Глава IV

 
Санкт-Петербург, 15 октября 1884 г.
Если взглянуть с Калинкина моста вниз по Фонтанке, не вдруг поймёшь, что смотришь на реку, а не на причудливый лес. Баржи и лайбы стоят так тесно, что и воды под ними не видно, только что не складывают бушприты на пристань. Только покачивания снастями перевитых мачт – слишком размеренные и неторопливые, чтоб объяснить их порывами резкого осеннего ветра – дают понять, что под неспокойной лодочной толчеёй плещется Фонтанка. Это – и густой дым из трубы парохода, проталкивающегося по тесно запруженной реке.
Как и во всяком лесу, среди скопища мачт бурлит жизнь во всех её проявлениях. Тот же наблюдатель легко сможет заметить все типичные для петербургской пристани типажи. Вот один шкипарь почтительно объясняется с представителем речной полиции, а другой властно покрикивает, подгоняя разгружающих баржу грузчиков. Те тоже одни другим не чета: угольно-чумазые катали снуют туда-сюда по сходням со своими всегдашними тачками, а носаки, каким-то чудом удерживая тяжёлый груз на ветру, таскают на рысях длинные доски – только и спасает кожаная подушка на плече. Крючникам и того тяжелей – поди побегай, когда спину тянут несколько набитых кулей, да ещё и приходится их придерживать крюком, чтобы, упаси Бог, не свалились.
– Наливай! – командует такой работяга, и товарища наваливают ему на спину два-три рогожных мешка. Не кряхти, авось пупок не развяжется; не соль грузишь – и на том спасибо.
Измождённые крестьянские лица, латаная одежда, рваные лапти – не от хорошей жизни идут в петербургские грузчики!
Помимо артельного люда, хватает на пристани и типажей посомнительней. Подёнщики высматривают, не подтопило ли какую баржу – и то сказать, на срочной разгрузке можно вдвое больше поднять, чем с артелью! – а злые языки говорят, что и сами такое подстроить не дураки. Пираты рыщут в общей толчее на вёртких лодчонках, длинными клещами подцепляя тонущий товар. Даже мелкому плавнику на воде не залежаться – тотчас пикальщики подцепят и утянут на дрова.
Если бы же сторонний наблюдатель мог подняться со своего поста на Калинкином мосту и обозреть неспокойные пристани с высоты посерьёзней, рано или поздно ему начали бы бросаться в глаза прелюбопытные детали. Какая-то часть причалов жила своей, отдельной жизнью – похожей, и всё-таки не такой, как вокруг. Видимых рубежей у причального государства в государстве не было, но неуловимо меняющиеся людские повадки рано или поздно позволили бы без ошибки определить его границы. Грузчики здесь, хоть и по-прежнему небогатого вида, ходили не такие оборванные, как кругом – на добротных ватных куртках сверкали начищенные медные пуговицы. Подёнщики, всегда готовые объехать артельных по кривой и срубить шальную деньгу, обходили особое место стороной – а если кто и совался, его живо подхватывали под руки неизвестно откуда взявшиеся здоровые мужики. Пираты, гнусом осаждавшие баржи выше и ниже по течению, не тянули загребущих клещей к тем, что разгружались у здешних причалов – лишь несколько лодчонок сновали-туда сюда и чинно складывали улов прямо на пристани. Даже скободёры, не дававшие шкипарям житья по всему Петербургу, не подумали бы свистнуть петлю или хоть завалящий гвоздь с тутошних барж. В потаённом причальном царстве царили порядок и благообразие, и только крепкие, недоброго вида мужики, что слонялись по пристани без всякого видимого дела, слегка портили картину регулярного государства.
В отличие от праздного наблюдателя, Штольману не было нужды подниматься в небеса, чтоб разглядеть эту картину – намётанный сыщицкий глаз подмечал такие вещи без всякого усилия. На здешних причалах заправлял Никодим Копырин – и держал их железной рукой, не видя ни малейшей надобности облачать последнюю в бархатную перчатку. Делу немало помогала репутация – купец второй гильдии по заявленному капиталу, Копырин был повлиятельней иных князей, когда речь заходила о делах, что в бумагах не отражаются. Артели Копырина на оплату не жаловались, но для мастеров иного толка находилась работа и погрязней, и поприбыльней разгрузки угля – а сонмы присяжных поверенных, прикормленных полицейских и таких же состоятельных друзей надёжно защищали эти дела от власть имущих.
Умозаключения, что привели Штольмана в контору Копырина, были просты и оттого лишь более надёжны. Если Притвиц оставался в живых достаточно долго, чтобы сделать себе имя на торговле военными секретами, то явно не потому, что сам лез в каждую переделку с револьвером наперевес. Для налёта на дом Шипова, ему потребовались бы подручные – а Фонтанка, где всегда можно было затеряться среди приезжих грузчиков, была у петербургских лихих людей излюбленным местом. Подтверждало эту версию и последнее известное местонахождение немца. Кроме того, правительственные тайны любят тишину, и уж после такого шума, каким обернулось нападение, Притвиц как пить дать прикажет своим головорезам затаиться на время. Это делало следующий шаг Штольмана очевидным: если кто-то искал надёжных исполнителей или возможность залечь на дно, Копырин должен был об этом хотя бы слышать.
Оставалось только выяснить, станет и он об этом говорить.
– Никодим Силантьевич вас примут, – почтительно сообщил спустившийся по лестнице слуга. – Пожалуйте за мной.
Штольман нетерпеливо кивнул и последовал за нарочито медленно поднимающимся слугой. Как в большинстве купеческих домов, жилые помещения и хозяйский кабинет располагались наверху.
– Надворный советник Штольман, сыскная полиция, – без обиняков представился сыщик, шагнув в комнату. Слуга тотчас затворил дверь у него за спиной.
Копырин не поднялся ему навстречу – так и остался сидеть, переплетя красные мясистые пальцы. Купеческий живот, не без труда сдерживаемый застёгнутым жилетом, упирался в край стола, но под респектабельным слоем жира ещё вполне угадывалась немалая сила. Она же сквозила и в маленьких карих глазах, положительно утопающих в окружении густых бровей, угольно-чёрной шевелюры и того же цвета окладистой бороды.
– Как же, как же, – басовито откликнулся купец. Движения губ едва угадывались под буйной растительностью на лице. – Наслышан. Яков… Порфирьевич?
– Платонович, – спокойно поправил Штольман, проходя вглубь комнаты и без приглашения отодвигая себе стул.
– Простите великодушно, – кивнул купец без малейших признаков сожаления в голосе. – Так чем могу быть полезен, Яков Платонович?..
– Помощью в расследовании двойного убийства, – отрезал Штольман. Деланная неторопливость купчины раздражала – в чёрной бороде можно было спрятать движения губ, но не очевидное пренебрежение к полицейской ищейке.
– Убийство, говорите? – Копырин покачал головой и осенил себя крестным знамением. – Грех, грех. Ну, так что же, я-то здесь к чему?
– Этот человек, – Штольман выложил на столешницу изображение Притвица, прижав карточку ногтем указательного пальца – не позднее чем вчера днём был на набережной Фонтанки и искал подручных для разбойного нападения. Возможно, он же или кто-то из этих подручных сегодня ночью искали убежище, в котором можно скрыться на несколько дней. Вы поможете мне их найти.
– Господь с вами, Яков Платонович! – раскатисто отозвался Копырин. Глубоко посаженные глаза быстро метнулись к фотографической карточке, но никакой реакции в них не отразилось. – Где я – а где такие лиходеи! Что же вам от честного купца угодно?
– Не виляйте, Никодим Силантьевич. – Штольман постучал ногтём по всё ещё лежащему на столе изображению. – Пока что я здесь без постановления.
– Так о чём тогда речь? – Копырин расцепил пальцы и картинно развёл ладонями. – И рад бы помочь, да что же с меня толку, когда кругом такие страсти?
Штольман вперился взглядом в Копырина, и тот не отвернулся. В маленьких карих глазах сверкали неприкрытые нахальные искры. В бороде обозначилось какое-то шевеление – ни дать ни взять, купец второй гильдии улыбался.
По-хорошему, значит, не хотите?
– И как вы только тут работаете, Никодим Силантьевич? – процедил Штольман, переведя взгляд с Копырина на расположенное у него за спиной окно. – Уши ведь закладывает.
– Господь с вами, Яков Платонович, – умиротворяюще откликнулся хозяин кабинета. – О чём вы?
– Как это – о чём? – удивился Штольман, вновь обращая взор на купца. – Я отчётливо слышу громкое пение.
Кустистые чёрные брови чуть приподнялись.
– Коли так, вам непременно стоит обратиться в Речную полицию. Егор Дмитриевич вас с удовольствием выслушает.
Глава местного управления? Все-то у Копырина на жалованье, все у него с рук едят! Ну да не на того напали, господин купец второй гильдии!
– Егор Дмитриевич? – переспросил сыщик, поднимаясь со стула. – Хрещатицкий? Как же, как же. Наслышан. Полагаю, Егор Дмитриевич будет рад узнать, что вы отказываетесь сотрудничать в расследовании, за которым следит Собственная Его Императорского Величества охрана.
Ох, не обрадуется Варфоломеев тому, как Штольман разбрасывается именем его службы! Но тут уж миндальничать некогда – не уламывать, так обломать. Благо, результат того стоил – чёрная борода будто окаменела, да и в карих глазах жизни не прибавилось.
– Так что же? – бесстрастно процедил сыщик, вполоборота повернувшись к двери. – Побеседовать мне с Егором Дмитриевичем?
Копырин тяжко вздохнул.
– К чему же нам торопиться, Яков Платонович? – примирительно пробасил он. – Может, мне и самому известно, кто тут… поёт. Вы уж дайте мне время навести справки.

Примечания:
Лайбы – деревянные парусные суда финского бассейна, как правило, с одной или двумя мачтами.
Шкипарь – искаж. «шкипер» (здесь и далее петербургский жаргон рубежа веков), рулевой и по совместительству главное лицо на барже.
Катали – грузчики, перевозящие грузы тачками.
Носаки – грузчики, переносящие габаритные грузы – как правило, брёвна или доски – на плече.
Крючники – грузчики, переносящие сыпучие грузы в мешках, придерживая их крюком.
Пираты – лодочники, подбирающие и присваивающие упавшие с разгружаемых судов грузы.
Пикальщики – люди, собирающие плавник при помощи длинной палки с гвоздём на конце.
Скободёры – лодочники, охотившиеся за металлическими деталями судов.
«…отчётливо слышу громкое пение» – в Петербурге описываемого периода было законодательно запрещено петь за работой. За выполнением запрета на пристанях следила речная полиция.

   
Следующая глава          Содержание