Лиха беда  -  начало


   
  Спустившись на первый этаж, Штольманы сразу наткнулись на домоправительницу. Та, сделав им знак следовать за ней, привела их в маленькую светлую комнату, значительную часть которой занимал белый блестящий бок изразцовой печи. Близ печки в покойном кресле сидела нужная им особа.

Анисья и вправду оказалась совсем ветхой старушкой. Маленькая и худенькая, она походила на нахохлившегося воробья. Она сидела с каким-то вязаньем на коленях. Работа не особенно спорилась: стоило рукодельнице провязать несколько петель, как седая голова начинала клониться, спицы выскальзывали из ослабевших узловатых пальцев, и мастерица погружалась в неглубокую дрёму. Некоторое время спустя старушка вскидывалась, подхватывала убежавшую петельку, спицы приходили в движение, но скоро всё повторялось, и Анисья снова замирала в неподвижности. Вездесущая кошка, притаившись за ножкой кресла, внимательно следила за клубком, упавшим на пол, и явно примеривалась взять его в оборот.

Марфа шуганула Жужу, подобрала клубок и тихонько погладила задремавшую по плечу:
– Анисьюшка, к тебе пришли!

  Анисья встрепенулась, открыв вылинявшие от старости глаза. Едва завидев Анну, она вся осветилась совершенно детской улыбкой:
– Наденька! Пришла! Совсем меня, старую, забыла! Или это Сонечка? Не разберу сослепу-то.
– За хозяйскую дочку приняла, – шёпотом пояснила Марфа, поправляя на старушке шаль.
Анна, беспомощно взглянув на Якова, не стала разубеждать Анисью и присела рядом с креслом, взяв старую женщину за руку. Штольман прекрасно видел, как неловко и стыдно жене пользоваться её заблуждением, но и здесь чуткость не подвела Анну Викторовну– раскрывать старушке её ошибку было бы ещё более немилосердно.

– Я уезжала надолго, – неуверенно произнесла Анна.
– Все куда-то бегут, все куда-то едут, – покачала головой Анисья. – Варварушка тоже всё ходит где-то, непоседа. А это что за мушшына с тобой?
– Муж мой, – совсем растерявшись, ответила правду Анна.
– А и ладно! Видный, солидный. Не охламон какой-нибудь, не вертопрах, – одобрила Анисья.
– И я так думаю, – ответила Анна, мимолётно улыбнувшись Штольману.

Чувства при этом диалоге Яков Платонович испытал неописуемые.

– Наденька, носочки-то, носочки, не поспела я довязать, – всполошилась вдруг старушка. – вот был бы подарочек муженьку твоему!
– Да это совсем не беда! – почти весело ответила Анна. – Успеется!
– И то верно, – успокоилась Анисья, – не по годам уж мне торопыжничать. А Варварушка всё ворчит, всё ругается, что за ней не поспеваю. Где ж она бегает? И дела ей другого нет, как свои карточки прятать. Она ведь, сердешная, забыть боится. Как посмотрит на меня, так и забранится: «А ну как и мне вот так же ум отшибёт?»
– Какие карточки, Анисьюшка? – мягко переспросила Анна.
– Да те, запоминальные. Прячет и прячет, не показывает. А где прячет – не ведаю. А ну как сама забудет? Говорю ей – не слушает, опять ругается. «Отстань, – кричит, – кочерыжка старая, не твоего ума дело!» – и Анисья залилась меленьким смехом. Отсмеявшись, она вытерла увлажнившиеся глаза и снова взялась за спицы.
– Ты, Наденька, чуток попозже забеги. Носочки довяжу, отдашь своему, вот и ладно будет!

Анна поднялась было с колен, но потом порывисто нагнулась к старушке и поцеловала её в морщинистую щёку:
– До свиданья, Анисьюшка, всего доброго! – и торопливо вышла из комнаты. Штольман, кивнув оставшейся в комнате Марфе, поспешил за ней следом.

     
Нагнав жену в коридоре, он позвал:
– Анна Викторовна, ну подождите!

Когда Анна повернулась к нему, Штольман увидел, что у неё намокли ресницы. Если даже его, видавшего виды фараона, проняло, то что чувствует его сострадательная Аня? Он тихонько обнял жену, и она, уткнувшись носом ему в грудь, пожаловалась пуговицам его жилетки:
– Яков Платонович, ну вот кем надо быть, чтобы угрожать этому безответному существу?
– Разберёмся, Анна Викторовна! – ответил Штольман, украдкой целуя тёплую макушку. Кажется, за переживаниями о старой компаньонке Анна позабыла о его провинности.

Шмыгнув по-детски носом, она огорченно произнесла:
– Действительно, расспрашивать бесполезно. Да и жестоко её тревожить. Ничего мы тут не узнаем.
– Ну отчего же? – возразил Штольман, обрадованный, что может утешить хоть чем-то. – Анисья про карточки говорила. Скорее всего, речь шла о фотоснимках. Что это могут быть за снимки? Почему она говорила– «карточки»? Я так понял, что на момент смерти госпожи Уфимцевой-старшей имелся всего один фотопортрет, и его никто не прятал.
– Да, – встрепенулась Анна, наградив его восхищенным взглядом, от которого ему даже неловко стало, потому что получен он был совершенно незаслуженно. Слишком высоко бывшая барышня Миронова оценивала необходимую следователю способность внимательно слушать и вычленять нужное. – Действительно! Получается, фотопортрет– тот, который с книгой, спокойно в зале на стене висел уже тогда, – тут Анна зарумянилась, видимо, вспомнив сцену у портрета и всё, что за ней воспоследовало. – Надо бы у Ариадны Павловны уточнить, когда и как появился второй.
– Пока наверху резвится эта театральная орда, там толком не поговоришь, – недовольно буркнул Штольман.

Истинно, помяни чёрта – а он тут как тут! Словно в ответ на его слова наверху послышался шум и вскоре на лестнице показалась процессия. Впереди шёл господин Сокольский с маской печали на лице, сидевшей довольно криво. За ним с кислой миной следовала госпожа Сандомерская. Замыкал вереницу господин Брусницын, почти откровенно ухмылявшийся и тщетно поджимавший губы в попытке сдержаться.

Завидев Штольманов, Иван Иванович тут же отбросил притворную печаль и радостно устремился к ним. Вернее, к Анне устремился. Весьма куртуазно склонившись перед ней в поклоне, он объявил:
– Счастлив, что имею возможность поблагодарить Вас, великолепнейшая Анна Викторовна, за неоценимую помощь, оказанную Вами бедным комедиантам!
«Встряхнуть бы тебя как следует, чтобы счастье поуменьшить», – позволил себе помечтать Штольман. – «И надо же, дельную вещь сказать умудрился! И впрямь– комедианты!»
– Увы, – грассируя, продолжал рокотать Иван Иванович, завладевая рукой Анны и целуя её, – положение обязывает... Мы вынуждены Вас покинуть. Пришло известие– меня настоятельно призывают на службу. А у Михал Ефремыча встреча назначена.
«Скатертью дорога», – продолжал злобствовать Штольман. – «Темнит что-то господин Сокольский! За последние полчаса парадная дверь не открывалась, и никто не приходил! Впрочем, какая разница! Чем дальше этот тип от Анны, тем лучше. А если он сию же секунду не уберет свои руки от моей жены, не посмотрю, что мы тут в гостях!»

На его счастье, Анна деликатно и аккуратно высвободила ладошку из цепких рук Ивана Ивановича и, поближе придвинувшись к Штольману, взяла его под локоть. Правую руку она намеренно расположила так, чтобы обручальное кольцо бросалось в глаза. Никаким образом его Аня не желала принимать чужие заигрывания и пытаться вызывать ревность мужа. При этой мысли гнев Штольмана на провинциальных фигляров даже несколько поутих.

– Иван Иванович, – вступила госпожа Сандомерская, – Вы вполне могли бы задержаться. И встреча Михаила Ефремовича подождёт. Мы ведь так и не начали репетировать!
– Сударыня, как можно! Дела никак, никак не терпят отлагательства! – отделавшись от Изольды Казимировны дежурной фразой, Иван Иванович вновь сосредоточил на Анне всё своё обаяние. – Анна Викторовна, если вдруг случится так, что судьба приведёт Вас на сцену – заклинаю Вас, используйте этот шанс! Скромный провинциальный театральный деятель предрекает Вам на сей стезе великое будущее! Вот Михал Ефремыч не даст соврать, – обернулся он к приятелю. Разумеется, тот подтвердил его слова солидным кивком.
– Анна Викторовна, был счастлив поработать с Вами, – заверил он убедительно, к облегчению Штольмана не посягая на обряд целования рук и не подвергая почти иссякшее терпение Якова Платоновича ещё большему испытанию.

   «Поумерили бы Вы свои аппетиты, господа», –  про себя пожелал им Штольман. – «Не ровен час лопнете!»

– Спасибо, господа, за лестные слова, – отвечала Анна вежливо и чинно. – Мы с герром Нойманном желаем Вам всяческих успехов!

Изольда Казимировна, с плохо скрываемым возмущением наблюдавшая разыгранную сцену, сухо кивнула им и томно проследовала к выходу. Парочка самодеятельных артистов, попрощавшись, наконец-то вымелась за ней следом, и Штольман вздохнул с облегчением. Анна в ответ сердито фыркнула, высвободила из-под его локтя свою руку и поспешила наверх. Штольман только головой покачал. Рано, сударь, обрадовались. Определённо, придётся очень постараться, чтобы заслужить окончательное прощение!
   
В гостиной они застали очередную незабываемую сцену. Ариадна Павловна о чём-то допытывалась у горничной. Бедная девушка мялась и прятала глаза, невразумительно отвечая хозяйке, но госпожа Уфимцева вела «допрос» с хваткой, сделавшей бы честь любому следователю. Понаблюдать за процессом со стороны было весьма занятно. Как раз хозяйка сменила тактику и перешла от расспросов к уговорам.

– Таня, ну пожалей ты меня, мне же любопытно до невозможности! И никто не будет сердиться и тебя ругать, ты прекрасно знаешь! – чтобы подкрепить свои слова, хозяйка взяла горничную за руку и просительно заглянула ей в глаза. Бедная девушка держалась из последних сил, которых оставалось не слишком много.
– Мы что-то пропустили? – полюбопытствовал Штольман. – Что произошло?
– Да, в сущности, ничего особенного, – ответила Ариадна Павловна. – Изольда Казимировна только-только взялась за текст водевиля, как заходит Таня и сообщает, что, дескать, приходили и господина Сокольского на службу вызвали. Видели бы Вы, с каким воодушевлением встретил Иван Иванович это известие! Как радостно стал собираться и с репетицией закруглился! И у Михаила Ефремовича вдруг сразу дела обнаружились... А я, признаться, не слышала, чтобы внизу кто-то появлялся. Или мне слух изменяет? Таня, ну, сознайся, ведь не было никого? – снова принялась она за горничную.
– Господин Сокольский просили не говорить никому, я пообещала, – чуть не со слезами прошептала Татьяна.
– Хорошо, не говори! Рассказывать буду я, а ты кивай, если угадаю. Никто не приходил, да?
Горничная кивнула.
– Иван Иванович сам попросил тебя, чтобы ты сообщила о послании?

Горничная снова кивнула и расстроенно вздохнула. Штольман даже посочувствовал бедняге: нелегко пришлось сегодня девушке, явно врать не приученной. Ко всему прочему совсем засмущали её сегодняшние гости.

– Иван Иванович в своём репертуаре, – удовлетворённо произнесла Ариадна Павловна, успокаивающе похлопав Татьяну по руке и отпуская её. – Видимо, от денег господина Сандомерского всё же придётся отказаться. Слишком дорого они нам обходятся.
– А как же Ваше намерение научить господина Сокольского терпению и смирению? Возможно ли отказаться от подобного воспитательного средства? – не удержался и поддел хозяйку Штольман, от всей души пожелав режиссёру мучится с примадонной как можно дольше. Видимо, мстительные мысли слишком явственно отразились у него на лице, за что он и заслужил очередной неодобрительный взгляд Анны Викторовны.
– Ивана Ивановича уже не исправишь, – вздохнула в ответ госпожа Уфимцева. – Был бесшабашным мальчишкой-сорванцом, мальчишкой и останется. Тем более, что против утверждения, что Изольда Казимировна полная бездарность, сложно возразить. Ах, как бы было замечательно, если бы Анна Викторовна смогла поучаствовать в нашем представлении! – с затаённой надеждой воскликнула Ариадна Павловна.

«И наша глубокоуважаемая хозяйка туда же!»– недовольно подумал Штольман. – «Хотя, этого следовало ожидать!»

– Ариадна Павловна, так долго мы здесь определённо не сможем задержаться, – мягко, но непреклонно ответила Анна и, чтобы отвлечь поникшую от искреннего огорчения госпожу Уфимцеву, перевела разговор на другую тему.

– Нам с Яковом Платоновичем хотелось бы кое-что уточнить.
– Сколько фотографий вашей свекрови было в доме в ночь её смерти? – поспешно подхватил Штольман. А то с гостеприимной хозяйки станется начать их уговаривать вовсе поселиться в Екатеринбурге насовсем. Следует в корне пресечь подобные фантазии! – Только та, что в зале висит?
– Да, совершенно верно! Действительно, этот портрет, – Ариадна Павловна указала на фотографию на стене, – мы забрали в ателье уже после похорон, раньше не до того было.
  -  Вы позволите снять фотографию со стены? Поближе её рассмотреть надобно.
Разумеется, Ариадна Павловна разрешила.
   
Паспарту фотографии могло поведать довольно много. Под изображением старой дамы в левом углу красовался затейливый вензель из букв «В», «М», «Л», ближе к правому располагался каллиграфически исполненный автограф «В. Метенков» и далее – напечатанное название города.
Штольман перевернул лист бристольского картона кремового цвета. На обратной стороне затейливая гравюра изображала крылатую Нику с лавровым венком в одной руке, под мышкой другой богиня победы держала фотографическую камеру. Поверх фигуры в три строки шла надпись: «Фотография В. Л. Метенкова в Екатеринбурге». У ног богини, помимо ещё одной фотокамеры, была изображена палитра с кистями. означающая принадлежность к миру искусства. Кроме того, Штольман разглядел знакомый значок петербургской фабрики «Ширль и Скамони». Раз фотограф мог позволить себе индивидуальный заказ в Петербурге, значит, дела у него действительно идут весьма неплохо! Подобное умозаключение подтверждалось наличием на рисунке нескольких медалей. Штольман пригляделся, сожалея, что его лупа задевалась невесть куда, и, напрягая глаза, рассмотрел мелкие подробности. Награды впечатляли: медаль Сибирско-Уральской научно-промышленной выставки 1887 года, Брюссельской выставки 1888, Московской юбилейной, всероссийской технической выставки в Харькове и всемирной выставки в Париже 1889 * – события, которые не обошли вниманием и столичные газеты. Определённо, небезынтересно было бы побеседовать с фотографом подобного масштаба! Тем более, что самая нужная информация обнаружилась внизу бланка. «Негативы не уничтожаются»,– гласила фраза.
– Ариадна Павловна, – спросил Штольман, – предыдущий портрет с книгой тоже был снят у господина Метенкова?
– Именно так! – ответила госпожа Уфимцева. – Раньше Варвара Ильинична предпочитала у Тереховых фотографироваться. Они своё дело открыли задолго до Вениамина Леонтьевича. Тогда там еще Иван Терехов, основатель их династии, заправлял делами. Можно сказать, монополию на фотодело в городе держал. Мастер был великолепный, да от пьянства помер. Дело к сыну Николаю Ивановичу перешло. Господин Метенков в городе в 1883-м появился, снял дом как раз напротив их ателье, тоже фотографией занялся. И такая пошла у них конкуренция! Терехов себя лучшим фотографом в городе называет. Метенков ему в ответ– а я, мол, лучший фотограф на этой улице!
Но свекровь своих привычек держалась, исправно Тереховым благоволила. Да как-то раз чем-то ей там не угодили, она прогневалась и заявила, дескать, ноги её больше там не будет, к конкуренту, дескать уйду! И ушла. И слово сдержала. Не женщина – кремень!
– Полагаю, нам всё же следует посетить заведение господина Метенкова, – задумчиво произнёс Штольман. Время, конечно, упущено. Но люди порой и более давние события вспоминают, нужно только подтолкнуть их в нужном направлении. В деле Андрея и Матвея Кулагиных дворник вспомнил, правда, под нажимом, что произошло два года назад. А вышел Штольман на него благодаря подсказке, предоставленной его бесценной Анной Викторовной. До чего причудливо переплетаются события: в этой истории годичной давности тоже замешан продажный полицейский, и фигурируют фотографии, как в деле Голубева. Слава Богу, здешний фотограф жив и, скорее всего, ни к чему не причастен.
– Ариадна Павловна, Вы позволите взять фотопортрет с собой? Думаю, если показать его фотографу, он вероятнее вспомнит всё с ним связанное. Мастер, судя по фотографии, не из последних, зрительная память должна быть прекрасной.
– Положим портрет между двух жестких листов, упакуем как следует, и будет он в целости и сохранности! – поддержала его Анна.
Ариадна Павловна снова встрепенулась:
– Само собой, забирайте! Кажется, даже бланк заказа сохранился, получили вместе с фотографией. Сейчас поищем. Только у меня одно условие! После ателье непременно, непременно приходите к нам. Имейте в виду, я ведь изведусь от любопытства! А сегодня уже поздно туда идти, тем более, что время обеда пришло. Днём позже, днём раньше– особой роли не играет, никуда ателье не денется. После сегодняшнего я просто обязана Вас накормить, и не спорьте со мной! Как подумаю, чем Вам в гостинице приходится питаться... Ой, я же Вас не предупредила! Совсем из головы вон! – госпожа Уфимцева хлопнула себя ладонью по лбу.
– Не вздумайте в кухмистерской при гостинице столоваться!
– Чем же опасна кухмистерская? – поинтересовалась Анна, сдерживая улыбку при виде столь непосредственной реакции.
– Да был тут у нас случай, не особенно красящий это заведение господина Холкина, владельца гостиницы. Мало того, что он пивную с кухмистерской в том же здании открыл, он еще и неприятные казусы допускает. Они, в том числе, пирогами на вынос торгуют, и самый знаменитый из них– Стёпка-растрёпка. Как-то раз, его отведав, чуть не сотня человек отравилась! А среди пострадавших оказались полицеймейстер с семейством. Шуму было! Так и не дознались, в чем причина: то ли повара недоглядели, то ли кто из служащих специально какой-то гадости подсыпал, чтобы отплатить хозяину и репутацию ему подмочить. Характер у Павла Васильича уж больно непростой.** Нет, слава Богу, никто не помер, но расстройство многим сладости обеспечили. Потом по городу долго эпиграмма гуляла:
          Увы, кондитерские сласти
          Вредны отныне даже власти.
          А если власть поест их всласть,
          Рискует к праотцам попасть.
Правда, вместо «к праотцам» следовало бы вставить «на горшок», – тут Ариадна Павловна испуганно округлила глаза и поспешно закрыла себе рот обеими руками, видимо, сообразив, что сгоряча несколько увлеклась и нарушила границы приличий.
Штольман едва не фыркнул, явственно представив в похожей ситуации господина Трегубова. Если екатеринбургский полицеймейстер хоть самую малость схож с Николаем Васильевичем по темпераменту, то шуму, действительно, поднялось изрядно. Похоже, Анне Викторовне тоже пришла в голову подобная мысль, потому что она несколько поворотилась, скрывая лицо от хозяйки. Но Штольман увидел, что она закусила губы, с трудом сдерживая смех. Определённо, кладезь историй Ариадны Павловны не иссякаем!
А деятельная хозяйка, быстро оправившись после своей промашки, с удвоенной энергией начала уговаривать Штольманов остаться на обед, намекая, что Никодим Петрович был бы счастлив, вернувшись со службы, обнаружить у них в доме герра Нойманна. «Супруг был настолько впечатлён Вашей игрой», – разливалась Ариадна Павловна, – «что намеревался сегодня службу пропустить, лишь бы с Вами встретиться». Манера игры хозяина дома Штольману понравилась, и в любой другой день он с удовольствием сразился бы с ним снова. Но остаться отобедать означало снова отложить окончательное объяснение с Анной. Впрочем, выхода всё равно не было, вежливого предлога для немедленного ухода никак не находилось. Придётся подчиниться обстоятельствам. Что ж, никто и не обещал легкой жизни. И девиза «Терпение и смирение» никто не отменял! И да поможет ему мироздание!
   

Примечания:

* В. Л. Метенков получил в Брюсселе бронзовую медаль за творческие достижения, в Харькове  - большую серебряную за оригинальную конструкцию объектива с повышенной глубиной резкости, в Москве  -  золотую за художественные достоинства представленных фоторабот, в Париже  -  золотую медаль за оригинальную технологию обработки бромо-серебряных и йодистых бумаг.
**  П. В. Холкин стал «героем»  ещё одной нашумевшей истории, которая даже попала в столичные газеты. Произошла она в начале 20 века. Как-то раз в Екатеринбурге гастролировал Московский императорский Малый театр. По какой-то причине у артистов сорвалось поселение в намеченной гостинице, и они решили поискать приюта в Американской. Дело было поздним вечером, двери гостиницы уже заперли на ночь. Долго стучали артисты, и все-таки добились своего: на шум вышел сам хозяин, резко отказавший им в поселении и крайне нелестно отозвавшийся об актёрах. На их возмущённые возгласы, что они  -  артисты императорского театра ( а среди них было много знаменитостей, в том числе А. А. Яблочкина), Павел Васильевич высказался: «Всё едино  -  шантрапа!» И закрыл дверь у них перед носом.
   

   
Следующая глава          Содержание

   
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)