Глава 10. Первое возвращение домой.

Глава десятая
Первое возвращение домой

Поезд подъехал к перрону вокзала Монпарнас и остановился. Долгое, слишком долгое на взгляд бывшего надворного советника Штольмана, путешествие было завершено, и всего лишь через малое время он окажется, наконец, дома. Ощущение было странное и непривычное, но, несомненно, радостное. Если задуматься, то Яков в первый раз в жизни возвращался домой. Не на квартиру, где вроде как жил, а на самом деле лишь спал, а именно домой, в полном смысле этого слова. И осознавать это было чрезвычайно приятно.
Поездка в Нант по следам исчезнувшего мсье Матье Делевиня оставила чувство разочарования, хоть и не ждал от нее Яков Платонович многого. Дела о пропаже людей чаще всего оканчивались именно этим: пропавший был жив и здоров, а родственники волновались напрасно. Впрочем, будет радостно сообщить мадемуазель Делевинь, что ее брат здоров и благополучен, и даже передать от него письмо.
Как и предполагал Штольман с самого начала, ничего с молодым человеком не случилось, кроме стихийно возникшей великой любви к очаровательной танцовщице Мишель Жерар. Матушка Матье и его сестры Этель, той самой, что обратилась в агентство, была дамой весьма строгих правил, и брак сына с какой-то там танцоркой почитала страшным мезальянсом.
Мадам Делевинь, с которой Штольман беседовал в начале расследования, была похожа на засушенную ворону в своем черном вдовьем платье, и детей она явно держала в ежовых рукавицах. Никогда бы не дала эта дама своего благословения на подобное безобразие. Именно после разговора с мадам Делевинь Штольман и заподозрил, что Матье попросту сбежал.
Усложняло расследование то, что ни мать, ни сестра не были толком осведомлены об интересах и круге общения молодого человека. В общем, пришлось довольно долго искать тех, кто знал Матье Делевиня. Но капля камень точит, и, в конце концов, Яков вышел на приятеля, в компании которого Матье порой посиживал в кафе в воскресенье вечером за стаканом вина. Тот и рассказал, что Делевинь частенько посещал Cabaret de l’Enfer. Да уж, если Матье завел себе пассию в этом кабаре, то неудивительно, что он скрыл это от своей богобоязненной матушки.
При расспросах в кабаре выяснилось, что Матье Делевинь и в самом деле бывал там, причем, не просто бывал, а был поклонником таланта мадемуазель Жерар, молодой, но очень талантливой балерины. Не так давно мадемуазель Жерар получила приглашение в труппу Нантского театра. Для девушки, танцующей в кабаре, пусть и в Париже, это было весьма неплохим шансом, и мадемуазель Мишель оставила Париж и отправилась в Нант. В театре не знали, последовал ли за ней Матье, но предполагали, что подобное возможно, и Яков Платонович был с этим всецело согласен.
Но все же следовало убедиться точно, только тогда расследование можно было считать закрытым. Будь он, как раньше, следователем полиции, то есть лицом официальным, он бы послал в Нант телеграмму, но теперь такой возможности не было. Не мог этого сделать и комиссар Лекок, так как дело о пропаже Делевиня не заводилось. Так что пришлось ехать самому.
Комиссар, после истории с гипнотизером считавший все семейство Штольманов-Мироновых своими близкими друзьями, был весьма расстроен тем, что не смог помочь, и взамен предложил Якову Платоновичу ознакомиться с делами по пропавшим людям, из тех, что считались безнадежными. Яков, разумеется, обрадовался. Учитывая дополнительные возможности в лице способностей Анны Викторовны и ее дядюшки, для них смысл словосочетания «безнадежное дело» был несколько иным, нежели для Лекока.
Однако уже на следующий день, когда два ажана сгрузили в его, Штольмана, кабинет десять ящиков с папками, Яков понял далеко идущие планы комиссара. Нераскрытые дела портили статистику, и во Франции это было важно не менее, чем в России. Если агентству Штольмана удастся раскрыть хотя бы десять процентов этих дел, комиссар будет в огромном выигрыше. Ну, а если не удастся – так ведь он ничего не потеряет, не правда ли? Проблема заключалась в том, что разобраться в таком немыслимом количестве документов быстро было невозможно, а Штольману надо было ехать в Нант. Пришлось согласиться принять помощь Александры Андревны, хотя сперва Яков в ужас пришел при мысли о том, что графиня, пусть теперь и бывшая, станет читать полицейские дела. Но выбора у него не было совершенно никакого, упускать такой шанс найти клиентов было бы просто преступно. На всякий случай Штольман сам побеседовал с Петром Ивановичем, чтобы выяснить, не в обиде ли будет родственник за привлечение к делам его супруги. Миронов, для разнообразия, видимо, ответил на вопрос вполне серьезно.
– Да пусть что хочет делает, я только рад буду, если она не будет скучать, – сказал он. – Я же понимаю, и ты, я надеюсь, осознаешь тоже, насколько ей трудно в этой новой жизни. Все для нее переменилось, и я только приветствую, если Сашенька найдет занятие по душе.
Штольман не слишком понимал, как возня с полицейскими документами может быть кому-то по душе, но что имел в виду дядюшка, осознавал отлично. Для него самого дело Делевиня стало чуть ли не отдушиной. Наконец-то он занимался тем, к чему привык, для чего был создан. И он весьма сочувствовал Александре Андревне, чьи умения и знания в новой ее жизни оказались просто не нужны.
Эта женщина, двадцать лет занимавшаяся формированием мнения Высшего света, умеющая одной улыбкой или движением бровей заставлять государственных мужей пересматривать свою позицию по важным вопросам, вдруг в одночасье сделалась просто госпожой Мироновой, у которой не было ни цели, ни долга, ни важного дела. Александра Андревна не впала в тоску, не загрустила и уж точно, упаси Бог, не жаловалась, но Яков отлично понимал, что она переживает, и очень ей сочувствовал.
Анна Викторовна, кстати, тоже беспокоилась на эту тему. Она вообще прониклась к дядюшкиной супруге очень теплыми чувствами, к радости всех в доме. Но ни Анна, ни Яков не могли придумать, чем занять госпожу графиню в обычной жизни. Петр Иванович подумывал о путешествиях, но, кажется, и он, и Александра Андревна не слишком-то стремились уезжать из новообретенного дома. Так что свалившиеся на голову Штольману полицейские дела оказались просто-таки ответом на их всеобщие молитвы.
А если Александре Андревне понравится заниматься документами, то Яков Платоныч с огромным удовольствием передаст ей ведение документации и отчетности агентства, и переписку заодно. Бюрократию Штольман ненавидел всем собой, а нынче не было рядом безотказного Коробейникова, на которого можно было сбрасывать бумажную работу, пользуясь своим начальственным положением.
Кстати, если с делами из ящиков Лекока и в самом деле получится что-нибудь стоящее, можно будет написать Антону Андреичу и пригласить в Париж и его. Жильем дом на набережной его обеспечит, а финансовое положение агентства вполне позволит нанять помощника, коли дел будет достаточно. А Штольман вопреки всему верил, что их будет-таки не просто достаточно, а и в избытке.

Этот свой собственный оптимизм даже пугал его где-то, не привык Яков Платонович верить в постоянство счастья в своей жизни, но мироздание будто бы задалось целью доказать бывшему надворному советнику, что и на его улице вполне возможны длительные праздники. Черная полоса закончилась в тот день, когда был убит немецкий медиум, будто бы господин Зайдлиц унес по зеркальному коридору все несчастья их семьи.
Сперва объявился приехавший в Париж полковник Варфоломеев, и дал блудному сотруднику отпущение всех грехов, а заодно выдал и вольную им с Александрой Андревной. В тот же день Анна Викторовна разрешилась от бремени, и на свет появился его, Штольмана сын. Митя был крепким, здоровым и на редкость спокойным, а роды у Анны, по словам доктора, прошли вполне легко и благополучно. Яков старался Александру Францевичу верить, хотя получалось с трудом: ему самому этот процесс легким не показался. Страшно и представить себе, какими же бывают тогда «тяжелые роды», право. Но как бы то ни было, все закончилось хорошо, и на свет появился их с Анной сын, радость и гордость не только родителей, но и всего семейства.
Даже отношения Якова с тещей, в первое время после приезда старших Мироновых весьма напряженные, после этого события постепенно наладились, а с тестем у них и так был вполне себе хороший контакт. Виктор Иванович, убедившись, что дочь в замужестве счастлива, проникся к зятю чувствами теплыми, прямо-таки дружественными. Так что Штольман даже пожалел, когда родители Анны засобирались в обратный путь после свадьбы Петра Ивановича и Александры Андревны.

Свадьбу эту Яков вспоминал с восторгом, очень личным, глубоко скрытым. Анна, облаченная в новое платье, была столь прекрасна, что он весь день не мог отвести от нее глаз. Позже, когда они танцевали, супруга рассказала ему свой сон, увиденный ею еще в самом начале их знакомства в Затонске.
Штольман и сам не понимал, почему на него так действуют рассказы о том, что Анна с самого начала знала, что они друг другу суждены. Действуют – и все тут. Каждый раз, когда он узнавал про такой ее сон, или про видение в зеркалах на Святки, у него сжималось сердце от счастья, хотя Анне он, разумеется, об этом никогда не говорил. Может быть, где-то в глубине своей вполне материалистической души Яков видел в этих снах возражение своим страхам и сомнениям, подтверждение тому, что мироздание предназначило их друг другу, а значит, и разлучать не станет более.
Впрочем, задумываться всерьез об этом не хотелось. Было так приятно танцевать с женой, нежной и прекрасной в этом платье из сна. А по возвращении его ждала еще большая радость: Анна сообщила, что Александр Францевич снял, наконец, связанный с родами запрет на супружескую любовь. Так что заснули они в тот день уже с рассветом, будто это была их собственная свадьба.

Яков Платонович усмехнулся собственным мыслям, и поудобнее откинулся на сидение фиакра. Совсем скоро он будет дома, осталось недолго. Как же радостно, однако, вернуться! Он соскучился по своему беспокойному семейству, хоть и не видел их всего-то пять дней. И они ему обрадуются, он в этом был абсолютно уверен. Анна Викторовна радостно кинется к нему и повиснет на шее, дядюшка хлопнет по плечу, улыбнется нежно Александра Андревна и доктор приветственно усмехнется в усы.
Впрочем, нет, время-то совсем позднее, а он не предупредил о своем приезде. Просто не подумал об этом. Нет у него привычки к тому, что кто-то где-то его ждет. А пора бы, похоже, ее приобрести. Ведь теперь он не одинокий следователь, он глава большой семьи, и не следует об этом забывать.
Но сейчас настолько поздний вечер, что его правильнее было бы назвать ночью. И все давно спят. Так что он войдет тихонечко, постаравшись никого не побеспокоить. Карим, правда, все равно услышит. Парень очень ревностно относится к своим обязанностям телохранителя, на его наречии толенгута, и непременно появится в прихожей, когда услышит, что кто-то вошел в дом. Он тоже обрадуется, и непременно расскажет Орыс-беку, что в доме все «жаксы» и даже «керемет».
А потом Яков поднимется в комнаты. Переоденется и помоется в гостевой, чтобы не будить Анну Викторовну, и пойдет в их спальню. Взглянет на сына, сопящего в колыбели, присядет на кровать, залюбуется в свете ночника спящей женой. Осторожно, чтобы не разбудить, поцелует, и Анна, еще не проснувшись, узнает его и потянется навстречу, назовет по имени, так, как умеет она одна. И только после этого откроет глаза, и поймет, что он ей не приснился. И радостно бросится ему на шею.

Экипаж замедлил ход и остановился. Яков Платонович расплатился с извозчиком и легко выпрыгнул на мостовую. Вот он и дома. Дверь отворилась тихо, не скрипнув. Прихожая была едва освещена по случаю позднего вечера, но Карим и в самом деле оказался тут, сидел на ступеньках, будто ждал кого. При виде Штольмана он вскочил, и на его искренней физиономии отразились весьма противоречивые чувства: с одной стороны парень явно был счастлив увидеть Орыс-бека, а другой он был совершенно точно расстроен и, кажется, встревожен. И ведь он сидел в прихожей, а не вышел из кухни или своей комнаты, будто бы ждал здесь кого-то. Но не вооружен, по крайней мере, без ружья, стало быть, ждет не вторжения. Что же случилось? Неужели он, Яков, на пять дней не может отлучиться, чтобы кто-нибудь из семейства что-то не учудил?
– Сәлем, Штольман-мырза, – приветствовал его толенгут. – Ты приехал. Это жаксы.
– Здравствуй, Карим, – ответил Яков Платонович, отставляя саквояж. – Дома все благополучно? Как Анна и Митенька?
– Балашка керемет, – ответил Карим, чуть помедлив. – Он спать, Ак–Марал следить. Балашка хорошо кушать.
– А Анна Викторовна, – спросил Штольман, все более тревожась. – Она не керемет? Карим, да что случилось-то?
– Анна-апай гулять пошел, – ответил киргиз, понурясь, – Давно пошел. Я ждать долго-долго, он не приходить.
– Что значит – гулять? – то ли изумился, то ли возмутился Штольман. – Какое гулять? Ночь на дворе! А Петр Иванович? Он что, отпустил ее?
– Агашка тоже пошел, – пояснил толенгут. – И Аю, и ұлы әйел. Все пошел, никто не вернуться.
Это было уже вовсе загадочно, и бесконечно тревожно к тому же. Получалось, что все обитатели дома в одночасье куда-то ушли, включая и доктора, и Александру Андревну, и никто из них не вернулся до сих пор домой, хотя наступила ночь. Если бы дому угрожала опасность, которая погнала прочь всю семью, то они бы уж точно не оставили Карима с Жаннет и тем более ребенка. Значит, дело не в этом. А в чем тогда?
– А они не сказали, куда направились? – поинтересовался он.
– Агашка тебе письмо писать, – сказал Карим, доставая из-за пазухи слегка помятый конверт. – Он сказать, для Орыс-бек, чтоб знал. Штольман-мырза, агашка взял револьвер!
Вот еще новости! Миронов огнестрельное оружие не любил, предпочитая ему ножи, с которыми управлялся виртуозно. Револьвер он мог взять только если точно знал, что тот может понадобиться. Но разве бы дядюшка, каким бы авантюристом он ни был, потащил бы в такое место племянницу и обожаемую жену? И доктор ведь с ними! Стремясь поскорее прояснить загадку, Штольман открыл конверт и вытащил письмо.
« Любезный племянник, – писал дядюшка, – пишу это письмо на всякий случай. Вдруг ветры странствий принесут тебя домой раньше, чем мы вернемся, и ты встревожишься нашим отсутствием. Сообщаю тебе, что мы решили совершить прогулку по Монмартру. Цели мы преследуем в основном эстетические и познавательные, но и детективные намерения тоже имеем.
В двух словах: нынче днем в агентство обратилась дама, чей муж пропал вчера вечером, вероятно, в этом самобытном районе Парижа. Наши с тобой супруги приняли в ней живое участие и настояли, чтобы расследование началось еще до твоего приезда. Поскольку ты был против того, чтобы Аннет в твое отсутствие беседовала с духами, я решил ограничиться расспросами местного населения. Дамы изъявили желание меня сопровождать, и доктор решил присоединиться. Никаких рискованных действий мы предпринимать не намерены, так что если ты, мой друг, вернешься домой раньше нас, то не бегай по городу в ужасе и не дыши огнем, мы скоро будем. Надеюсь все же, что письмо это так и останется нераспечатанным. Со всем моим уважением, твой любящий дядюшка Петр Миронов».
Штольман прочитал письмо раз, затем еще один. Он все еще не мог поверить тому, что прочел. Все семейство! Вечером! На Монмартр! Они что, другого места для прогулок не нашли? Им Люксембургского сада мало?
– Орыс-бек, мы будем их искать? – спросил Карим, осторожно потянув Якова за рукав, – Уже сапсем поздно, они не гулять, они попасть в беда!
Это как раз было несомненно. Ночь давно наступила, но никто из отправившихся на прогулку так и не вернулся, а значит, все прошло вовсе не так мирно и безопасно, как пытался представить в письме Петр Иванович. Но не могли же они попасть в неприятности все вчетвером? Анна могла увлечься расследованием, дядя как всегда бросился за ней, да он и сам не прочь найти себе приключение, но у Александры Андревны-то спокойствия и хладнокровия хватило бы на них обоих, она бы быстро призвала авантюристов к порядку. Да и доктор Милц не страдал легкомыслием, не стал бы он ввязываться в авантюры. Значит, изначально они и в самом деле планировали просто выйти на прогулку. Возможно, для Штольмана, как для бывшего полицейского, вечерний Монмартр был в первую очередь криминальным районом, но дядя там наверняка был как рыба в воде. Да не повел бы Миронов в опасное место дам, в этом Штольман был уверен. Скорее всего, в процессе прогулки планы их поменялись. Возможно, расспросы дали результат, доморощенные детективы решили продолжить расследование и в азарте сыщицкой лихорадки попали в ловушку. Хотя нет, тоже не выходит. И возражения все те же.
Впрочем, неважно, почему все произошло именно так. Куда важнее вопрос, где и как их искать. Монмартр немаленький, он как бы не с Затонск размером. Может, стоит позвать на помощь Лекока? Вот будет у комиссара повод посмеяться: детективное агентство по розыску пропавших умудрилось пропасть почти в полном составе, включая даже медэксперта, а единственный оставшийся не пропавшим сыщик не знает, как их найти! Впрочем, пусть его веселится, ежели захочет, лишь бы помог.
Возникла печальная мысль о том, что если бы не его запрет на вызов духов, он сейчас знал бы больше. Ведь они же потому и поехали на Монмартр, что не захотели нарушать его, Штольмана запретительный вердикт! Если бы не это, Анна Викторовна допросила бы духа, и даже если бы семейство и отправилось бы на поиски, в письме содержались бы гораздо более точные указания на то, куда они отправились.
Так что ты, Яков Платоныч, сам себя перемудрил, да еще и всех подвел. Если бы не твои запреты… Или ты надеялся, что став матерью, Анна Викторовна переменится? Ты свою жену хорошо знаешь: в дом пришла женщина в беде, и Анна просто не могла не кинуться на помощь. И все в доме, кроме тебя самого, это понимают, потому они с ней и пошли. А ты теперь сидишь со своими запретами и холодным потом покрываешься от страха за близких людей. Потому что как был идиотом, так и не поумнел, даром, что давно муж, а теперь даже отец. Твоя «барышня на колесиках» такая, какая есть, и не стоит строить из себя грозного супруга, только хуже от этого бывает. Барышня Миронова всегда находила способ помогать людям, и став мадам Штольман, она не переменилась. А ведь ты и не хочешь, чтобы она менялась! Ты, фараон несчастный, любишь ее такую, какая есть, обожаешь, восхищаешься! И сроешь этот несчастный холм, чтобы ее найти! И найдешь, не смей даже сомневаться и в панику впадать. Обязательно найдешь. Всегда ведь находил!
В этот момент колокольчик над дверью коротко звякнул. Вернулись? Штольман рванул на себя дверь, ожидая увидеть за ней родные лица. Ох, и скажет он сейчас им всем! Сперва обнимет всех по очереди, начиная и заканчивая любимой женой, а потом все выскажет, за весь свой страх, за панику, за холод по спине!

Но семейства на пороге не оказалось. Вместо них перед Штольманом стояло пятеро уличных хулиганов Парижа, которых принято было называть апашами. Вернее, они сами себя так назвали. Апаши считали себя индейцами с Дикого Запада, придумывали себе соответствующие имена и одевались соответственно понятиям о том, как должны выглядеть дикари. Судя по всему, грамотностью особой они не отличались, потому что спутали индейцев с кем-то другим, и наряд, приличествующий порядочному апашу, выглядел весьма специфично: рубаха с распахнутым воротом, обязательно сильно помятая, широкий кожаный пояс, цветастый шейный платок. Дополняла костюм непременная для каждого апаша кепка. Эти романтики улиц на поверку были всего лишь мелкой шпаной, вроде тех, кого в России звали приблатненными, низшая каста, к которой с презрением относились настоящие фартовые. И что этому отребью, спрашивается, нужно в их доме?
– Слышь, бледнолицый, нам бы Штольмана, – вызывающе сказал тот, что стоял впереди, судя по богатому ремню, главарь. – Здесь Штольман живет?
Яков почувствовал, как за его спиной безмолвной тенью вырос Карим. Судя по десятисекундной задержке, а также по тому, как слегка попятились хулиганы, он успел взять свою любимую винтовку.
– Слышь, бледнолицый, ты того, не шути! – с угрозой в голосе произнес главарь. – Нам твоя графиня сказала, Штольман заплатит выкуп. Они все живы пока, только графа немножко помяли, но жить будет. Только ведь мы можем и по-другому все устроить, ты не сумлевайся! Пристрелим в момент всех четверых, и концы в воду. Зови сюда Штольмана, пусть платит, тогда все будут целы!
Господи, что он несет? Какие еще граф с графиней? Хотя графиня, видимо, это Александра Андревна. Графом они посчитали Миронова, поскольку он ее муж. И его, со слов этого нагловатого главаря, «помяли». Ранен? Скорее всего, раз его жена сама вела переговоры. Видимо, она нашла единственный способ подать Штольману весть, отправив эту свору идиотов за выкупом. А что они идиоты, сомнений нет. Кто ж так выкуп требует? А если бы он все еще был полицейским? Впрочем, он больше не полицейский, и это радует.
– Карим, прикрывай, но никого не убивать! – сказал он и, внезапно шагнув вперед, резко схватил за шкирку сразу двух апашей и изо всех сил столкнул их лбами. Апаши послушно упали и замерли, а Штольман в следующую секунду ухватил за ухо главаря и хорошенько повернул кисть, выпуская всю накопившуюся ярость. Тот завопил подстреленным зайцем, но позади, перекрывая визг, щелкнул затвор винтовки, и остальные апаши, схватившиеся было за карманы, замерли, боясь не только пошевелиться, а даже дышать.
– Я – Штольман, идиот, – прорычал Яков, борясь с желанием вышибить дух из вопящего хулигана. – И ты пришел в мой дом и удерживаешь мою семью. Что ты скажешь, чтобы я оставил тебе жизнь?
– Я не хотел! – заверещал главарь. – Мсье, я ничего им не сделал! Это Бычий Хвост подстрелил мсье графа, но он жив! Жив, мсье, уверяю Вас! Пожалуйста, Вы же оторвете мне ухо!
– Я тебе оба оторву! – рыкнул Штольман, встряхивая бандита, – И голову тоже оторву, если ты мне немедленно не скажешь, где их искать!
– Пятый дом по улице Габриэль, мсье, – взвыл апаш. – Там погреб, пустой винный погреб, очень хороший! Мы спрятали их там, и покойника тоже! Постучите особым образом, и Дикий Кот откроет Вам дверь!
– Какого еще покойника? – в ужасе тряхнул Штольман главаря за многострадальное ухо, – Ты же сказал, все живы!
– Все живы, все четверо, – зачастил хулиган. – А этот вчера пришел, мы его не трогали, он сам упал, мы только его спрятали, мсье, отпустите ухо, умоляю!
– Ты со мной поедешь, – сказал ему Яков, по прежнему удерживая апаша за ухо. – Карим, запри пока остальных.
Толенгут сделал шаг к бандитам, и кивнув на дверь, грозно сказал:
– Алға! Тез aller кладовка. Түсіндім, дурень?
Не смотря на особо дикую смесь трех языков, которую телохранитель выдал, видимо, то ли от волнения, то ли от злости, апаши его мгновенно түсіндім, и, прихватив двоих, так и не пришедших в себя до конца, чуть ли не рысью пробежали в кладовку, где и затихли. Карим запер дверь на ключ и повернулся к Штольману:
– Теперь пойдем Анна-апай освобождать? Так?
– Нет, Карим, – сказал ему Яков. – Ты сейчас поймаешь мне экипаж и останешься дома. Будешь сторожить этих великих воинов, и охранять Митеньку. Жаксы?
– Жаксы, Орыс-бек, – серьезно кивнул толенгут, – Балашка будет керемет. Иди, приведи домой Анна-апай и все другие.
И он быстро пошел в сторону моста, где поймать экипаж обычно было проще. Хорошо, что есть Карим. На него можно положиться безоговорочно, уж если он сказал, что балашка будет керемет, то можно за сына не переживать. Однако теперь нужно и вправду поскорее вернуть домой все остальное семейство. И по ходу дела понять, как ему, Штольману, следует поступить с пленниками, с теми, что в кладовке, и с тем, чье ухо ему уже надоело держать.
– Сейчас я отпущу твое ухо, – сказал он апашу. – Только попробуй рыпнуться, поймаю и на этот раз оторву, но не уши, а то, что в штанах, понял?
– Понял, мсье, – проскулил хулиган. – Отпустите, мсье, я не убегу.
Похоже, и вправду не побежит, напуган дальше некуда. Яков отпустил ухо бандита, и тот скорее прикрыл его рукой, а заодно и второе, видимо, на всякий случай. Бежать он даже не пытался и на своего обидчика взирал жалобно и со страхом. Тьфу, пропасть! И как это они умудрились взять в заложники четверых, когда у них даже главарь тряпка!
Тут подъехал экипаж, найденный Каримом. Яков жестом приказал апашу забираться внутрь и сам сел следом. Главарь бандитской шайки забился в угол сиденья и взирал на гневного сыщика уже не только со страхом, а с каким-то даже благоговением. Однако его ведь можно использовать. Апаши были, несомненно, крысами преступного мира Парижа, но видели и слышали много и бывали почти везде, исключая, разве что, добропорядочную часть города. Осведомители в криминальной среде Парижа Штольману бы пригодились, не все же у Лекока информацию выпрашивать.
– Если все будут живы и здоровы, я тебя отпущу, и твоих дружков тоже, – сказал он горе-главарю.
– Граф ранен, мсье, – жалобно сказал тот, – но Бычий Хвост нечаянно в него попал, он только хотел попугать! Он плохо стреляет, я ему всегда говорю, что он плохо стреляет. И пистоль у него никудышный. Вот у меня хороший, посмотрите, мсье, и пистоль, и нож и кастет, и все в одной штучке!
И он достал из кармана пиджака нелепую конструкцию, объединявшую все три перечисленных предмета. Силы небесные! Так значит, все время, пока Яков откручивал ему ухо, этот идиот был вооружен? Вот уж великий воин, вождь индейцев, нечего сказать. Штольман забрал показанный гибрид, не столько из желания рассмотреть это безобразие, сколько для того, чтобы все-таки разоружить спутника. Нет, он совершенно точно не боялся, что апаш попробует на него напасть. Просто про это уродливое произведение фантазии оружейников ему рассказывал комиссар Лекок. Из всех трех назначений гибрида, его можно было использовать разве что как кастет. Ножи ломались, а из револьвера, лишенного ствола, невозможно было попасть в дверь сарая с пяти шагов. К тому же это сооружение часто срабатывало в кармане хозяина, отстреливая последнему ту часть тела, что оказалась ближе всего.
– Тебя звать-то как? – поинтересовался Штольман, глядя на потенциального осведомителя.
– Орлиный глаз! – с гордостью ответил хулиган. И добавил. – Я великий вождь славного племени Койотов-с-холма!
– Что койоты – это точно подмечено, – покачал головой Штольман. – Шакалы и есть. Вот что: за то, что я не убью тебя и твоих людей, вы будете мне служить, понял? Я даже буду вам иногда платить, если будете служить хорошо.
– Мсье Штольман очень сильный и храбрый! – истово закивал французский индеец, – Для Койотов не будет позором служить Великому Воину, мы будем служить честно.
– Вот и хорошо, – кивнул Яков Платонович, – А теперь расскажи мне все про того покойника в вашем погребе. Говоришь, вы его не убивали?

Орлиный Глаз рассказал все, что знал, и даже, кажется, немного больше. Похоже было, что апаши и в самом деле были не причем. Просто какому-то бедолаге не повезло окочуриться аккурат возле их двери. Любопытно, это тот самый Бежар, на поиски которого отправилось семейство? Скорее всего, да, иначе как объяснить то, что четверка сыщиков разыскала этот дом. Надо полагать, любезная супруга все же нарушила мужнин запрет, или дух сам к ней явился и показал, где искать тело. Сколько раз так бывало, он и считать устал.
И что ему пришло в голову бороться с даром Анны Викторовны? Что за приступ острого идиотизма овладел им, когда он попытался запретить любимой супруге быть самой собой? В оправдание свое Яков мог сказать лишь, что беспокоился за нее, но ведь он всегда, с самого первого дня их знакомства только и делал, что за нее тревожился, но раньше не пытался запрещать Анне пользоваться даром. А теперь вдруг высказался, да так резко, что жена послушалась, скорее всего, от неожиданности.
Сейчас они приедут, он достанет ее из этого погреба и попросит прощения. И больше никогда с ней не расстанется. Будет брать везде с собой и ее, и Митю, или сам не будет уезжать. Он же не единственный в их агентстве, а если согласится приехать Коробейников, то их силы еще возрастут. В конце концов, в Нант вполне мог съездить Петр Иванович, он был бы рад прогуляться, а Александра Андревна с удовольствием составила бы мужу компанию. Ничего сложного или опасного в этой поездке не было, да и вообще их дела вряд ли будут опасными. Просто нужно как следует обдумать все, и научиться правильно использовать способности и стремления каждого из семьи, ведь детективное агентство «Штольман и Штольман» явно разрослось до «Штольман и компания», и это следует учитывать.

Наконец, они оказались на улице Габриэль. Пришлось пообещать извозчику тройную плату, чтобы он согласился ехать в эту часть города, да еще и ждать. Орлиный Глаз постучал в дверь хитрым способом, и та отворилась, хотя с виду казалась заколоченной. Внутри дом явно представлял из себя бывший маленький ресторанчик, видимо, прогоревший в свое время. Теперь его заселили апаши и за порядком они уж точно не следили. Но воспитывать уличную шпану Штольман не собирался.
– Где вход в погреб? – строго спросил он Орлиного Глаза.
– Сюда, мсье, – засуетился апаш. – Мы с Диким Котом поможем Вам нести мсье графа.
Черт, если Петр Иванович ранен настолько сильно, что не может идти, то несколько часов в погребе могли ему фатально навредить. Остается надеяться только, что доктор Милц, даже не имея инструментов, смог оказать родственнику помощь.
Дверь в погреб отворилась, открывая сводчатое помещение, слабо освещенное единственной лампой. У самых ступеней лежало тело, явно давно мертвое, а дальше у бочек прямо на полу расположилось четверо самых дорогих Якову людей. В сторону двери они смотрели с тревогой.
– Вы живы там? – окликнул Штольман, хотя и так уже видел, что все четверо живы, и даже Миронов, чью перевязанную голову держала на коленях Александра Андревна.
– Яша! – ахнула Анна.
А в следующий миг она вскочила, бегом пробежала все разделяющее их пространство и повисла у него на шее, заливаясь слезами.
– Я знала, что ты нас найдешь, – всхлипывала она. – Ты всегда меня находил. Прости меня, пожалуйста, это я во всем виновата.
Штольман обнял жену и на минуту замер, прикрыв глаза. Сколько раз это уже было! И сколько еще будет! Его жена, его любовь, его «барышня на колесиках», самая лучшая женщина на свете. Нет, он совсем не хочет, чтобы она менялась. Просто ему следует быть более внимательным и предусмотрительным, вот и все.
– Яков, Анна Викторовна не виновата, – решительно произнесла Александра Андревна, сопровождавшая опирающегося на нее мужа. – Это я настояла, чтобы мы поехали на Монмартр.
Сама мадам Миронова выглядела привычно величественно и невозмутимо, только волосы сильно растрепались. Александру Андревну явно не могли выбить из колеи даже подобные приключения.
Штольман с тревогой взглянул на Петра Ивановича, опиравшегося на ее руку. Дядя шел сам, но был чрезвычайно бледен и на ногах держался нетвердо, явно борясь с желанием куда-нибудь упасть. На Штольмана он не смотрел, пряча глаза. Видимо, тоже считал себя кругом виноватым, но не имел сил об этом заявить.
– ЯкПлатонович, – вмешался доктор Милц, – Мне стыдно признаться, но главная вина лежит на мне. Если бы я не поддержал дам в их желании совершить эту прогулку, то с высокой степенью вероятности ничего бы не произошло.
– И Вы, доктор? – борясь со смехом, произнес Штольман. – Вот уж действительно, с кем поведешься!
– Да–с, – смущенно сказал Александр Францевич. – Будто бы затмение нашло. Но должен признаться, это был чрезвычайно интересный опыт, чрезвычайно! Я все еще обдумаю на досуге, а сейчас нам нужно как можно быстрее доставить Петра Ивановича домой, его состояние требует немедленного отдыха, да и рану следует обработать как следует.
– А Бежар? – спросила вдруг Анна Викторовна. – Мы же не можем оставить тело, они выкинут его в реку!
– Яков, мы непременно должны взять с собой тело Бежара, – поддержала Анну Александра Андревна. – В конце концов, мы из-за него здесь оказались!
Нет, ну, как вам это нравится? И как дамы это себе представляют? Что они впятером поедут в экипаже, поставив ноги на мертвое тело? А дома его куда девать? Морги по ночам не работают. И что им дался этот труп!
– Можно до утра оставить его в моей квартире, – присоединился к дамам доктор, будто бы прочитав мысли Штольмана. – Я покойников не боюсь, и стол у меня вполне подходящий. А криминала никакого в этом нет, бедняга умер сам, от сердечного приступа.
Вот-вот, стол как раз и стоит у доктора на кухне, чтобы приблудных покойников на него складывать! А Штольман-то надеялся, что Александр Францевич видит в нем милый сувенир. Он, может, и вскрытия на дому производить собирается?
– Яков, мы должны его взять, – хрипло сказал дядя, почти повисший на руке у жены. – Иначе все зря.
И этот туда же. Сам на труп похож, а спорит! Но что же делать? Кажется, семейство настроено весьма решительно.
– Мсье, мы не станем кидать его в реку, – робко вмешался Орлиный глаз. – Если Вы дадите нам чуточку денег, мы наймем повозку и отвезем его, куда Вы скажете.
– Вам выкупа мало показалось? – гневно сверкнула на апаша глазами Александра Андревна, – И наших кошельков?
– Нет, мадам графиня, нам достаточно показалось, – в испуге попятился главарь и на всякий случай потрогал ухо. – А ваше все мы сейчас отдадим. Мы только взяли из кошелька мсье графа немножко, чтобы доехать до мсье Штольмана, ведь Вы же велели поторопиться.
Штольман сдержал злую усмешку. Как он его напугал, однако. Вот ведь шавки подзаборные. Пока знали себя сильными, были и наглыми, а теперь лебезят, чуть не стелются.
– На то, что вы из кошелька украли, повозку и наймете, – сказал он жестко. – И доставите тело к моргу для неопознанных, там оставите. Да не вздумай обмануть, на том свете достану и уши оторву! Понял?
Орлиный Глаз часто закивал, подтверждая, что понял все.
К утру придет служитель морга и приберет беднягу Бежара. Утром Яков со всем разберется: свяжется с комиссаром, объяснит ситуацию и вернет тело вдове. Но это будет уже завтра.
А сейчас они поедут домой, избавятся от пленных апашей, уложат в постель раненого и сами отправятся спать. И он, наконец-то обнимет свою любимую, невозможную, непослушную жену, и расскажет ей о том, что на самом деле виноват в случившемся только он сам, и больше никто. И пообещает, что больше никогда так делать не будет. А потом… потом они помирятся, и примирение их будет самым прекрасным на свете. Как же все-таки хорошо вернуться домой!

Эпилог Содержание