Глава 1
Призраки Херсонеса


   
А Чёрное море оказалось синим-синим. Хотя они не сразу это разглядели. Когда ехали от вокзала, Иван беспокойно крутил головой, а потом решился озвучить своё недовольство:
– А море-то где?
Пожилой извозчик с холёными усами, больше похожий на старого боцмана, обернулся на облучке:
– Так вот оно море и есть. Южная бухта.
Ванька едва не выпал из пролётки. Но то, что он видел, море совсем не напоминало. Дорога шла по склону горы, огибая закрытый водоём вроде небольшого озерка, по берегам которого не слишком живописно громоздились причалы, склады, доки. Кораблей в бухте было совсем мало. Извозчик пояснил, что большинство угнали интервенты, а остатки ушли в двадцатом, увозя беженцев из разбитой врангелевской армии. Кажется, Иван был разочарован.
– Ничего, морячок, ещё насмотришься, – усмехнулся извозчик. – Оно тут повсюду – море.
По случаю прибытия Иван надел новую белую матроску, в которой до сих пор стеснялся ходить. Кажется, в Затонске ему казалось, будто вид у него в ней слишком уж благонравный. Но сегодня не устоял, нарядился за час до прибытия. И весь час проторчал в коридоре, высунувшись в раскрытое окно и подставляя лицо тёплому ветру. В результате наряд и лицо покрылись густым слоем паровозной копоти, но Ваньку это не смущало. Анна Викторовна подумала, что едва они найдут квартиру, матроску надо немедленно стирать. А Ваньку мыть.
Она покосилась на мужа. Штольман сидел, положив руки на трость,  в его позе тоже чувствовалось напряжение. Ожидал ли он сразу увидеть то, зачем приехал? Быть может, отыскать на этой жёлтой каменистой земле следы своего отца? Или надеялся, что Платон Михайлович сам подаст им знак? Пока она ничего не чувствовала. Возможно потому, что была слишком утомлена дорогой. Только где-то на грани слышимости звенело в ушах, как звенит раскалённый солнцем полдень голосами кузнечиков в густой траве.
Всё же Яков опасался зря. Севастополь вовсе не был курортным городом. Какой угодно – боевой, трудовой, портовый. По дороге им то и дело попадались новенькие деревянные столбы, на которых висели на когтях, весело переговариваясь, молодые, белозубые монтёры, тянущие провода. Картина, хорошо знакомая по нынешнему Затонску.
– Электрификация идёт, я смотрю? – озвучил Яков Платонович.
– Да идёт помаленьку, – со скрытой гордостью откликнулся возница. – Уж два года как городская электростанция ток дала, Северную сторону питает. А на Балаклаву недавно трамвай пустили – шутка ли?
Может, и тут где-то были места, где прожигали жизнь мелкие коммерсанты, снабженцы, торговые представители – все эти нэпманы и совбуры, вылезшие подобно тараканам из каких-то потайных щелей в сытом тепле новой экономической политики, но покуда дорога Штольманов пролегала далеко от этих мест.
В поисках жилья они доверились вознице, нанятому у вокзала. Первоначально Яков Платонович собирался снять квартиру где-нибудь на Корабельной стороне – поближе к местам, где воевал капитан Платон Штольман. Но Анна Викторовна не забывала об иной цели их поездки. По словам извозчика Петровича, на Корабельной не так много мест, где можно отдохнуть у моря. А раз так, то она Якова на пляж и вовсе не загонит. А ему велено на солнышке греться.
Впрочем, солнышка хватало уже сейчас. Оно было непривычно ярким, какого никогда не увидишь в Тверской губернии. Местные жители были словно провялены этим солнцем: смуглые, худые и какие-то очень спокойные. Спокойными и расслабленными выглядели даже севастопольские собаки, отдыхавшие в густой тени и не торопившиеся облаивать пролётку. В такую жару, должно быть, и впрямь горячиться опасно для здоровья.
– На Корабельной вам, боюсь, нехорошо будет, – спокойно рассуждал Петрович. – Вы ж, я смотрю, из бывших. А там народ простой – морской, рабочий. Ещё обидят.
– Это мы ещё посмотрим, из бывших или из будущих! – задиристо пробурчал Иван.
Петрович только хмыкнул в усы и ответил незлобиво:
– Ну, ты-то всяко из будущих, – потом причмокнул, дёргая поводья, и добавил после короткого раздумья. – Не серчайте, это я так, для разговору. Отвезу вас туда, где вам удобно будет.
Ехали долго, пока не оказались на какой-то дальней окраине. Каменистая дорога повернула к берегу, и глазам приезжих неожиданно открылась невероятная синева. Это оказалась ещё одна бухта, по другую сторону которой посреди пустыря, местами расчерченного странными линиями, высилась маковка православного храма. А за обрывистым мысом царил простор, уже ничем не ограниченный. Ровная черта горизонта отделяла голубое от густо-синего, и на этой черте, словно нарисованный тушью, чернел силуэт боевого корабля.
Ванька распахнул глаза и свесился с пролётки, рискуя выпасть под колёса. Морской ветер подхватил воротник матроски и лёгкие пряди отросших волос.
– Крейсер «Коминтерн», – со сдержанным удовольствием сказал Петрович. – Бывший «Память Меркурия». Я на нём без малого тринадцать лет служил. Беляки его, отступая, взорвали, а рабочие Морского завода восстановили. Теперь вот снова в строю.
Ванька открыл рот, потом захлопнул – только зубы лязгнули. Кажется, впервые языкатый штольманёнок не нашёл подходящих слов.
Старый моряк привёз их в добротный деревянный дом с мезонином, небольшой, но уютный даже с виду. Дом располагался совсем рядом с бухтой, именовавшейся Карантинной. А одноглавый храм в византийском стиле по ту сторону бухты оказался Владимирским собором, построенным будто бы на месте церкви, где принял христианство сам Владимир Красно Солнышко.
Анна Викторовна влюбилась сразу в это место, в это море, в этот мыс с остатками древнего города Херсонеса. Странные линии оказались развалинами прежних стен. Дом ей тоже понравился. Сдавалась просторная комната в первом этаже – на два окна, со всей мебелью, а также крытая веранда, которая сразу приглянулась Ваньке.
Хозяйка была одинокой вдовой одних с Анной лет, худой, с крупными чертами неулыбчивого лица. Анна Викторовна неуместно подумала вдруг, что так мог бы выглядеть Штольман, если бы его угораздило родиться женщиной. Во всяком случае, взгляд, который хозяйка кинула на чужаков сквозь очки, сквозил ощутимой прохладой.
– Вот, принимайте, Катерина Львовна, – сердечно сказал бывший моряк. – Как вы просили: люди культурные, степенные.
– Спасибо, Петрович, – отозвалась хозяйка неожиданно мелодичным голосом, впрочем, без особой приветливости. – Неси вещи в комнаты.
Штольман молча качнул головой, отмечая должно быть про себя явный сговор извозчика с владелицей квартиры, но протестовать не стал. Цену за жильё вдова запросила вполне приемлемую. К услугам приезжих был летний душ во дворе, увитом виноградом,  а также кухня.
– За отдельную плату могу предоставить ежедневный стол, – всё так же равнодушно оповестила хозяйка.
– Спасибо, Екатерина Львовна, – улыбнулась ей Анна. – Но это уже излишне. Я привыкла сама готовить на свою гвардию.
Домовладелица ответила молчаливым кивком и удалилась, предоставив Штольманам возможность располагаться. С её уходом Анна поймала себя на том, что ей стало как-то легче дышать. Ванька негромко хмыкнул:
– Медуза Горгоновна!
Анна Викторовна хотела сделать ему замечание, но тут вдруг рядом шумно выдохнул Штольман – словно тоже был камнем какое-то время и только теперь решился ожить. Она глянула на мужа и поняла, что все трое испытали сходные чувства.
– Не будем обсуждать человека за глаза, – всё же сделала она замечание. – Мы же не знаем всех обстоятельств.
Хотя перевалило за полдень, есть не хотелось совсем. Хотелось освежиться. Жара была непривычной и почти невыносимой. Анна Викторовна покосилась на древянную будочку душа, увенчанную металлическим баком. Вода в нём, с учётом дневной температуры, могла уже нагреться до кипения. Тут скорее не освежишься, а сваришься. Между тем, Ваньку совершенно необходимо отмыть. И тут неожиданно подал голос Яков Платонович:
– А не сходить ли нам на море?
Все трое обернулись к бухте, заманчиво синевшей за окном. Берег был довольно пустынным, никаких загорающих курортников, как опасался Штольман. Только пара мальчишек плескалась недалеко от берега. Иван тут же полез в чемодан за полотенцем. Анна Викторовна вздохнула с облегчением. Пары часов в Севастополе оказалось достаточно, чтобы понять – ежедневное купание здесь не прихоть, а условие выживания. Кажется, с вытягиванием мужа на пляж у неё не будет проблем.
Берег был покрыт мелкой разноцветной галькой, опасно раскалившейся под солнцем, но это они поняли, лишь опрометчиво разувшись. Ноги сразу ушли в неё почти по щиколотку. Ванька взвизгнул и поспешил выбраться на крупные камни, столь же горячие, но хотя бы не впивавшиеся в подошвы. Яков помог Анне, потянувшейся за красивым кусочком агата и совершенно увязшей в предательских камушках.
– Лучше держаться скал, – сказал он ей.
Ванька уже бодро прыгал по камням впереди, размахивая ботинками, которые держал за шнурки. Под скалами пляж тоже был по большей части галечным, но со временем они к нему приноровились. Труднее всего оказалось входить в воду и выбираться из неё. Впрочем, выбираться и не хотелось. Вода была очень тёплая и невероятно чистая. Они блаженствовали, то качаясь на волне, то обсыхая на полотенцах. Потом Яков Платонович покосился на силуэт Владимирского собора по ту сторону бухты.
– Раз уж мы всё равно бездельничаем, не сходить ли нам на Херсонес?
Ванька, которому уже надоело валяться на берегу, радостно подскочил. Анна Викторовна, задумчиво перебиравшая красивые морские окатыши, с удовольствием улыбнулась. Поездка определённо складывалась. И Яков в порядке исключения не спорил. От утренней его хмурости не осталось и следа, словно её смыло тёплыми солёными волнами. Жизнь уже в который раз подтверждала, что она прекрасна и удивительна, даже если Штольман не всегда с этим согласен. Это он по привычке. Конечно, она с удовольствием пойдёт с ним на Херсонес!
Они побрели вдоль берега, на этот раз предусмотрительно обувшись. После купания гулять было гораздо легче. Они прошли меж двумя рядами  разрушенных крепостных стен и снова спустились к морю на месте былой эллинской гавани. К остаткам старого причала до сих пор спускалась пыльная дорога, должно быть, проложенная здесь много веков назад. Сознавать это было странно. Нечто подобное, хотя в меньшей степени, Анна Викторовна порою ощущала в Париже. Там время тоже было спрессовано невероятным образом, так что какая-нибудь книжная старина проступала сквозь самые обыденные вещи. Помнится, они любили обсуждать это с Антоном Андреичем, также тонко чувствовавшим потаённую связь истории.
На Херсонесе толща времени была куда более мощной и молчаливой. Вот только тихий звон, который сегодня чудился Анне с того момента, как она сошла с поезда, на руинах города сделался более отчётливым. И почему-то тревожным. Внезапно накатила дурнота, и Анна Викторовна поспешила опереться о ближайшую стену.
По счастью, Штольман, ушедший вслед за Ванькой на несколько шагов вперёд, обернулся. И тут же подскочил к ней, подхватывая и обнимая за талию.
– Аня, что? Тебе плохо? Перегрелась?
Но Анна только отрицательно качнула головой. Перегреться было не мудрено, несмотря на лёгкий летний наряд и соломенную шляпку, но она уже понимала, что дело не в жаре. Потому что дурнота отступила, едва вернулся Яков.
Давно доказано: каким бы зловредным ни был дух, он не решался безобразить, если Анну Викторовну обнимал Штольман. Должно быть, даже астральные сущности опасались связываться с этим господином, который не верил ни в Бога, ни в чёрта, а однажды даже ухитрился застрелить личного посланца Сатаны.
«Понимают, что с меднолобой затонской полицией шутки плохи!», – усмехался Яков Платонович.
Так или иначе, но контакт с потусторонним миром в присутствии Штольмана протекал обычно гладко и без последствий. И если сейчас Анне внезапно стало лучше, стоило мужу к ней прикоснуться, значит, дело снова в призраках. Кто к ней явился? Зачем?
– Не могу понять, – пробормотала она.
– Что именно? – осторожно спросил Яков, с тревогой заглядывая ей в лицо.
– Кажется, это духи. Но я не вижу никого конкретно. Просто ощущение, что их очень много, и они стоят за какой-то тонкой стеной. И если эта стена не выдержит… – она остановилась, закусив губу, – … мне будет очень плохо.
Штольман, продолжая поддерживать жену за локоть, ковырнул что-то на земле концом трости и угрюмо бросил:
– Уйдём отсюда!
Анна тоже поглядела под ноги. Если в других местах им без конца попадались ракушки или красноватые куски античной керамики, то у этой стены земля была обильно усеяна вполне современными гильзами.
– От пулемёта «максим», – констатировал Ванька, как и любой мальчишка смутных времён, прекрасно разбиравшийся в оружии.
– Идём отсюда, – повторил Штольман и увлёк Анну Викторовну подальше от этой стены.
На обрыве, под которым мирно покачивались волны, её совсем отпустило. Кажется, в том месте, в конце древней дороги, творилось что-то очень страшное. И совсем недавнее. Гражданская война в Крыму была жестокой…
Анна покосилась на мужа, шагавшего рядом. Судя по хмурому виду и нервной ямке на щеке, он пришёл к какому-то выводу. Но делиться своими мыслями не спешил. Они продолжали брести, огибая мыс, чтобы не возвращаться в то странное и страшное место. Ванька вновь усвистал вперёд – только пятки сверкали, да временами в море сыпались камни.
– Держись подальше от обрыва, – приказал сыну Штольман.
Анна Викторовна молчала, продолжая благодарно сжимать надёжную руку мужа. Тревога потихоньку проходила, а стоило обогнуть мыс и выйти к берегу ещё одной уютной бухты, отступила совсем, спугнутая резким звуком горна. Звук раздавался из рощи, зеленевшей в самом устье бухты. И он интриговал.
Пляж в новой бухте был песчаным, а вода бирюзовой. Анна окинула взглядом своих кавалеров и поняла, что они тоже не прочь вновь освежиться в более комфортной обстановке. Но стоило им приблизиться к берегу, как из рощи, едва не сметя приезжих, с восторженным рёвом высыпало человек сорок ребят разного пола и возраста, на ходу срывая панамки, косынки и красные галстуки. По пятам за пионерами бежала совсем молоденькая вожатая, тонко выкликая:
– Саша Сизиков, немедленно вернись! У тебя же ангина!
Но никто не вернулся, а болезный Саша Сизиков был неотличим от своих здоровых собратьев, с визгом плещущихся в воде. Впрочем, девочки всё же несколько поотстали от мальчиков, но лишь потому, что предпочитали складывать свои сарафаны и юбки вместо того, чтобы расшвыривать их по всему берегу. Одна такая длинноногая загорелая нимфа лет четырнадцати оказалась совсем рядом со Штольманами. Оглянулась через плечо и вдруг весело фыркнула. Анна Викторовна кинула взгляд на своих мужчин и обнаружила, что Иван так и застыл, сняв только одну штанину. На месте юной севастопольской нимфы Анна тоже рассмеялась бы. Просто она знала, сколь ранимой бывает сильная половина её семейства. Они с мужем переглянулись, пряча улыбки при виде оцепеневшего сына.
Впрочем, магия длилась всего несколько мгновений. Потом из воды раздалось звонкое:
– Шура, ты идёшь?
Нимфа хихикнула, повернулась к Ваньке спиной, и устремилась к своим подругам, размахивая сдёрнутой с головы косынкой. Иван отмер и отпустил штанину, которую так и держал всё это время в руках. Анна подумала, что до сих пор стрела Амура поражала Штольманов в возрасте близком к тридцати, а то и глубоко на четвёртом десятке. Но младший сын явно намеревался нарушить эту традицию.
* * *
То ли в этом повинно было нервное возбуждение, то ли и впрямь спать было жарко. Ванька беспокойно возился за ширмой на своей раскладушке. Раскладушка громко скрипела пружинами. Яков тоже не спал, временами шумно вздыхая, а стоило Анне задремать, сбежал на веранду и долго сидел в кресле-качалке, полуночничая в одиночестве. Со всеми своими беспокойными родственниками забыться крепким сном Анне Викторовне удалось только под утро.
Утром Иван подскочил ни свет, ни заря и помчался проверять свой наряд. Матроска высохла за ночь, хотя была постирана поздно вечером. Яков Платонович, у которого по определению утро добрым не бывает, раскритиковал его вид:
– На принца крови не похож. Апаш какой-то. Рубаха мятая, космы до плеч. Стричься ещё не пора, Самсон Яковлевич?
Ванька и впрямь с самой весны всячески избегал парикмахерской. Прежде с этим не было проблем, а сейчас отросшие пряди уже завивались колечками на шее. Анна сделала мужу знак не муссировать эту тему. Мальчику четырнадцать лет, слава богу, что у него появился интерес к тому, как он выглядит. Но тут имелась и другая причина. Уже не раз она заставала младшего сына перед зеркалом, где тот с удовольствием поправлял появившиеся завитки.
– Как ты не понимаешь! – вполголоса пояснила она мужу, когда Ванька вышел за дверь – просить у хозяйки утюг. – У всех Штольманов волосы вьются. Вы с Митей вообще кудрявые. Значит, и у него тоже должны.
Ванька никогда не говорил об этом вслух, но она уже давно заметила, что приемное родство оказалось для него важнее кровного. О семье Бенциановых он слушал без особого интереса, зато охотно внимал нравоучительным историям, которые Яков временами извлекал из собственной биографии. И с затаённым восторгом находил черты сходства между собой и своей новой семьёй.
Штольман только качнул головой и проворчал, не торопясь соглашаться:
– Ну, это ещё не повод отпускать косы до колен. Живность только разводить.
Что поделать, Ванькины лёгкие волосы вились, только достигнув определённой длины. Коротко отстриженные они попросту торчали в разные стороны. Летом Анна Викторовна на стрижке не настаивала. Нравится мальчишке этот романтический «мушкетёрский» вид – ну и ладно! Антон Андреевич вон тоже никогда не стригся коротко – и ничего! Никакая живность не завелась.
Иван примчался с тяжёлым чугунным утюгом, но в комнате его не на чем было разогреть. Анна посоветовала сыну гладить рубаху на кухне. Он последовал совету, прихватив из чемодана свой видавший виды пионерский галстук. Последнее яснее всего раскрывало подоплёку этого переполоха. Ребята, которых они встретили вчера в Песочной бухте, были пионерами из детского лагеря, организованного этим летом по инициативе райкома комсомола. В роще стояли четыре просторные палатки, где пионеры проживали уже три дня отдельно от своих родных. Красивая девочка Шура тоже была оттуда.
– Влюбился, – одними губами произнесла мать, едва за Ванькой закрылась дверь.
– Ты думаешь? – с сомнением прищурился Штольман.
– Яков Платонович, – укоризненно покачала головой Анна Викторовна, но улыбку сдержать не смогла. – Никогда-то вы не разбирались в человеческой натуре!
В памяти внезапно всплыл какой-то очень похожий диалог, который они вели бог знает сколько лет назад по поводу Егора Фомина. Должно быть, Штольман тоже это вспомнил, потому что криво улыбнулся.
– Несправедливо! – начал он.
Но намечавшаяся пикировка, которая уже много лет доставляла обоим массу удовольствия, была неожиданно прервана. Дверь распахнулась, и на пороге возникла, подобно статуе Командора, квартирная хозяйка. Глаза её метали молнии, а голос звенел, как валторна:
– Никогда!.. Вы слышите – никогда! – в моём доме не будет этой грязной тряпки!
Двумя пальцами она брезгливо держала Ванькин галстук – изрядно обтрепавшийся на концах, но вполне себе чистый. Иван влетел следом с белыми глазами, хватая воздух ртом. Штольман мгновенно поймал его и притянул к себе, положив руки на плечи. В гневе бывший тверской жиган был на многое способен.
– У вас есть какие-то претензии к нашему сыну? – резко произнёс Яков.
Анна заметила, что левое веко у него предательски дрожит. Он не терпел, когда задевали его родных. Надо срочно вмешаться, иначе сейчас они всей семьёй пойдут искать другую квартиру.
– Что случилось, Екатерина Львовна?
– Вот это!.. – домовладелица вновь гневно потрясла галстуком. – Я в своём доме не потерплю!
Штольман нахмурился и дёрнул щекой:
– Конфликт, стало быть, политический? – холодно осведомился он.
– Да! – хозяйка почувствовала отпор и всем телом развернулась к главному противнику. – Вы, как я понимаю, одобряете? Все убийства, которые совершены...
– Ручаюсь, что наш сын не имеет отношения ни к каким убийствам! – осадил её Штольман.
– Под этой красной тряпкой… – женщина задохнулась от гнева. – Да знаете ли вы, что тут было пять лет назад… когда ОНИ вернулись?
Анна поспешно налила воды и протянула стакан хозяйке. Пить и бушевать одновременно ни у кого не получается. Эту истину она уяснила много лет назад, ещё в собственном детстве. Маменька могла устроить скандал на пустом месте, но питьё обычно помогало. Правда, мама чаще пила пустырник.
– Расскажите нам, – тихо попросила Анна Викторовна, вынимая стакан из рук женщины.
Если твой собеседник возбуждён, старайся говорить тихо и спокойно. Этот приём она тоже подглядела в незапамятные времена у одного приезжего из Петербурга следователя. Приём безотказно действовал как в классе, так и в общении с этим самым следователем, который тоже был не дурак вспылить.
Хозяйка всё ещё тяжело дышала, но хотя бы не кричала уже. Анна нашарила стул и подставила ей. Женщина села, не глядя. За всем этим угадывалось нечто большее, чем политический конфликт.
– У вас кого-то убили? – тихо спросила Анна Викторовна.
Хозяйка вздрогнула, подняла голову, уставившись на неё. В морщинках у глаз и впрямь виднелась влага.
– Мой муж… Петр Карлович Краузе… он ни в кого не стрелял! Он был просто военным врачом.
Анна бросила быстрый взгляд на мужа, призывая ни словом, ни жестом не прерывать эту исповедь. Кажется, женщине просто нужно выговориться. Слишком долго она держала эту боль в себе, не имея возможности её выплеснуть. Яков всё так же прижимал Ваньку к себе и не пытался вмешаться, предоставив ей самой вести разговор.
– Это  случилось в гражданскую?
– Это случилось уже ПОСЛЕ гражданской. В ноябре двадцатого при отступлении тут творилось форменное безумие. Но мы ещё могли бы сесть на пароход. Петр Карлович не захотел… – она мучительно вздохнула, сдерживая рыдание. – Какое-то время нас не трогали. Но… 17 ноября Крымревком издал приказ: всем офицерам пройти регистрацию. Под страхом расстрела. Мы не знали тогда, что расстреляют в любом случае. Мой муж пошёл регистрироваться… и уже не вернулся. Прямо оттуда их забирали… Расстреливали на всех кладбищах, за городом – на Максимовой даче, здесь – на Херсонесе. Трупы не убирали сутками… Когда расстрельная команда уезжала, приходили мародёры. Они камнями выбивали золотые зубы у казнённых! Эта красная ведьма Землячка сказала: «Жалко на них тратить патроны, топить их в море!» Слышите?! И топили! Вывозили целыми транспортами в открытое море и... Потом ревком объявил, что было казнено 12 тысяч человек. За бессудные расправы Севастопольскую чека для вида привлекли к ответственности. Как будто это могло кого-то вернуть! А я до сих пор не знаю, где…
Женщина задохнулась и завозилась в поисках носового платка. Платка не оказалось. Передёрнув плечами, Екатерина Львовна быстрым шагом вышла вон из комнаты. Штольманы молча переглянулись. Потом Ванька вывернулся из рук отца, поднял с полу и повязал свой галстук, вопросительно глянул на Штольмана.
– Я пойду?
– К обеду вернись, – коротко приказал Яков Платонович.
Кто знает, может им придётся новую квартиру искать? Но сейчас – Анна Викторовна всем своим существом чувствовала это – Екатерину Львовну просто нельзя оставлять одну. Она осторожно постучала в двери хозяйской спальни. Госпожа Краузе сидела на кровати, вцепившись руками в железную спинку, и плакала, уже не скрываясь. Анна села рядом с ней и молча обняла худые плечи. Жутко подумать, что чувствовала бы она сама, если бы Якова Платоновича вот так же… Сколько раз она в кошмарах видела, как его ведут на расстрел! Их беда обошла стороной. А Екатерину Львовну – нет.
Должно быть, слишком долго она была одна, не имея возможности ни с кем поделиться, потому что не стала протестовать, прятаться или прогонять квартирантку, пришедшую её пожалеть. Только судорожно выдохнула, комкая в руках промокший платок, и спросила осипшим голосом:
– Почему? Ведь вы же не из НИХ, я вижу…
– Почему мы за них? – тихо отозвалась Анна. – Екатерина Львовна, да мы ни за кого. Просто за людей. Я учу в школе детей, Яков Платоныч ловит бандитов, как и всю свою жизнь. Война закончилась, надо же как-то дальше…
Она ожидала, что ей бросят в лицо то, что уже неоднократно бросали: «Продались за пайку!» В этом случае и впрямь разговаривать дальше не о чем. Но госпожа Краузе, кажется, уже просто не имела сил для дальнейшего скандала.
– Вы правы, нужно как-то жить… Сейчас кроме НИХ всё равно никого вокруг не осталось.
– Вам оставили дом?
– Хотели отнять. Приходила какая-то жилкомиссия от совета, от ревкома – кто их разберёт! Потом отступились почему-то. Возможно, просто вмешались хорошие люди, которых Пётр Карлович лечил.
– Вот видите! – горячо сказала Анна. – Хорошие люди есть, они никуда не исчезли. Просто… время было такое. Знаете, в нашем городе жил мальчик. Мы его самого не знали, он родился, когда мы за границей жили. Его дядька служил у Якова Платоновича в полиции, знаете, рослый недотёпа такой, но приветливый, забавный… Егор Степанович. Его племянник Костя... его тоже убили… врангелевцы. Выкололи глаза, а на груди и на спине вырезали звёзды… В прошлую годовщину Октября я видела его мать. Она похожа на вас.
На этот раз Екатерина Львовна не стала спорить.
– Да… это война… мерзость какая… – тихо пробормотала она.
– Были хороши и эти, и те, – согласилась Анна Викторовна. – Но когда-то же надо остановиться. Мы остались живы. И вы тоже. Значит, надо жить.
Хозяйка развернулась к ней и пристально посмотрела в лицо. Теперь во взгляде не было холода и враждебности. Просто очень измученная пожилая женщина.
– Я… не могу понять. Ваш муж был полицейским, а его пощадили? Кажется, их всех убили ещё в семнадцатом году.
– Это долгая история, – вздохнула госпожа Штольман. – Когда-то давно Яков Платонович попытался прижать высокопоставленных негодяев, которые торговали военными секретами России. Но у этих преступников была власть, они решили расправиться с ним. Нам пришлось эмигрировать.
– Я понимаю, – вздохнула хозяйка. – Вы обижены на Россию.
– Вовсе нет! – воскликнула Анна Викторовна. – Просто тогда речь шла о нашей жизни. Нас пытались убить много раз… нас обоих. Мы прожили полжизни в Париже. Но я знаю, что Яков все эти годы тосковал. Мы вернулись, как только появилась такая возможность.
– И зря вернулись! – в голосе Екатерины Львовны впервые появился звук. – Вас они тоже не пощадят, вот увидите! Им нравится убивать нас. Видеть наше унижение.
– Я знаю, – вздохнула Анна. – Мой муж с восемнадцатого года шёл по следам одного такого. Он был моряк, убил морского офицера, потом сколотил банду. Потом ещё одну. Мы оба попали к нему в руки два года назад.
– И что?
Анна пожала плечами, не желая вдаваться в подробности:
– Милиция успела вовремя. Ликвидировали всю банду.
Хозяйка отвернулась к окну, зябко кутаясь в шаль, хотя в комнате уже становилось довольно жарко. Она продолжала молчать.
– Вы хотите, чтобы мы съехали? – спросила Анна Викторовна. – Если да, то мы уйдём. Но мне кажется, что вам нужны эти деньги.
– Да, – без выражения согласилась женщина. – Мне нужны эти деньги. Вы скажете своему сыну, чтобы он больше не надевал?..
Госпожа Штольман покачала головой:
– Мы оставляем за нашими детьми право самим определяться со своими политическими убеждениями. Но я скажу ему, чтобы он щадил ваши чувства.
Кажется, ей удалось хозяйку удивить. Она обернулась, уставившись на Анну с каким-то новым выражением:
– Политические убеждения? Но он же ребёнок! Дети должны слушать, что говорят им взрослые. Впрочем, если взрослые говорят…
Анна повела рукой, отметая её возражения:
– Белокурый мальчик в матроске? Не обманывайтесь! В некоторых вещах Ваня разбирается не хуже взрослых. Его отец погиб на фронте в четырнадцатом году. А мать умерла от «испанки». Он два года выживал на улице один. Он с нами только потому, что нам верит.
Екатерина Львовна довольно долго молчала, глядя на свою гостью. Потом сказала:
– Вам не надо никуда уходить.
Анна только кивнула. Большего сделать она сегодня, пожалуй, не в силах.
Вернувшись в свою комнату, она не нашла никого из своих мужчин. Так, а Яков где? Неужели, пошёл квартиру искать?
Но он отыскался на веранде, в полюбившемся ему плетёном кресле-качалке. Сидел и невесело размышлял, не сразу заметив, что она пришла. Анна подумала вдруг: как ему – человеку весьма обидчивому и резкому – удается без обид принимать несправедливость? И тогда, тридцать пять лет назад. И сейчас, когда его сняли с должности без вины. Как он умеет это – не растравлять себя, а перешагнуть и просто жить дальше? Она не могла не спросить об этом.
Яков Платонович долго молчал, потом пожал плечами:
– Да как-то никогда не задумывался над этим. Я рано понял, что справедливости от вселенной вообще не стоит ждать. Как там у Пушкина: «Но правды нет и выше!» Разве есть какая-то справедливость в том, чтобы в восемь лет остаться сиротой? А роптать – какой смысл? Что это изменит? Можно жизнь прожить и правды не увидеть, – и резко выдохнул после паузы. – Ну, разве что, кроме той, что удастся установить мне самому.
   

Музыкальная иллюстрация к этой главе:

[player][{n:"Жанна Бичевская \"Всё теперь против нас\"",u:"http://forumstatic.ru/files/0012/57/91/41219.mp3",c:"http://forumstatic.ru/files/0012/57/91/31198.png"}][/player]
   
 
Следующая глава          Содержание
   

Скачать fb2 (Облако Mail.ru)        Скачать fb2 (Облако Google)