Глава двенадцатая

На грани

      Тени, черные и жуткие, почему-то одетые в плащи с капюшонами, обступают со всех сторон. И кажется, будто воздух закончился. В этом кругу выходцев из ада дышать невозможно, просто нечем. И он отступает, делает шаг назад, и чувствует, что позади пропасть, из которой не будет возврата.
      Но в следующую секунду прохладные нежные руки обнимают его лицо, и родной голос зовет настойчиво:
      – Не смейте умирать! Вы обещали! Вы не посмеете оставить меня.
      Саша? Откуда она здесь, среди этих монстров? И что это, она плачет? Вот уж зря. Он вовсе не собирается умирать, разве может он бросить ее одну с этими исчадьями ада?
      – Не плачь, любимая, все будет хорошо.
     Темнота.
     И боль в груди, будто яркая вспышка, и еще одна, и еще. Лицо Увакова, искаженное злобой, в его руке нож, и он раз за разом поворачивает его в ране.
      – Не выживет! – шипит он злобно. – Нет шансов, не бывает чудес.
      Но снова прохладная рука ложится на лоб, прогоняя кошмары:
      – Я люблю Вас, Вы слышите? Пожалуйста, вернитесь ко мне!
      Темнота. И очень холодно. А потом жарко. И снова ледяной холод.
      И, будто видение, выплывает из тьмы испуганное знакомое лицо с широко раскрытыми голубыми глазами. Аннет? Почему она так испугана? И почему она одна?
      Он рванулся к ней, пытаясь найти, помочь, защитить, но Аннушка вдруг удаляется, и пропасть между ними становится непреодолимой, а падение в нее неизбежным. Но в самый последний момент его будто удерживают на краю чьи-то руки, сильные и добрые.
      И снова темнота. Ни лучика света, как ни ищи.
      Огромная площадь, заполненная людьми. Мужчины, женщины, даже дети смешались в одну жуткую толпу, и вся эта человеческая масса перемешалась в хаосе, давя, сминая, убивая тех, кто оказался слабее. Нечем дышать и выхода нет тоже, только смерть.
      Темнота. Снова темнота, и из нее тоже нет выхода.
      Но вот она отступает. И вдруг становится понятным, что вовсе даже это не темнота, а просто глаза закрыты. И нужно всего лишь их открыть, это так просто. Открыть глаза и вернуться.
     
      Петр Иванович Миронов открыл глаза и окинул взглядом комнату, пытаясь определить, где же он все-таки находится. Комната, большая, с окнами под потолок, была ему совершенно точно незнакома. Небо за окном было хоть и светлым, как ему в Петербурге и положено, но явно ночным, а значит, он пробыл без сознания весь день, вечер и часть ночи. Видимо, ранение было более серьезным, чем показалось ему сначала. Вот и сейчас дышать трудно, да и шевелиться вовсе даже не тянет. Он лежал на широкой и удобной кровати, опираясь на гору подушек. Грудь была перемотана бинтами, стало быть, кое-что из его сумасшедшего бреда было вызвано, видимо, оказанием ему врачебной помощи. Вот знать бы еще, что именно.
      Впрочем, вспоминать кошмарные видения Петру не хотелось вовсе, потому что совершенно другая деталь обстановки комнаты привлекла его внимание целиком и полностью: к кровати, на которой его устроили, было вплотную придвинуто удобное кресло, а в нем мирно дремала графиня Раевская. При этом одной рукой Саша держала его руку, лежащую на одеяле. Эта совершенно трогательная картина поразила Петра до глубины души. Спящая, Александра Андревна выглядела совсем юной и до боли беззащитной. Лицо ее даже во сне выглядело серьезным и озабоченным, а под глазами залегли глубокие тени. Вовсе не дело, что она здесь, ей нужно бы как следует отдохнуть после этого сумасшедшего дня. Уваков с пистолетом, должно быть, до смерти ее напугал, а тут еще это его, Петра, ранение вовсе уж не ко времени. Хорошо, конечно, что он успел, вот только то, что его подстрелили, уж точно не добавило графине  Раевской покоя.
      Осторожно, чтобы не напугать, Петр Иванович сжал нежные пальцы, касавшиеся его руки. Этого оказалось достаточно, чтобы спугнуть чуткий Сашин сон, она открыла глаза и посмотрела на него с тревогой. Но тревога в ее взгляде тут же сменилась радостью, такой сильной, что у Петра Ивановича аж дух захватило.
      – Вы вернулись! – выдохнула Александра Андревна, и тут же прижала руку к его губам, предупреждая возможность ответа. – Не смейте говорить, доктор сказал, Вам нельзя!
      Петр Иванович осторожно поцеловал нежные пальцы, коснувшиеся его лица и улыбнулся:
      – Не стоит беспокоиться, я в полном…
      Закончить фразу ему не удалось. Воздух, почему-то, закончился, а все тело охватил мучительный кашель, отозвавшийся жуткой болью в раненом плече. Саша подхватилась с кресла, бросилась к нему, помогая, удерживая.
      Дверь комнаты распахнулась, и на пороге показался Виктор Миронов, встревоженный и какой-то взъерошенный. Преодолевая слабость, Петр откинулся на подушки, пытаясь отдышаться, и с изумлением посмотрел на брата. Он-то здесь откуда взялся? Приехал следом за ними? И почему безупречный адвокат Миронов выглядит так, будто спал в сюртуке?
      – Александра Андревна, все в порядке? – встревоженно спросил Виктор. – Мне показалось, я слышал шум.
      – Все более чем в порядке, Виктор Иванович, – несколько сердито ответила ему графиня, – просто наш герой очнулся, наконец, и, разумеется, тут же принялся проявлять непокорный свой характер. Все-таки упрямство – ваша фамильная черта, и передается оно по мужской линии.
      – Это Вы наших женщин пока что плохо знаете, – отмахнулся Виктор Иванович, подходя к постели.
      Не рискуя больше пытаться заговорить, Петр Миронов взирал на происходящее все с большим изумлением. Саша и Виктор разговаривали совсем не так, как позавчера еще в Затонске. Сейчас они беседовали, будто старые добрые друзья, позволяя себе мимоходом друг над другом подшучивать. Создавалось впечатление, что он что-то пропустил. Или так и было на самом деле?
      – Привет, братец, – улыбнулся ему Виктор, – ты нас всех сильно перепугал.
      – Осторожно, – встревоженно вмешалась Александра Андревна, – помните, что доктор сказал, разговаривать пока нельзя!
      Петр Иванович поймал ее взгляд и улыбнулся, как мог, успокаивающе. Дышать было трудно, грудь после приступа кашля болела почти невыносимо, но даже если бы этого всего не было, он бы промолчал только лишь для того, чтобы Саша не волновалась. Хотя, следовало признать, хранить молчание становилось все труднее: уж слишком многое было непонятно.
      – Я немедленно пошлю за доктором Левенталем, – сказал Александра Андревна Виктору Ивановичу. – Побудьте, пожалуйста, здесь, я сменю Вас через минуту.
      – Вам бы отдохнуть надо, – нахмурившись, ответил Миронов-старший. – Теперь-то опасность миновала, я так понимаю.
      – Мы же договорились не спорить об этом более, – возмутилась графиня. – И в любом случае, я хочу дождаться доктора.
      Она вышла из комнаты, а Виктор Иванович опустился в кресло у кровати и посмотрел на брата. Петр нахмурился: Виктор выглядел совершенно измученным. Неужели еще что-то случилось? Что-то в Затонске? Нет, тогда бы Виктор не приехал. Неужели что-то с Аннет?
      – Что случилось? – спросил он, стараясь говорить как можно осторожнее.
      Говорить и в самом деле было трудно, и снова начал подступать кашель, но Петру было совершенно необходимо понять, что происходит.
      – Молчи! – испуганно сказал брат, сжимая его руку. – Я все тебе расскажу, только ты молчи, пожалуйста!
      Петр Иванович посмотрел на него с сердитым ожиданием, пытаясь выражением лица дать понять Виктору, что долго он объяснений ждать не намерен.
      – Ты десять дней провалялся, – сказал Виктор Миронов. – Очень плохое ранение, но это тебе пусть доктор объяснит. Он по два раза в день тебя навещал, хоть и не верил, как мне кажется, что тебе удастся выкарабкаться. Александра Андревна мне телеграмму прислала, и я приехал. К этому моменту садовника уже арестовали, но никто не знал, за что. Просто пришла телеграмма в управление полиции с приказом.
      Петр Миронов почувствовал, что запутывается окончательно. Какой еще садовник? Он-то тут причем? Мелькнула мимоходом мысль, что все это снова сон, просто чуть более упорядоченный, чем предыдущие, но тоже сумбурный и непонятный.
      Дверь отворилась, пропуская Александру Андревну.
      –  Я послала за доктором, – сказала она, – думаю, он скоро прибудет.
      Виктор Иванович поднялся при ее появлении, и графиня устало опустилась в кресло и снова взяла Петра Ивановича за руку. Петр смотрел на нее с тревогой: Саша выглядела бесконечно усталой и очень расстроенной. Он перевел на брата сердитый взгляд, но тот, поняв сразу причину недовольства, только руками развел, одновременно пожимая плечами, дескать, прости, брат, тут уж я бессилен.
      – И незачем переглядываться, – притворно-сердито сказала Александра Андревна. – Ваш молчаливый диалог мне вполне понятен.
      Петр Иванович почувствовал вдруг совершенно неудержимое желание улыбаться. Говорить он не мог, и рана болела зверски, но как же хорошо было все, как неожиданно уютно и по-семейному.
      – Ну, вот ты и улыбаешься уже, – обрадовался Виктор, – значит, точно на поправку пойдешь теперь. Ты поспи сейчас, пока доктор не пришел. Тебе нужно силы беречь.
      Петр хотел уже было дать понять, что спать он вовсе не хочет больше, но слабость и усталость затягивали непреодолимо, а нежная рука графини в его руке успокаивала, и он действительно провалился в сон, на этот раз без сновидений и кошмаров.

      Следующее пробуждение было куда менее приятным: от внезапной и довольно сильной боли в месте ранения. Открыв глаза, Миронов увидел строгого седовласого человека, с серьезным и сосредоточенным видом снимающего повязку с его раны. И без объяснений было понятно, что это и есть тот самый доктор, которого позвала графиня.
      – Проснулись, юноша? – спросил врач, увидев, что пациент открыл глаза. – Потерпите немного, я осмотрю рану. Но и сейчас уже могу Вам сказать, что Вы необычайно везучий и столь же необычайно живучий человек.
      Петр Иванович, мимолетно подивившись обращению, сжал зубы, пытаясь не обращать внимания на отнюдь не нежные манипуляции доктора. К счастью, осмотр не занял много времени, и закончился раньше, чем боль стала нестерпимой.
      – Ну, а теперь Вы поспите, – сказал доктор, набирая в шприц что-то из пузырька, – и проснувшись, будете себя лучше чувствовать.
      – Подождите, – осторожно произнес Петр, борясь с желанием снова закашляться, – расскажите, что со мной.
      – Ах, да, Ваш брат просил ввести Вас в курс дела, – спохватился врач. – Вы, я надеюсь, помните, что некий господин, чье имя я не знаю и знать не хочу, вогнал пулю Вам в грудь. К сожалению, он прострелил Вам легкое, да еще и крупные сосуды задел, так что Вы мало не задохнулись. Я извлек пулю и зашил все, что мог. К моему удивлению, Вам удалось это пережить. Но после случилось-таки воспаление, и Вы снова имели все шансы умереть, но организм Вас не подвел, справился. Так что теперь, я надеюсь, Вы пойдете на поправку, если, разумеется, не доконаете себя сами.
      – Что нужно делать? – выдохнул пациент.
      – В первую очередь, нужно молчать, – сердито пояснил доктор. – Когда Вы разговариваете, дыхание сбивается и раздражается место ранения. Это вызывает кашель, а он, в свою очередь, может спровоцировать новое кровотечение. И уж тогда, голубчик, Вас никто не спасет.
      Миронов осторожно кивнул в знак того, что внял предупреждению, и как мог вопросительно посмотрел на врача.
      – Покой, полный покой, – ответил доктор на его взгляд, – чем меньше Вы шевелитесь и разговариваете, тем скорее все заживет. Постарайтесь побольше спать, пейте как можно больше жидкости. Если есть захотите – ешьте, но насильно не надо. Впрочем, это все я подробно изложу Ее Сиятельству и господину Миронову. А сейчас я уложу Вас спать, и не смейте больше перечить. А потом отправлю отдыхать Ваших добровольных сиделок, которые едва на ногах держатся. Надеюсь, теперь, когда Вам стало лучше, Ее Сиятельство позволит мне приставить к Вам сестру.
      Послав сердитому доктору исполненный благодарности взгляд, Петр Иванович уже без возражений воспринял укол в плечо, и спустя пару секунд боль отступила, а сознание заволокло сонной дымкой.

      Следующие несколько дней выпали из памяти напрочь, смешавшись в полусон. Иногда удавалось вынырнуть из него ненадолго, и тогда он узнавал рядом с собой то Сашу, то брата, а порой доктора и еще какую-то незнакомую женщину в одежде сестры милосердия. Краем сознания Петр порадовался ее присутствию: видимо, доктор все же настоял на своем, а значит, Саша получила возможность отдохнуть.
      Но все когда-нибудь оканчивается, окончилось и его полузабытье. И однажды Петр Иванович проснулся во вполне ясном сознании и понял, что спать больше не хочет совершенно. Открыв глаза, он обнаружил, что за окном светит солнце, а в знакомом уже кресле расположился Виктор Миронов с книгой в руках.
      – Привет, братец, – негромко окликнул его Петр, с радостью ощущая, что говорить явно легче.
       – С добрым утром! – рассмеялся Виктор Иванович, захлопывая книгу. – Ну, ты и горазд спать! Не думал, что кто-то способен проспать три дня кряду. Мы с ума сходили, думали уже, что ты снова в горячку впал. Но доктор утверждал, что это просто усталость. Выспался, наконец?
      – Выспался, это точно, – улыбнулся ему младший брат. – И теперь намерен тебя расспросить подробно, а то ты в прошлый раз меня только запутал. Что там с садовником?
      – Я нового садовника нанял к весне, – пояснил Виктор, мрачнея. – Старый неожиданно уволился, ну я и взял человека, он с рекомендациями был. А теперь оказалось, что старый садовник не сам уволился, заплатили ему. А нового господин Уваков подослал ожидать возвращения Анны, чтобы вызнать у нее про документы эти. И он подслушал разговор Ее Сиятельства с Коробейниковым, и передал господину Увакову. Да только стоял он далеко и слышал плохо. Уваков решил, что госпожа графиня забрала документы, и явился к ней их требовать. Просто чудо, что ты так своевременно пришел.
      – Да уж, действительно чудо, – согласился Петр Иванович, вспоминая, как именно он смог узнать об опасности и успеть. – Его взяли хоть?
      – Увакова? – уточнил Виктор. – Да ты его почти что убил, как я понял, он и суток не протянул. Впрочем, об этом мне мало что известно, я позже приехал.
      – А как ты здесь оказался? – спросил его Петр.
      – Мне Александра Андревна телеграмму прислала, что ты ранен, – пояснил брат. – Ну, я и примчался сразу же. И вовремя, надо сказать, она уже на ногах едва держалась.
      – Как только доктор такое допустил! – сердито нахмурился Петр Иванович.
      – Не греши на доктора, – ответил ему Виктор, – он как мог, старался, но переспорить госпожу графиню не просто. Я с трудом уговорил ее, но никого чужого к тебе она не подпускала, пока опасность не миновала. Мне показалось, она считает себя виноватой за то, что тебя ранили, хоть я и не понял, как именно это возможно.
      Петр закатил глаза, демонстрируя полное изнеможение.
      – Разумеется, – сказал он, – вот кто бы мог усомниться, что и в этом есть ее вина. Виктор, не пытайся понять, это невозможно. Эта женщина меня с ума сведет!
      – Уже свела, как я понимаю, – рассмеялся брат. – Но мне стоит пойти и сообщить Ее Сиятельству, что ты соизволил пробудиться, иначе я потеряю ее доверие.

      Виктор вышел, а Петр задумался, уставившись в окно. Брат сегодня выглядел гораздо лучше, чем ему помнилось по первому пробуждению, но все равно явно маскировал усталость и тревогу наигранной бодростью. И про Аннушку лишь вскользь упомянул, но даже не попытался рассказать, что с нею. Интересно, как господин полковник отреагировал на известие о сожженных документах? Знает ли он, что адвокат Миронов приехал в Петербург, беседовал ли с ним? И смог ли Виктор достоверно ему соврать, если предположить, что он врал на самом деле. Но если не врал, то становится непонятным, зачем препятствует встрече Аннет с любимым дядюшкой. Нужно будет попробовать еще раз побеседовать с братом. Может, расчувствовавшись по поводу ранения, Виктор станет откровеннее?
      Дверь тихо отворилась, и в комнату почти неслышно скользнула Александра Андревна, одетая в светлое утреннее платье, очаровательная, как и всегда.
      – Доброе утро, Ваше Сиятельство, – негромко приветствовал ее Миронов.
      – С пробуждением, – мягко улыбнулась Александра, устраиваясь в кресле и снова беря его за руку. – Рада, что Вы уже можете говорить свободнее, но не стоит усердствовать.
      – Мне надоело молчать, – пожаловался Петр, – и спать я тоже больше не хочу.
      – А есть Вы хотите? – полюбопытствовала графиня.
      – Хочу, – честно признался Миронов, с удивлением обнаружив, что на самом деле очень голоден.
      – Я прикажу принести бульону, – сказала Саша, собираясь подняться. – Доктор сказал, что покамест Вас нельзя кормить ничем другим.
      – Подождите, – поймал он ее руку, – я вовсе не умираю с голоду, и мне куда важнее сейчас узнать, что происходит в мире.
      – Снова проявляете свой характер? – вздохнула Саша, но покорно опустилась обратно в кресло. – С виду Вы не просто умираете, а и вовсе уже умерли. И с голоду, в том числе. Что Вы хотите узнать?
      – Все, – усмехнулся Петр Иванович, – но в первую очередь меня интересует, что произошло нового, пока я тут спал. И, кстати, почему мой брат выглядит так, будто не спал неделю? Произошло что-то еще неприятное, о чем Вы мне говорить не хотите?
      Александра воззрилась на него с неподдельным изумлением, на грани негодования.
      – Вы подозреваете, что мы Вас обманываем? – возмущенно спросила она. – Ваш брат выглядит так, потому что он именно что неделю не спал! Он приехал и настоял, чтобы я позволила ему дежурить у Вашей постели. Отказа он не принял. А Вы метались в жару и успокаивались, только если рядом находились я или он. Учитывая его больное сердце, я удивляюсь, что он вообще на ногах.
      – Простите меня, – покаянно сказал Миронов, поднося к губам нежные пальцы. – Я вовсе не хотел доставить Вам столько хлопот, и Виктору тоже.
      – Вы спасли мне жизнь, – тихо сказала Саша, забывая сердиться. – Никогда мне не отблагодарить Вас за это. Так что не говорите о хлопотах, прошу Вас.
      Разговор сделался вовсе уж неловким, но и отпускать Александру Андревну совсем не хотелось.
      – А что там с Уваковым? – поинтересовался Петр Иванович, снимая напряжение.
      – Мертв, разумеется, – охотно поддержала новое направление беседы графиня, – но Владимир Николаевич успел у него немало разузнать. И то, что Уваков совершенно недвусмысленно охотился за бумагами, оправдывает их уничтожение. Так что наша миссия в Затонске совершенно случайно оказалась все же успешной, хотя мы и не привезли того, что искали.
      «Наша миссия» звучало куда как приятно. Кажется, появилась возможность убедить Ее Сиятельство в том, что они могут действовать совместно.
      – Но теперь-то, я надеюсь, Вы, хотя бы в самой малости, поняли, какой подвергались опасности? – испортила Александра Андревна все впечатление от предыдущих своих слов.
      – Я понял, какой опасности подвергаетесь Вы, – с некоторым раздражением ответил ей Петр Иванович, – и, кстати, нахожу совершенно возмутительным со стороны полковника…
      Тирада оказалась слишком длинной, да и беречься он забыл, рассердившись, так что слова снова прервал приступ кашля. Саша тут же прекратила спорить, бросившись на помощь. Лишь спустя несколько минут Миронову удалось подавить кашель настолько, чтобы не задыхаться больше. Графиня снова опустилась в кресло и посмотрела на него расстроенно:
      – Это я виновата. Я не должна была Вас сердить.
      Петр снова почувствовал раздражение: ну, вот опять она виновата. Да сколько можно! Но от одних эмоций уже сердце заколотилось, а дыхание начало сбиваться, и он усилием воли заставил себя успокоиться.
      – Я просто злюсь от собственной немощности, – улыбнулся он примирительно, снова беря Сашину руку. – Похоже, спокойным пациентом мне не бывать.
      – Да уж, – тихонечко рассмеялась Раевская, – этого я от Вас точно не ожидаю. Но постарайтесь быть хотя бы пациентом послушным.
      – Это я Вам обещать могу, – ответил он ей, слегка, впрочем, сомневаясь в собственной искренности.
      – Тогда я принесу бульон, и Вы позавтракаете, – решительно произнесла Александра Андревна, поднимаясь.
      Петр Иванович проводил ее взглядом и усмехнулся. Вряд ли выздоровление будет приятным, но вот скучным оно точно не будет, если уж они успели поспорить буквально через четверть часа разговора. Кажется, споры входят в привычку, и он не мог сказать, что это ему нравилось. Надо бы приложить все усилия, чтобы поскорее встать на ноги и вернуть себе душевное равновесие, пока его раздражительность, вызванная слабостью и болезнью, не наделала бед.

      Вопреки ожиданиям, выздоровление, как выяснилось, было штукой медленной и чудовищно скучной. Доктор Александр Августович Левенталь требовал неукоснительного соблюдения  режима, будто бы задавшись целью сделать жизнь своего пациента абсолютно невыносимой. А Александра Андревна и Виктор Миронов его полностью поддерживали, не позволяя выздоравливающему ни малейшей поблажки. Петр Иванович только зубами скрежетал, изо всех сил сдерживая раздражение, в тысячный уже раз напоминая себе, что ему желают только добра, и на заботу нельзя обижаться. Чувствовать себя беспомощным он не привык, повышенное внимание к своей особе смущало и сердило. А то, что Саша и брат неизменно прощали ему иногда прорывающиеся вспышки раздражения, заставляло чувствовать себя виноватым. С огромным трудом удалось ему убедить Виктора поскорее вернуться в Затонск к переживающей в компании Олимпиады Тимофевны жене. Виктор Иванович сопротивлялся, как мог, но вполне реальная угроза того, что сестры, устав ждать, решат приехать в Петербург сами, его убедила. 
      На самом деле выздоравливал Миронов вовсе не так уж медленно, и доктор Левенталь не уставал хвалить своего пациента. Просто Петр Иванович никогда в жизни не болел так долго, а характер его совершенно не выносил бездействия, тем более такого длительного. Хотя он и в самом деле еще чувствовал себя слабым и утомлялся чрезвычайно быстро. Единственное, чем ему было позволено себя занять, так это чтением, но даже и оно утомляло, снова погружая в сон.
      А вот спать Петру совсем не нравилось. Сны ему снились постоянно, яркие и пугающие, но запомнить их не удавалось никак. Оставалось лишь смутное ощущение того, что сновидения из раза в раз повторялись, да предчувствие угрозы, неясной, а от того сильнее тревожащей. Вспоминая, что Анну стали посещать вещие сны в момент обретения дара, Петр Иванович подозревал, что и его ночные кошмары о чем-то предупреждают, но они неизменно ускользали из памяти. И это тревожило просто невыносимо: кто знает, о чем пытались предупредить его сны? Что если опасность снова была близка и реальна, а он беспомощен и неподвижен, как бревно, и уж точно не способен сейчас никого защитить?
      Саша утешала его, как могла, доказывая, что за всю ее жизнь это было лишь второе нападение, что полковник, испуганный не меньше Миронова, усилил штат лакеев своими людьми, и теперь по дому нельзя пройти, не споткнувшись о жандарма в ливрее, но все было тщетно. Страх за любимую женщину, охвативший его однажды, отступать не желал. Богатое воображение подсовывало один за другим различные сценарии развития событий, при которых он не успевал Сашу спасти, и эти картины пугали Петра до дрожи, заставляя лежать без сна часами, а едва он находил в себе силы заснуть, как тревожащие сновидения обступали его вновь.
      В конце концов, графиня Раевская, устав от его неукротимого беспокойства и бесконечных споров на эту тему, попросила полковника Варфоломеева навестить раненого, надеясь, что его авторитет подействует нужным образом, и Петр Иванович, наконец, успокоится.

      Владимир Николаевич приехал вечером, спустя три дня после отъезда в Затонск адвоката Миронова. Против ожидания, грозный полковник оказался очень приятным посетителем, спокойным и несуетливым, а главное, не стремящимся опекать раздражительного больного.
      – Жалуется мне на Вас Ее Сиятельство, – хитро усмехаясь, произнес Варфоломеев, устраиваясь в кресле, – говорит, непокорны  и непослушны. Что ж это Вы, Петр Иванович, даму расстраиваете?
      – Да я вовсе даже послушен, – возразил Миронов, пряча смущение. – Все выполняю, как велено. Скучно только, никаких сил нет. Скорее бы уже на ноги встать.
      – Вот уж не торопитесь, – ответил полковник, пристально его разглядывая. – Хоть я и знаю со слов доктора, что опасность, можно сказать, миновала, но смотреть на Вас страшновато пока.
      – Это все от неподвижности, – упрямо нахмурился Петр Иванович.
      – Вот как? – усмехнулся Варфоломеев. – А я-то думал, в праздности есть удовольствие. Видно, лучше и не пробовать, если это и впрямь так воздействует. Но Александра Андревна сказала мне, что скука – не единственный источник Ваших тревог. Что это, сударь, не доверяете, стало быть, моей охране?
      – Вы меня уж простите, Владимир Николаевич, – довольно резко ответил ему Миронов, – да только Вашу охрану я здесь не видел, когда этот мерзавец стоял перед Ее Сиятельством с пистолетом. Так что для всеобъемлющего доверия причин у меня нет.
      – Не поспоришь, – вздохнул полковник, – тут Вы правы. Если бы не чудесная случайность, что Вам вздумалось зайти в тот момент…
      – В том-то и дело, что то была не совсем случайность, – пояснил Петр Иванович. – Мне было видение. Счастье, что я был рядом, а не в Петербурге, скажем. Потому что я и так едва не опоздал.
      – Вот оно что, – сделался мгновенно серьезным Варфоломеев. – И, судя по тому, что Александра Андревна не знает уже, как Вас успокоить, есть причины полагать, что ей еще что-то угрожает? Вы что-то видели, но не пожелали ее пугать?
      – Нет, к сожалению, – вздохнул Миронов. – Полноценных видений у меня не было, только сны, и тех я не помню. Но вполне возможно, что и сны теперь вещие, я пока этого не знаю.
      – Так если Вы их не помните, – подивился Владимир Николаевич, – то почему так беспокоитесь?
      – Не знаю, – расстроенно ответил Петр Иванович. – Снов я не помню, но остается ощущение, что они кошмарны.
      – Знаете, мне сдается, что у Вас и в самом деле кошмары, – вполне серьезно ответил полковник, – но не от предсказаний, а просто от пережитого. Оно и не удивительно. Но предупреждение Ваше я услышал, не сомневайтесь. И отнесусь к нему со всей серьезностью.
      – Спасибо, – искренне поблагодарил его Петр. – Мне неловко, что Александра Андревна Вас потревожила, но я и в самом деле теперь буду куда спокойнее.
      – Вот и славно, – улыбнулся Владимир Николаевич. – А покамест я вот развлечение Вам принес. Ваш закопанец Ребушинский писателем решил заделаться, а меня, стало быть, в цензоры приспособить захотел. Прислал мне свой опус на утверждение. Занимательнейшее чтиво, должен я Вам сказать, если Вы, конечно, не слишком чувствительны. Александре Андревне с этим трудом лучше не знакомиться, а вот Вам, как мне кажется, он по вкусу придется.
      С этими словами господин полковник извлек из папки и передал Миронову толстую пачку листов, отпечатанных явно типографским методом. Заглавие гласило: "Приключения героического сыщика: дело о кровавом оборотне".
      – Первый оттиск! – смеясь, поведал Петру Варфоломеев. – И к сему письмо прилагалось, что, дескать, без моего одобрения сей труд света не увидит. Ну, я одобрение-то послал, не пристало мне мести духов бояться.
      – А духи причем? – заинтересованно спросил Миронов. – Если судить по названию, так это детективная история должна быть.
      – А Вы прочтите, там и узнаете, – обнадежил его Владимир Николаевич. – А я пойду, побеседую с Ее Сиятельством. Выздоравливайте, Петр Иванович. И не стесняйтесь меня беспокоить, ежели еще что-то увидите. Ваши видения свою полезность с лихвой доказали. С нетерпением жду Вашего выздоровления, у меня на Вас большие планы.

      Господин Варфоломеев ушел, а Петр Иванович с любопытством принялся за детище господина Ребушинского. Любопытно было, что же такого накропал затонский щелкопер, что вызвало у полковника такой энтузиазм.

      Начальник сыскного отделения губернского города N, Якоб фон Штофф сидел в лучшем трактире города, пил кофе по-китайски и размышлял о смысле жизни. Высокий же смысл своей жизни он видел в том, чтобы всеми фибрами своей сыщицкой души вставать на защиту закона и приносить справедливость во все места, куда только ни забрасывали его извилистые дороги судьбы.

      «Господи ты, Боже мой, – подумал Миронов, пытаясь сдержать хохот и не закашляться одновременно, – и в самом деле впору опасаться мести духа, если он дух, конечно. А если и впрямь живой, и когда-нибудь это прочтет, то Ребушинскому точно живу не быть!». Справившись со смехом, Петр Иванович продолжил занимательное чтение:

      И по потухшему огненному взору всегда неустрашимого сыщика всем сразу стало понятно, что хозяин кабинета не просто мёртв – но что он, вне всякого сомнения, стал жертвой наижутчайшего преступления.

      – Да он же талант! – с трудом выговорил вслух Петр Иванович, борясь с хохотом и кашлем одновременно. – А мы его чуть в землю не зарыли! Но вот ведь насмешка судьбы, Яков Платонович: уж как Вы скромничали при жизни, не желая на виду быть. Но зато после смерти Вам и почет, и знаменитость, и даже книжки вот про Вас пишут. Правда, не думаю, что Вам они понравились бы, однако и отрицать сей факт невозможно. Ну, будем надеяться, что у Вашего духа достанет чувства юмора, чтобы оценить труд господина Ребушинского по достоинству.

      – Вперёд же! – воззвал сыщик, выхватывая оружие. – Клянусь Гробом Господним, мы настигнем эту тварь по горячим следам.
      В этот страшный для всех миг в скорбной тишине внезапно раздался женский крик:
      –  Господин сыщик!
      Все разом вздрогнули и повернулись навстречу женской фигуре, что махала им рукой с другого края поляны.
      –  Госпожа медиум! – слабым голосом первым опомнился Гектор Гордеевич.
      Без сомнения, это была Аврора Романовна.

      Не в силах больше читать, смеяться и даже дышать, Петр Миронов откинулся на подушки, утирая выступившие от хохота слезы и с трудом переводя дыхание. Ну, господин полковник, ну, удружил! Повеселил на славу, ничего не скажешь. Но надобно будет посоветовать ему к Ребушинскому охрану приставить, однако. А то ведь и без Штольмана из-за этого произведения выстроится очередь его прибить, и Виктор там точно первым будет. Да и сам он, Петр, случись ему снова встретить господина журналиста, пожалуй, еще раз его прикопает, чтобы неповадно было. Это ж надо, Аврора Романовна, медиум! Вот уж Аннет рассердится. Да и Саше, прав Владимир Николаевич, этот труд показывать никак нельзя. Виктор Иванович, разумеется, как человек галантный, уступит даме первенство, но после общения с Ее Сиятельством одним журналистом на свете точно станет меньше.

      Все еще усмехаясь, Петр Иванович устроил опус господина Ребушинского под подушкою, чтобы Саше на глаза не попался. И вовремя, потому что именно в этот момент дверь тихонечко отворилась, пропуская графиню Раевскую.
       – Господин полковник уехал,  – сообщила она, привычно устраиваясь в кресле. – Рада видеть, что его визит Вас порадовал. Хотя мне не слишком нравится его намерение еще усилить мою охрану:  и так сегодня на прогулке за каждым кустом по филеру пряталось.
      – Зато Вы будете в безопасности, – непреклонно ответил Миронов, не желая даже минуты спорить об этом.
      – И долго ли мне жить в осаде? – поинтересовалась графиня. – Я себя под стражей чувствую.
      – Пока я не смогу защитить Вас сам, – улыбнулся Петр Иванович. – Тогда я разгоню этих жандармов, все равно они хуже, чем я.
      Саша искренне рассмеялась над его похвальбой, и он снова залюбовался этой чудесной картиной. Воистину, прекрасное зрелище, и не надоест оно ему никогда. Но, видимо, взгляд его был чересчур уж откровенным, потому что графиня смеяться перестала, и даже смутилась.
      – Выздоравливайте скорее, – попросила она. – Мне скучно гулять одной.
      – Непременно, – пообещал ей Петр Иванович. – Мне и самому уже надоело валяться. Да и господин полковник вот тоже меня поторапливал.
      Не стоило ему этого говорить. Все веселое настроение Ее Сиятельства как ветром сдуло.
      – Ну, почему Вы так упрямы? – вздохнула она сердито. – За время, которое Вы знакомы с господином Варфоломеевым, Вы уже дважды чуть не погибли. Неужели этого мало, чтобы опасаться?
      – Вам двадцати лет показалось мало, Ваше Сиятельство, – жестко ответил ей Миронов, – и до тех пор, пока Вы подвергаете себя опасности, я не вижу для себя иных вариантов, как в этом участвовать.
      – Ультиматум? – удивленно подняла брови графиня. – Вы пытаетесь меня принудить?
      – Нет, – улыбнулся Петр, забирая ее руку и поднося к губам, – я всего лишь констатирую факты. Ваша деятельность опасна, и меня это пугает не меньше, чем Вас мое в ней участие. И раз уж я не могу убедить Вас оставить все это, значит, просто буду рядом. Иначе я с ума сойду, право.
      – А если с Вами еще что-нибудь случится? – возмутилась Раевская. – Как мне жить прикажете, если Вы погибнете, а я буду знать, что лишь моя вина в том, что Вы в это впутались.
      – Довольно, – твердо произнес Миронов, – я больше слышать не желаю о том,  в чем Вы виноваты. Примите уже, Ваше Сиятельство, тот факт, что все мы взрослые люди и сами решаем, как поступить. Чем бы для меня ни закончилось общение с полковником, он ни к чему меня не принуждает. Я сам решаю, как именно поступить, и ни Вашей, ни чьей иной воли в этом нет. И Штольман, кстати, тоже сам выбирал свою судьбу, Вы его насильно служить не принуждали. Так что довольно уже себя обвинять во всем!
       Александра Андревна замерла, глядя на него изумленно, явно совершенно ошеломленная этой отповедью. Видно было, что она растеряна, и понятия не имеет, как реагировать на его гнев. Правда, Петр Иванович уже доподлинно знал, что состояние растерянности у Ее Сиятельства долго не продлится. Сейчас Александра Андреевна снова обретет уверенность в себе, и разговор закончится ссорой. И хотя жаль было разрушать мирную их беседу, Петр ни минуты не жалел о сказанном. Разве что о том, что не высказал этого всего раньше.
      Но он все-таки по-прежнему недостаточно ее знал, поскольку не мог до конца предугадать реакцию. Растерянность на лице графини сменилась задумчивостью, а вовсе даже не гневом.
      – Я никогда не думала об этом так, – сказала она серьезно, – и уж точно не думала, что оскорбляю Вас.
      – Я не оскорблен, – сказал Миронов примирительно, радуясь в душе тому, что ссора, по-видимому, не состоится. – Я просто прошу Вас подумать над моими словами. Вы лишь попусту себя изводите, и мне больно это видеть.
      – Я подумаю, обещаю Вам, – кивнула графиня. – Только помните, пожалуйста, что я не желаю ни расстроить Вас, ни обидеть. Я просто очень боюсь потерять Вас. Слишком сильно боюсь, как видно.
      – Я уже говорил Вам, что не потеряюсь, – улыбнулся он ей, – и повторю это еще раз. Обещаю, я всегда буду рядом, что бы ни случилось. И никогда Вас не оставлю.
      Саша смотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде сменяли друг друга изумление, недоверие, и радость, и еще что-то, чему он вовсе даже названия не знал, или вспоминать его боялся. Но говорить она ничего не стала. Просто поднялась порывисто и нежно поцеловала. А потом также молча вышла и тихо прикрыла за собой дверь.

       На этот раз кошмар разбудил Петра только под утро, уступив место нормальным снам, к тому же, весьма приятным. Но все же никакая радость, видимо, не могла стать сильнее тревоги, и ни свет ни заря Миронов снова проснулся в холодном поту с ощущением того, что должно случиться что-то невыразимо чудовищное. За окном рассвело, и слышались уже голоса дворников и смех молочниц. Да, определенно, утро, хоть и очень раннее. Вполне можно не мучить себя дольше и проснуться окончательно.
      Петр Иванович встряхнулся, прогоняя сон. Под подушкой призывно хрустнул бумагой спрятанный там опус Ребушинского, предлагая повеселиться с утра, но настроение к смеху не располагало. Тревога, оставшаяся после кошмаров, еще не развеялась, и Миронов, в который уже раз, попытался вспомнить ускользающие видения. Но, увы, снова попытка оказалась неуспешной: сны наотрез отказывались вспоминаться, будто дразня своей недоступностью. 
      Впрочем, был один способ узнать, что скрывали забывшиеся сновидения. Несколько рискованный, конечно, но кто сказал, что было менее рискованным просто игнорировать предупреждение? Кто знает, чем подобное невнимание может окончиться? Так что хватит уже выжидать. Он совсем здоров, а доктор Левенталь  просто старый перестраховщик.
      Вот только как задать вопрос? Нужно сформулировать его по возможности точно, иначе опять какие-нибудь бомбисты привидятся. А впрочем, кто знает, может, ему вовсе даже и бомбисты снились, это уж одно мироздание ведает.
      Вот оно! Нужно спрашивать о снах. Просто сосредоточиться и постараться наяву рассмотреть свой собственный сон. Должно получиться, просто обязано!
      Петр Иванович прищурился, глядя на противоположную стену, стараясь вызвать знакомые ощущения и одновременно вспоминая чувства, порожденные сном. Видимо, все шло как надо, стена послушно исчезла.

      Поле с окопами на нем, и какая-то крепость, которую они окружают. Черная, будто выжженная трава, а листья на редких деревьях пожухли. И мертвецы, сотни мертвецов в военной форме русских солдат и офицеров по всему полю. Обезображенные лица, скрюченные пальцы, рты, раскрытые в отчаянной попытке вдохнуть. Но вдыхать нечего, вместо воздуха вокруг плавает какой-то желтоватый туман, и он разрывает легкие, сжигает глаза, убивает. Царство смерти, пугающее, невозможное.
      Но вот один мертвец зашевелился, за ним второй, и еще, и еще. Один за другим люди вставали, преодолевая саму смерть, поднимали ружья с примкнутыми штыками и, шатаясь, делали шаг туда, где ждал враг, пославший им жуткую смерть. Молча, потому что на крик не было воздуха, они шли вперед, жуткая армия мертвецов, отказавшихся сдаться и умереть.  И вид их мог напугать любого, кто посмел бы заступить им путь.

      Видение погасло, и знакомый уже удар сотряс тело, жуткой болью отдаваясь в незажившей ране. Воздух вышел из легких, а сами они запылали, будто обожженные газом из видения. Мучительный кашель не позволил сделать новый вдох, Петр поднес руку ко рту, пытаясь понять, почему вдруг дышать стало так трудно, и с изумлением уставился на окрасившуюся кровью ладонь. Осмыслить увиденное он уже не успел, реальность почернела, и навалилось беспамятство.

 
Следующая глава         Содержание
   

Скачать fb2 (Облако mail.ru)        Скачать fb2 (Облако Google)

Отредактировано Лада Антонова (15.08.2017 15:59)