Разумеется, дома был переполох. И эпицентром его была, как водится, мама. Мария Тимофеевна обнаружила исчезновение дочери ближе к обеду, и с этот момент в доме закрутился смерч, набиравший силу по мере того, как в него втягивались окружающие.
- Ушла без предупреждения, едва встав на ноги! Невозможный ребенок! Виктор, ну сделай же что-нибудь!
- Душа моя, да ведь она вот-вот вернется. Наверное, решила пройтись.
- А вдруг с ней что-нибудь случится! Прасковья!
- Вот-вот, выпей настойки пустырника.
- А то рюмочку?
- Ах, Петр Иваныч, вечно вы со своими неуместными шутками!
- Какие тут шутки, врачи рекомендуют. Благотворно влияет на сосуды, успокаивает нервы…
Появление Анны в полицейской пролетке не умерило страсти.
- Где ты была?! Почему тебя привез городовой? Анна!
Но она чувствовала себя слишком разбитой и потерянной, чтобы отвечать на вопросы. Положение спасла Прасковья.
- Кушать подано! – провозгласила она.
- Боже, ну конечно. Анна, тебе надо поесть. Ты так бледна, это от голода, должно быть.
- Действительно, время обеденное. Что там у нас сегодня, Прасковья? – Петр Иваныч торопился увести разговор.
- Уха с расстегаями, цыпленок, каша, соленья. На сладкое – мороженое.
- Пойдем же скорее, душа моя!
Есть не хотелось. Чтобы избежать дальнейших разговоров, Анна одновременно принялась за уху и за рассказ. Глотая в час по чайной ложке, она пространно описывала угодья Рогозина. Расчет оказался верным – Марья Тимофеевна отвлеклась.
- Ну а ты что там делала?
- Ходила проведать Сашеньку, дочь Рогозина. Она есть отказывалась.
- Да, она же чем-то больна?
- У нее какое-то душевное расстройство.
- Боже мой, это не заразно?
- Маша!
- Марья Тимофеевна, если б это было заразно, в доме не осталось бы людей в здравом уме.
- Сашенька переволновалась, в доме полно чужих, а она их боится. Вот и отказывалась есть. Я уговорила ее выпить молока.
- А что, полиция все еще там? И Николай Васильич был?
- Нет, папа, только городовые и… приезжий сыщик.
Показалось, или дядя смотрит чересчур пристально?
- Вот как! Откуда же, неужели из Петербурга? Впрочем, ничего удивительного. Рогозин личность известная, - Виктор Иваныч отодвинул тарелку.
- Возможно, он к нам еще придет, - осторожно сказала Анна. – У него есть ко мне еще какие-то вопросы.
- Какие могут быть вопросы, когда ты только пришла в себя!
- Мама, я прекрасно себя чувствую.
- Вот и отлично, Аннет. Не желаешь ли партию в шахматы после обеда?
Анна замешкалась, но согласно кивнула. В конце концов, почему бы и нет. По крайней мере, мама будет думать, что дочь под присмотром. И тут она вспомнила.
- Папа, а вы знали Рогозина?
- Да, Рогозин был моим клиентом. Но, как ты понимаешь, до завершения дознания и официального объявления завещания я не могу говорить о завещании.
- Даже с полицией?
- Даже с полицией.
- А ведь петербургский сыщик, наверное, захочет с тобой поговорить, - сказал дядя.
- Это было бы кстати, я только что вспомнила, что пропустила важную деталь.
- Неужели чьи-то последние слова?
Анна хотела с досадой возразить Марье Тимофеевне, когда в голове вдруг прозвучал голос Елены: «Смотри туда, где синих звезд без счета».
Мир вокруг исчез. Пропали щебет птиц, терраса, дядя, летняя жара. Все скрылось за дрожащим маревом. Остались только Виктор Иваныч и Марья Тимофеевна. И Анна – на расстоянии видения.
Святки. Вчерашние гимназистки играют в снежки, захлебываясь смехом. Маша оступается, скользит, но не падает, подхваченная сильной рукой студента юридического факультета. Синие глаза встречаются с карими, и на темный небосклон робко всходит новая звезда.
Весна, деревья в свадебном убранстве. Жених поднимает кружевную вуаль невесты, чтобы новый свет осенил их жизнь отныне и навсегда.
Небо синеет в распахнутом окне и солнце смущенно отворачивается, когда взволнованный муж, а теперь и отец целует руку любимой. Звезда над ними сияет ярко, как никогда, достигнув своего пика.
Полдень в золоте осени покоен и светел. Двое по-прежнему смотрят друг на друга, изменились лица, но не взгляды. Звезда все еще в зените, обещая, что полдень, вопреки законам природы, станет для Виктора и Марии вечным…
- Анна! Анна!
Она с трудом перевела дыхание, сморгнула невольную слезу. Прижала ледяные руки к горящим щекам.
- Что с тобой?!
Как ответить? Как понять, что произошло?
- Аннет переутомилась, это бывает у впечатлительных натур. Вот, выпей воды.
Она приняла стакан дрожащей рукой, сделала глоток. Глубоко вздохнула, откашлялась.
- Я… что-то голова закружилась. Пожалуй, пойду к себе.
- Я провожу тебя, Аннет.
Мария Тимофеевна вскинулась, но Виктор Иваныч накрыл ее руку своей, и она смолчала, провожая дочь и деверя встревоженным взглядом.
Анна не помнила, как оказалась у себя. Вновь и вновь она мысленно возвращалась в свое видение, и опять и опять переживала потрясение. Мысли метались, как мотыльки в банке, кружились, бились о невидимую преграду и не находили выхода.
Она никогда не испытывала ничего подобного. Откуда пришли эти картины, чем они вызваны? А полдень?! И Елена! Но почему родители, может, им что-то угрожает?! Как это все понять!
Внезапно смутная догадка, брезжившая на краю сознания, оформилась в простую и очевидную мысль.
- Это дар.
- Да, Аннет.
Она подскочила, только теперь осознав, что Петр Иваныч никуда не ушел.
- Дядя? Что ты здесь делаешь?
- Я подумал, что тебя сейчас не стоит оставлять одну. Ты как будто впала в транс, была не в себе… Ты что-то видела?
- Да, но ничего не понимаю!
- Это бывает, дитя мое. Духи, они ведь никогда не говорят с нами безыскусно.
Анна уставилась на Петра Иваныча. Он заерзал на стуле, отвел глаза.
- Дядя?!
- Что такое, Аннет?
- Ты сказал – «духи»?!
- Может, сказал, но не совсем то имел в виду. Скорее, одухотворенность…
- Дядя! Здесь никто ни разу не заговаривал со мной о спиритизме!
- Что ж, это вполне понятно… О таком не говорят постоянно…
- Не увиливай, прошу тебя! Ты тоже?
Молчание Петра Иваныча было красноречивее слов. Анна схватила его за руку.
- Ты… ты как здесь оказался?
Он пожал плечами.
- Вероятно, так же, как и ты. Однажды утром проснулся в Затонске, где царят покой и благолепие. Мне тут нравится даже больше, чем в прежнем. Здесь как-то уютнее.
- А Татьяна Кулешова? Ульяна Громова?
- Живы, здоровы и счастливы замужем. Со мною приветливы, но вспоминать прошлое не собираются.
- Но ведь это те же люди? Те самые?
- Насколько я могу судить, да. Как и твои родители. Разве тебе они кажутся чужими?
- Нет, - Анна думала об этом. Не «совершенно такими же», «точь-в-точь» или «как две капли воды» - это были они, ее родители.
Петр Иванович откровенно наблюдал за племянницей. Конечно, она думала не только о родителях.
- Может, расскажешь, что же все-таки произошло? Почему лишь мы с тобой помним другой Затонск?
- Не теперь, - ответила Анна, хмурясь и отворачиваясь.
Петр Иванович понятливо перевел разговор на другой интересовавший его предмет:
- Так что же ты видела?
Губы Анны дрогнули, лицо посветлело.
- Я видела маму и отца, их первую встречу, свое рождение, их зрелость… В свете вечного полдня.
- Как, говоришь?
- Это были слова Елены. Что-то о том, что людей вечного полдня так мало, и она… Ну конечно! Дядя!
- Что, я натолкнул тебя на мысль?
- Как всегда!
- Скорее делись.
- Елена, она держала меня за руку, когда… я видела вспышку, череду непонятных миражей. И слышала ее фразу. Но ведь она не могла говорить, стрела пробила ей горло! Значит, я уловила ее слова не слухом. Она передала мне свой дар. Теперь и я могу видеть то, что было дано ей.
- Что же, интересно?
Анна посмотрела Петру Ивановичу в глаза.
- Дядя, согласишься на эксперимент?
***
Давно перевалило за полдень. Штольман занимался управляющим. Ягодин, кряжистый господин средних лет, наверняка обычно выглядел респектабельно. Но теперь не замечал ни расстегнутого воротничка, ни манжеты, лишившейся запонки, что несомненно говорило о серьезном душевном расстройстве.
- Так вы говорите, завещание было составлено в день убийства?
- Точно так-с.
- И где оно?
- В сейфе, где ж ему еще быть.
- А кто присутствовал на подписании?
- Господин Ельцов, нотариус, и свидетели: я, отец Федор и камердинер Иван.
Брови поднялись в непритворном удивлении.
- Что же, священника вызвали засвидетельствовать последнюю волю?
- Никак нет-с, Михаил Николаевич хотели обсудить с ним венчание. И заодно…
- Понятно.
Штольман думал. Убийца застрелил Рогозина и его будущую жену, но не избавился от свидетельницы. Значит, Елена тоже была его целью, ее убили не просто потому, что она была рядом с мужем в момент выстрела. Теперь нужно ознакомиться с завещанием. Возможно, дело в нем.
- У кого есть ключи от сейфа?
- Только у господина Рогозина.
Штольман достал из кармана связку.
- Какие что открывают?
- Вот эти и эти от сейфа. Самый большой ключ – от кабинета. Про остальные ничего сказать не могу-с.
В дверь деликатно постучали.
- Поручик Шумский к вашему высокоблагородию! – доложил городовой.
Помощник от полицмейстера, вспомнил Штольман.
- Пусть заходит!
Высокий молодой человек щелкнул каблуками, склонил голову и громко представился:
- Поручик Шумский, Иван Алексеевич. Прибыл в ваше распоряжение с миссией от господина полицмейстера!
- Хорошо хоть не секретной! – сказал Штольман. – Оставим официальный тон, Иван Алексеевич, мы не на плацу. Штольман, Дмитрий Платонович.
Он нарочно опустил чин и место службы, но Шумский все равно отдал должное и тому, и другому: стоял навытяжку и смотрел, как мог, преданно.
- Присаживайтесь, Иван Алексеевич. Может быть, чаю?
- Никак нет! То есть, благодарю, Дмитрий Платонович.
Штольман вздохнул.
- Давно приехали в Затонск?
- Сразу по окончании службы.
- А до этого бывали на каникулах?
- Так точно… Дмитрий Платонович.
- Хорошо знаете местное общество? Бываете в собрании?
Шумский замялся.
- Я бы не сказал… Последние три года почти не приезжал: учения, экзамены. Да и не охотник я до светских раутов.
- Вот как?
- Плохо танцую, не понимаю намеков и с трудом выношу…
Штольман понимающе усмехнулся.
- Осаду здешних девиц?
- Брачные планы их матерей, Дмитрий Платонович!
Впору посочувствовать. Причем себе тоже – местный житель, который нигде не бывает и со слухами незнаком. Разве что товарищи помогут?
- Ну а друзья у вас в Затонске есть? Сошлись, вероятно, с ровесниками?
Шумский покачал головой.
- Есть друг детства, но мы не возобновили знакомство.
Удружил Николай Васильевич! Жаль, что невозможно теперь вызвать из Петербурга Колесникова. Он запросто стал бы в Затонске своим, вхожим в салоны и гостиные девиц на выданье. Но придется обходиться, чем есть.
- Вот что, Иван Алексеевич, вы мне для начала по часам опишите последний день Рогозина и Касьяновой. Опросите слуг, сравните ответы.
Лицо поручика выразило некоторое недоумение, но вопросов не последовало – все же армейская выучка имела свои преимущества. Приказы следует не понимать, а исполнять.
- Между делом узнайте, кто бывал у него в последнее время, уточните, когда. Он к свадьбе готовился, обращался же к кому-то с приглашением?
Шумский вскочил, выражая готовность действовать. Прежде чем отпустить поручика, Штольман спросил:
- Не припомню, какой из городовых привел вас ко мне – светловолосый или усатый?
Шумский напряг память, но не вспомнил. Штольман задал ему еще пару вопросов и отправил выполнять задание. Увы, внимание к деталям так же ограничено, как и знакомство с местным обществом. Сыщик почеркал в блокноте. Невольно вспомнилась девица Миронова, углядевшая каплю оружейного масла в густых зарослях. И след заметила!
Собственно, к ней надо бы присмотреться. Было в ней нечто противоречивое, таящее в себе загадку. Местная жительница, лишенная налета провинциальности. Ведет себя смело, куда там столичным барышням. Кольца нет. А ведь хороша! Штольман улыбнулся краем губ, ослабил галстук. Впрочем, главная странность в ином.
Непонятно, почему у молодой Анны Викторовны печальные глаза много пережившего человека. Почему назвала его, Штольмана, чужим именем, зная фамилию и отчество? Почему она так вольно и в то же время скованно держится в его обществе?
Штольман раздумывал об этом по пути в кабинет. Но все мысли вылетели из головы, когда он одну за другой отпер дверцы сейфа и увидел его содержимое.
***
- Нет, нет и нет! Не уговаривай.
- Ну дядя!
- Пробуй свои силы на ком-нибудь другом.
- Но как я тогда пойму, права я или нет? Кто мне объяснит лучше тебя?
- Не подлизывайся.
- Ведь мы даже не знаем, что я увижу!
- Вот именно. Мало ли что ты там можешь увидеть!
Анна приткнулась на стул и устало сказала:
- Как ты не понимаешь, что мне без твоей помощи не обойтись! И так все слишком запутанно. Что, если мой новый дар поможет мне найти убийцу Елены?
- Не могу представить, каким образом.
- Но ведь не зря же она передала его мне?
Воцарилось молчание. Петр Иванович сидел с неприступным видом. Однако надолго его не хватило: он украдкой бросил взгляд на Анну, увидел ее полные отчаяния глаза и сдался.
- Ну ладно, я согласен.
- Дядя! – Анна крепко обняла его.
- Но только условие – не осуждать. Да-да. Что бы ты ни увидела.
- Как можно!
Анна села рядом с Петром Ивановичем, взяла его за руку. Сказала: «Смотрю туда, где синих звезд без счета». Ничего не произошло. Она подождала еще немного, повторила фразу. Нет. Она сосредоточилась и вспомнила, как это было. Вызвала в памяти Елену. Услышала ее голос, произносящий нужные слова. И мир снова подернулся пеленой марева.
Теплая южная ночь, дядя сидит на песке на берегу моря, почему-то в халате и шароварах. Над его головой горит переливающаяся, то и дело вспыхивающая звезда. Его окружает смутная толпа полупрозрачных фигур, усыпанных искрами. Каждая новая вспышка являет женское лицо, улыбающееся Петру Иванычу, и крошечная звезда начинает вращаться вокруг главной. Она разгорается, но очень скоро гаснет, и дама исчезает, чтобы смениться следующей незнакомкой.
Анна подняла глаза и увидела, что в небе, далеко от хоровода прекрасных дам горит одинокая звезда. Печальные глаза, неподвижные, как на портрете, обращены только к Петру Иванычу и изливают на него холодный, но неизменно яркий свет.
- Ну довольно, Анна!
Видение разлетелось мелкими брызгами. Анна осознала себя в своей комнате рядом со встревоженным дядей.
- Что? Что ты видела?
Анна помотала головой, глубоко вздохнула. Спросила:
- Сколько времени я провела… там?
- Четверть часа, не меньше! Я уж начал волноваться.
- Не волнуйся, я не видела ничего предосудительного.
- Вот как?
- Я узнала молодую Ульяну. Кулешову тоже. Но больше никого.
- Ты видела женщин?
- Я видела звезды.
Всегда трудно объяснить, как это бывает. Понять тоже.
- По-моему, ты всегда влюблен в кого-то. Но недолго пребываешь в этом состоянии.
Петр Иваныч скептически хмыкнул.
- Там была звезда далеко от тебя. Голубоглазая и светловолосая, лицо такое… - Анна пошевелила пальцами в поисках сравнения, - детское.
Дядя замер.
- Расскажи еще что-нибудь!
Анна постаралась припомнить. Это было непросто – слишком много лиц мелькало рядом с ним, чтобы успеть разглядеть то дальнее.
- У нее к тебе сильное и давнее чувство.
Дядя в волнении схватил Анну за руку.
- Она отличалась от остальных видений?
- Она была далеко, как бы позади тебя и слева.
- Скажи, а не было ли у нее шрама на лбу?
- Извини, дядя, разглядеть не смогла.
- Надин…
Анна никогда не слышала от дяди этого имени. Петр Иванович вскочил со стула, заходил по комнате. Анна наблюдала за ним с беспокойством.
- Ты, наверное, ждешь, что я расскажу тебе прекрасную историю своей несостоявшейся любви? Увы, дитя мое. Между нами ничего не было. Я много старше ее, дружил с ее братом, она в меня влюбилась, а я… Надин была для меня чем-то вроде младшей сестры. Мне всегда было неловко, когда она вспыхивала при моем появлении, становилась неловкой и в то же время старалась привлечь мое внимание.
- Ты не отвечал ей взаимностью?
Петр Иванович потер лоб.
- Однажды я решил сыграть этакого Онегина и постарался ей объяснить – очень мягко, ма шер, - что мы не пара. Я взрослый человек без особых средств, без определенных занятий, о женитьбе не помышляю, а она так молода. Ей нужен прекрасный принц.
- Дядя!
- Да, да… Она выслушала молча. А потом я узнал, что она… Словом… однажды утром она не проснулась. Сердце, а может, сюисидэ…
- Бедная Надин!
Петр Иванович поискал глазами вокруг себя, но не нашел того, что ему требовалось. Анна открыла буфет, достала графинчик и рюмку.
- Благодарю тебя, Аннет.
Он выпил залпом и поморщился.
- Позволь, но раз уж ты все это видела, даже давно упокоившееся прошлое… То твой новый дар еще опасней старого. Читать тайны сердца, судьбу отношений! Это, знаешь ли, - он покрутил головой, не найдя нужных слов.
Анна давно не видела дядю в таком волнении.
- Левая сторона – это прошлое. А если ты и будущее способна видеть? То, что справа, еще только должно случиться.
Анна уже хотела что-то сказать, но он перебил:
- Нет-нет, не говори ничего, умоляю! Оставь меня в блаженном неведении. Пойми, для меня так же губительно знать о том, что мне ничего не светит, как и осознать, что где-то есть моя суженая. К которой я приговорен!
Он осушил еще две рюмки, одну за другой.
- Позволь теперь оставить тебя, дитя мое. Ведь ты уже получила все, что хотела? Поняла, что за дар передала тебе Елена?
- Да, но…
- Прости, мой ангел. Я не в силах.
Рванув воротничок, Петр Иванович почти выбежал из комнаты. Анна сжала виски. Дядя струсил. Побоялся, что любопытство пересилит, но он потом всегда будет жалеть о своем знании. А сама Анна?
Может ли она узнать свою судьбу? Что там говорила Елена о зеркале? Что, если она знала все о себе и о Михаиле? Как было, как будет… обратила дар на собственное отражение! Анна внезапно озябла, хотя в комнате было тепло. Захолодели руки, мурашки побежали по спине. Наверное, она может сейчас же получить окончательный ответ на вопросы, мучившие ее с момента долгожданной встречи. Достаточно взглянуть в зеркало или на Штольмана через призму дара. Но сможет ли она жить с этим ответом, каков бы он ни был?
Отредактировано АнонимФ (25.05.2025 20:12)