Двойной выдох «вы?!» положил конец взаимному заблуждению. Страх, вызванный нападением, и азарт поимки уступили место иным чувствам. Штольман думал так громко, что Анна ненадолго смутилась. Но тут же взяла реванш. Вернее, попыталась. Штольман не полностью вышел из боевого режима, поэтому пощечина была перехвачена.
- Вы как здесь оказались?
- Что вы себе позволяете!
- Куда вас понесло среди ночи?
- Я не намерена отвечать на ваши вопросы!
- Придется!
- Слезьте с меня немедленно!
Двусмысленность положения дошла, наконец, до обоих. Одним плавным движением Штольман поднялся и поставил на ноги Анну Викторовну. С некоторой заминкой выпустил ее из своих рук. Она отступила, тяжело дыша и отдувая с лица растрепанные пряди волос. Штольман встал напротив, скрестив руки на груди. Его кудри тоже были в беспорядке. Котелок куда-то подевался, один шальной завиток пружинкой взвился над макушкой.
- Я жду объяснений.
- Нет, это вы мне объясните, что вы делаете в такой час под моим окном?
- Не даю вам совершить очередное безумство.
- Да как вы смеете!
- Вы хотите сказать, что совершали моцион?
- Вас это совершенно не касается!
- Напротив – вы снова лезете на мою территорию. Не через дверь, так через окно.
Они замолчали, переводя дыхание, думая об одном и том же – и каждый о своем.
Ладони горели и чесались – так хотелось надавать ему пощечин за пережитый страх, ощущение бессилия в мужских руках, но еще более – за узнавание, всколыхнувшее неуместные чувства. Пульс стучал в висках, ночь стала слишком душной, и Анне пришлось отступить, прислониться к каменной стене, чтобы хоть как-то унять жар.
Он тоже с трудом держал руки при себе, страстно мечтая о воспитательных мерах, явно незнакомых этой своенравной девице. Дневных приключений ей оказалось мало, потребовалась ночная авантюра! Но еще больше злило то, что нечаянная близость оказалась невыносимо желанной. Все его чувства обострились и переполнились. Он все еще ощущал ее дыхание на своей щеке, слышал, как совсем рядом бьется ее сердце. Руки помнили ее тепло, мягкость и упругость; мозг рисовал картины не увиденного. Всем своим существом он желал недозволенного и боролся с собой, попеременно приходя то в ярость, то в отчаяние.
На разговоры сил не осталось. Пауза затянулась. Между ними вновь сгустилось тяжелое напряжение, грозно и требовательно влекущее их друг к другу. Они замерли, не смея шевельнуться, на краю притягательной и гибельной пропасти.
Внезапно ночную тишину нарушил негромкий звук. Анна ничего не поняла. Зато Штольман обрел вдруг неуловимое сходство с хищником, почуявшим опасность. Настороженно блеснули глаза, движения стали плавными и осторожными. В руке появился пистолет. Звук повторился и тут же стих. Что-то будто скрипнуло. И в этот момент Штольман бросился на Анну.
***
Сначала Елька шел за купцом, соблюдая все меры предосторожности. Однако Кирилл Артемьевич шагал, не оглядываясь, не обращая внимания на тени, кабацкий шум и случайных прохожих. Он шел, как человек, которому нечего бояться. Чем сильно облегчил Ельке задачу.
Незаметно они миновали городские кварталы и вышли на окраину. Фонарей здесь не было, приходилось довольствоваться луной, впрочем, в эту ночь довольно яркой. Путь пролегал через овраг. Купец явно хорошо знал дорогу и шел довольно быстро, несмотря на темень и коварные, еле заметные ямы. Ельке приходилось прилагать все усилия, чтобы поспевать за Епифановым, не выдавая себя. Под ноги то и дело попадались какие-то листья, камни, трескучие сучья. Хорошо хоть тяжелая поступь купца эхом отдавалась от темных крон деревьев и маскировала иные звуки, распугивая ночных птиц.
Наконец, вдали показался небольшой домик, приветливо теплящийся в ночи желтым окном. Епифанов ускорил шаг. Его ждали – дверь распахнулась, добавив света, и красивая молодая женщина вышла на крыльцо.
- Кирилл Артемьич!
- Доброй ночи, Аринушка!
Спрятавшись за кустом, Елька наблюдал за встречей. Сомневаться было нельзя: этих двоих связывали самые нежные отношения. Когда дверь, наконец, закрылась, он осторожно подобрался к окну. То, что он там увидел, полностью подтвердило его предположения.
Наблюдать за происходящим Елька не стал, но и совсем не ушел. Кто его знает, этого купца. Может, сначала с молодкой потешится, а потом разбойничать отправится. Ну или не отправится, а его кто прикончит вместе с красоткой. Словом, придется коротать ночь вот под этим окошком. Елька присмотрел себе подходящее место, так, чтобы его не видно, а дом как на ладони, и продолжил наблюдение.
***
Примерно в это же время Шумский впал в отчаяние. Он честно следил за человеком, вышедшим из дома Епифановых в черном плаще с капюшоном. Поручик считал, что это Надежда, но наверняка сказать не мог: единственно неоспоримой приметой был немалый рост. Накидка с капюшоном надежно скрывала фигуру и прическу.
Итак, он следовал за черным плащом. Квартала через два человек вошел в длинное низкое помещение. Из открытой двери пахнуло теплом и звериными запахами – это была конюшня. Пробыв там совсем недолго, человек вышел, ведя в поводу высокого черного жеребца. Легко и привычно сел в седло, ударил пятками в бока и скрылся из глаз поручика прежде, чем тот успел хоть что-то придумать.
Исчез из-под самого носа! Что же теперь делать?! Как он посмотрит в глаза Штольману! Поручику было и стыдно, и досадно. В пылу самобичевания он совсем забыл о том, что даже имеющий опыт слежки филер не взялся бы догонять всадника. Но как объяснить это уязвленному самолюбию!
Пытаясь исправить положение, поручик перебрал с десяток смелых, но, увы, невыполнимых решений. И вдруг его осенило. А что, если он проникнет в дом Епифановых и узнает, кто именно покинул дом в такое позднее время? Если Надежда дома, она наверняка у постели матери.
Окрыленный наитием, Шумский придумал план действий, точнее, авантюру, которая при иных обстоятельствах показалась бы ему безумной. Но, движимый желанием оправдать доверие, он и не на такое решился бы.
Шумский вернулся к дому Епифановых и постучал в дверь. Раз, другой. Долгое время никто не отвечал, потом на крыльцо вышла заспанная горничная.
- Чего вам?
- Я из больницы, - ответил Шумский.
- А мы не посылали, - неуверенно ответила горничная. Ее сомнение помогло поручику. Уверенный отпор мог бы заставить его отступить, но тут наметилась брешь, которую он принялся настойчиво расширять.
- Ну как же – посыльный прибегал, сказал, госпоже Епифановой срочно нужна помощь. Видно, без тебя обошлись, когда за мной посылали.
- Так кто ж вызвал бы? Надежда Кирилловна сама никогда не отходит от хозяйки, а хозяин ушел. Настасья спит, да и не бегает она по поручениям.
- Сходи и узнай у Надежды Кирилловны, нужна помощь или нет.
- А вы что же, доктор? Что-то я вас раньше не видела, - в горничной, наконец, проснулась бдительность.
- Я новый помощник Александра Францевича.
Знакомое имя убедило горничную. Она пригласила «доктора» в дом, попросив подождать в гостиной. Сама же поднялась в спальню больной.
Оставшись один, Шумский как можно тише и быстрее осмотрел комнаты первого этажа. Все они были пусты, за исключением кухни, откуда доносился могучий храп. Поручик добросовестно приоткрыл дверь и глянул в щелочку. Ничего не увидел, однако нос подсказал ему, что здесь отдыхает любитель заедать самогон чесноком.
Он только успел вернуться в гостиную, как туда прибежала испуганная горничная.
- Хозяйка спит, а Надежды Кирилловны нигде нет, некого спросить-то!
У Шумского хватило хитрости прикинуться недовольным. Он долго собирался, понося бестолковых посыльных и всем своим видом показывал горничной, как неприлично поднимать ученого доктора среди ночи без всякого повода. Наконец, он убрался восвояси, сопровождаемый глубоким вздохом облегчения.
Все еще возбужденный успехом, Шумский вернулся на свой первоначальный пост. Хотя теперь было ясно, что именно Надежда ушла из дома в темном плаще, он хотел дождаться ее возвращения. Шумский посмотрел на небо. До рассвета было еще далеко.
***
Второй раз за эту ночь Анна очутилась на земле. Все произошло так быстро, что она не поняла, как потеряла равновесие, лишь ощутила, что сильные руки подхватили ее и уложили в траву. Штольман навис над ней, приподнявшись на локтях. Где-то высоко что-то негромко хлопнуло. Штольман зашипел сквозь зубы, чуть повернулся, вытянул руку. Ночь содрогнулась от оглушительного выстрела. Анна вскрикнула и зажмурилась. Штольман выстрелил вторично.
Анна сжалась, понимая только одно – Штольман прикрывает ее собой от неведомой опасности. В любую минуту то, что предназначено ей, может достаться ему. И ничего нельзя было сделать, только ждать в наступившей тишине.
Время замерло. Секунды тянулись, сердце частило. Наконец, ухом, прижатым к земле, Анна уловила удаляющийся конский топот. Противник отступил. В ту же секунду Штольман вскочил и побежал к открытому окну. Легко подпрыгнул, подтянулся, перемахнул через подоконник и исчез в глубине комнаты.
Почему в спальне светло, отрешенно подумала Анна. Ведь я погасила лампу. И почему свет красноватый, неужели кто-то проснулся и вошел ко мне со свечой в руках. Это отсвет пламени скользит по шторам.
Пламя! Анну словно подбросило. Она не помнила, как оказалась у окна, как влезла на приготовленный стул и перебралась через подоконник.
Спальня была полна дыма. Однако грозные отсветы погасли как раз тогда, когда Анна ступила на пол. Ее окружил непроглядный мрак.
- Свет включите! – послышалось откуда-то из самого темного угла. Анна опомнилась, пробралась в комнату и повернула выключатель.
Даже неяркий свет поначалу ослепил. Анна не сразу разглядела Штольмана. В глаза первым делом почему-то бросился неприлично голый стол, лишенный скатерти. Затем кровать, испещренная черными пятнами. И только потом – ее спаситель. Он стоял на какой-то тряпке, одна из штанин тлела.
- Ваши брюки, - тихо сказала Анна.
Штольман глянул вниз, затушил штанину и отступил на шаг назад. Поднял тряпку, в которой Анна узнала скатерть, изучил пепел. Бесстрашно разворошил его, подобрал что-то и принялся внимательно разглядывать, не обращая внимания на то, во что превратились его руки.
Как во сне, Анна пошарила в кармане бриджей. Для ночной эскапады она надела свой велосипедный наряд, гораздо более удобный, чем платье. Хотя бы тем, что в нем были карманы. Она нашла платок и протянула его Штольману. Он коротко кивнул и принялся вытирать перепачканные пальцы. Анна смотрела, борясь с дежавю.
За дверью послышались шаги, встревоженные голоса. Анна вздрогнула, возвращаясь в настоящее. Мама, отец, похоже, весь дом.
- Анна!
Она посмотрела на Штольмана. Он заворачивал находку в ее платок. Почувствовав ее взгляд, поднял глаза.
- Что будем говорить? – спросила Анна.
В дверь забарабанили.
- Анна!
Светлые глаза смотрят мрачно, брови чуть сдвинуты, на щеке след сажи. Я сорвала ему охоту, вдруг поняла Анна. Он устроил здесь ловушку и поймал бы убийцу, если бы не я. А выстрелы… Он мог бы не стрелять, тогда была бы вторая попытка и второй шанс. Но он хотел испугать убийцу. Кто сунется в дом, который охраняют с оружием в руках! А почему Штольман подумал, что на меня непременно нападут? Ах, да…
- Анна, открой! – это папа.
- Сейчас! – крикнула она. И шепотом: - Так что скажем?
- Правду, - ответил он коротко.
***
Напряжение и нервозность царили в гостиной Мироновых, обычно уютной. Марья Тимофеевна прикладывала к виску платок, смоченный уксусом. Прасковья, тяжело вздыхая, подавала настойку пустырника. Петр Иваныч и Виктор Иваныч имели одинаково озабоченный вид. Все взгляды были устремлены на Штольмана.
Он увел всех из задымленной спальни. Уверенно пресек истерику, предложил пройти в безопасное место, обещал все объяснить. И теперь сидел напротив Анны, машинально теребя в пальцах носовой платок.
- Так что же все-таки произошло, господин Штольман? – не выдержал молчания Виктор Иванович. – Кто в кого стрелял?
- Я отогнал преступника, замыслившего устроить пожар.
Петр Иванович крякнул. Прасковья уронила блюдце. Марья Тимофеевна забыла об успокоительном и, как всегда в критической ситуации, потянулась к мужу. Виктор Иванович нахмурился:
- Что вы хотите этим сказать, Дмитрий Платонович?
- В Затонске действует опасный сумасшедший. Как вы знаете, произошло два двойных убийства, теперь поджог.
- Но почему именно наш дом?
- У меня есть предположения на этот счет, но я не могу пока ими делиться. Тайна следствия.
- Погодите, - Виктор Иванович еще более помрачнел. – Это все, что вы можете сказать? Каковы шансы, что нападение повторится? Должны ли мы опасаться за свою жизнь?
- Вы можете уехать из Затонска до конца следствия, это самое простое и действенное. Если захотите остаться, я предоставлю вам охрану.
- Витенька, поедем! – Марья Тимофеевна вскочила.
- Погоди, Маша, ну не прямо же сейчас.
- Ты ведь хотел взять нас в Петербург? К чему откладывать?
- У меня завтра начинается процесс, я не могу вот так…
- Петр Иваныч, что же вы молчите? Скажите же ему!
Анна посмотрела на дядю. Он неопределенно развел руками, не возражая Марье Тимофеевне напрямую, но и не споря с братом. Штольман снова взял слово:
- Думаю, что нападение на дом не повторится. Мои выстрелы показали преступнику, что вы под защитой. Однако охрану я все-таки оставлю.
- Наших городовых? – Виктор Иваныч не мог сдержать скептицизма.
- Моего человека.
В ответ на вопросительный взгляд Штольман пояснил:
- Мой помощник из Петербурга.
- Один человек?
- Днем один, ночью другой. Этого довольно.
Марья Тимофеевна умоляюще смотрела на мужа.
- Маша, ты можешь уехать вместе с Петром и Анной. Я закончу процесс и присоединюсь к вам.
Она покачала головой.
- Разве я могу тебя оставить. Пусть Петр и Анна...
- Я никуда не поеду.
- Анна!
В глазах Марьи Тимофеевны читалось отчаяние, в лице Виктора Иваныча – вопрос. Дядя отвернулся – он знал, что скажет племянница. Прасковья схватилась за щеки. Но только один взгляд был таким напряженным, что Анна ощущала его, как прикосновение.
- Я верю в то, что Дмитрий Платонович сможет нас защитить. По крайней мере, сегодня ночью ему это удалось.
- Вам лучше уехать, - сказал Штольман.
- Нет. Я не могу снова вас подвести.
Эти странные слова вызвали всплеск эмоций в семье, но Анна не хотела ничего объяснять. По крайней мере, родным. Штольман вмешался:
- Вы позволите мне поговорить с Анной Викторовной наедине?
Марья Тимофеевна вновь устремила взор на Виктора Иваныча. Похоже, она верила в здравомыслие сыщика и надеялась, что он уговорит Анну, если Витенька не будет противиться их тет-а-тет. Старший Миронов пожал плечами, не соглашаясь, но уступая. Один за другим, родные покинули гостиную.
Анна еле дождалась их ухода.
- Дмитрий Платонович, я должна извиниться перед вами.
Неожиданное начало лишило Штольмана форы. Анна продолжила горячо и решительно:
- Я скрыла от вас улику, а теперь помешала вам задержать убийцу.
Она встала и перегнулась через разделявший их стол:
- Я должна помочь вам.
Штольман тоже поднялся. Он хотел ответить, но Анна снова перебила его:
- Я поняла теперь: если сегодня ночью на меня покушались, значит, я подобралась слишком близко к убийце. Мне нужно будет только вспомнить, с кем я сегодня встречалась и что говорила. И вы поймаете его… Ее.
Штольман молчал. Анна поспешно добавила:
- Сегодня ночью убийца не вернется. Приезжайте к нам утром, я все расскажу, а потом… Решим, что делать дальше.
- Для чего вам понадобилось лезть в окно?
- Уже слишком поздно для объяснений.
- Мне нужно убедиться, что вы оставили эту идею. Ради вашей безопасности.
- Обещаю ничего не предпринимать, - она призвала все свое терпение.
Штольман отвернулся, теребя манжету, и задумался. Анна не торопила его. Решение давалось мучительно. Наконец, он пришел к какому-то заключению и повернулся к Анне. Ее сердце замерло.
- Вот что, Анна Викторовна. Сегодня вы ночуете на втором этаже. Я приду к вам в десять, надеюсь, это не слишком рано. До тех пор из дома не выходите. Даже в сад.
Анна кивнула. Он посмотрел на нее долгим взглядом, полным самых противоположных чувств, коротко простился и вышел из гостиной.
***
Румяное солнце выкатилось на небосклон и пока без намека подмигивало росинкам, обильно усеявшим траву. В распахнутое окно поддувал ветерок. Утро было свежим, даже прохладным, особенно для тех, кто провел и без того короткую летнюю ночь без сна.
Елька зевал, Шумский ежился, непроизвольно пряча руки в рукава. Поручик добросовестно нес караул у дома Епифановых и после того, как фигура в черном плаще вернулась из поездки. Вдруг она вздумает снова выйти? И только на рассвете, когда вместе с купцом появился Елька, Шумский позволил себе покинуть пост.
Штольман был возмутительно бодр: раннее возвращение, короткий сон без сновидений и холодный душ как нельзя лучше сказались на состоянии и настроении. Костюм пришлось полностью сменить. Хорошо, что в саквояже нашлись не только чистые сорочки, но и серый пиджак вместо пропахшего горелым сюртука. О брюках и говорить нечего. Елька уже обнаружил небрежно брошенную в угол пару и сокрушался все время, пока Шумский рассказывал о своем ночном предприятии.
- Отличная работа, Иван Алексеич! Стало быть, вы уверены, что из дома выходила именно Надежда?
- Да, Дмитрий Платонович. Она вернулась спустя пару часов. Черный ход оказался заперт. Ключ у нее был, однако ей пришлось откинуть капюшон, чтобы отпереть дверь. Все сомнения отпали.
- А купец?
Елька оторвался от брюк и коротко описал ночную прогулку Епифанова. Штольман благодарно кивнул. Теперь следовало собрать все данные воедино.
- В полночь кто-то пытался устроить пожар в спальне Анны Викторовны. Злоумышленник подъехал верхами и выстрелил обернутым в паклю арбалетным болтом, заряженным малым количеством гремучей ртути. От удара ртуть взорвалась, я слышал хлопок и нашел потом коричневый твердый остаток. Вспышки было достаточно, чтобы поджечь паклю, наверняка пропитанную керосином. Думаю, это было предостережение, а не покушение, для убийства слишком ненадежный способ.
Он помрачнел, Шумский тоже.
- Епифанов всю ночь был под наблюдением. Епифанова была в черном плаще, верхом, чем она занималась два часа, никто не видел.
Елька спросил:
- Что ж, выходит, барышня Епифанова поджигательница?
- Все сходится. У нее была возможность это сделать.
- А причина? – спросил поручик.
- На этот вопрос я надеюсь получить ответ у Анны Викторовны. Я сейчас к Мироновым, а вы, Иван Алексеич, берите городовых и езжайте к Епифановым. Задержите Надежду до выяснения.
- А я?
- А ты брось вздыхать над штанами, ступай поспи. Ночью опять можешь понадобиться.
- Как не вздыхать-то, вещь новая, на Кузнецком шили… И шляпа на что похожа…
- Оставь котелок, сам почищу. Лучше чаю нам подай и на боковую.
Все еще ворча, Елька отправился ставить самовар.
***
Анна послушно разделась и легла, но заснуть не смогла. Воспоминания нахлестывали одно за другим, перекрываясь, откатываясь, вскипая пеной полузабытых чувств и оставляя после себя драгоценную смолу застывших картин.
Длинные красивые пальцы разворачивают письмо… сметают пепел… касаются ее руки. Взгляд в ее сторону мимо плененного Мореля – ночь выцветает, наполняется электрическим светом, и только подаренный на прощание взгляд остается прежним. Голос и слова о безопасности – тогда или теперь?
Анна застонала, села, обняв колени. Живой, не видение, та же плоть и кровь и то же влечение… Нельзя было не ощутить там, в ночи… Но что у него на сердце? Можно ли довериться без оглядки ему и себе? Как все было просто раньше, когда она могла взять и поцеловать его первой. Или обнять на глазах у всех в участке. Как все изменилось! Не он, а она стала другим человеком. Не может понять теперь не столько его, сколько себя.
Анна решилась. Для чего гадать, мучительно терзая себя, когда можно легко увидеть ответ. Она зажжет свечу, поднесет ее к зеркалу и спросит собственное отражение о том, что было, что будет... Увидит своего суженого. Анна спустила ноги с постели. И подскочила от неожиданности, когда босых ступней коснулась грубая ткань. Половик! Она совсем забыла, что ночует не у себя.
Анна встала, подошла к окну, раздвинула шторы. Ночь отступала, в комнате стало светлее. Анна осмотрелась, сначала бегло, потом внимательно. Потом поискала в комоде, открыла все ящики. Бесполезно – в этой спальне не было зеркала.
Анна вдруг ощутила неимоверную усталость. Нет так нет, подумала она. Значит, нельзя. Я прилягу на пять минут, отдохну. Завтра… нет, уже сегодня… трудный день. Опять трудный.
***
Штольман шел по улицам Затонска быстрым столичным шагом, возмущающим провинциальную неспешность. Но не только это притягивало к нему внимание. Среди местных обывателей он выделялся, как клинок, воткнутый в клумбу. Резкие черты лица и поджарая фигура отличались от круглых щек и животов, как острый взгляд из-под черного котелка – от любопытствующих, испуганных и завистливых взоров. Впрочем, были глаза, следившие за Штольманом с пристальным и недобрым вниманием.
Чуть скрипнула створка приоткрытого окна.
- Псст! Псст!
На зов подбежал уличный мальчишка.
- Чего изволите?
- Видишь господина? Сходи-ка за ним. Потом вернешься и расскажешь мне, где он был. Вот тебе задаток. Если… когда он тебя поймает, скажешь, что следить за ним тебя просил вот этот толстяк.
Холеный палец ткнул в ничего не подозревающего постояльца местной гостиницы. Мальчишка почесал в затылке.
- Понял ли?
- Прибавить бы. Столичный-то, того гляди, ухи надерет.
- Вернешься, получишь вдвое, - фраза прозвучала двусмысленно, но мальчишка предпочел понять ее в лестном для себя смысле.
***
Штольмана встретил Виктор Иванович. Марья Тимофеевна еще отдыхала от вчерашних волнений. Прежде чем допустить гостя к дочери, Виктор Иваныч завел его в свой кабинет.
- Дмитрий Платонович, что происходит?
Штольман выдержал пытливый взгляд и ответил:
- Вы же понимаете, Виктор Иванович, что я не могу рассказать вам все подробности.
- Не надо все! Объясните только то, что касается моей дочери. Ведь именно ее комнату пытались поджечь. Как это связано с вами?
Штольман заложил руки за спину.
- Не буду лукавить, Виктор Иванович. Полагаю, Анна Викторовна узнала что-то, представляющее собой опасность для преступника. Ее хотели напугать.
- Господи боже мой, что она могла узнать?!
- Об этом я и хочу задать ей несколько вопросов. Вчера утром я просил Анну Викторовну больше не принимать участия в следствии и отправил домой. Вернее, попытался.
Виктор Иванович невольно усмехнулся. Да уж, послушной Анна не была и в пять лет, а уж теперь…
- Поэтому я по-прежнему считаю, что вам лучше уехать. Или хотя бы вашей дочери. Но… - Штольман послал Миронову ответную понимающую усмешку, - насколько я успел узнать Анну Викторовну, ее нельзя принудить.
Виктор Иванович вздохнул.
- Что вы предлагаете? Помнится, вы говорили об охране.
- С Анной Викторовной постоянно буду либо я, либо господин Шумский, либо Елисей.
- А ночью?
- Кто-то будет дежурить у дома. Смею вас заверить, что делаю все для поимки преступника и надеюсь произвести арест в ближайшее время. В таком случае в охране отпадет надобность.
Виктор Иванович ничего не сказал, лишь крепко пожал Штольману руку.
В дверь кабинета постучали.
- Папа, вы здесь?
- Заходи, Анна. Со мной Дмитрий Платонович. Вы можете поговорить здесь.
- Благодарю вас, Виктор Иванович.
Дверь отворилась, вошла Анна. Она проснулась только в половине десятого и подскочила, как ужаленная, боясь пропустить приход Штольмана. Еле успела собраться.
- Я вас оставлю, - сказал Виктор Иванович. – Располагайтесь, Дмитрий Платонович.
Штольман чуть поклонился в знак благодарности, дождался, пока дверь закроется, а Анна устроится на своем привычном месте, и занял кресло хозяина кабинета. Оба ощущали неловкость – память о ночных событиях была еще слишком свежа, и разделявший их стол оказался как нельзя кстати.
- Так что вы хотели мне рассказать? – спросил Штольман.
Анна выложила сережку.
- Я нашла ее слева от тропинки, ведущей к домику Елагиных. Хотела отдать вам, но вы…
- Не выслушал вас, - кивнул Штольман.
- Я знала, что видела эту сережку раньше, но не могла вспомнить, где, у кого, - тут Анна запнулась. Она не знала, нужно ли было рассказывать о визите в бордель, ведь неизбежно пришлось бы упомянуть о даре.
- Анна Викторовна, прошу вас пересказать мне весь ваш день полностью и со всеми подробностями. То, что вы считаете неважным, может оказаться решающим, - он чуть подался вперед.
Анна все еще медлила.
- Что вас смущает?
- Боюсь, вы можете мне не поверить, - сказала она откровенно. – Вы материалист…
- Если речь идет об удивительной способности видеть чужие чувства, можете не стесняться, - ответил он и от души насладился ее изумлением.
- Откуда вы…
- Из дневника, разумеется. Я тоже его читал.
- И вы верите?!
Штольман улыбнулся.
- У всякой мистики есть прагматическое объяснение. Опыт, тонкое понимание чужой натуры, умение сочувствовать, наконец, интуиция. Елена Касьянова о многом могла догадаться благодаря наблюдениям. Так же, как вы поняли о связи Елагиной с егерем.
Анна была ошеломлена. Он не просто запомнил то, что было написано в дневнике, но и заметил, когда она сама пользовалась даром!
- Погодите, так вы все-таки верите или нет?
Штольман стал серьезным.
- Оставим это. Я лишь хотел попросить вас рассказывать все подряд, без купюр. Обещаю ничему не удивляться.
Анна вздохнула.
- Ну хорошо. Когда мы с вами расстались, я вернулась домой, говорила с дядей, папой, доктором Милцем – он обедал у нас. А потом поехала в заведение Маман.
Штольман понял, что зря обещал не удивляться.
- Куда?!
- В заведение Маман, - твердо повторила Анна. – Я хотела поговорить с Пашей, девушкой из заведения, и убедиться, что фраза о черной любви из дневника не имеет к ней отношения.
- И как, убедились? – скептическая полуулыбка на его лице вывела ее из себя.
- Представьте себе!
- Простите. Прошу вас, продолжайте.
- Затем я вспомнила, что так и не видела Марию Бобкову, служившую гувернанткой у Рогозиных, и пошла к Кулагиным. Визит получился коротким. Вошла Вера, возмутилась, что ее мужу досажают разные люди. В общем, меня выставили.
- Но вы все-таки что-то заметили? – полуутвердительно спросил Штольман.
- У Марии связь с Максимом Леонтьевым, дядей Елены.
- Очень интересно, конечно. И что нам это дает?
- Как что, мотив! Леонтьев мог убить Рогозина, чтобы отомстить за Марию, а Елену – чтобы получить наследство.
Штольман поморщился.
- Анна Викторовна, оставьте теории. Продолжайте, прошу вас.
- Я и сама потом отказалась от мысли, что он убийца. Не тот характер. И тут сережка вспомнилась. Я видела ее у Надежды Епифановой.
- И вы пошли к Епифановой, - Штольман стиснул челюсти.
- Я толком ничего не успела сказать или увидеть. При одном упоминании о потерянной и найденной вещи Надежда как-то взволновалась, накричала на меня… Мне пришлось уйти.
- Так, а ночью? – Штольман встал и заходил по кабинету.
- А ночью… Я хотела увидеть Надежду хотя бы через окно, чтобы попытаться понять… что у нее на душе.
Штольман встал у окна, заложив руки за спину, и Анна заметила, как сильно он их стиснул.
- Получается, у вас теперь только трое подозреваемых, - храбро заключила она.
Не оборачиваясь, Штольман сказал:
- Надежда выходила из дома прошлой ночью, одетая в черный плащ с капюшоном. Взяла из конюшни жеребца и исчезла на какое-то время.
Анне на мгновение стало холодно.
- Я приказал задержать ее и хотел бы, чтобы вы присутствовали при допросе. Вернее, присоединились в нужный момент.
Он обернулся и посмотрел на нее.
- Да, конечно, - с готовностью ответила Анна.
- Приходите в участок к часу. Вас проводит Иван Алексеевич.
Шумский? Анна почувствовала мгновенный укол разочарования, но ей ничего не оставалось, как согласиться. Штольман отдал короткий поклон и вышел не прощаясь. Анна недоумевала. Что это, внезапная холодность или сдерживаемое бешенство? Если бы она выглянула в окно, ответ на этот вопрос нашелся бы сам собой.
***
Улица Царицынская, широкая и тенистая, была приятна для прогулок, но все же лишена достопримечательностей. Поэтому появление на ней столичной модницы под кружевным зонтиком поразило местных жителей до глубины души. Женщин привлекали наряды, мужчин – все остальное. Поэтому дама не могла пожаловаться на недостаток внимания. Разве что со стороны одного-единственного господина, которому подобное равнодушие не должно было сойти с рук.
- Дмитрий Платонович, какая неожиданность!
- Отлично подготовленная, надо сказать, - Штольман приподнял котелок, приветствуя даму. Конечно, он заметил мальчишку.
Румяные губы обозначили улыбку, на правой щеке появилась лукавая ямочка.
- Сюрпризы – мой конек, как вам известно.
- Никогда в этом не сомневался.
- Торопитесь?
- Как обычно.
- В таком случае, обойдемся без светских предисловий. Вы помните наш последний разговор?
- Я даже помню, что он был прощальным.
- Так каков будет ваш ответ?
- Прежний. Прощайте, Антуанетт.
Она неуловимым движением заступила ему дорогу.
- Сюрпризы не исчерпаны. А будут ли они приятными – зависит от вас.
Штольман молчал. Антонина подошла так близко, что он ощутил ее запах – аромат яблок и свежести. И опасности. Невольно его дыхание потяжелело, глаза потемнели. И хотя он не сделал ответного движения, его волнение не укрылось от нее: ее губы приоткрылись, кончик языка чуть коснулся верхней губы и снова спрятался. Зеленые глаза по-кошачьи засветились.
- Я виновата перед тобой, - низкий голос вдруг обрел хрипотцу. - Согласна на любое наказание. Выбирай.
Он задержал дыхание. Она ждала, не делая ни единого движения, однако исходящая от нее сила женской привлекательности стала почти непреодолимой. Он стиснул трость, отступил. Поклонился, вновь приподняв шляпу и быстро пошел по улице, удаляясь от нее, не видя ее яростного взгляда, но в полной мере ощущая его.
Отредактировано АнонимФ (16.08.2025 20:40)
