Глава четвёртая
Оставить след на камнях

- Смысл? – спросил Пекка Ярвинен, плеснув себе в стакан немного водки. Он был не при исполнении, назавтра тоже не предполагалось дежурства, потому они с Марьей по-соседки сидели за столиком в беседке, увитой зелёными лианами девичьего винограда уже час, не задумываясь о том, что могут подумать те, кто заметит приятный оранжевый огонёк не только в окнах дома, но и в саду. Уходить в помещение не хотелось, больно славный выдался вечер, тёплый, безветренный, уютный. Комары по-прежнему звенели вокруг, пытаясь проникнуть в беседку, но там их ждала гибель: целых шесть ароматических спиралей источали ядовитый для кровососов дым, людям вовсе не мешавший и даже практически незаметный. Небо было таким, каким бывает только в первой половине июля и только в северных краях: глубокие, насыщенные переливы тёмно-фиолетового, смешение всех мыслимых оттенков лилового в одной части, затем плавный постепенный переход к блекло-голубому прозрачному тону и далее – царство нежно-голубого и розового. В июне полной темноты вовсе нечего было ждать, солнце лишь укатывалось за полосу дальнего леса, в озёрную воду, откуда продолжало светить вопреки всем законам оптики, сейчас примерно на полтора-два часа на землю спускались глубокие сумерки, но уличные фонари по-прежнему не включали, и в том был свой резон: добрые люди по домам сидят. Или вот в гостях у соседей, если не спится и есть что обсудить.
Женщина, смакующая мартини, мечтательно смотрела на небо и рассеянно поглаживала кота, который давно уснул у неё на коленях.
- Смысл? – повторил Пекка, закусывая бутербродом «по-эстонски», которые предпочитал всем остальным, Марья знала это и, зазвав соседа в гости в столь поздний час, позаботилась о том, чтобы на столе стояло всё необходимое: бутылка водки, графин с клюквенным соком, тарелка с «эстонскими» бутербродами: чуть прожаренный ржаной хлеб, слой сливочного масла, разделанная килька, тонкая долька свежего огурца и половинка варёного яйца сверху. Сама она подобное варварство могла употребить без содрогания и мыслей о вреде для фигуры только утром, на завтрак, да и то не чаще чем раз в месяц.
- Я не поняла тебя, Пекка, - спокойно ответила она. – Смысл чего? Того, что я хотела бы вам помочь? Подумаешь, узнала, что на самом деле искать нужно было чуть не на полкилометра выше по течению, у развалин шведской мельницы и сходила туда.
- Уже сходила? – хмыкнул полицейский. – Ну-ну…
Пекка не церемонился с бывшей примадонной – ему, человеку сугубо практичному, не было дела до высокого оперного искусства. Единственный раз после того, как Марья вернулась домой, он попросил её что-нибудь спеть, и оборвал на полутакте, заявив, что предмет его пылкой школьной страсти воет, как загульная кошка. На этом бы и дружбе конец, поскольку «кошка» выбрала арию Розины из «Севильского цирюльника», но у Марьи было всё в порядке с чувством юмора, да и Пекку она знала четыре десятка лет и понимала, что к чему в душе у этого увальня. Когда-то они учились вместе, Марья на класс старше, хотя по возрасту Пекке полагалось бы сидеть за одной партой с ней. Школьный роман прекратился, так и не начавшись толком, потому что Марья укатила поступать в Хельсинки, а Пекка на пять лет застрял здесь, в Рийхийоки, не смея переступить через волю отца, человека жёсткого и властного. Когда старик Ярвинен отпустил среднего сына учиться в высшую полицейскую школу, желая, чтобы тот занял подобающее место в Центральной криминальной полиции, Марья уже проходила первую зарубежную стажировку. Про дальнейшее и говорить глупо: Пекка делал свою карьеру, Марья свою. Чего скрывать, у Марьи получилось лучше.
Пекка был женат, но жена его погибла в результате несчастного случая, катаясь в горах, и Марья даже её фотографий никогда не видела. Трое Ярвиненов, старший и два его взрослых сына, принадлежали к редкой породе мужчин, которым женщины, в сущности, и не нужны: было бы дело, а в свободные часы – рыбалка, охота, возня в гараже с движком очередной лодки или машины. Тем удивительней было, что во всём, что касалось хозяйства, заправляла маленькая, худенькая, очень проворная и безмерно трудолюбивая женщина, жена старика Ярвинена Анна, которую муж и дети иначе, как Нюсси, не именовали.
- Ещё три, - тихо напомнила Марья, глядя, как Пекка вновь наливает себе водки. – Мне не жаль, выпей хоть всю бутылку до дна, но тётя Нюсси будет очень недовольна, если ты явишься домой навеселе.
- Она к сестре уехала, послезавтра вернётся, - лениво подавил зевок Пекка, устроился в кресле поудобней и вытянул свои длинные ноги. – Так что если ты, прыгая по скалам в темноте, свернёшь себе шею, мама как раз поспеет к прощанию с тобой.
У Пекки тоже имелось чувство юмора.
- Больше не полезу, - покаялась Марья.
Очередной бутерброд потребовал паузы. Затем Пекка посмотрел на небо и вздохнул:
- Ты думаешь, что самая умная? Ты думаешь, что полиция обыскала только тот квадрат, где обнаружили тело? Конечно, у вас в опере по сценарию могут случиться тупые финские полицейские, не спорю, но в жизни я таких встречал редко, особенно у нас в подразделении. Конечно же, мы прочесали весь лес на три километра вверх по течению, сделали это так качественно, как только было возможно. Мы сами пустили слухи о том, что дело фактически закрыто и расследовать там нечего. Ну, что там расследовать: влюбилась, переспала, заделал он ей ребёнка и бросил, вот она от стыда со скалы и упала вниз, вся такая Офелия.
Марья подавилась куском лосося, потому что никак не ожидала подобного сравнения из уст Пекки: к литературе тот относился примерно так же, как и к опере.
- Почему она была без одежды?
- Потому что одежда была её… и не её.
- Это как же?
- Её столкнули со скалы уже мёртвой, убили в другом месте. Видимо, тело увозили в спешке, одевать её было некогда. Одежду привезли позже. Мать опознала вещи дочери, но экспертиза показала, что джинсы, рубашка – всё подходит по размеру, цвету, описанию, но ничего из того, что было аккуратно сложено на камень неподалёку от места обнаружения тела, Тула не носила. Вещи совершенно новые, понимаешь?
Марья знала, что если Пекка начал что-то рассказывать, то лучше молчать и слушать, даже не пытаться задавать какие-то вопросы, пока он достаточно не увлечётся темой. Вот тогда можно осторожно выспрашивать. Она кивнула и стала терпеливо ждать, пока Пекка расправится с ещё одним бутербродом. Уже не самоубийство, отлично. Вот почему пастор разрешил безутешным родителям устроить полноценное церковное прощание.
«Расспрошу-ка я отца Тойво при случае! Какой там у нас следующий праздник? Не спеть ли мне в церкви по такому поводу? Ведь его явно предупредили».
- Новые, да… - медленно повторил Пекка. – Беременность была на очень небольшом сроке, как раз для того, чтобы обнаружить самой и поставить парня в известность. Но имеется ещё одно обстоятельство, которое объясняет кое-кто: в крови Тулы нашли следы алкоголя и психотропного вещества, которое превращает человека в тряпичную куклу. Она, возможно, сама не понимала, что с ней сделали и уж точно не могла сопротивляться.
- А что с ней сделали? – не выдержала Марья.
- Её изнасиловали как минимум двое, жестоко и изощрённо, так что очень похоже, что от девчонки пытались таким образом добиться каких-то сведений. Вот что она могла такого знать, чтобы с ней подобным образом поступили? Тебя ведь допрашивали?
- Конечно, - скрывать очевидное было бы глупо и бессмысленно. – Пять раз. Я рассказала всё, что могла, мне скрывать нечего, у меня приличное заведение, с бухгалтерией и налогами полный порядок, все лицензии актуальны. Тула работала официально, я как работодатель соблюдала требования, которые закон выдвигает в случае трудоустройства несовершеннолетнего лица, в ночные смены ни разу не ставила, зарплату платила исправно, в том числе и за то, что она помогала девочкам, когда у нас случались большие события. Никаких нареканий, ни единого замечания. Хорошая, славная девочка, умненькая, толковая.
- Умненькая, толковая… - передразнил её Пекка. – Умненькие и толковые в такие ситуации не попадают!
- Попадают! – горячо возразила Марья. – Ещё как попадают, дорогой мой. Никто не исключал доверчивости, наивности и горячей девичьей влюблённости. Вопрос в том, что я знаю, с кем гуляют мои сотрудники. У Тулы не было кавалера, хотя засматривались на неё многие.
- Так и не было?
- Да не было, не было.
Пекка засопел и снова потянулся к бутылке. «Эстонские» бутерброды закончились, Марья поспешно придвинула к гостю свою тарелку, где было полно тартинок с лососем, форелью и икрой и метнулась в дом за мясной нарезкой. По счастью, у неё имелись определённые запасы, и справиться удалось быстро. Она вернулась с двумя тарелками в руках и мысленно похвалила себя за то, что отварила сразу десяток яиц. Похоже, Пекка, несмотря на неурочное время, раскланиваться не собирался и желал что-то выяснить для себя лично. Он признался в том, что Тула не сама свела счёты с жизнью – уже отлично.
- Днём накануне она была у тебя в кафе, так?
- Да, с девяти утра до семи вечера. Я проверяла счета и работала с бухгалтером, так что постоянно её видела. Она три раза приносила нам кофе и в пять вечера, когда мы с Оути закончили, по бокалу красного сухого и по порции куриного шашлыка. Я отдала ей аванс наличными, потому что Тула не получила деньги вместе со всеми, в тот день они с матерью куда-то уезжали, а карту Тула потеряла, заблокировала и уже неделю как не могла дойти до банка, чтобы заказать новую. Она сама попросила отдать наличными… Я же всё это уже рассказывала твоим коллегам, Пекка!
- А теперь ты рассказываешь мне лично, и я не при исполнении, мы с тобой сидим и расслабляемся как давние знакомые. Ты ничего не хочешь добавить к своему рассказу при таких обстоятельствах, а, Марья?
- Ничего, кроме того, что теперь, по прошествии времени, меня удивило заявление Тулы о пропаже карты.
- Почему? – Пекка моментально сменил позу и всем телом развернулся к собеседнице. Глаза его зажглись янтарными огоньками, щёки вспыхнули румянцем, и не водка была тому виной.
- Потому что я только что вспомнила кое-что. Накануне мы с ней почти столкнулись в отделе женского белья, Тула что-то себе выбирала и расплачивалась картой. Своей или чужой, утверждать не могу, но точно картой. Меня она не видела, я просто случайно бросила взгляд в ту сторону, потому что на манекене у входа был выставлен на обозрение красивый купальник для дамы моих габаритов, и я подумала… Не суть, главное – что я видела Тулу с кредиткой в руке.
- Может быть, ты сумеешь припомнить и то, какая это была кредитка? Они же такие славные, разноцветные… Ну?
Марья честно зажмурилась и даже приложила пальцы к вискам – театральный эффект, не более, она прекрасно знала, что мужчины ценят, когда женщины ради них берут на себя труд что-то вспомнить.
- Зелёная с жёлтым, Виза…
- Отлично, - обрадовался Пекка, заглатывая новый бутерброд, а Марья дала себе слово сразу после того, как гость раскланяется, посмотреть на снимки с камеры своего телефона и найти фото того самого купальника. Вдруг там случайно попало в кадр то, что имеет значение? – А когда, во сколько это было?
- Подожди. 31-го мая, я возвращалась от заказчиков… да, пожалуй, в промежутке между пятью и шестью вечера!
- Я ценю тебя, Марья, - с чувством сказал Пекка.
Марья понимала его честолюбивые устремления: Пекка десять лет назад из-за какой-то неприятной истории вылетел из столичного подразделения и был направлен в провинцию. Пекка уверял, что его «подставили», и Марья безоговорочно верила словам давнего приятеля. Она бы искренне обрадовалась, если бы Пекка Ярвинен вернулся в доблестные ряды столичной полицейской элиты. Да, он был медведь, не любил оперу и не ценил книги, картины часто называл «мазнёй», но у него имелись два удивительных качества: цепкий практический ум и редкая порядочность.
- У тебя ещё есть соображения? – спросил её Пекка.
- Есть, - честно призналась Марья. – Дело может быть связано с тем, что в кафе Тула встретилась с тем, кто сказал ей, кем являются её настоящие родители, она с ними встретилась, и… дальше я не думала. Ты же знаешь наверняка, что Тула не родная Рикконенам, они её, как сказал этот мальчишка, Инту, нашли в реке.
- Да, выловили у порогов неподалёку от Миккели. При девочке ничего не было, ни вещей, ни документов. Я запросил то дело, но архив до сих пор не выдал копию. Сама понимаешь, шестнадцать лет прошло, а там всё чисто, никакого криминала. Просто ребёнок, которого нашли в плетёной колыбельке в воде, рядом с берегом. Вода намочила матрасик, девочка начала громко плакать. Сколько времени она там провела, я сейчас не могу сказать, нужно читать дело. Хоть сам в Хельсинки поезжай и иди в архив…
- А они не могли потерять это дело?
- Оно должно храниться, срок ещё не вышел. Я не хочу тревожить Рикконенов, они и так от горя оба поседели. То, что я рассказал тебе сейчас, помню с их слов. Давно был разговор… Марья…
- А?
- Давай по предпоследней, за Тулу, за упокой её души. Как бы то ни было, девчонка не успела много нагрешить. А уж кончину приняла мученическую. Со скалы-то её уже мёртвой скинули, сердце издевательств не выдержало…
Налили, выпили не чокаясь. Бутылка водки опустела ровно наполовину, мартини убыло едва на четверть, зато Мария прикончила целую банку оливок.
- Найти убийцу сейчас – всё равно что обнаружить след, оставленный на камнях, - посетовал Пекка, закусывая. – Пока метались туда-сюда, спорили, потеряли время. И ведь ни одной зацепки, всё впустую! Вот что бы тебе раньше про ту карту сказать!
- Я сама только что вспомнила!
Пекка меланхолически улыбнулся.
- Ну, раз вспомнила, то до старческого маразма тебе ещё далеко. Марья, всем святым заклинаю: не лезь ты в это дело, неизвестно, куда оно вывернет! Давай по последней, за тебя, и я пошёл.
«Мог бы и остаться, люди взрослые, свободные!» - подумала Марья с лёгкой насмешкой. Она давно выбросила из головы школьное увлечение, а вот Пекка, похоже, нет: сейчас он напоминал Дон-Кихота, храбро сражающегося с ветряными мельницами.
Она представила себе явление в дом старика Ярвинена, разыскивающего блудного сына, не явившегося домой ночевать, и с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Пришлось делать вид, что подавилась, и Пекка несколько раз ударил её рыцарской дланью промеж лопаток, после чего его щёки окончательно заалели.
- Пойду… я… - выдавил он, мальчишески пунцовея от вида бретельки топа, съехавшей на руку Марии и обнажившей плечо женщины. – Спасибо… встретимся ещё.
Попрощались у калитки дружеским рукопожатием, этой процедуры Мария побаивалась, поскольку Пекка пару раз едва не оставил её без пальцев. Сейчас всё обошлось.
Глядя на удаляющуюся по дороге фигуру полицейского, Мария куталась в шаль, думала о том, что немедленно проверит фото, сохранившееся в памяти телефона, а ещё старалась настроить себя на «вспоминательный» сон. У неё иногда такое получалось: «снить» на заданную тему.
Как там Пекка сказал? «Обнаружить след, оставленный на камнях», да? Это трудно, но она, дочка и внучка охотников, сама не раз державшая в руках охотничье ружьё, прекрасно знает, что такое возможно. Глупо было сегодня под властью эмоций гулять по берегу в одиночестве в поисках неизвестно чего, в темноте даже с сильным фонарём мало что можно разглядеть, но она не могла поступить иначе после рассказа Инту. Хорошо, что полиция добросовестно прочесала берег.
Спать. Спать и видеть сны.
Прямо сейчас, и чёрт с ней, с посудой на столе.
   

   
Следующая глава          Содержание