Сверхчеловек


 
Нечего было и думать, чтобы Яков взял её с собой. Он уже не раз высказывался, что в задержаниях госпожа Штольман не будет участвовать ни при каких обстоятельствах. И обычно Анна с ним соглашалась. Но сегодня её раздирало беспокойство. И дело было даже не в том, что тот, кого Штольман отправился ловить, был опаснейшим человеком на свете. Дело было в предчувствии.
Предчувствие настигло её, когда она провожала мужа с утра. Яков Платонович проверил револьвер, сунул его в карман сюртука, взял трость. Анна огладила ладонями лацканы, коснулась широких, надёжных плеч. И вдруг беспомощно повисла у него на шее, ощутив, что если он уйдёт сейчас без неё, то больше она никогда его не увидит.
- Анна Викторовна, - раздалось успокоительно над ухом. – Всё будет хорошо!
Он уйдёт, и она его не увидит!
Лицо Анны исказилось отчаяньем, но Штольман уже повернулся и вышел за дверь. Прежде она последовала бы за ним – каким-нибудь тайным и безумным способом, - и, конечно, наделала бы глупостей, а он бы её ругал. Но он был бы жив. И ничто иное не имело значения.
Сейчас Анна сделалась слишком тяжела для таких подвигов. И походка стала какая-то утиная, вперевалку. Доктор говорил, что роды могут случиться со дня на день. Двигаться было нелегко, сразу начинала болеть спина. Где уж тут угнаться за легконогим сыщиком, который из пролётки всегда спрыгивал, не дожидаясь, пока она остановится?
В отчаянии, не отвечая на вопросы, она ушла в спальню и села на кровать, кусая губы. Ну, на что она ему теперь – такая никчёмная! И всем её мистическим способностям грош цена в базарный день, если они не могут помочь полицейскому задержать преступника. Она должна быть рядом! Должна!
Внезапно её посетила безумная мысль. Если её неповоротливое тело не даёт ей последовать за мужем и помочь ему, значит, она сделает это без тела. Да, именно так! Ведь тогда, в Лехе, она же увидела, что произошло с ним на горной дороге. Правда, для этого понадобилось входить в тот рискованный транс, и ощущения были таковы, что Анна обещала себе никогда больше этого не делать. Но теперь цель оправдывала средства. Он погибнет, если сегодня её не будет рядом!
 
Приняв решение, она легла навзничь на супружескую кровать. Ложе широкое, она не упадёт с него, если в трансе её тело вдруг станет биться, или что-то ещё пойдёт не так. Двери запирать Анна предусмотрительно не стала. Ей может понадобиться помощь. Но и предупреждать о своей затее никого не хотелось. А кого, в самом деле? Папа бы ничего не понял и просто запретил. Мама сошла бы с ума от беспокойства. Дядя стал бы отговаривать. А доктор Милц – материалист и лучший друг Якова, он бы просто не поверил.
Подумав, Анна встала и спустилась на кухню, в поисках Карима. Киргиз и впрямь был тут, мастерил что-то, напевая себе под нос на своём языке и лукаво поглядывая в сторону Жаннетт. Анна уже замечала, что бедная сирота, благодаря его стараниям, перестала дичиться и даже иногда начала раздвигать губы в робкой улыбке. Полезный человек Карим. И дядю он спас!
Госпожа Штольман сделала знак киргизу следовать за собой. Приведя его в спальню, она решительно села на кровать, сбросила туфли и сказала:
- Карим, Якову угрожает опасность!
- Ой-бой, Анна-апай! Почему сразу не сказал? Бегу-бегу!
- Никуда ты не бежишь, - остановила она юношу. – Я сама за ним пойду. А ты мне здесь нужен.
Киргиз изумлённо приоткрыл рот, но спорить не стал.
- Я войду в транс. Помнишь, как тогда в караван-сарае? Но мне нужно, чтобы кто-то знал об этом. На всякий случай.
Карим закачал головой и зацокал языком:
- Анна-апай, сапсем неладное задумал! Якоп-мырза сердиться будет.
- Яков тебе велел меня защищать. Так?
- Так.
- Вот ты меня и защищаешь!
Услышав этот довод, телохранитель не стал больше спорить.
 
Когда прошло ошеломление, связанное с выходом из мира материи, Анна задумалась над тем, как она станет искать Якова в огромном городе. Но это оказалось вовсе не трудно. Его душа сияла для неё ярким маяком, и она понеслась к нему, изумляясь тому, как исчезает и скручивается пространство в этом удивительном мире духа.
Она нашла его в обществе комиссара Лекока и четырёх полицейских ажанов перед какой-то дверью.
- Не торопитесь входить, - инструктировал полицейских Яков. – Дайте ему проявить себя.
С этими словами он взялся за ручку двери. Комиссар ответил ему понимающим кивком, но сам не стремился последовать за русским сыщиком. Штольман вошёл один.
Он оказался в просторном салоне, наполненном желтоватым светом, льющимся сквозь полуопущенные шёлковые занавеси огромных французских окон. Анна встала за его спиной, пытаясь коснуться плеча. Но дух не мог осязать живое тело, как и живые не могут коснуться духа. Штольман о её присутствии не знал.
На скрип отворяемой двери обернулся очень красивый господин средних лет, сидевший за ломберным столом.
- Вы без доклада, сударь? – спросил он голосом мягким, звучным и глубоким, улыбаясь, словно не был этим визитом ни удивлён, ни рассержен.
- Извините, полицейская необходимость, - с великолепной небрежностью сказал сыщик. –  Фридрих Зайдлиц, я не ошибаюсь?
Господин поднялся ему навстречу.
- Именно так, сударь, - приветливо ответил он. - А с кем имею честь?
- Надворный советник Штольман Яков Платонович.
Зайдлиц улыбнулся ему ещё приветливее.
- Так это вы – тот неугомонный дух, которого всё пытался вызвать мой приятель Пётр Миронов? Смотрю, что вы и ныне живее всех живых.
- Не жалуюсь, - усмехнулся Яков.
- И что привело вас ко мне?
- Любопытство, знаете ли.
- Вы любознательны?
- Беспредельно. Как всякий полицейский.
- Ну да, конечно, - улыбка господина Зайдлица не стала от этого известия ни напряжённой, ни встревоженной.
Он был удивительно привлекательным мужчиной. Высок и могуч, но двигался мягко и грациозно. Волнистые белокурые волосы, губы чёткого и красивого рисунка. Его рот притягивал, словно ей вдруг захотелось эти губы поцеловать. Анна напомнила себе, что совсем рядом есть другие губы, сухие и чаще всего упрямо сжатые, которые она всегда целует с несказанным удовольствием. Но стоило ей оторваться ото рта Зайдлица, как взгляд против воли прикипел к его глазам: ярким, голубым, лучащимся. Это было странно. До сих пор ни один мужчина не волновал её, кроме Якова.
- А зачем вы всё же Петра-то Иваныча? – внезапно спросил Штольман. – Сами говорите – приятель.
- О, это просто! – улыбка Зайдлица сделалась ещё приветливее. – Он мне мешал.
- Каким это образом? Безобидный же человек.
- Ну, это как сказать! Про дар его вы осведомлены?
- Дар предсказывать гадости? Это вы имеете в виду?
- Однажды он предсказал и предотвратил «гадость», которая была мне очень важна. Не хотелось, чтобы он снова вмешался. Ставки больно высоки. А вы скептик, сударь? – на этот раз на подвижном лице немца отразился неподдельный интерес. – В тонкие материи не верите?
Анна незримо заёрзала за плечом у мужа, силясь напомнить ему, во что и кому он верит.
- Я верю тому, что видел и знаю, - твёрдо сказал сыщик.
- Интересный вы человек, господин Штольман! – внезапно сказал Зайдлиц. – Про таких, как вы сказано: «Человек – канат, натянутый над пропастью между зверем и сверхчеловеком».
- А вы любитель Ницше?
- А вы нет?
- Я практик, меня не волнуют отвлечённые материи.
- «Я люблю тех, кто не ищет за звёздами основания, а приносит себя в жертву земле…» Вы приносите себя в жертву, господин Штольман, и делаете это сознательно. Вы – фанатик смысла, это видно по вашим горящим глазам. А в чём смысл жизни? Вы его нашли?
Ответить на такой вопрос было трудно. Штольман и не ответил. Анна и сама задумалась.
- А вы, стало быть, сверхчеловек? – спросил Яков.
- Я?  - тонко улыбнулся Зайдлиц. – Я мост, а не цель. Мост к гибели.
Он совершенно не выглядел опасным – этот странный господин. Гораздо выше и физически явно сильнее Штольмана, он не пытался ни нападать, ни проявлять власть. Он разговаривал, сохраняя ровную доброжелательность, и при этом ничего не скрывая. Хотя речи его были мутны и непонятны, но они не были речами безумца, над ними хотелось задуматься. А глаза были глазами всё повидавшего мудреца.
- Господин Штольман, вы помните рассуждение Заратустры о «последнем человеке»? – вдруг спросил он.
- Это о том, который будет сыт и всем доволен, и перестанет рождать звезду?
- Да, о том самом! – живо сказал немец. – Представьте этот мир, где не будет ни бедных, ни богатых, ни ссор, ни страстей – потому что это станет для людей слишком хлопотно. «Они трудятся, ибо труд их развлекает, но и развлечение не должно их утомлять…» Вы ведь страстный человек, господин Штольман. Вам не тревожно за ваших потомков? За тех, что станут «последними людьми».
- Ну, за своих потомков я как-то спокоен, - пробормотал Яков, и Анна вдруг подумала, что он имеет в виду своё фамильное проклятие. – А вы считаете, что время «последних людей» когда-то наступит?
- Непременно наступит, - кивнул немец. – Не сейчас. Лет через сто.
- Вы провидец?
- Не так, как ваш друг Миронов, - спокойно сказал немец. – Он испытывает трепет неофита. Я же видел уже столько несчастий, что они перестали меня трогать. До явления «последних людей» отгремят две самых страшных войны, которые назовут мировыми. «Последние» народятся после второй.
Кажется, Штольман был заинтригован этим диалогом. Брови его сдвинулись, а на лбу проступила жила, как бывало всегда в минуты тяжких раздумий.
- Вам не обидно, что ваша кровь выродится в жидкую водицу, а ваши потомки расхотят мыслить и чувствовать, им захочется только потреблять? В чём же тогда был смысл вашей жизни?
- А смысл того, что вы делаете – он в чём?
- Ни в чём. Я просто могу себе это позволить. А быть может, я хочу повернуть время вспять. Изменить историю, чтобы в горниле страшных испытаний народились не «последние», а те, кого можно будет назвать «сверхлюдьми». Эта цель имеет смысл, господин надворный советник? Вырождение должно уступить место возрождению. Смысл в том, чтобы не препятствовать, не стоять на пути. Предназначение человека в том, чтобы принести себя в жертву, приближая пришествие сверхчеловека!
Яков смотрел на него – прямо, задумчиво и молча.
- Вы ведь согласны со мной, господин Штольман, – улыбка Зайдлица сделалась по-отечески тёплой. Он не спрашивал, он констатировал. Внезапно он начал декламировать ритмично нараспев, всё также улыбаясь: – «Я люблю того, кто оправдывает людей будущего и искупляет людей прошлого: ибо он хочет гибели от людей настоящего. Я люблю того, кто карает своего Бога, так как он любит своего бога: ибо он должен погибнуть от гнева своего Бога. Я люблю того, чья душа глубока даже в ранах и кто может погибнуть при любом испытании: так охотно он идёт по мосту. Я люблю того, чья душа переполнена так, что он забывает самого себя, и все вещи, содержащиеся в нём: так становятся все вещи его гибелью». И сейчас вы возьмёте свой пистолет и застрелитесь. Ибо смерть неизбежна.
 
«Смерть неизбежна!» - потрясённо произнесла Анна, вспомнив свой давний сон. Она поклялась бы, что теперь Зайдлиц улыбается и ей самой – понимающе и дружески.
Медленно, точно во сне, Яков вынул револьвер из кармана и поднёс его к виску.
«Яша, нет!» - ахнула Анна. И в тот же миг Штольман спустил курок.
Она подхватила оседающее тяжёлое тело, которое теперь почему-то могла осязать.
* * *
Комиссар Лекок не решился войти, опасаясь вновь оказаться жертвой гипнотизёра. Яков не настаивал. Он пошёл один.
Зайдлиц был интересен. Был ли он медиумом, Штольман так и не понял. Как до сих пор не понял и того, бывают ли медиумы вообще. А может, на свете есть только одна «такая» Анна Викторовна, которая может беседовать с мёртвыми, как с живыми?
Зато Зайдлиц был очень неплохим знатоком людей. Впервые видя Штольмана, он довольно быстро разгадал его личность. Ницшеанский диалог Якова заинтриговал, ему интересно было бы поговорить об этом в другой обстановке. Были в сказанном вещи, с которыми спорить совершенно не хотелось. А уж апокалипсическая картина мира людей, которым больше ничего не надо, кроме личного удобства, пугала чрезвычайно. Верил ли сам Зайдлиц тому, что говорил? Неважно. Важно, что этому поверил Яков. Зная, что его будут гипнотизировать, он, тем не менее, едва не упустил момент, когда с ним начало твориться нечто странное. Зайдлиц читал ему Ницше, а Яков словно бы начал засыпать наяву. Он всё видел, всё чувствовал, но двигаться начал вопреки своим намерениям и желаниям, словно рука его вдруг обрела собственную волю.
«Смерть неизбежна!» - эхом потрясённо выдохнул где-то над ухом голос Анны Викторовны. Да, так было написано в тех записках – из их первого общего дела, «дела утопленниц». Воспоминание об Анне Викторовне согрело душу, и воля Штольмана словно бы оттаяла, высвобождаясь из непонятного оцепенения и плена. Или дело было в том, что сам Зайдлиц словно бы отвлёкся, глядя куда-то за плечо Якова Платоновича?
«Яша, нет!» - внезапно воскликнул голос Анны.
Откуда-то она знала о его намерениях и очень не хотела, чтобы он их осуществил. Чистая душа, чуждая зла в любом его проявлении. Даже если это необходимое зло.
«Да, Анна Викторовна!» - сказал он ей про себя. – «Судить этого человека невозможно. Он подчинит себе любого и уйдёт из-под любой стражи. Поэтому у меня просто нет иного выхода».
Он аккуратно прицелился и влепил немцу пулю в лоб. Зайдлиц рухнул навзничь. В тот же миг дверь распахнулась, и салон вбежал комиссар со своими ажанами.
- Полагаю, вы видели и слышали достаточно, чтобы считать мой поступок оправданным? – спросил Яков, отдавая им револьвер и поднимая руки.
Больше двух часов ушло на формальности: составление протокола, осмотр места преступления. Приглашённый врач констатировал смерть. Полицейские суетились, Штольман стоял поодаль, ожидая, какое решение примут в отношении него. Эксперимент, проведённый им на себе, показал, как именно Зайдлиц убеждал свои жертвы. В случае со Штольманом он использовал Ницше. Какие речи он вёл с Лефевром и его невестой так и останется тайной, разве что они захотят об этом Анне Викторовне поведать. Суть наваждения, которому подвергся сам, комиссар Лекок не мог припомнить.
В довершение всего на место преступления прибыл префект парижской полиции, и полицейские процедуры завертелись с удвоенной скоростью. Лекок был любимцем начальства, оно приехало самолично убедиться в том, что все обвинения с него могут быть сняты. После чего Штольмана поблагодарили и отпустили домой.
 
Он ехал в наёмном экипаже, испытывая сильную усталость и опустошение. Дело было окончено, от него больше ничего не требовалось. Должно быть, от вмешательства посторонней силы в его сознание очень болела голова. Хотелось просто лечь и уснуть суток на двое. Над бульваром Сен-Мишель порыкивала, собираясь разразиться, первая в этом году гроза.
Однако все его мечты об отдыхе разбились в прах, едва он вступил в прихожую дома на Гран-Огюстен. Что-то было явно не так. Никого из домочадцев не было ни в гостиной, ни в столовой, зато встревоженные голоса раздавались где-то наверху.
Вначале он подумал, что начались роды. Но вышедший ему навстречу доктор Милц огорошил его известием:
- Яков Платоныч, у Анны Викторовны случился приступ каталепсии.
Еще не понимая толком, что означает этот ужас, Яков рванулся в спальню.
Анна лежала на кровати – бледная и неподвижная. Глаза были полуоткрыты и ничего не выражали. Штольман в ужасе схватил её в объятия. Тело не было ещё окоченевшим, ледяным, но когда он коснулся ладонью лица, то не почувствовал привычного живого тепла.
- Как… - он не смог договорить. Ему показалось, что его жизнь кончилась тоже. Ничто не имело значения.
Подле кровати с обезумевшими лицами замерли родители.
- Анна Викторовна жива, - пророкотал огорчённый голос доктора. – Но я не знаю, как этот приступ снять. Он может пройти сам через несколько часов, а может продолжаться дни или даже месяцы.
Если при первых словах доктора Яков сумел сделать выдох, а потом и вдох, то новое известие вновь заставило дыхание замереть.
- А как же роды?
- В этом состоянии все процессы в организме практически останавливаются, нет физических отправлений. Роды не начнутся.
- Но ребёнок не сможет ждать месяцы!
- Да, ребёнок погибнет.
А с ним погибнет и мать, потому что умершее в утробе дитя отравит её. Смерть неизбежна!
Яков вгляделся в неподвижное лицо жены. Аня! Это невозможно! Сама жизнь, сама доброта…
В спальню, едва не снеся косяк, ворвался Пётр Иваныч, волоча за собой Карима.
- Яков, послушай!
Он готов был слушать что угодно, но едва ли способен слышать. Ничто не имело значения. Кроме одного…
- Анна-апай… - начал померкшим голосом киргиз и замолк.
- Да говори же! – крикнул дядя.
- Он сказал: «Я войду в транс, как тогда в караван-сарай. Мне нужно, чтобы кто-то знал». Я знал.
- Ты знал?!
Вспышка бессильной ярости угасла прежде, чем Яков успел подняться. Анина голова скатилась с его плеча и запрокинулась, он подхватил её, снова устраивая поудобнее.
«Господи, Аня, зачем?!»
Понимание пронзило его в следующее мгновение. Там, у Зайдлица, ему не почудилось присутствие жены – она была там! Рядом с ним. Она спасла его своим вмешательством, развеяв наваждение.
Вот только сама вернуться не смогла. И доктор тут точно не поможет.
- Пётр Иваныч!
Дядюшка оказался подле, напряжённо заглядывая ему в лицо, надеясь, что у сыщика есть уже готовое решение.
- Вы можете вывести её из транса?
Миронов только огорчённо покачал головой.
- Но комиссара вы смогли!
- Он меня слышал. А дух Аннушки слишком далеко.
Штольман внезапно понял, где именно застрял этот дух, и похолодел. Потому что не своей волей Анна отказывалась вернуться. Был там и другой дух – только что убиенный им Зайдлиц. Сверхчеловек. Вероятно, в смерти не менее опасный, чем в жизни.
Значит, придётся столкнуться с ним снова. А для этого…
- Пётр Иваныч, а меня ввести в транс вы можете?
- Господи, зачем? – охнул откуда-то Виктор Иваныч.
Но Миронов-младший понял его правильно:
- Ты хочешь пойти за ней?
Штольман молча кивнул.
- Тебя, наверное, могу, - задумчиво сказал дядя.
- Хорошо, - Яков торопливо скинул ботинки, устраиваясь рядом с женой и не выпуская её из объятий. – Приступим немедленно!
Когда перед глазами закачался подаренный Аннушкой брегет, Яков внезапно вскинулся:
- А что мне делать, чтобы её вернуть?
Дядя остановился и несколько минут молчал. Потом сказал:
- Я не уверен. Попробуй сделать так, чтобы ваши дыхание и сердцебиение звучали в такт. Тогда я тебя разбужу, и, возможно, она проснётся тоже.
Яков кивнул и расслабился, позволяя подчинить своё сознание – второй раз за сегодня.

* * *
На этот раз всё было несколько иначе. В беседе с Зайдлицем он сознавал, что происходит, он присутствовал в реальном мире, просто тело отказалось ему повиноваться. Теперь же Штольман словно провалился в сон. В кошмар, который повторялся.
Он снова был в салоне у Зайдлица. И Зайдлиц был тут. И всё также улыбался. Только во лбу темнела дырка от пули.
Анна стояла на коленях в странной позе, словно обнимала и баюкала что-то невидимое постороннему глазу. Её ладони гладили чьё-то лицо, губы беззвучно шевелились, а из глаз беспрерывно катились слёзы.
- Господин Штольман, вы тут? – спросил Зайдлиц. – Вот уж не ожидал! Не боитесь?
- Я вас живого-то не боялся, - буркнул сыщик, пытаясь обнять Анну.
Сверхчеловек за его спиной издевательски засмеялся:
- Не выйдет! Вы дух в мире духов. И она тоже. Она не видит вас, не чувствует, не слышит.
- Как вам это удалось?
- Я медиум, вы не знали? Мне безразлично, подчиняется ли моей воле дух, или он облечён в одежды плоти. А вот вы бессильны!
- Аня! - не обращая больше внимания на немца, позвал Яков.
Всё было тщетно. Она не слышала. А он не мог её коснуться. Лишь бессильно смотрел, как она плачет.
- Кого она оплакивает?
- Вас!
Значит, снова иллюзия. И в этой иллюзии для неё есть то, чего нет. И не существует реально сущее. Например, ребёнок. Странно, только сейчас Яков увидел дитя у неё в животе: ещё не рождённое, не обладающее сознанием, но живое. Несколько минут назад Яков словно бы и не замечал ни её бремени, ни этого сияния в нём. Аня и сама его не замечает.
Приложив бесплотную ладонь к такому же призрачному животу, Штольман позвал:
- Митя! Сын!
Он был готов поклясться, что живой комочек внутри тела жены его слышит и понимает!
- Сынок, нашей маме пора проснуться. Помоги мне!
Словно в ответ, дитя толкнулось, а потом упорно задвигалось, словно пытаясь перевернуться.
- Эй, нет, потише! Рождаться сейчас и здесь мы не можем!
Анна внезапно встрепенулась, выпустив из ладоней невидимое лицо, и испуганно прижала руки к животу.
- Милая! Ты меня слышишь?
- Яков! – она рванулась к нему. – Яков, почему я тебя не чувствую? – голос упал от крика до шёпота.
- Потому что мы в твоём дурацком трансе. Анна Викторовна, вы представить себе не можете, как я зол!
- Могу… - Анна улыбнулась сквозь слёзы. – Теперь мы всегда вместе.
- Меня это не устраивает – всегда вместе здесь. В нашей спальне плачут ваши безутешные родные. Маменькиной смерти хотите? И Дмитрий Яковлевич хочет немедленно родиться и разобраться со всем этим.
Штольман поймал себя на том, что говорит несколько раздражённо. Она всегда обижалась на этот тон, однажды даже пощёчину ему дала.
- Так что я предлагаю всё же вернуться домой, - предложил он, торопясь, пока она не успела рассердиться. Хотя здесь и пощёчину ему дать будет проблематично.
Жена подалась к нему, шепча доверчиво:
- Яша, а как?
- Иди сюда, родная! – он присел рядом. – Попробуй меня почувствовать. Ты же целовала воображаемый труп. А я здесь, живой. Слушай моё дыхание! Слушай моё сердце!
Ему так остро хотелось её коснуться! Если бытие духов таково, он предпочтёт развеяться без остатка. Ведь это вовсе сущая мука!
- Я тебя люблю!
Про Зайдлица, с усмешкой следящего за их попытками, он старался не вспоминать. «Понадобится – убью ещё раз!» - пообещал он себе и сосредоточился на ощущениях. Ему показалось, что тяжесть пушистой головы на его плече – не иллюзия, не сон. А в следующее мгновение он словно провалился в глубокий обморок…
 
Они очнулись одновременно на широкой супружеской кровати. Окружающее снова не существовало – только тепло родного тела, которое можно было осязать. Несколько мгновений они истово целовались, ощупывая друг друга.
- Живой! – повторяла Анна. – Живой!
- Анна Викторовна, если вы ещё раз… - Штольман не сумел договорить и задохнулся. Она заткнула ему рот поцелуем…
 
Внезапно с треском распахнулось окно, и порыв ледяного ветра с дождём ворвался в дом. В комнате резко потемнело. А потом вдруг опрокинулось кресло. Раздался испуганный крик Марии Тимофеевны.
- Яша, он здесь! – воскликнула Анна, бледнея.
Штольман спрыгнул с постели, увлекая за собой Анну и поспешно оглядываясь.
- В гости пожаловали, герр Зайдлиц? Ну, милости прошу! Большая честь – принимать у себя сверхчеловека.
Он нашел то, что искал, и встал спиной к туалетному столику, увенчанному большим овальным зеркалом. Анну он прижимал к себе, чтобы её не зацепило летящими предметами и надеясь, что она помнит то, что в этом случае требуется. Говорить вслух он не мог. Зайдлиц был медиумом и уж наверняка знал обо всех тонкостях, и все трактаты читал. Но у Штольманов в прошлом было совместное «дело Ферзя».
- Дядя! – крикнула Анна Викторовна.
Всё она помнила и понимала. Вот понимал ли Пётр Иваныч? Он резво рванулся из комнаты, увлекая с собой и брата. Мария Тимофеевна в ужасе прилипла к стене за спиной изумлённого доктора. Дух Зайдлица продолжал крушить супружескую спальню Штольманов.
В дверях показались братья Мироновы, волоча настенное зеркало из прихожей.
- Сударь, не отвлекайтесь! – крикнул Яков невидимому врагу. – Вы ведь за нами сюда пришли?
Мироновы, согласно ухнув, остановились со своей ношей напротив них, создавая зеркальный коридор, в котором бесконечно отразилась чета Штольманов.
- Дух зловредный! Дух неугомонный! Уйди! – повелительно воскликнула Анна.
Поверхность зеркала затуманилась, как тогда, четыре года назад. Яков мог поклясться, что слышит разочарованный, полный злобы крик. Хотя быть этого, конечно же, не могло. Ещё бы он это слышал!
- Всё! – выдохнула Анна, обмякая. Муж едва успел её подхватить.
В тот же миг кто-то из братьев не удержал зеркало. Оно грянулось об пол, брызнув осколками.
- Зеркало разбилось, - озадаченно сказал Пётр Иваныч.
- И что это значит? – спросил Виктор Иваныч. – Дух не сумеет вернуться?
- Значит, новое будем покупать, - пробурчал Штольман, прижимая к себе дрожащую, обессиленную жену.
В наступившей тишине стало слышно, как жалобно всхлипывает тёща.
- Марья Тимофеевна, - раздался спокойный голос доктора Милца. – Идёмте, голубушка, я вам успокоительного дам! Вам нужно сейчас.

 
Содержание          Следующая глава
 

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)