилась бы! Мы собираемся следующим спектаклем «Женитьбу» ставить, – пояснил господин Сокольский Штольманам.
– А в самом деле, Ариадна Павловна, почему Вы отказываетесь? – мягко спросила Анна. – Мне кажется, у Вас прекрасно получилось бы!
– А тут, видите ли, история из прошлого тянется, – ответил за госпожу Уфимцеву вездесущий Иван Иванович. – Давным-давно нашу милую хозяйку убедили, что на сцене ей делать нечего. У меня до сих пор руки чешутся достопочтенную Дарью Игнатьевну проучить...
– Иван Иванович! Что я слышу! – возмущению Ариадны Павловны не было предела. – Вы способны обойтись с дамой подобным образом?
– Ариадна Павловна, не нужно думать обо мне хуже чем я есть на самом деле, – укоризненно произнёс господин Сокольский. – Никто не говорит о каких-то радикальных действиях. Есть иные способы вразумления. И, сдаётся мне, Дмитрий Наркисович меня бы поддержал!
– Вот Дмитрия Наркисовича сюда не нужно приплетать, он у нас рыцарь известный. Иван Иванович, это всё глупости и пустяки. И говорить тут не о чем, – решительно прервала его Ариадна Павловна.
И как ни пытался господин Сокольский, заручившись поддержкой Анны, уговорить госпожу Уфимцеву изменить давнее решение, у него вновь ничего не вышло. Ариадна Павловна держалась стойко и в качестве неотразимого аргумента приводила свою травму. Оставив безнадёжное предприятие, Иван Иванович с удвоенной настойчивостью принялся просить у Анны помощи. Пришлось ей смириться и поучаствовать в репетиции. Строго посмотрев на Штольмана, она попыталась остеречь его взглядом: «Яков Платонович! Даже не вздумайте ревновать!» Лицо мужа в ответ вновь приняло непроницаемое выражение.
Сначала Анна сбивалась и запиналась, но, быстро пробежав листок со сценой глазами и уяснив, кто есть кто, она неожиданно втянулась и вошла во вкус: водевиль Антона Павловича, несомненно, был хорош! Они снова и снова прогоняли сцену, и раз от раза она чувствовала себя непринуждённее и свободнее. Особенно радовало, как Яков, постепенно оттаяв, стал смотреть на неё во все глаза, не скрывая своего восхищения. Вот так-то! А кто говорил, что она притворяться не умеет?
Работа шла полным ходом, когда с улицы раздался шум подъехавшего экипажа.
– Кажется, наша лягушонка в коробчонке пожаловала, – обескураженно протянул Михаил Ефремович, осторожно выглянув в окно. – А Вы уверяли: не найдёт, не найдёт! – попенял он Ивану Ивановичу.
– Э-э-э-э…– промямлил в ответ господин Сокольский.
– Нет, Иван Иваныч, это я сказал «Э-э-э-э!» – нарочито возмутился господин Брусницын. Мужчины переглянулись и дружно закончили:
– Э-э-э-э, сказали мы с Иван Иванычем!**** – и расхохотались.
– Гаеры! – с показным неодобрением припечатала Ариадна Павловна и повернулась к Штольманам. – Это они в Вашу честь концерты дают. Впечатление производят!
– Проницательность Ваша, как всегда, на высоте! – воскликнул Иван Иванович, выдавая улыбку очаровательного крокодила. – Разоблачили!
Появление Изольды Казимировны было обставлено чрезвычайно эффектно. Госпожа Сандомерская замерла в дверном проёме, словно позволяя зрителям вдоволь налюбоваться дивной картиной. Да, она и впрямь была замечательно хороша собой: очень светлая блондинка с голубыми, необычного разреза глазами в обрамлении темных длинных ресниц, тонкими чертами лица, хрупкая, невысокая, прекрасно сложенная, модно и со вкусом одетая, она невольно приковывала к себе внимание. Не укрылся от Анны и заинтересованный взгляд, брошенный на Штольмана, когда их представляли ей. Саму Анну после знакомства прекрасная полячка больше не удостаивала своим вниманием, словно Анна стала невидимкой.
– Господа, я в недоумении! Что это значит? Приезжаю в Общественное собрание, а там – никого? – голос у незваной гостьи оказался несколько высоковат для того, чтобы быть приятным. Поинтересоваться здоровьем хозяйки дома ей и в голову не пришло.
– Дорогая моя! Мы терялись в догадках, что с Вами случилось, и в конце концов решили, что у Вас разом сломались все часы, и мы будем лишены удовольствия лицезреть Вас сегодня, – сарказм в голосе Ивана Ивановича с лихвой перекрывал обязательную вежливость, но Изольда Казимировна не сочла нужным обращать внимание на подобное обстоятельство:
– Ну что же, мы всё-таки встретились, и я готова репетировать! – с прежним апломбом заявила она.
Но Иван Иванович совсем не оценил доставшегося ему подарка судьбы:
– Что Вы, сударыня, Вы же наверняка утомились, нас разыскивая! Отдохните, придите в себя, а мы тем временем продолжим работать. Анна Викторовна любезно согласилась нам помочь в Ваше отсутствие, – всем лицом, всеми интонациями господин Сокольский говорил: «Посиди, посмотри, может, чему и научишься. Хотя, сомневаюсь…»
Изольда Казимировна прекрасно считала не произнесённое послание. Презрительно усмехнувшись в сторону Анны, госпожа Сандомерская подчёркнуто грациозно развернулась и плавно направилась к дивану, на котором в одиночестве сидел Штольман, где и устроилась со всевозможным изяществом, завязав с соседом непринуждённую тихую беседу. Яков так же негромко отвечал ей, и вскоре на его лице появилась широкая улыбка.
Для Анны сразу пропала вся прелесть нового интересного занятия. Гордая красавица, сама того не ведая, сумела стократно отплатить Анне за нарушение личной территории. Своими ухватками великосветской дамы, накрепко затвержённой и выверенной грациозностью, нарочитостью и картинностью любого жеста, пренебрежительно-снисходительными взглядами, незыблемой уверенностью, что все вокруг обязаны пребывать в непрерывном восхищении от её персоны, Изольда Казимировна нежданно-негаданно напомнила Анне госпожу Нежинскую. И взгляд, которым наградили Анну! Прибывшая дама словно позаимствовала его у императорской фрейлины!
Предательская неумолимая память унесла Анну в тот весенний день, когда, по былому глубокому её убеждению, Аннина прежняя жизнь разрушилась. Не стало её Штольмана, её неизменного защитника, взрослого друга, любимого. В одночасье он обернулся совсем не тем, кого она полюбила. Она только начала втайне, самой себе запрещая фантазировать, надеяться, что станет для него чем-то большим, чем забавная и надоедливая провинциальная барышня со странностями. Казалось, подтверждение знакам мироздания, что они суждены друг другу, пришло наконец и наяву, а не во сне. И тем страшнее оказался полученный удар, тем горше разочарование. Он отрекся от нее, заподозрив в убийстве господина Буссе, посчитав, что она могла прийти к инженеру ночью... Гадость какая! Он поставил её вровень с барышнями сомнительного толка, а себя приоткрыл, как обыкновенного мужчину, такого же, как все. Она всего лишь воображала, что между ними возможны доверие и любовь. Её мечты, что она когда-нибудь станет нужна ему, и он скажет ей об этом, рассыпались прахом окончательно. А визит госпожи Нежинской подтвердил всё произошедшее совершенно недвусмысленно.
Остро вспомнилось, как стояла она в мятом платье, растрёпанная, с покрасневшим носом и опухшими после плача глазами перед императорской фрейлиной, всем своим обликом олицетворявшей безупречность и женственность. Каждым жестом, каждым выражением снисходительно-надменного лица та словно твердила Анне: «Глупая, глупая девочка! На что замахнулась ты, влюблённая наивная дурочка, ничего не знающая о сокровенных отношениях мужчины и женщины, ничего не умеющая, смешная и неловкая! Где тебе со мной тягаться!» Как больно стало после слов госпожи фрейлины; «Якоб мне обо всём рассказал», произнесённых с покровительственной усмешкой, подразумевавшей, что Нина Аркадьевна нисколько не обеспокоена сложившимся положением вещей и совершенно уверена в незыблемости своих отношений со Штольманом. Что ж, события страшного для Анны дня показали, что у императорской фрейлины были на то все основания. Нежинскую Штольман любил, и их отношения несомненно не ограничивались прогулками в парке. Из-за неё он рисковал жизнью, стреляясь с князем на дуэли. Ей он доверился настолько, что рассказал об их с Анной ссоре и попросил у неё помощи. Зачем он это сделал? Зачем рассказал этой фальшивой, лживой насквозь женщине то, что её совсем не касалось? Зачем отправил её к Анне? Значит, Нина Аркадьевна действительно близка и дорога ему, раз он, такой закрытый и отстранённый с Анной, доверял и нуждался в Нежинской настолько, что открылся ей? Что Нине Аркадьевне какая-то провинциальная простушка? Она даже не посчитала необходимым использовать удобный случай убрать Анну из Затонска, лишь бы Штольман успокоился и не натворил глупостей!
Водоворот вспомнившихся прошлых мыслей и чувств поглотил Анну. Стало больно, почти как год назад. Некстати она вспомнила прошлогодние события. Совершенно ни к чему подобные мысли здесь и сейчас, когда всё изменилось разительно. И она вовсе не ревнует Штольмана к госпоже Сандомерской, этой надменной красавице! Но Изольда Казимировна, презрительно посматривавшая в сторону Анны и вовсю любезничающая со Штольманом, слишком живо напомнила оставшееся далеко позади. Госпожа Сандомерская держалась так, словно Яков уже пал к её ногам. И следовало признать, что нечто неуловимое объединяло нынешних собеседников. Может, привычная светскость? Или порода, сквозившая в их облике? И зачем Яков так улыбается этой женщине? Даже зубы сверкают... Нет, решительно невыносимо и совсем не обязательно Анне на это смотреть. Тем более, что сцена с её участием закончилась, и режиссёр с артистом начали обсуждать тонкости каких-то своих эпизодов. Её помощь больше не нужна. Сейчас она предупредит Ариадну Павловну и делом займётся: найдёт Марфу и переговорит с Анисьей. А Штольман может улыбаться здесь сколько угодно!
Госпожа Уфимцева ничем не показала, что удивлена предложению Анны заняться расследованием прямо сейчас, и заверила её, что Марфа предупреждена и весь дом в распоряжении госпожи Нойманн. Анна тихонько выскользнула из гостиной, постаравшись не привлекать к себе внимания.
Выйдя в залу, она остановилась в замешательстве. Надобно разыскать домоправительницу. Где она может быть? Наверно, на первом этаже по хозяйству хлопочет... Анна направилась было к лестнице, и тут увидела, что ей навстречу поднимается искомая особа.
– Здравствуйте! – обрадованно произнесла Анна. – Марфа... ?
– И Вам не хворать, барышня, – с достоинством ответила женщина, внимательно её разглядывая. – Марфа Васильевна я.
– Марфа Васильевна, а можно мне с Анисьей поговорить?
– Отчего ж нельзя? Пойду, гляну, как там она, а Вы, барышня, погодите пока, позову.
– Марфа Васильевна, а почему Вы говорите – «барышня»? Я ведь замужем.
Суровое лицо собеседницы внезапно осветилось добродушной и чуть насмешливой улыбкой, от которой заиграли ямочки на щеках:
– Прощенья просим, барыня. Уж больно Вы на хозяйских дочек похожи. Они такие же стрекозы! И тоже уже – барыни...
– Да нет, ничего... – Тут Анна вспомнила о своем намерении разузнать о способах лечения ушибов и спросила:
– Марфа Васильевна, не подскажете, как синяки сводить можно?
– Да чего проще? Бодягу с постным маслицем развести да намазать. И будет Ваш сокол, как новенький!
– Не дастся он намазать, – вздохнула Анна, – выдираться станет.
– Ничего, найдете, чем удержать, – еще шире улыбнулась домоправительница и пошла вниз по лестнице.
Настроение, улучшившееся после разговора, снова упало. Как ни старалась Анна отогнать непрошеную сегодняшнюю обиду, воспоминания о давней боли не давали это сделать. К глазам снова подступили слёзы. Анна подняла лицо кверху и постояла немного, стараясь, чтобы ни слезинки не пролилось ненароком. Не хватало из-за всяких глупостей и миновавших событий сцены сейчас устраивать! Лучше заняться тем, ради чего они явились в дом Уфимцевых. Где тут фотография покойной свекрови с книгой? Ариадна Павловна говорила, что она на стене в зале висит. Заодно и посмотрим.
Фотопортрет обнаружился рядом с окном, выходящим в тихий двор. Варвара Ильинична в темном платье без единого украшения сидела на стуле за столом, подперев лоб рукой и опустив глаза в большой пухлый открытый том. Собственно говоря, это была не книга, а громоздкий и увесистый журнальный переплет, очень похожий на дядин.***** Удивительно, зачем старой женщине было таскать по дому этакую тяжесть? Ариадна Павловна утверждала, что свекровь книгу из рук не выпускала... Анна пыталась ухватить за хвостик ускользающую мысль, когда за спиной раздались знакомые шаги, нарушившие её сосредоточение, и сердитый голос – ах, Вы ещё и гневаться изволите, господин Штольман?– произнёс:
– Анна Викторовна, что Вы здесь делаете?
Примечания:
* Альфонс Фомич Поклевский-Козелл – российский предприниматель имперского масштаба, виноторговец-монополист питейного дела, горно – и золотопромышленник; один из основателей асбестовой промышленности на Урале и первого пароходства на реках Западной Сибири. Влияние его было невероятно велико, о чём говорит хотя бы следующий факт: в 1883 году началось строительство участка Транссибирской магистрали Екатеринбург – Тюмень. Ход ветки планировался вблизи деревни Луговая. Однако, Альфонс Фомич, используя связи в правительственном сенате, для удобства доставки сырья и отгрузки продукции со своего Талицкого винокуренного завода, добился изменения проекта и станцию перенесли на двести первую версту от Екатеринбурга. Насколько интересной личностью был Альфонс Фомич, свидетельствует то, что он стал прототипом для совершенно разных героев у Мамина-Сибиряка– Ляховского в «Приваловских миллионах» и Майстабровского в «Хлебе».
** «O tempora, o mores!» (лат.)– О времена, о нравы!
*** Пьеса-шутка А.П.Чехова «Предложение» была впервые обнародована в газете «Новое время» 3 мая 1889 года за подписью «А.П.» Как и водевиль «Медведь», «Предложение», по словам Л.Леонтьева-Щеглова, сделалось сразу «любимейшим детищем провинциальных сцен» . Оказавшись в 1890 году по дороге на Сахалин в Томске, Чехов писал родным: «В Томске на всех заборах красуется «Предложение». Пьеса была поставлена 10 мая местным драматическим обществом в благотворительных целях. В газете «Сибирский вестник» спектакль был назван «выдающимся событием». А наше общество чем хуже?
**** Парафраз из комедии «Ревизор» Н. В. Гоголя
***** Книга «Приваловские миллионы» отдельным изданием вышла в середине девяностых годов.
Следующая глава Содержание
