Глава 5. Первые радости.

Глава пятая
Первые радости

Анна лежала в постели и любовалась спящим сыном, которого баюкала на руках. Он уже покушал, и мама должна была скоро его снова забрать. Вообще-то Анна с большим удовольствием возилась бы сама с малышом, но тут доктор неожиданно встал на сторону Марии Тимофевны.
– Вам, Анна Викторовна, сейчас нужно побольше отдыхать, – заявил он ей безапелляционно. – Успеете еще понянчиться. Три дня покоя, а лучше все пять, коли желаете, чтобы и будущие Ваши детишки были здоровыми.
Этого Анна, разумеется, желала всей душой. Только вот лежать в постели она ненавидела, не совмещалось это времяпрепровождение с ее деятельной натурой. Все интересное происходило там, за стенами комнаты, а к ней заходили посетители, будто бы она была больна, да и те надолго не задерживались, дабы не утомлять. А с чего, спрашивается, ей утомляться, если она просто лежит в постели и ничего ровным счетом не делает? К счастью, доктор и не думал ее удерживать в кровати.
– Ходить можно и нужно, – пояснил он ей. – Но только лишь почувствуете усталость, сразу прилягте. Потерпите, голубушка, совсем скоро Ваши силы полностью восстановятся. К крестинам будете как новенькая.
Доктор был прав. Анна и в самом деле ощущала некоторую слабость, особенно, когда вставала. Впрочем, а когда бывал не прав мудрый Александр Францевич? Недаром Яков только ему доверял, считая доктора своим другом. Даже сомнениями своими и страхами поделился с ним, а вот жене их не доверил. Это было немного обидно, но Анна понимала, что муж просто не хотел ее волновать, нагружая своими проблемами.
Куда сильнее беспокоило ее то, что она сама ни слухом, ни духом не ведала, что его снедает столь сильное беспокойство. Ну, когда уже она научится понимать, что творится у него на душе? Вот папа с мамой всегда друг друга понимают, а ей никак не удается узнать мужа до такой степени, чтобы чувствовать, чем он обеспокоен. Может быть, ей попробовать с ним об этом поговорить и объяснить своему сдержанному фараону, что его жене будет куда как спокойнее, если он станет с нею разговаривать? Да пусть хоть и не разговаривает! Не умеет говорить, пусть письма пишет, раз ему так проще. И под дверь подсовывает.
Представив себе этот процесс, Анна Викторовна совершенно несолидно захихикала. Нет уж, такого Яков точно делать не станет. Это и вообразить-то смешно. Ладно, пусть молчит. Она сама научится его понимать, уж упрямство у нее фамильное, Мироновское, куда там Штольману!
Но, по крайней мере, он перестал скрывать от нее свою радость. В моменты кормления Митеньки Яков непременно желал присутствовать в комнате, и лицо его в эти минуты освещалось таким счастьем, что глаз отвести нельзя было. Анна не знала, кем любоваться: сыном, мирно приникшим к ее груди, или мужем, который, затаив дыхание, наблюдает этим зрелищем.
Вот только на руки он Митеньку брать отказывался наотрез. Анна попробовала пару раз вручить Якову сына после кормления, но он делался страшно напряженным, и тут же находил массу важных дел, которые требовали его присутствия вне комнаты. Она перестала настаивать, но подобных странностей в его поведении не понимала. А спросить у мамы стеснялась, не желая нагнетать ее и без того напряженные отношения с зятем.
Впрочем, после рождения внука Мария Тимофевна, кажется, к Якову несколько потеплела и даже улыбалась ему вполне искренне. Да и не было у них сейчас особых точек соприкосновения, потому что мама с головой погрузилась в заботы о малыше, и, кажется, больше ничего вокруг не замечала. Анна даже слегка беспокоилась о ней: ведь маме тоже отдыхать надо, а она, кажется, и не спала вовсе, потому что и ночью приносила ей Митеньку сама, и ранним утром тоже.
Обеспокоенная, Анна попыталась побеседовать об этом с отцом, когда он зашел пожелать дочери доброго утра, но Виктор Иванович ее беспокойства не разделил, лишь посоветовал не вмешиваться. Мама, дескать, сама знает, когда ей отдыхать, а в доме куча народу, готового в любой момент покачать малыша.
Прикинув, кого он имеет в виду, Анна только вздохнула. Да разве мама доверит своего внука даже деду, не говоря уж о деде двоюродном, к которому и вовсе никогда не относилась тепло? Сама Анна Викторовна полагала, что роль няньки иногда будет брать на себя Жаннет, выросшая в большой семье и умевшая возиться с малышами. Ну, а львиную долю времени она собиралась заботиться о ребенке сама. Но раз маме так это нравится, может, и правда, не стоит ей мешать? В конце концов, пока Мария Тимофевна занята внуком, она забывает сердиться на зятя, а мир в их семействе стоил дорогого. Последние недели Якову очень трудно давалось общение с тещей, а мама будто задалась целью исчерпать запасы терпения зятя. И Анна ужасно переживала, не зная, как мужу помочь. Она старалась, как могла, сглаживая острые углы, и папа тоже старался, но мама все равно свирепствовала.
А ведь так хочется, чтобы все родные были счастливы и любили друг друга! Ну, почему все так сложно? Почему мама не видит, какой Яков Платонович замечательный? Так что пусть лучше она нянчит внука, давая зятю передышку. Все равно родители скоро уедут, не останутся же они жить в Париже. Пусть мама порадуется, тем более, раз уж доктор настаивает на этом невыносимом покойном режиме!
Кроме того, Анне, как выяснилось, предстояло еще очень многому научиться в плане ухода за собственным сыном. Не сложно покормить собственного ребенка, а вы попробуйте его запеленать! Он, между прочим, сопротивляется! Вот у мамы, да и у Жаннет, это получается быстро и хорошо, а сама Анна с трудом управляется с процессом. Теперь она куда лучше понимала, зачем супруге бога Шивы нужно было восемь рук! Ей бы они сейчас тоже пригодились. Впрочем, и этому она научится, все ведь когда-то учились, и у нее получится тоже.
Митенька нахмурился во сне, сделавшись до боли похожим на отца, и Анну захлестнула волна восхитительной нежности, такая сильная, что захотелось плакать. Ей вообще в последние дни часто хотелось плакать. Сперва от затянувшегося ожидания, от нависшего над Яковом приговора, способного разрушить все их счастье. И надо же такому было случиться, что роды начались как раз в тот момент, когда муж должен был встречаться с приехавшим в Париж господином Варфоломеевым! Анне так было страшно его отпускать на эту встречу, так хотелось пойти вместе с ним! Уж она бы нашла, что сказать господину полковнику в оправдание своего Штольмана!
Но не успела Анна как следует рассердиться, как отошли воды, и начался процесс родов, тем более неприятный, что мужа не было рядом, а без него она никак, ну, никак не могла сейчас обойтись! К счастью, позже он вернулся, и в ее мире снова все встало на свои места. В тот момент не было возможности расспросить Якова о результатах разговора, пришлось удовольствоваться этим его «все очень хорошо».
Зато сегодня утром он все ей рассказал, и воспоминания об этом рассказе наполняли душу покоем и радостью. Они в безопасности, их больше не станут беспокоить. Ее Штольман, наконец, свободен и принадлежит только ей и их сыну! Это ли не счастье? От такой радости и поплакать не грех!
Два года они были беглецами, без права и даже без имени, два года она опасалась, что прошлое Якова снова возникнет на пороге и отнимет его у нее. Анна, не задумываясь ни на минуту, поддержала мужа, когда он решил раскрыть свое инкогнито, чтобы уничтожить этого гадкого Зайдлица, что чуть не погубил дядю, но как же она боялась, что в результате потеряет любимого!
И вот теперь все закончилось, слава Богу! Яков сказал, что господин полковник ему простил все прегрешения и даже к страшной этой работе привлекать больше не собирался. Впрочем, Анна Викторовна в этом вопросе не заблуждалась ни минуты: если Яков Платоныч увидит, что его вмешательство потребно, он сам себя куда захочешь привлечет. Но уж тут ничего не поделаешь: сама выбирала такого, никто не заставлял.
Анна Викторовна улыбнулась своим мыслям и нежно поцеловала спящего Митеньку, вдохнув молочный младенческий запах. Она точно знала, что сын будет копией отца, ведь она это видела! Да он и сейчас похож, только очень маленький. А уж вырастет – и вовсе не отличишь.
А вот Яков надеялся, что Митя будет похож на нее. Смешно, право! Ну, как он может быть похож, когда вот и волосики папины, и носик, только цвет глаз голубой, точь-в-точь такой, как Анна видела в зеркале каждый день. Но, между прочим, это еще не точно, она где-то слышала, что у младенцев цвет глаз иногда меняется! Вот и дядя, между прочим, с ней согласен, он тоже считает, что Митя – вылитый отец уже сейчас, а будет и еще более похож.
А может быть, дядюшка тоже видел будущее ее сына, как и она? Неожиданное подтверждение дядиных провидческих способностей Анну просто потрясло. И как небрежно упомянула об этом госпожа графиня, будто бы между прочим. Мама была совершенно ошарашена, да и сама Анна удивилась преизрядно. Дядюшка что-то такое говорил как-то, но она не слишком ему поверила. По части теории ему равных не было, несомненно, но вот в наличии собственных способностей у Петра Миронова Анна весьма сомневалась, оттого и старалась с ним их не обсуждать, не желая обидеть. Медиум или нет, он все равно был самым лучшим дядюшкой на свете, ее единственным настоящим, задушевным другом! Ему Анна могла все-все рассказать без страха непонимания или неодобрения. Он всегда и во всем ее поддерживал, даже когда она не слишком-то хорошо поступала. И не ругался потом, если ей случалось по неосторожности оказаться в сложной ситуации. Ну, кроме последнего раза.
Анна смущенно поерзала на постели, вспоминая строгий разнос, который учинил ей дядя на следующий день после того, как был убит Зайдлиц. Яков тоже сердился, но его она успокоила быстро, уж этому Анна научилась в совершенстве. А вот дядюшкиного гнева она совсем не ожидала. Она даже не представляла себе, что Петр Миронов способен так сердиться! А когда он описал ей, да еще в подробностях, что происходило в доме, когда она застряла в своем трансе, то стало и вовсе худо. При описании Якова, готового от горя с жизнью распрощаться, Анна даже сама расплакалась. Только тут дядюшка опамятовался и сменил гнев на милость, принявшись ее всячески утешать.
А потом они долго спорили, как ей следовало поступить. Выходило, что все беды произошли от того, что не был, как следует, продуман план. Если бы Анна накануне задумалась о том, как защитить мужа в случае, если господин гипнотизер решит испробовать на нем свои способности, причем задумалась не одна, а с тем же дядей, например, то ничего бы и не случилось. Ну, или случилось бы, но совсем не такое страшное. Но она ни с кем не посоветовалась, бросилась его спасать в одиночку, как всегда, и в результате чуть не умерла сама, и едва не погубила Якова и Митеньку. Нет, прав дядюшка, подобные эскапады следует прекратить! Она уже не ребенок, она взрослая замужняя женщина и несет ответственность за мужа и сына.
Вот только как, спрашивается, она могла посоветоваться, если дяди и дома-то не было? Он ведь как уехал провожать Ее сиятельство, так его еще и не было, когда они спать ложились. И когда Яков уходил к Зайдлицу, дяди уже не было, видно, ушел с самого раннего утра. А то бы Анна его обязательно известила. Ну, наверное, известила бы. Ведь он еще в Ладакхе был против того, чтобы она в транс входила, а почему – не объяснил. А она и не спросила, а ведь наверняка это было как-то связано с этими его способностями! Наверняка он знал, что этот транс опасен, иначе почему бы так настойчиво ее предостерегал?
Нужно будет все-таки собраться, запереть дядю в какой-нибудь комнате, желательно, без окон, и пристрастно допросить. А то – что это такое? Она его племянница, его лучший друг, он сам так говорил много раз, – и вдруг выясняется, что она про него и не знает ничего! Эти его способности – они всегда были или появились недавно? Ведь именно с их помощью, похоже, дядя умудрился разыскать их с Яковом на Тибете. Он, кстати, говорил тогда что-то про информацию из универсума, а Анна снова пропустила мимо ушей! Нет, так нельзя, в самом деле! Она же от любопытства умрет, если не узнает все-все! Вот только поймать дядю теперь совсем не так просто, как раньше. Он с утра до вечера занят с Ее сиятельством, и на племянницу времени у него совсем не остается.
Вот, кстати, и еще одна загадка, мучающая не хуже зубной боли. Кто эта женщина и откуда она взялась? И ведь все, просто все в доме, кроме Анны, оказались знакомы с графиней Раевской, даже родители, даже доктор Милц! Одна она ничего не ведала и даже не подозревала о ее существовании. Да что там! Анна не могла представить себе, что ее дядюшка способен влюбиться до такой степени, чтобы решить жениться! Вот ведь что обидно: всю жизнь знаешь человека, считаешь его лучшим другом, а потом что? Выясняется, что ты и не знал его вовсе?
Почему, ну, почему дядя ничего не рассказывал о самой большой в его жизни любви? Даже когда он, загипнотизированный Зайдлицем, пребывал в полном отчаянии и занимался самобичеванием, припоминая все грехи своей жизни, истинные и мнимые, он немедленно замолкал, стоило его спросить о Той Женщине. Хотя ясно было, это Анне Яков объяснил, что именно на этом мерзкий гипнотизер выстроил свое смертельное внушение.
Штольман очень надеялся, что Анне Викторовне удастся заставить дядюшку все рассказать. Он уже тогда понял, что только та, чувства к которой смог использовать гипнотизер, справится с ситуацией, сняв морок самим своим присутствием. Ну, или не понял, но догадывался точно. Это же Штольман, он самый-самый умный! Ну, кто, кроме него, мог разыскать в Париже ту единственную женщину, которая могла дядю спасти?
Сам Яков утверждал, что это чистой воды случайность. Просто он пошел на встречу с посланцем господина полковника, а им оказалась графиня Раевская. Но Анна была уверена, что никакая это не случайность, Яков все равно бы все понял и дядю спас. И потом, сколько раз он сам говорил, что не бывает совпадений? А тут сплошные совпадения получаются. Значит, точно не обошлось без ее Штольмана, просто он рассказывать не хочет.
Он вообще ведь не все рассказывает, особенно про свою жизнь в Петербурге. А ведь так интересно было бы узнать, каким он там был! У Анны Викторовны накопилось множество вопросов на эту тему, но муж всегда уходил от беседы просто-таки виртуозно. А если попробовать расспросить Ее сиятельство?
Правда, графиня Раевская не производила впечатления открытого человека, готового рассказывать кому угодно и что угодно. Скорее она была похожа на мраморную статую, дивно прекрасную и совершенно невозмутимую. Анна бы этому впечатлению, наверное, даже поверила, если бы своими глазами не видела, как эта женщина рыдала в самый первый день их знакомства, покрывая торопливыми поцелуями лицо любимого мужчины.
Вот такое поведение Анна Викторовна очень даже понимала и всецело одобряла. Ей самой тогда захотелось поцеловать своего любимого мужчину, причем, немедленно. Во-первых, из благодарности, что спас-таки любимого дядюшку, во-вторых, чтоб не пялился на целующихся людей, а то ведь неловко, право. Ну, и просто так, потому что захотелось! Это ведь ее муж, в конце концов! Что плохого в том, что она разок его поцелует? Он, между прочим, и не возражал.
И все-таки, что связывало ее мужа и Ее Сиятельство? Яков на вопросы отвечал чрезвычайно скупо. Сказал только, что они с графиней оба сотрудничали с полковником Варфоломеевым и были друзьями. Вот это «друзьями» ей и хотелось прояснить! Нет, разумеется, она не ревновала. Глупости какие! Ну, разве что самую капельку и в самом начале. Просто ей было очень интересно, как могли дружить два таких человека. Причем, человека весьма закрытых, не слишком-то стремящихся с кем-то сблизиться.
Яков Платоныч в Затонске задушевных друзей так и не нажил, хотя многие были бы рады служить ему в этом качестве. Но он всех держал на расстоянии, и только с ней, Анной, чуточку позволял себе приоткрыться, да и то лишь тогда, когда понял, наконец, что в нее влюблен. И только много времени спустя после их побега сделался более откровенным с доктором, да и то в письмах. А уж как потом этого смущался, и не передать! А теперь выясняется, что у него был друг. И он ни разу ей, Анне, об этом не рассказывал. И теперь ведь не хочет!
И дядюшка тоже хорош: ни слова, ни полслова. А вместо объяснений, когда Ее сиятельство и Яков Платоныч уединились в кабинете для важного разговора, дядя сказал ей лишь, что любит эту женщину много лет, и очень надеется, что она, Анна, поможет госпоже графине освоиться в семье. И как, интересно, это понимать?
Нет, Анна Викторовна была очень благодарна графине Раевской за спасение дяди от смерти, тем более такой гадкой. И их неприкрытые, совершенно искренние теплые чувства друг к другу радовали ее безмерно. Но вот какую помощь дядюшка имел в виду, Анна абсолютно не понимала. Все в семье относились к госпоже графине очень тепло, даже мама, впрочем, мама особенно. Она, правда, немного расстроилась, когда узнала, что родство Якова Платоновича с графиней Раевской было выдуманным, но быстро утешилась, когда папа ей пояснил, что оповещать об этом кого-либо вовсе необязательно. Даже тетю Липу.
Папа, кстати, тоже очень тепло относился к госпоже графине, он даже называл ее по имени-отчеству, будто бы они были близко знакомы. Правда, Ее сиятельство настаивала, чтобы все ее так называли, но получалось только у папы и у Якова. Муж вообще иногда звал графиню тетушкой, да еще и смеялся при этом. Это было вовсе уж необычно. Да и вообще, то, с какой радостью общались Штольман и графиня Раевская, было очень не похоже на ее замкнутого супруга. Наверное, они и в самом деле были друзьями в Петербурге. Вот только почему Яков не хочет об этом говорить? Но, как бы то ни было, Анна, желая сделать мужу приятное, предложила ему пригласить госпожу графиню крестной мамой для Митеньки. И правильно сделала: Яков предложению очень обрадовался и в ответ попросил Анну саму сказать Александре Андревне об этой идее.
Что ж, вот и повод поговорить. Конечно, графиня Раевская чрезвычайно сдержанная дама и секреты хранить наверняка умеет, раз уж она сотрудничала с самим полковником Варфоломеевым, и тот, со слов Якова, очень графиню ценил. Но с фамильным упрямством Мироновых еще никому не удавалось справиться! И уж Анна постарается сделать все, чтобы получить ответы на свои многочисленные вопросы.

Дверь отворилась, и в комнату вошла Мария Тимофеевна.
– Спит? – спросила она шепотом.
– Спит, мама, – ответила Анна Викторовна. – Ты можешь не шептать, он точно не проснется.
– Да уж, крепко спит наш зайчик! – заворковала бабушка, принимая у Анны Митеньку. – Крепко спит наш маленький. А мы сейчас пойдем в кроватку спать. Анна, Ее сиятельство осведомлялась, не сможешь ли ты уделить ей время для разговора, – совсем другим, весьма даже строгим тоном сказала Мария Тимофевна.
По-видимому, мама очень боялась, как бы Анна не допустила вопиющую грубость, отказав в беседе такой важной титулованной особе. Для мамы всегда были важны подобные материи, и Анна привыкла не спорить. Маму так просто порадовать, а разговор с графиней все равно входил в ее планы.
– Разумеется, мама. Передай Ее сиятельству, что я буду рада поговорить.
Мама просто расцвела, и, кивнув удовлетворенно, вышла из комнаты с Митенькой на руках. В комнате стало сразу пусто почему-то, как и всегда, когда его уносили.
– Ничего, сынок, – пообещала она про себя Мите, хоть он и не мог ее слышать. – Совсем скоро мама твоя окончательно встанет на ноги, и уж тогда тебя никто у меня не заберет.
В дверь деликатно постучали, и вошла графиня Раевская, как всегда безупречная и чуть прохладная. Или нет? Сегодня она была чем-то взволнована, или Анне просто это казалось?
– Добрый день, Ваше сиятельство, – приветствовала она графиню. – Присаживайтесь, прошу Вас.
– Здравствуйте, Анна Викторовна, – неожиданно тепло улыбнулась Раевская. – Рада, что Вы в добром здравии и Митенька тоже. Я видела его, он совершеннейшее очарование.
– Просто Анна, прошу Вас, иначе мне будет неловко.
– Ну, тогда и Вы перестаньте меня титуловать, – улыбнулась графиня, – тем более что тому титулу жить осталось всего две недели, к счастью. Но Яков Платонович сказал мне, что Вы желали со мной поговорить. Я рада такой возможности, у меня тоже есть тема для беседы.
Это была дань приличиям: vis-à-vis Раевская называла Штольмана по имени, но, обращаясь к кому-либо, обязательно упоминала и отчество. И это было приятно. Да и вообще графиня в приватном общении была куда более приятным человеком, более… живым, что ли. И улыбка у нее такая светлая, только глаза почему-то грустные, это Анна и раньше заметила.
– Ваше сиятельство, – сказала Анна, решив быстренько покончить с делами, чтобы осталось побольше времени на расспросы. – То есть, Александра Андревна, мы с Яковом хотели Вас просить, чтобы Вы были Митеньке крестной. Пожалуйста, мы очень Вас просим!
Прекрасные карие глаза вдруг наполнились слезами. А потом графиня Раевская радостно улыбнулась, и вдруг, наклонившись, обняла Анну и поцеловала в щеку.
– Это большая честь для меня, – сказала она взволнованно. – Большая честь и огромная радость. Спасибо вам обоим!
Вот сейчас она точно мраморной не выглядела. Интересно, как ей удается одновременно плакать и так радостно улыбаться?
– Александра Андревна, а можно я Вас спрошу кое о чем? – осторожно поинтересовалась Анна Викторовна, решив воспользоваться этим эмоциональным всплеском графини.
– Да, разумеется, можно, – рассмеялась Раевская, справившись со своим волнением. – Полагаю, у Вас тысяча вопросов, а зная Штольмана, не уверена, что он ответил хоть на сотую часть. Я отвечу на все, какие смогу. Рамки все же есть, но Вы все равно спрашивайте. Я просто скажу, что не отвечу, если тема запретна.
– А Вы давно знаете Якова? – спросила Анна, решив начать все-таки с самого начала.
– Мы десять лет работали вместе, прежде чем его сослали в Затонск, – ответила графиня. – Полковник Варфоломеев отправил его ко мне, чтобы я ввела его в свет и научила, как там действовать. И должна признаться, за двадцать лет сотрудничества труднее задачи Владимир Николаевич передо мной не ставил.
– Правда? – развеселилась Анна. – А мне казалось, Яков очень хорошо держится в обществе. Должно быть, это Ваша заслуга?
– Да Бог с Вами, – отмахнулась Александра Андреевна. – Я десять лет потратила, чтобы отучить его хвататься за собственный манжет в сложной ситуации, но, как видите, безо всякого успеха.
– Яков сказал, что вы с ним дружили.
– Он был мне другом, безусловно. Надеюсь, и я ему тоже. Он ведь мне жизнь однажды спас, знаете ли. Это он точно не рассказывал, верно? И не расскажет, отделается парой фраз. А меня задушил бы этот негодяй, если бы не Штольман. Такое не забывается.
– Он вообще мало рассказывает, – вздохнула Анна Викторовна. – Ни про прошлое не хочет говорить, ни про настоящее. А мне ведь важно это знать! Неужели он не понимает?
– Не понимает, – кивнула Раевская. – Просто не знает, что такое может быть нужно. Я и сама не так давно это узнала, и только потому, что Петр Иванович мне доходчиво объяснил. И Вы объясните. Он Вас любит и обязательно послушается.
– Но почему же он не знает? – спросила Анна. – Ведь у него же были женщины, та же Нина Аркадьевна, например.
– Нежинская? – изумленно вскинула брови Александра Андреевна. – Вот уж точно не женщина, а лисица. Странно, что Вы вообще о ней узнали. Я не слишком в курсе личных дел Штольмана, но точно знаю, что он с ней начал общаться потому, что господин Варфоломеев желал получить сведения, к которым Нежинская имела доступ. Только эта лиса Якова переиграла и довела до беды. Хотя как посмотреть: не будь той дуэли, не попал бы он в Затонск и не был бы счастлив. Так что вполне возможно, то была не беда, а услуга.
– Вот уж я все равно ее не поблагодарю! – фыркнула Анна. – Она потом приехала в Затонск. И… и много плохого сделала. И потом, уже в Индии, мы снова с ней встретились. И знаете, она ничуть не изменилась, такая же низкая интриганка!
– Вы ревновали? – проницательно спросила графиня. – Оставьте, это пустое. Я знаю Якова Платоновича достаточно давно, чтобы утверждать с полной ответственностью: Вы его счастье, его жизнь и его любовь. Никогда в жизни он таким счастливым не был, как теперь, хоть и сомневается во всем, в чем может. Следователь, что с него возьмешь. Фараонище!
– Он с Вами говорил? – взволнованно спросила Анна. Взволнованно и чуть обиженно: вот, опять не с ней. Ну, что с ней не так? – Вы расскажете мне, что его беспокоит?
– Да все его беспокоит, – усмехнулась Александра Андреевна. – И я даже не вижу повода делать из этого тайну. Для него ведь все новое в этой жизни, он в себе не уверен. Можно было бы посмеяться над этими сомнениями, да вот только мне не смешно, я его понимаю. Мои сомнения ничуть не умнее. Мы с ним оба никогда не ждали, что судьба позволит нам обзавестись семьями, домом, любимыми людьми. И навыков таких у нас нет. А неизвестное пугает, как легко понять. К тому же Штольман – следователь. Он привык сомневаться во всем, все анализировать. Вы не переживайте, это пройдет у него со временем. Вот начнет работать агентство, и все станет хорошо и спокойно.
Графиня вздохнула тихонечко, отвечая каким-то своим мыслям, и Анне вдруг подумалось, что этой женщине, наверное, ничуть не проще, чем Якову. Она ведь оставила всю свою жизнь, чтобы быть здесь и выйти замуж за дядю. Дом, титул, образ жизни. И ее занятия тоже. Яков говорил, полковник очень ценил госпожу графиню, а теперь она выйдет замуж, и даже агентства у нее не будет, чтобы все стало хорошо. Это было как-то… печально. И неправильно, однозначно. Надо будет с мужем поговорить об этом. Он умный, он обязательно что-нибудь придумает!
– А еще он Митеньку брать не хочет, – неожиданно для себя пожаловалась Анна графине. – Смотреть смотрит, а на руки не берет.
– Да он просто боится его уронить, – рассмеялась Раевская. – Вчера Ваша матушка попросила меня подержать малыша, покуда она была занята. И как раз Яков пришел. Я хотела отдать ему сына, так ведь было бы правильно, так видели бы Вы, как он шарахнулся! Пришлось проявить некоторую настойчивость, чтобы он согласился. Анна, он привыкнет, обещаю Вам, просто дайте ему время. Он ведь очень любит и Вас, и малыша, так что будет стараться.
От ее утешающих слов на душе у Анны стало теплее. Как же легко с нею говорить, и почему они раньше не побеседовали? Ее сиятельство отвечала на все вопросы спокойно и обстоятельно, как… как только дядя умел отвечать. Он тоже никогда не сердился и не считал ее вопросы глупыми. Интересно, кто из них у кого научился? Вот бы спросить! Но довольно расспросов, а то она все спрашивает, а ведь госпожа графиня упомянула, что и у нее есть тема для разговора. А про дядю можно будет спросить в другой раз. Почему-то Анна точно знала, что сможет снова поговорить с графиней Раевской, когда захочет, и та снова ей ответит.
– Вы ведь тоже хотели меня о чем-то спросить, – сказала она Александре Андреевне. – Спрашивайте.
– Это весьма непросто, – нахмурилась Раевская. – Но мне необходима Ваша помощь. Для меня крайне непривычно прибегать к чьей-то помощи, но дело слишком серьезное. Видите ли, я очень беспокоюсь за Петра Ивановича из-за этого его дара.
– Дядюшка? – изумилась Анна. Она почему-то предполагала, что графиня будет расспрашивать ее о муже. – А что с его даром? Если честно, он о нем почти не упоминал, будто скрыть хотел. Я даже не знаю, как давно у него появились способности, и какие они.
– Неудивительно, – недовольно произнесла графиня. – Он ведь знает, что Вы его любите, и не хотел, чтобы Вы волновались. Дар нашел его два года назад в Петербурге, когда вы с Яковом уже уехали. В молодости у Петра был дар медиума, но потом он пропал. А вернулись его способности уже в другой форме.
– В другой?
Вот это новости. Оказывается, дядя и впрямь был медиумом, Анна почему-то была уверена, что Александра Андревна говорит чистую правду. А теперь он не медиум. Тогда кто?
– У него пророческие видения, – пояснила графиня. – И всегда кошмарные. Такой уж это дар – видеть грядущие беды. Некоторые из них удавалось предотвратить, как тот взрыв, что устроил Зайдлиц для Гирса. А еще однажды он спас меня от одного сумасшедшего, который решил в меня стрелять. Он его убил, но сам чуть не умер.
Эти воспоминания столь явно причинили боль этой строгой и сдержанной женщине, что Анна в порыве сострадания взяла Александру Андревну за руку.
– Но ведь не умер же. Все же хорошо!
– В том-то и дело, что не все, – ответила графиня со вздохом. – Эти видения не просто тяжелы сами по себе, у них ужасные последствия, иногда до обморока. Я уверена, это очень вредно.
– А Вы говорили с доктором? – встревоженно спросила Анна. – Может быть, Александр Францевич сможет как-то помочь?
– Нет, не говорила, – изумленно сказала Раевская. – Мне и в голову это не пришло. Да и что он скажет? Вряд ли у него есть микстура, помогающая от прорицания.
Да, в самом деле, доктор тут вряд ли поможет.
– Проблема в том, что у меня есть для него лекарство, – возмущенно продолжила Александра Андреевна. – Но он категорически отказывается от помощи! Упрямый, как все мужчины Мироновы, всегда таким был!
Анна Викторовна невольно улыбнулась.
– Это Вы наших женщин плохо знаете пока что, – сказала она. – Так что это за лекарство? Я тоже Миронова, против нас двоих он не устоит!
– Я – это лекарство, – со вздохом сказала графиня. – Если я его касаюсь в момент видения, то последствия меньше, или их почти совсем нет. Ну, для него нет.
– А для Вас? – спросила Анна, начиная понимать, где прятался камень преткновения.
– А я вполне способна их пережить, – гордо вскинула голову Раевская. – Вы как никто должны понимать, как мне важно то, что я могу помочь тому, кого люблю.
Это было верно. Анна ее понимала, целиком и полностью. Но, кажется, и дядю она понимала тоже. Вряд ли бы она позволила Якову защищать ее таким образом. А ведь он защищал, закрывал ее живот ладонями. Что если в этом случае удары доставались ему?
– Анна, поймите меня, прошу Вас! – умоляюще проговорила графиня. – Ничего на свете не дается просто так. Если мне дана такая возможность, значит, ее обязательно нужно использовать. Я все время об этом думаю, о том, что этот проклятый дар его убьет!
Ох, и ведь нельзя сказать, что в словах Александры Андревны совсем нет резона. Анна не слишком задумывалась о том, вредят ли ей духи, но ощущения были точно неприятные. И она, кстати, тоже не додумалась спросить доктора. Ну, как об этом спрашивать? Как лечить симптомы прорицания и осложнения от вызова духов? Александр Францевич как всегда напомнит, что он материалист.
Но, тем не менее, опасения графини вполне серьезны. Но дядя ни за что не согласится, это точно. И вообще… надо бы с ним самой поговорить, как медиум с пророком. Возможно, до чего-нибудь и додумаются вместе. А если не додумаются, значит, позовут Штольмана. Он самый умный и обязательно придумает, как всех спасти.
– А Вы с Яковом не пытались посоветоваться? – спросила она Раевскую.
– Штольман – законченный материалист и скептик к тому же, – устало вздохнула Александра Андреевна. – Ко всему прочему, он мужчина. Уверена, он не поддержит меня.
– Ну, это мы еще посмотрим, кого он поддержит, – с вызовом ответила Анна. – И, кстати, он уже не такой скептик, каким был раньше. Я сама с ним поговорю. Уверена, все вместе мы что-нибудь придумаем.
Графиня попрощалась и вышла из комнаты. Как показалось Анне, Александра Андревна выглядела теперь веселее, будто у нее появилась надежда. Поразительно, где были ее, Анны, глаза? Как она могла счесть мраморной статуей эту живую, чувствующую женщину? Не удивительно, что она собственного мужа не понимает, она же вообще в людях не разбирается!
Однако надо как следует обдумать то, что сказала Александра Андревна. Обдумать, а потом найти Якова и с ним серьезно поговорить. Он очень хорошо относится к дяде и не допустит, чтобы тот рисковал собой.
Анна откинулась на подушки и задумалась, пытаясь сообразить, как привлечь Штольмана на их сторону. Теперь у нее было дело, которое не требовало больших трудов, но точно было способно развеять скуку постельного режима. Отлично! Именно то, что ей было так необходимо именно сейчас!

Следующая глава Содержание