Глава вторая
Фея из посёлка Рийхинйоки

Туле Рикконен было шестнадцать лет, и она сильно отличалась от прочих девушек в Рийхийоки. В краю, где жили потомки карельского народа, а не только финны, хорошеньких мордашек хватало с избытком, пропорционально сложенной фигурой и стройным станом могли похвастаться многие даже замужние женщины, здоровый румянец и гладкая кожа, пусть слишком светлая и часто с веснушками считались чем-то само собой разумеющимся. Но Тула даже на этом симпатичном фоне выделялась как куст садовых роз, неведомым образом оказавшийся среди ромашек, васильков и клевера. Когда Инту впервые увидел её, он подумал, что это фея из сказки, у него дома была книжка с картинками, и Тула точно спорхнула на порог сельского домика с иллюстрации. Домик, который купили Рикконены, пришлые люди в Рийхийоки, был самым обычным, построенным век назад, ещё до объявления Независимости Финляндии: каменный добротный фундамент, стены, обшитые тёсом, покрашенным местной красной краской на основе ржаной муки и сурика, оконные переплёты белые, с простыми, без украшений наличниками. Окнами солнечной стороны дом, стоявший немного на отшибе от остальных, на довольно высокой скале, смотрел на дорогу, с другой к участку вплотную подступали сосны. Рикконены не стали ничего приспосабливать под свой вкус, только наверху разобрали часть крыши, соорудив подобие башенки – девичью комнатку для Тулы. Уже эта башенка делала Тулу совершенно неземным существом, больше ни одна девушка в Рийхийоки не могла похвастаться тем, что живёт в подобной комнате, где две стены из четырёх – окна!
Рикконены перебрались на новое место, когда Туле исполнилось тринадцать. Прошло какое-то время прежде, чем их приняли как своих, на равных, Минна Рикконен, заправлявшая всем семейным хозяйством, стала в свободные от забот минуты охотно общаться с соседками, Вяйно Рикконен заслужил уважение как умный, толковый и знающий ветеринар, к которому можно было обратиться в любое время суток. В Рийхийоки почти все держали какую-то живность: куры, гуси, утки, цесарки даже не считались чем-то серьёзным, требовавшим внимания и сил, домашняя птица кричала и хлопала крыльями в каждом дворе, периодически совершая побеги на улицу, в каждом третьем хлеву блеяли овцы, от пяти до десяти голов, а у иных и до двадцати. Вот коров в частных хозяйствах было всего два десятка на весь посёлок, и две являлись собственностью Минны Рикконен.
Тула то и дело мелькала у хлева и у колодца, помогая матери обиходить животных, затем хлопотала в огороде, жужжала косилкой для травы. Инту, когда ему случалось проходить мимо и видеть фею, всегда замедлял шаг и любовался хрупкой фигуркой. Пусть на фее не было платья из голубой красивой ткани, волосы не украшали драгоценности, но менее волшебной она не становилась. Она вообще одевалась как большинство девчонок: джинсы, курточка, джемпер или футболка. В американских фильмах старшие школьники с 14 лет водили свои машины, в Рийхийоки большинство ездили на велосипедах, а самые крутые на квадрациклах, обязательно стоя. Младшие, дисциплинированно ждавшие на остановках школьного автобуса, с завистью смотрели на тех, кто уже достиг возраста большей дозволенности, почти взрослых.
Тула оседлала велосипед с самого начала, поэтому Инту всегда видел её в джинсах или брюках. И когда они в числе отличившихся отправились в Хельсинки и Турку на Рождество, она тоже была в джинсах.
Инту не воспринимал своё чувство как любовь. Любовь – это для взрослых, и вообще глупости полные, вот он никогда не потеряет голову из-за какой-нибудь девчонки, но Тула… Нет, она была фея, самая настоящая, и он, как преданный рыцарь молча хранил свою сладкую тайну. Его интересовал только один вопрос: почему Тула вовсе не похожа ни на мать, ни на отца?
Затем он услышал разговор отца и матери, они обсуждали семью Рикконенов. Отец хвалил доктора, который вытащил чуть не с того света семейную любимицу, пушистую лайку Топпи, мать, обычно крайне немногословная, произнесла целых два десятка слов в адрес домовитой, спокойной, улыбчивой Минны, у которой коровы дают не молоко, а мёд, и любая работа в руках спорится.
- Жаль, что Тула не такая, - сказала мать, - а то бы лучшей невесты для нашего Аарне и не сыскать. Теперь не прежние времена, когда родители про всё договаривались, молодые сами решают, как и что, нравы вольными стали. Ничего не буду наговаривать: девчонка работящая, как и Минна, воспитана как надо. Посмотрим, что будет. Я боюсь, что год-другой, и её кровь родная даст о себе знать. Пока слово родителей закон, Тула наших традиций держится. А дальше что будет?
Отец, судя по интонации, нахмурил брови, пытаясь осмыслить сказанное женой:
- Ты что такое несёшь, Тарья? Какая такая «родная кровь»?
- Так Тула же приёмная. Её в реке выловили словно Моисея библейского. Они и из Миккели уехали потому, что Вяйно не смог помочь какой-то там местной сплетнице с её племенной ангорской козой, которая призы брала на международных выставках, и та баба пообещала, что расскажет Туле всю правду про удочерение…
Мать ещё что-то говорила, но поражённый до глубины души Инту уже не слушал. Он как раз взял в библиотеке книгу с индийскими сказками, был очарован ими, и теперь Тула стала для него «Той, что принесла Великая Река».
Великая Река дала своей дочери-фее многое: Тула не ходила, а плыла, мягко и легко, волосы Тулы струились светлыми волнами по плечам, глаза были карими и напоминали воду местных болотных речушек, тёмных и прозрачных одновременно. Точно так же, как в речной воде, в них временами искорками вспыхивали солнечные блики, временами закутывал туман задумчивости. Странно, что это видел и ценил только Инту: старшие мальчишки на Тулу внимания не обращали. Как было принято, Тула до четырнадцати лет гуляла только с подружками, на танцы в город их не отпускали, но Инту замечал, что подружек Тулы часто до автобуса провожают кавалеры. Тула же весело махала рукой одноклассницам и лихо мчалась под горку в сторону дома в полном одиночестве.
Так получилось, что Инту вместе с отцом и двумя старшими братьями целое лето провёл недалеко от Миккели, на реке Лясакоски – той самой, что принесла Тулу. Для восьмилетнего мальчишки это самое настоящее событие: они все помогали в сооружении новой форелевой фермы Туомостена и пользовались возможностью ловить рыбу, оплатив только государственную лицензию, частной от хозяина не требовалось, поскольку Туомостен и являлся владельцем. Инту вовсе пользовался поплавковой удочкой, на которую никакая лицензия не нужна. Фея на какое-то время была забыта совершенно, хотя река, позванивая течением на перекатах, то и дело чётко выговаривала её имя: «Ту-ла! Тууула!».
Вернувшись домой, Инту обнаружил, что рукава куртки недаром стали ему коротки: он вырос на целых десять сантиметров, ступня тоже подросла, и ему отдали почти новые кроссовки, которые родители купили весной для среднего из братьев, Матью. Счастливый Инту бегал по посёлку, хвастаясь перед приятелями небывалой штукой - светящимися подошвами, которые при каждом шаге вспыхивали синими, красными и зелёными огоньками.
Матью ни за что бы не отдал такую классную вещь, но он тоже сильно вытянулся и даже при всём желании не мог засунуть ногу в кроссовку. Инту страшно рассердился на него, когда Матью всё же попытался это сделать и разодрал кожаный кант на пятке. Братья подрались, отцовских оплеух удостоились оба, а дыру мать зашила так искусно, что даже сам Инту не смог понять, где же находилось повреждение.
Душой Инту понимал, что мать любит их, очень сильно любит, но Тарья, воспитанная в строгости, ту же самую молчаливую прохладу, к которой привыкла сама, дарила и своим трём сыновьям. Ему не хватало тепла, а мысль о дочери речной феи дарила ему сказку, столь необходимую ребёнку в этом возрасте.
Первый день нового учебного года, когда все собрались в школе, подарил ему новое впечатление, яркое и незабываемое: Тула пришла на занятия в платье!
Да Тула ли это была?
Бронзовая от загара кожа, сквозь которую едва просвечивал нежный девичий румянец, ярко блестевшие огромные глаза на лице, вдруг потерявшем детскую припухлость и округлость, высокие скулы и точёный носик как у женщин с обложек глянцевых журналов, светлые кудряшки коротко подстриженных волос, явное присутствие косметики на лице и полностью оформившаяся фигура, которую платье только подчёркивало, несмотря на скромность.
После окончания занятий Тулу поджидали целых десять кавалеров, но она, легко кивнув всем, привычно оседлала велосипед, крикнула что-то и стрелой помчалась под горку.
Эта, новая Тула была ещё более феей, чем прежде. Она устроилась подрабатывать официанткой в только что открывшееся кафе Марьи Линнатар, и немало мужчин в округе заезжали в Иломантси только для того, чтобы полюбоваться ямочками на щеках улыбчивой девушки и услышать её низкий, мягкий голос.
Она была одинаково любезна со всеми, приветлива без фамильярности, отлично находила общий язык с теми, кто говорил по-шведски, по-английски разговаривала бегло, по-русски куда хуже, с заметным певучим акцентом. Из трёх девушек, обслуживавших посетителей в кафе «Иломатсиньярви», именно Тула реже остальных дежурила в будни в дневное время, да и в вечернее, когда несовершеннолетние не имели права находиться в заведениях питания, обладавших лицензией на продажу алкоголя в определённые часы, её вовсе нельзя было увидеть на работе, пусть крепкую выпивку здесь видели только когда зал снимали в аренду на свадьбу, банкет или корпоратив, в обычном режиме разливали только пиво из кегов. Зато в выходные трудолюбивая Тула всегда выходила на смену с девяти утра до пяти вечера, часто задерживалась помочь Ану, старшей в их троице, и получала за это положенную доплату.
Инту не раз наблюдал, как мужчины заказывали себе лишнюю порцию фрикаделек с брусничным соусом, два сэндвича на ржаном хлебе или вовсе лосося в сливочном соусе, чтобы ещё какое-то время понаблюдать за тонкой изящной фигуркой, мелькавшей между столиков. Марью требовала, чтобы девушки работали в униформе, оформленной в национальных традициях, и никогда не запрещала всем троим, да и единственному парню-официанту фотографироваться с посетителями.
К Марью в кафе заезжали многие, кто держал путь от русской границы или напротив, ехал в Россию. Для первых это была долгожданная встреча с домашней привычной обстановкой и знакомой пищей либо знакомство с финской кухней, для вторых – возможность позволить себе полакомиться перед дальней дорогой и взять впрок несколько булочек с кардамоном и пряностями.
Инту не знал о таких понятиях, как женственность и сексуальность, но ощущал своей взрослеющей душой, что Дочь Великой Реки одновременно обладает родниковой прозрачностью воды лесной речки с её неприметной красотой и буйной силой водопада, на который мальчик любовался во время поездки к Иматранкоски, знаменитого порога, ставшего электростанцией в первые годы Независимости. Об этом часто рассказывали в школе, потому Инту запомнил накрепко.
Так прошли октябрь, ноябрь, декабрь. Кажется, Инту за эти месяцы съел булочек и выпил домашнего лимонада больше, чем за предыдущие девять лет своей жизни, вместе взятые. Он тоже подрабатывал немного, складывая деньги в копилку и мечтая о крутом смартфоне, потому не возвращался домой на школьном автобусе, а оставался в Иломантси, чтобы помочь дяде на автомойке. Как полагается уставшему после смены рабочему, Инту заходил в кафе Марьи Линнатар, заказывал на собственные деньги три горячие булочки, порцию фрикаделек с картофельным пюре и большой бокал домашнего имбирного или лимонного лимонада. Делал он это только когда Тула работала. Иногда они вместе возвращались домой, и Инту, сидя на багажнике велосипеда Тулы, держался за тоненькую девичью талию, ощущая полное блаженство.
Пожалуй, он бы желал видеть Тулу своей старшей сестрой. А если Тула чудом окажется не замужем, когда самому Инту исполнится двадцать лет, он бы на ней женился. Честное слово, женился бы!
Он, конечно, молчал о тайне Дочери Великой Реки, про свои фантазии насчёт феи и уж точно предпочёл бы отрезать язык, чем проговориться, что Тула ему нравится.
Да, она ему нравилась! Хуже: она зачаровывала, как полагается фее!
В январе, как раз после окончания рождественских каникул, всё стало совсем плохо, потому что появился ОН, темноволосый смуглый незнакомец, гонявший на шикарной машине. Нет, первый раз Инту увидел его на раздолбанном грузовичке, в кузове которого стояли, закреплённые ремнями, какие-то бочки. Во второй раз он был уже на блестящем авто, и Тула хохотала, стоя рядом, когда он диктовал заказ.
Слова «ревность» Инту тоже не знал, но что значат слова, когда чёрная туча накрывает душу и не даёт дышать!
- Он плохой, этот твой новый кавалер, - осмелился сказать Инту, когда они с Тулой вместе ждали автобуса на остановке. Обычного, рейсового, не школьного: уже темнело, оба возвращались с работы.
- Почему? – удивилась девушка.
- Потому что злой и подлый, - насупившись, вымолвил Инту.
Тула засмеялась, стащила с него шапку и взъерошила волосы.
- Инту, с чего ты взял? Он просто работает здесь и шутит со мной как все. Почему кавалер? Я с ним общаюсь только в кафе!
На душе у Инту стало немного легче, хотя он поверил не до конца.
Затем Инту заболел, а через три дня после его выздоровления неожиданно умерла бабушка, жившая в Швеции, недалеко от Стокгольма. Они поехали на похороны, Инту даже не успел пойти в школу.
Тогда он впервые увидел Стокгольм, дом Карлсона, узнал новое про Кальмарскую унию, «Стокгольмскую кровавую баню» и далекарлийских лошадок, которые, как говорили, обладали свойством заманивать доверчивых детей на ведьминский шабаш. Увидел и озеро Меларен, часть которого была пресной, а часть – слабосолёной, как вода в Балтийском море.
- Старинная легенда гласит, что озеро Меларен создала богиня Гевьон! - рассказывала кузина, с которой они гуляли по берегу, любуясь панорамой Стокгольма и острыми колокольнями древних соборов. – Знаешь, она обманула шведского короля Гюльви. Никогда не считай женщин более глупыми чем ты сам, Инту. Гюльви посчитал Гевьон глупой бабой, пусть и богиней. Он-то, конечно, был самым умным человеком на земле, мужчиной и к тому же правителем. Он пообещал Гевьон столько земли, сколько вспашут четыре быка за один день и одну ночь.
- А дальше? Как же она смогла его обмануть?
- Она же богиня! Она привела быков из страны гигантов, и те не просто вспахали землю: они её выкорчевали вместе со всей растительностью, перенесли в сторону Дании, и теперь остров, который образовался из этой земли, называется Зеландия, а на пустом месте разлились воды озера Меларен.
Озеро, созданное обманом, Инту не понравилось, была в нём какая-то двуличность.
Когда он вернулся, март подходил к концу, снег стал рыхлым, вовсю светило солнце, сугробы оседали, даже на лыжах кататься можно было только ранним утром, по насту. Отец велел, чтобы Инту поберег лыжи.
В апреле началась сезонная грязь, и дяде снова потребовались лишние умелые руки на автомойке, Инту позвали на помощь, и как раз в канун православного праздника Благовещения мальчик вновь занял привычное место за столиком в кафе госпожи Линнатар.
Тула была здесь. Инту, увидев её, даже вздрогнул: девушка напоминала воды озера Меларен, пресные и солёные одновременно. В ней появилось что-то странное, пугающее, непонятное.
- Я давно не видела тебя, Инту, - сказала она, улыбаясь. – Как всегда: фрикадельки, брусничный соус, картошка фри, хлебец, три булочки и имбирный лимонад?
Инту едва нашёл силы кивнуть, потому что впервые в жизни заметил, что у Тулы, оказывается, была грудь как у взрослой женщины! И помада на губах! Да и ресницы она явно чем-то подкрасила! Те, настоящие, природные, трепетом которых любовался Инту, были словно закованы в неестественную чёрную оболочку. Может быть, кто-то нашёл бы это красивым…
Фею кто-то очаровал, сковал злой властью. Темноволосого Инту больше ни разу не видел, но понимал, что без него не обошлось.
Прошёл апрель, настал май. Тула ни разу не пропустила школьных занятий, в кафе тоже работала как положено, но Инту перестал туда заглядывать. Он ощущал, что надвигается какая-то беда. А когда он увидел, как Тула украдкой курит с другими девчонками в закоулке неподалёку от школы, он просто замер от ужаса.
Фея, фея, что с тобой!
Однажды ему показалось, что за спиной байкера, заехавшего к ним на мойку, он видел Тулу. Но Тула не могла быть в такой одежде, в такой вызывающе короткой кожаной юбочке, с таким низким вырезом, открывавшим бесстыдно поднятые корсетом груди, в таких высоких чёрных грубых ботинках на шнуровке, так вульгарно раскрашенной! Тула никогда не пошла бы в заведение, где продавали крепкий алкоголь!
Первого июня всех распустили на каникулы, до начала августа можно было гулять.
Около пяти часов вечера второго июня Инту пошёл накопать червей на берег речушки, которую все местные называли просто «ручей», уж слишком она была незначительной. В «ручье» обычно копошились малыши, которых приводили сюда молодые мамы, а дети постарше, лет четырёх-пяти, старательно возводили запруды из веток и камней. У старого разрушенного остова мельницы, которая перестала крутить своё колесо ещё три века назад, водились самые жирные черви. Инту, пробираясь к берегу, раздвинул осоку и увидел ЕЁ.
Фею. Тулу. Мёртвую и очень красивую. Очень-очень. Он не мог не понять, что «очень-очень», хотя смотреть было стыдно и неловко: на теле Тулы и ниточки одежды не осталось. Девушка улыбалась синими губами, глаза её были прикрыты длинными ресницами, а на груди сидела стрекоза…
Тогда он бросился назад, не разбирая дороги, прибежал домой и долго лежал на кровати, не в силах отдышаться.
Когда они с отцом вечером того же дня снова отправились на ручей, Инту специально повернул в другое место, метров на четыреста ниже, он хотел, чтобы Тулу нашёл кто-то другой. Или чтобы это оказалась не Тула.
Или… он сам не знал, чего же хочет. Правда, не знал, совсем запутался в собственных чувствах. Мальчик даже допускал, что Тула превратилась в речную пену, совсем как Русалочка в сказке Андерсена.
Но она не превратилась, тело лежало аккурат там, куда они вышли: видно, его принесло течением, только теперь Тула лежала боком, в профиль, и было видно, что спина у неё изранена, а фигура согнута под неестественным для живого человека углом. Только лицо осталось чистым, ясным, совершенно узнаваемым.
- Господи милостивый, - вырвалось у совершенно неверующего Тони Самулинена, - да это же Тула Рикконен! Инту, сынок, беги и приведи сюда старика Ярвинена с его парнями!
Все трое Ярвиненов были представителями местной полиции.
На счастье Инту, тогда допрашивали в основном отца – сам он не смог бы солгать, но его не спросили ни о чём, кроме того, что и так было очевидно. Приезжали много полицейских, затем поползли слухи, что Тула оказалась беременной, пусть и на очень маленьком сроке. Официальной версией стало самоубийство от несчастной любви. Одежду девушки нашли аккуратно сложенной неподалёку от места, где обнаружили труп. Ясно: сняла с себя всё и шагнула вниз со скалы…
Вот только Инту знал, что Тула сначала лежала куда выше по течению, никаких скал там не было, ровные склоны. Он молчал ровно месяц, теперь же на него смотрела Мария Линнатар и ждала ответа.
- Да, я нашёл её у развалин мельницы, - сказал мальчик.
   

       
Следующая глава          Содержание