Глава V
Санкт-Петербург, 15 октября 1884 г.
Маятник часов покачивался вправо-влево. Клак-клак. Клак-клак. Размеренные механические звуки не просто отмеряли течение времени – они оформляли его, придавали ему структуру, делали его осязаемым.
Понятным.
Ему нравились механизмы. С ними было удобнее, чем с людьми. Как и люди, они действовали по правилам, но, в отличие от людей, их правила вытекали из природы вещей. Эти правила нельзя было игнорировать или поставить под сомнение; больше того, их нельзя было обойти, как нельзя не отдёрнуть руку от раскалённого металла. В них была прямолинейность и по-своему прекрасная прямота.
Боковая пластина ствольной коробки с приятным металлическим стуком легла на столешницу.
С правилами людей было сложнее. Взять хоть миссис Доджсон, вдовую тётку, у которой он жил после смерти матери – последняя скончалась слишком рано, чтобы помнить о ней хоть что-то. Он не понимал, почему нельзя садиться за стол без молитвы, зачем при встрече необходимо здороваться, почему нужно вставать, если в помещение входит старший. Эти правила были странными и необъяснимыми; их можно было затвердить, как заставляли его твердить библейские стихи, но не понять, потому что в них не было смысла. Вместо смысла за ними стояла розга миссис Доджсон – это, по крайней мере, было доступно пониманию. Взмах, свист, и обжигающая боль. Ему не нравилась боль. Но миссис Доджсон была сильнее.
Коленчатый рычаг затвора последовал за боковой крышкой.
Он был не единственным ребёнком в доме – у костлявой Доджсон была и собственная дочь. Её звали Энни. Опрятная девчонка с худым рябым лицом лет на шесть старше него самого, Энни мало говорила, но много улыбалась. Ему всегда было интересно за ней наблюдать. Энни была ещё непонятней, чем миссис Доджсон, но в этой непонятности не было опасности. Она никогда его не обижала – больше того, она относилась к нему хорошо, и это было загадочнее всего. Она не кричала на него, не пыталась ударить, не говорила резкостей о его матери – иными словами, не делала ничего, что определяло миссис Доджсон. Однажды проезжавший мимо джентльмен спросил у неё дорогу, а в награду за ответ потрепал смышлёную девчонку по голове и вручил ей твёрдую мятную конфету. Энни поблагодарила, дождалась, пока всадник скроется за поворотом дороги, и отдала конфету ему. Он спросил, что она хочет взамен – хотя не сказать, чтоб он многое мог предложить – но Энни только улыбнулась и сказала, чтобы он не говорил глупостей.
Конфету он взял, но вопрос остался. Почему она так поступила? Выгода, боль, угроза – это он мог понять, но она ничего не получала взамен, а он ничем ей не грозил. Как он ни напрягал свой ум, понять Энни было невозможно. Как будто… Как будто у неё в голове звучал голос, который был внятен ей одной, и которому она не могла не повиноваться.
Он знал про людей, которые слышат голоса. Если они жили тысячи лет назад, их называли пророками и писали про них скучные книги, которые требовалось зубрить. Если они жили сейчас, их называли сумасшедшими, хватали и увозили в место, которое называли «Бедлам». Он не знал, что такое Бедлам, но представлял его как большой кирпичный дом, наполненный десятками миссис Доджсон.
Снятый рычаг открыл металлическое нутро карабина, и пальцы привычными движениями начали обрабатывать его промасленной ветошью.
Это открытие многое для него прояснило. Определённо, Энни была сумасшедшей. Сумасшедшей была и миссис Доджсон, и все остальные окружавшие его люди. Каждому из них нашёптывал что-то незримый голос, но их не хватали и не увозили. Понять, по каким критериям определяли тех, кому лежала дорога в Бедлам, и тех, кого можно было оставить на свободе, он даже не пытался. С него хватало и того, что голос в голове Энни никогда не велел ей его обижать. Это было странно. Он не мог знать, что голос прикажет ей в следующий момент, и она всё ещё была сильнее него – пусть и не настолько, как миссис Доджсон – но почему-то рядом с ней ему было спокойно. Это было хорошее сумасшествие.
Выверенные движения аккуратно снимали нагар, оставляя лишь чистый, блестящий металл. Ветошь совсем почернела с одной стороны, так что он перевернул её и чуть добавил масла.
Но даже после открытия всё ещё оставался вопрос: что делать ему, если в его голове звучит лишь его собственный голос? Все кругом явно были безумны, но считали это в порядке вещей. Что они сделают, если узнают, что он нормальный? Нужно было притворяться. Нужно было вести себя как они. Но как это делать, если он не может их понять?
Одним летним днём он увидел, как Энни стояла неподалёку от дома, окружённая несколькими голубями. Заметив его, она качнула головой, приглашая его подойти поближе. Он подошёл. Как оказалось, Энни кормила их крошками, которые собрала в подол, и предложила ему попробовать самому. Щепоть хлебных крошек перекочевала из ладони в ладонь, он опустился на корточки и протянул руку. Голуби, встревоженные появлением новой фигуры, поначалу отбежали назад, но затем один из них, щеголявший иссиня-чёрным оперением, смерил протянутую ладонь нахально-недоверчивым взглядом, потихоньку, шажок за шажком, подобрался поближе и схватил клювом предложенное угощение.
Из дома послышался скрипучий голос – Энни зачем-то потребовалась миссис Доджсон. Она потрепала его по волосам и отправилась на зов, а он продолжал восседать на корточках и наблюдать за клюющими голубями. Примеру первого последовали и двое других, так что крошки закончились в мгновение ока. Птиц это не смутило – нахохлившийся сине-чёрный голубь заурчал и больно клюнул подставленную ладонь.
Ему не нравилась боль. Он медленно протянул вторую руку, словно предлагая новое угощение, а затем резко выбросил её вперёд, ощутил под пальцами перья, сжал, рванул, и птица с неестественно скрученной шеей судорожно задёргалась в пыли.
Двое других кинулись врассыпную. Одного он успел схватить за крыло, подтянуть поближе, и так же свернуть ему шею. Второй опрометью метнулся в сторону, на бегу расправляя крыльями и набирая скорость. Дотянуться до него руками было уже невозможно, но рядом был камень, который очень удобно ложился в руку.
Возможно, именно тогда он первый раз был собой. Настолько кратко, что потребовались ещё годы и годы, чтобы это понять, но всё же. Время потекло медленно-медленно. Он отвёл руку с камнем назад, готовя бросок и не сводя глаз с размахивающей крыльями удирающей птицы. Ему было известно слово «целиться», но он не понимал его смысл – он просто видел, куда хотел попасть, и попадал.
Маленький булыжник ударил голубя, едва оторвавшегося от земли, точно в основание головы, и несостоявшийся беглец повалился наземь, бессмысленно трепыхая расправленными крыльями.
За спиной кто-то выдохнул его имя. Он обернулся. Энни смотрела на него большими и неподвижными глазами.
– Зачем ты это сделал? – тихо спросила она.
Это было что-то новое. Раньше его никогда не спрашивали, почему он поступил так или этак. Голос из своей головы люди предпочитали его голосу в ста случаях из ста.
Так или иначе, для него всё было просто. Голуби сделали ему больно. Ему не нравилась боль. Он сделал так, чтобы это не повторилось. Так он и объяснил.
– Но ведь это… – прошептала она.
Ах вот оно что. Он нарушил ещё одно правило. Только этого не хватало. Сейчас голос в её голове скажет что-то, что положено говорить в таких случаях, и Энни превратится в миссис Доджсон. Почему-то ему было неприятно об этом думать
Но время шло, а Энни не показывала злости. Даже начатую фразу она договаривать не стала. Когда, спустя долгую минуту молчания, она всё же открыла рот, прозвучали совсем другие слова.
– Ты же помнишь, в честь кого тебя назвали?
Он осторожно кивнул – как уж тут не помнить. К заучиванию Библии миссис Доджсон относилась так же ревностно, как к розгам – тем более, что одно, как правило, шло рука об руку с другим.
– Помнишь, что Калеб ответил, когда Моисей спросил его про Ханаан?
К такому развитию событий он был не готов, но это явно было лучше розог, так что стоило подыграть.
– «Пойдем и завладеем той землёй, потому что можем одолеть её», – без запинки отозвался он.
Энни кивнула, не сводя с него серьёзных глаз. Да что у неё в голове творится?
– Многие отговаривали Моисея идти войной на Ханаан, – осторожно начала она. – Как ты думаешь… почему Калеб сказал иначе?
А вот это застало его врасплох. Задумываться над Писанием он не привык – хватало с него и зубрёжки. И впрямь – почему? Прочие в один голос – ну, был ещё Иисус Навин, но тот не в счёт – твердили, что с Ханааном не совладать, а вот его тёзка считал иначе. Он видел вещи, как они есть, а не так, как на них смотрели остальные…
– Калеб… – он остановился и облизал губы. – Калеб понимал что-то, чего не знали другие.
– Именно! – обрадованно улыбнулась Энни. – Молодец! А что это было?
Он и рад был бы дать ответ – коль скоро это удерживало Энни от превращения в мисс Доджсон, но разговор уже добрался до странной и непонятной области людских правил, так что ему оставалось только внутренне сжаться и коротко помотать головой.
Энни, однако же, осталась сама собой и на этот раз.
– Понимаешь… – она запнулась и неуверенно сцепила пальцы на переднике. – Калеб знал: если ты будешь поступать как надо, тебе поможет Господь. Вот почему он знал, что они победят Ханаан. Видишь? Можно справиться с чем угодно, но только если ты будешь поступать правильно.
Справиться с чем угодно? Стать сильнее, если знать, как надо сделать?
– И как оно – правильно? – спросил он.
Энни улыбнулась и положила ладонь ему на щёку.
– Давай я тебя научу.
Они называли это «держать себя в рамках». Не сказать, чтобы он начал лучше понимать, как именно Энни устанавливала эти рамки, но хотя бы свист розги перестал быть единственным ориентиром. Это было всё равно что идти по тропинке с завязанными глазами, следуя её наставлениях на слух. Никакой загадочный голос так и не поселился у него в голове, но уже через какое-то время он мог спросить себя, одобрила бы это Энни – и чаще угадывал, чем промахивался. В результате Энни улыбалась, и даже миссис Доджсон становилось труднее найти поводы взяться за розгу.
Знай, как надо сделать. Поступай правильно. Держи себя в рамках.
Так прошло сколько-то одинаковых девонширских лет. Едва ему хватило возраста, он завербовался в армию – всё лучше, чем ковыряться в земле в опостылевшей компании тётки. Энни обняла его на прощание и ещё раз напомнила держать себя в рамках, и, надо сказать, ему неплохо это удавалось – даже за полмира, даже под изнурительным солнцем Бомбея и в холодных предгорьях Гималаев.
А потом был Афганистан…
– Мистер Хинкстон? – прозвучало за спиной. – Жаль вас отвлекать, но, похоже, вам пора приниматься за работу.
Калеб поморщился, зная, что владелец голоса всё равно это не увидит. Ему не нравилось это поручение – ни затхлый промозглый город, ни звучащий кругом грубый язык, ни – вот это уж меньше всего – тот, кому приходилось подчиняться. Мелкая сошка, возомнившая себя главным… было от чего выйти из себя. Ну, ничего, всему своё время.
Аккуратно отложив ветошь в сторону, он мгновение полюбовался блеском начищенной стали. Рычаг встал на положенное место, и пальцы привычно перекинули скобу взад-вперёд, проверяя ход затвора. Карабин отозвался ласкающим слух металлическим звуком.
Клак-клак.
Примечания:
«Пойдем и завладеем той землёй, потому что можем одолеть её» – Числа 13:31.
Следующая глава Содержание
[player][{n:"музыкальная иллюстрация к главе",u:"http://forumstatic.ru/files/0012/57/91/10016.mp3",c:""}][/player]
