Волчий прииск
Ночевать пошли в пустующую избу Васильевых, хоть сама мысль об этом вызывала омерзение. Но стоило солнцу закатиться, как на приезжих тучами набросились комары: огромные, полосатые, как тигры, и такие же свирепые. Оставаться вне помещения было попросту невозможно.
В избе Штольман попытался уложить жену на кровать, но она категорически воспротивилась, легла на лавку, не раздеваясь, потянула его за собой. Её била крупная дрожь, лоб был горячий и влажный. Яков в первый момент испугался, что она где-то отравиться успела. Мыли же они руки тогда в реке. Но симптомы были не похожи. Зато припомнилось, что именно так она выглядела после того, как в неё вселился дух убитого математика. Значит, это что-то связанное с даром. Слишком много смерти было вокруг, в этой избе в том числе.
Урядник с Кричевским давно уже спали, храп разносился, наверное, на всю долину, Анне же никак не становилось лучше. Она льнула к нему, как дитя, обнимала тонкими руками, дышала неровно. Наконец, Яков не выдержал: подхватил жену на руки и вынес наружу из зловонного мрака избы. Ночь была лунная, чтобы видеть окрестности света не требовалось. Пойма звенела комарами, но было уже вс ё равно. Штольман решительным шагом направился к околице, подальше от грохочущей реки – и от духов всевозможных. Дворы в Утихе огораживали, а хозяйственные постройки – нет, они торчали там, где вздумается. Под самой горой пустовал сарай с остатками прошлогоднего сена. На это сено он жену и уложил, сам лёг рядом, вдыхая полной грудью горьковатый травяной аромат. Ему уж казалось, что вонью Игнатовой избы вся одежда пропиталась.
Аня снова прижалась к нему, но дрожать перестала, и вскоре уснула, успокоившись, а к нему сон не шёл.
Жить, как раньше, оказалось невозможно, как жить дальше – непонятно. Идея относительно сыскного агентства больше не казалась заманчивой. Это для него такое занятие стало бы благом. Он любил загадки, находил невероятную притягательность в гимнастике ума. Для Анны же расследования оборачивались сплошными страданиями. Сегодня Яков впервые отчётливо понял пылкую ненависть к нему тёщи. Марья Тимофеевна безошибочно связывала в единое целое Штольмана, смерть и духов. И всё, что для Анны с этим было сопряжено. Оставалось вообще удивляться, что ему только отказали от дома. На месте Виктора Ивановича сам Яков, наверное, на дуэль бы вызвал мерзавца, который настырно тянет его дочь в неприятности, чреватые такими страданиями. Если у него будет дочь… Анна сказала, что будет - Вера. Вера Яковлевна. Когда у него будет дочь, он не позволит к ней ни одному сыщику на версту подойти. Даже частному. Не говоря о полицейских.
Только вот с собой самим что делать? С тем, что он причиняет женщине, которую больше жизни любит.
Еще утром в лесу Аня была так весела и счастлива, но один лишь день в зачумлённой деревне – и вот она испугана, измучена и больна. И уберечь её от этого он не в силах. Невозможная какая-то дилемма получается: есть он рядом или нет, духи Анну всё равно будут атаковать. И только он, Яков Штольман, может защитить её от опасностей материального свойства, которыми чреваты все её спиритические расследования. Если бы не это соображение, он давным-давно бежал бы от любимой женщины на край света. Просто она и без него неприятностей себе найдёт. В этом можно не сомневаться.
Написать доктору Милцу? И немедленно!
А что потом? Когда и где он сможет получить ответ Александра Францевича? И знает ли сам доктор, как с этим бороться? Едва ли у него часто были пациенты, страдающие мигренью от скопления духов перед обедом, испытывающие тошноту от особо неприятной потусторонней сплетни.
Пётр Иванович как-то под рюмку коньяку обмолвился, что родители пытались Анну лечить от первых проявлений дара, пользовали успокоительными порошками и настойками. И едва не добились того, что живая, непосредственная девочка стала похожей на сомнамбулу или безвольную куклу. Пётр Иванович тогда воспротивился, что и послужило причиной его отъезда из дома брата. Благо, что Миронов-старший быстро сообразил, к чему приводит лечение. Страшно подумать, что могло случиться с Аней. С Его Аней!
В безотчётном порыве Яков стиснул жену в объятиях, прижимая к себе сильнее. Анна длинно вздохнула, пробормотала что-то неразборчивое и уткнулась носом ему в ключицу.
- Спи, спи, - прошептал он, досадуя на себя.
Но она и спала. И, кажется, сон её теперь был спокоен.
Сквозь прорехи в крыше было видно, что небо становится всё светлее. Глаз сегодня он так и не сомкнул. А что толку? Решение не было найдено. Одно очевидно – на Волчий прииск он её не возьмёт. Если там уже все перемерли, Аню доконают духи. Если есть живые – не исключена стрельба.
Яков осторожно отстранился, чтобы не побеспокоить, выбрался из родных объятий. Стараясь не шуметь, притворил за собой дверь. Кричевский и Егорьев ещё спали, он разбудил обоих. Урядник сопел недовольно, но вслух протестов не выражал – служба есть служба. Кричевского Штольман отвёл в сторону:
- Андрей Дмитриевич, могу вас попросить? Анна Викторовна спит. Я не стал её будить. Не могли бы вы покараулить её и объяснить всё, когда проснётся?
Этнограф понимающе закивал головой. Был он всё же человеком тонким и душевным, так что объяснять не пришлось. И порядочным, что самое главное. Ему можно было своё сокровище доверить. Сам Штольман предвидел нелёгкие объяснения по возвращении, но исчезать снова, не оставив весточки, права не имел. Слишком дорого Анне его тогдашнее исчезновение далось. Об этом ему успели намекнуть и Антон Андреич, и доктор. В красках не расписывали, воображение само дорисовало. Хоть и не по своей воле тогда исчез, Ане от этого было не легче.
Еще два года назад ему и в голову бы не пришло каждое своё движение вот так измерять и оценивать – чем оно аукнется? Он всегда жил, как ему вздумается, повинуясь страстям своим и азарту. Анна довольно жёстко приучила его думать о ней на каждом шагу. И то он без конца ошибался. А теперь вот думал - о ней и о детях, пока ещё не рождённых, но обещанных. Странно это было и ново для него.
Думать-то думал, а как поступать по-новому, пока ещё не знал.
Ночь была прохладная, на рассвете над поймой встал туман. Штольман и Егорьев шли берегом, оскальзываясь на отсыревшей траве. Потом вовсе спустились к воде, зашагали по галечнику и окатанным валунам. Лошадей брать не стали – за Утихой в верховья дороги не было. А если по Аниному рисунку судить, дикий прииск располагался на самом берегу.
Одно Якова смущало: утихинские мужики сейчас промышляли хариуса и тайменя. Где же крылся тот прииск, что рыбаки на него не наткнулись? Или наткнулись, знали, как покойный Фёдор Ухов, помогали таинственному Волку, были в доле? По его расчётам выходило, что опасное предприятие недалеко от деревни было. Но тогда не сходились концы с концами.
Пару часов отшагали по камням, потом вдруг река разделилась на рукава, подкидывая и ответ, и новую загадку. Выходило, что прииск располагался на том протоке, куда рыбаки не заглядывали. Но Штольман рыбаком не был и угадать проток сам не мог. Подозвал урядника, тяжело пыхтящего сзади – за легконогим, худощавым сыщиком местный полицейский едва поспевал:
- Павел Степанович, где здесь рыбалка лучше?
Он давно уже бросил из себя немца изображать, дурное это было занятие. Всё равно не получалось толком. Надо думать, надворного советника Штольмана никто в розыск не объявлял. А если и было какое распоряжение, то пока от здешних мест до столиц известие дойдёт, он уже за тридевять земель будет. Что думал Егорьев по поводу его неожиданной метаморфозы, тоже как-то не волновало. Хотелось просто говорить по-русски и быть самим собой.
Сонный урядник враз преобразился. Был он жителем местным и края свои знал и любил.
- А вот там, аккурат! – махнул рукой в сторону широкого левого рукава, протекающего под высокой скальной стеной. – Там знатные плёсы: Подкорытов, Заломный. Там и хариус, и таймень. Ниже по течению тоже можно, но там баловство одно, - он досадливо махнул рукой. – Эх, жаль, удочки не взяли. Сейчас бы прошли по буловнику на ту сторону, после-то не с руки будет – глубоко.
- Потом, Павел Степанович, - остановил его Штольман. – Нас с вами другая рыбалка ждёт.
И решительно зашагал вдоль мелкого и узкого правого протока, отметив про себя, что буловником местные именуют окатанные валуны. В сапогах давно уже противно хлюпало, но другой дороги тут, похоже, нет.
Урядник пытался выразить недоумение, пришлось объяснить:
- Отрава по реке вниз сбегает, однако, не все, кто рыбу ест, в деревне померли. Значит, есть места, где вода чистая, и рыба не заражённая. Сами говорите, что большинство мужиков рыбачит на плёсах по левому рукаву. Стало быть, нам прииск искать на правом. Разумеете, о чём толкую?
- Разумею, - урядник на поверку оказался не таким тупым увальнем, как выглядел. Штольман даже начал симпатию к нему испытывать. – А скажите мне, господин немец, что за зараза такая по реке течёт?
- Этого я не знаю пока. Поглядеть надо. Похоже, что свинец или ртуть. Вроде, в золотодобыче применяют и то, и другое?
Урядник неуверенно пожал плечами. Как и Штольман, в рудном деле он был не силён.
- А сказка про Змея – она-то к чему?
Вот на это сыщик ответить, пожалуй, мог.
- Ну, судите сами. Золото артелью промышляют. Если уж бабы и детишки за сколько вёрст от прииска от яда мереть начали, можете представить, что на прииске творится? А как народ удержать, чтобы не разбежался? Сами говорите, люди там вольные, беглые. Кто же на добровольную каторгу пойдёт, когда ещё и смерть впереди маячит? А тут вам и сказка, что Змей непременно отметит того, кто смерти не убоится, до края дойдёт. Видать, потому и идет человек до края и за край, что надеется: именно его Змей наградит, золотом одарит. Понимаете?
Алчность, толкающую людей к злодеяниям, Штольман никогда не понимал. Был он страстен и азартен, рисковать умел и любил. Но играть в орлянку со смертью ради золота не стал бы никогда. Для него удовольствие состояло именно в риске. Впрочем, кто сказал, что все, кто ищет милости Подкаменного Змея, именно золота хотят. Верно, есть и подобные ему – любители острых ощущений. Кстати, самая опасная публика!
Вверх по бедному водой правому протоку шли ещё около часа. Не потому, что далеко было, просто дороги там не было вообще. Яков уже начал сомневаться в правильности выбора, когда река повернула вновь, и за излучиной открылась знакомая картина. Анна нарисовала всё очень точно: и булыжную отмель, и дробилку, и брошенный на берегу инвентарь. Людей видно не было, но Штольман всё же сделал уряднику знак и сам достал револьвер. Волчий прииск выглядел вымершим, но мало ли?
Две избушки, срубленные из добрых кедровых брёвен и крытые осокой, явно предназначались для жилья, но были ли там нынче люди, понять было невозможно. Никаких работ на тайном руднике не наблюдалось. Одно было очевидно: это именно рудник. Золото на нём не мыли в реке, а добывали каким-то способом из дроблёной руды.
У самого края поляны прилепилась ещё одна избушка, выглядевшая надёжнее остальных, хотя и совсем небольшая. И, вовсе неожиданно по летнему времени в избушке топилась печь. Впрочем, при ближайшем рассмотрении, избушка оказалась не избушкой, а скорее кузней: к широкой трубе снаружи были прилажены мехи. Впрочем, для кузни сооружение подозрительно плохо проветривалось, скорее, напротив, было закупорено наглухо. И массивная дверь была заложена снаружи солидным брусом.
Плавильня?
В молодости Яков вольнослушателем посещал лекции отделения естественных наук Петербургского университета. Но для того, чтобы понять, что здесь творилось, посещать следовало, пожалуй, горный институт. А в плавильню надо будет всё же заглянуть – понять, какой металл они используют для извлечения золота из руды. От этого зависит, чем лечить заболевших.
- Доктор на руднике есть? – тихо спросил Штольман у урядника.
- Есть, - поморщился Егорьев. – Да только он того… запойный.
Сыщик покачал головой:
- Ничего. Скоро протрезвеет.
По его разумению, невозможно было оставаться спокойным, зная, что змеева хворь собирает в лесу обильную жатву. Но урядник только пожал плечами. Поразительные нравы тут!
Сделав знак уряднику, сыщик двинулся к плавильне, и в тот же миг замер, услышав приближающиеся голоса. Со стороны реки шли, кажется, двое. Полицейские замерли, скрываясь в подлеске.
-… Устал я беса гнать, - прозвучал отчётливо осипший, досадливый бас. – Давеча Ваську закопали. Помнишь Ваську-то? От самых Катунских белков с нами шёл. Сколь народу на его глазах схоронили, а всё в Змея верил.
- Ну и земля ему пухом, - раздалось в ответ. Голос показался отчего-то знакомым. – Дураком жил, дураком и помер. Чего жалеть? Ты покуда не тяни, дело сворачивать надо. Кто не помер, сам кончай. Залётные в Утихе объявились, один, по всему, легавый, да не из местных. Еще и урядника с собой приволокли. Что здесь упромыслили – допаривай, и ходу отсюда.
- Дальше-то куда? – с непонятной тоской отозвался первый.
- А на Яркенд. Сказывают, там золото песошное есть. А нет песошного, так змеево будет. Дураки на нашу сказку и там сыщутся.
Сиплый вздохнул устало:
- Нет, Волк, не та мне масть легла. Не дойти до Яркенда, пожалуй. Мамон болеть стал, мутит без конца. Разумею, и я не уберёгся.
Резкий, насмешливый голос возразил:
- Помирать вздумал? Дойдёшь! В Чистом Яре лодочный мастер есть, на ту сторону возит за деньги. С ним и сторгуемся. А в Китайском Туркестане развернём дела по новой.
Знакомый голос с ироническими интонациями звучал всё отчётливее, и многое вставало на свои места. Дела, стало быть, тишину любят?
- А купец-то наш – из фартовых, - шепнул Яков уряднику, поднимая револьвер, и выступил вперёд. – Кончены ваши дела, господин Грохотов! Или господин Волк? Руки поднимите и встаньте лицом к стене.
Грохотов руки поднял, стоял, однако же, лицом и бесстрашно скалился, глядя на сыщика.
- Нашел, легавый? Так это ещё не значит, что твоя взяла.
Он и впрямь походил своим оскалом на волка. Его спутник – здоровенный детина с нездоровым цветом изрытого оспой лица – руки не поднял, вместо этого достал из кармана револьвер.
- Не ваш расклад, Кобчик, или как вас там? – сказал ему Штольман. – Один револьвер против двух. Сдавайтесь!
- А это как считать! – вновь ухмыльнулся Грохотов. – Один против двух, или один против трёх? Столкуемся?
Это Штольману он предлагал столковаться?
Внезапно Яков с удивлением ощутил, что в правый бок ему уткнулся ствол. Справа от него стоял…
- Господин Егорьев, вы же полицейский!
- Что с того? – весело возразил ему Волк. – Здесь закон – тайга, прокурор – медведь! Умные люди всегда меж собой язык найдут. А от глупых и костей не сыщут.
Урядник вырвал револьвер из руки затонского сыщика. Штольман не пытался сопротивляться – дуло упиралось ему точно в печень. Положение выглядело безнадёжным.
Впрочем, сдаваться Яков Платонович не умел и не любил. Нездоровый вид Волчьего подручного внушал ему надежду.
- Эй, господин Кобчик! Вы же понимаете, что больны. Эти господа вас не спасут, закопают так же, как и остальных. Или вовсе зверям бросят без погребения. Они не спасут. А я могу.
Рябой варнак медленно поворотился к нему и смерил тяжёлым взглядом. Штольман оценил и бледность его, и выступивший на лбу пот, и внезапную гримасу боли. Так и есть, Отравлен. Было бы странно, если бы уберёгся. Впрочем, видимо, долго уберегался. Катунские белки – где это?
- Врёшь, легавый! – сипло выдохнул Кобчик. Кажется, сипота его происходила от сдерживаемой боли.
- Не имею такой привычки, - бесстрашно возразил затонский следователь.
Варнак смерил его мрачным взглядом, открыл было рот для ответа… и поперхнулся, прижимая руки к животу. Урядник выстрелил быстро и точно.
- Для чего? – ощерился Волк.
- На двоих всё делить будем, - облизнул губы Егорьев. – Этот всё равно не жилец.
Кобчик сучил ногами, упираясь лбом в землю и зажимая пробитое чрево. Умирать он будет долго и мучительно.
Был момент, Яков подумал, что успеет выбить револьвер у урядника. Но Волк предусмотрел – прицелился. С трёх шагов промахнуться он едва ли мог.
- Одного не пойму, немец, тебе-то оно для чего? Чего в тайгу полез? Тоже золотишка хочешь? Еще и бабу с собой поволок.
Мысль об Анне резанула ужасом. Что с ней будет здесь, когда его не станет? Впрочем, она видит духов. Пока они доберутся до Утихи, он успеет её предупредить…
- Ладно, будет лясы точить! – прервал урядник. – Кончать немца надо.
И прицелился.
- Постойте, господин Егорьев! – остановил его Штольман. – В одном вы мне не можете отказать. Я хочу знать, чем именно здесь травили людей.
Анна всегда жаловалась, что духи говорят иносказаниями. К чёрту! Он будет предельно точен. И тогда, быть может, из Зоряновска смогут доставить противоядие тем, кто ещё не умер.
- Хочешь знать? – и впрямь по-волчьи облизнулся Грохотов. – Сейчас узнаешь.
Откинул брус с дверей плавильни, быстро отворил тяжёлую дверь. Урядник толкнул сыщика в чадный полумрак, а потом дверь захлопнулась.
«Простите меня, Анна Викторовна!» - подумал Штольман. – «Сломал я вам жизнь. Нельзя полицейским жениться!»
Постоял, упираясь спиной в запертую дверь, а потом собрался с силами и сделал два шага к чану, в котором клокотала, испаряясь, отвратительная и сверкающая золотая смерть.
Следующая глава Содержание
