Человек Варфоломеева
- Так-таки не скажете, Виктор Иваныч?
- Яков Платоныч, - с упрёком сказал тесть. – Праздный это разговор, вы же знаете.
По адвокатской своей привычке он продолжал видеть в Штольмане полицию. И переубедить его было невозможно. Вот же упрямство – фамильная черта Мироновых!
Напоить младшего Миронова против ожидания оказалось делом несложным. Видимо, травма подточила его силы. Ещё не перевалило за полночь, как он уже крепко спал. Убедившись, что пациент находится в нужном состоянии, доктор пожелал всем доброй ночи и откланялся. Яков уйти не решился. Пётр Иваныч – человек непредсказуемый: кто знает, когда проснётся и что делать станет? Должно быть, того же мнения был и его брат. Дежурить у постели раненого они остались с тестем вдвоём.
Штольман чувствовал, что разговор неизбежен. Ночь, тишина, двое и коньяк. Но говорить не хотелось. Часто взаимодействуя с Мироновым в профессиональной области, в части личных отношений он достиг лишь того, что ему едва не разбили лицо и отказали от дома. Правда, позднее Виктор Иваныч всё же дал благословение на брак Анны Викторовны, но здесь сыщик не обольщался. Миронов готов был на всё ради счастья любимой дочери. Даже на Штольмана.
Была тема, обсудить которую было необходимо, но здесь уже Миронов отказывался говорить наотрез. В итоге оба молчали, подливая изредка друг другу коньяк.
Виктор Иванович открыл рот, собираясь что-то сказать. Яков торопливо перебил его:
- Что в Затонске? Коробейников справляется?
О Затонске и Коробейникове он всё знал в деталях от доктора. И обсудить они успели не по разу. Но если Миронов сейчас начнёт выяснять отношения, то боже сохрани! Для Якова любой разговор на личную тему был пыткой. Хоть он и понимал, на что шёл, призывая родителей Анны в Париж. Но добровольно начинать эту пытку – для этого всё же нужен особый склад характера.
- Коробейников справляется, - удовлетворённо сказал Виктор Иваныч, потягивая коньяк. – Он многое почерпнул от вас.
Прозвучало загадочно.
- Право не знаю, комплимент это или упрёк? - усмехнулся Штольман.
- В некоторых вопросах он вам сто очков вперёд даст, - усмехнулся в ответ Миронов.
- Определённо! – похвалы в адрес ученика слышать было неожиданно приятно. – Надеюсь, это не касается умения находить себе неприятности.
Кажется, Яков Платоныч был уже слишком пьян, потому что реплика прозвучала вслух. Миронов пристально на него посмотрел.
- Мне хватит, - пробормотал сыщик, отказываясь от новой порции коньяка.
К утру Пётр Иваныч протрезвеет, спасатели должны быть в норме. Доктор один может не справиться. И всё же, как его спасать? Покачать перед глазами брегетом? Единственное, что он может.
- Из столицы прислали нового следователя, - сказал вдруг Виктор Иваныч, пристально глядя на зятя. – Повышения Антону Андреичу не видать.
- Жаль.
Ему действительно было жаль. Коробейников заслуживал большего.
- Вами много интересовались, когда вы пропали, Яков Платоныч. И не только полковник Варфоломеев.
Неожиданным известие не было, но знать подробности следовало.
- Кто-то имеет на вас зуб в Петербургском департаменте полиции, - предупредил Миронов.
Яков напряжённо задумался. С первого визита Увакова он был в этом практически уверен, только в толк взять не мог, кому он там перешёл дорогу.
- Хорошо, что вы приехали, - сказал он тестю. – Обстоятельства могут сложиться так, что Анне Викторовне понадобится поддержка родственников.
- Что ещё? – сделался сосредоточенным Миронов.
- Всё то же - «Дело самоубийц». Нити ведут куда-то во французский Генеральный Штаб, и дело связано с интересами Российской империи. Меня могут… остановить.
Виктор Иваныч в прошлой жизни был военным. Выдержка у него была железная.
- Анна знает?
- Знает.
Молчал Миронов с каким-то особым значением.
- Только не надо говорить мне об ответственности! – в сердцах сказал Яков. – Сам всё знаю.
- Похоже, Аннушка вас не осуждает, - сказал тесть.
- Анна Викторовна… - внезапно он задохнулся от полноты чувств. - Она…
Как сказать отцу, что его дочь готова разделить с непутёвым мужем всё, что выпадет на его долю? Человек, который обязан построить для неё рай на земле! Родители правы: зачем он ей такой?
- Виктор Иванович, я обратился за помощью к полковнику Варфоломееву. В Петербурге всё знают. Жду их в любой момент.
Всё же адвокат Миронов был человеком воистину благородным. Вместо того, чтобы двинуть зятя в челюсть, он сказал, выдержав долгую паузу:
- Яков Платоныч, я готов защищать вас в суде, если понадобится.
- Если дело доведут до суда, – горько усмехнулся сыщик.
Про себя он был уверен, что этого не произойдёт. Люди, которые так много знают, обычно исчезают бесследно. Особенно если они ухитрились перейти дорогу сильным мира сего. Вот понять бы ещё, кому именно? Из Петербурга его убрали во время расследования дела о содомских развлечениях Великого Князя Сергея Александровича. Тот ещё секрет Полишинеля, чтобы подстраивать дуэль честному следователю. Кто он? Мелкая сошка, ухитрившаяся впутаться в крупные дела, о которых сам представления не имеет. И, похоже, что дело тут не только в папке Брауна. Миронов счёл нужным предупредить его, а значит, о нём всё еще помнят.
- Виктор Иваныч, - устало сказал Яков. – Когда Пётр Иваныч проснется, мы снова столкнёмся с трудностями. Я не вижу иного выхода, кроме как воззвать к его рассудку. Если суть его наваждения, толкающая к самоубийству – любовные страдания, нужно убедить его…
В чём убедить, он сам толком не понимал. В том, что его любят? Или, напротив, в том, что его страсть не стоит пролитых слёз? Если Миронов-старший знал эту женщину, значит, дело давнее, не девица, встреченная вчера в «Мулен руже».
- Без имён, - вдруг решился тесть. – Была одна женщина, которую он любил много лет назад настолько, что собирался жениться.
Это была новость! Пётр Иваныч никак не походил на человека, способного связать себя узами брака. Несмотря на истории с Кулешовой и Саушкиной. Даже самого себя Яков Платоныч однажды с удивлением обнаружил в роли семьянина, но Миронов-младший? Непредставимо!
Или женщина и впрямь была необычайная.
- А вы не знали? – неожиданно спросил Виктор Иваныч.
- Откуда бы? – удивился Яков. Он никогда не годился в поверенные сердечных дел.
- Они снова встретились в Петербурге два года назад, вместе приезжали в Затонск. Кажется, женщина она незаурядная, а любовь их взаимна.
- Есть «но»?
- Есть. Они расстались. Причина мне неизвестна. Она осталась в Петербурге, а он уехал за границу. Дальше уж вам виднее, он всё это время был рядом с вами.
Яков напряжённо задумался. С тех пор, как он присоединился к ним, дядюшка выглядел каким угодно, только не безнадёжно влюблённым. Впрочем, именно с такими людьми угадать труднее всего. Паясничает до последнего, а потом пускает себе пулю в лоб к удивлению окружающих, которые и не ведали, что он страдал.
Что-то такое промелькнуло в разговоре, когда они ехали играть с Эстергази. Но безнадёжностью от того разговора не веяло.
Кто бы ни был неизвестный, стоящий за всеми этими самоубийствами, образ его действий потихоньку вырисовывался. Кажется, он был мастером отчаянья, внушая своим жертвам ту самую мысль, которая их подспудно угнетала, и доводя её до таких размеров, что это становилось несовместимо с жизнью.
- Спасибо, Виктор Иваныч, - искренне сказал Штольман. – Вы мне очень помогли!
* * *
Петр Иваныч Миронов определённо происходил из тех людей, про кого говорят: «Где ни сей – и там уродит!» Залезть в чужой дом за племянницей и глотнуть отравленного вина. Сесть играть в карты – и выбрать в партнёры самую отпетую банду залётных гастролёров. Англичане в колонии затевают криминальные игры – и тут в центре должен оказаться Пётр Миронов.
Но в этом случае он уже превзошёл сам себя! Наобещать Штольману скорую и страшную смерть – и самому попробовать её на вкус! Никогда ещё Яков не был так зол на родственника. Вот каким, скажите, образом он ухитрился найти этого гипнотизёра, если сам сыщик даже не начинал его поиски? Хотя предположения некоторые имел. Нашёл, узнал, нарвался - теперь вот лежит, страдает.
Пробудившись на утро, раненый пребывал в настроении скорбном. Скорбь усугублялась раною и похмельем, а потому страдалец не был способен к активным поискам неприятностей. Это позволило ночным дежурным отоспаться. В скорбном состоянии для дяди была незаменима Аннет, рядом с которой неотлучно находились доктор и Карим, после вчерашнего официально произведённый в семейные телохранители. В конце концов, именно ему дядюшка был обязан жизнью.
Необходимость дежурить с дядюшкой диктовала распорядок дня в доме. Обедали теперь тоже посменно. Яков на беду свою оказался отлучён от Анны Викторовны, зато пребывал в компании тестя и тёщи. Левый манжет был замучен насмерть, но это слабо помогало. Мария Тимофеевна не говорила ничего, но всё в ней: жесты, поза, складка губ – говорило о том, что в происшедшем виноват Штольман.
И в определённом смысле она была права. Анна всё время твердила, что он был предназначен ей судьбою, что она видела его во сне и в зеркале, гадая на суженого. Если вспомнить, именно святочное гадание спасло ему жизнь той зимой. Яков подшучивал над этим, но сознавать было приятно. Дар Анны Викторовны вновь пробудился в тот самый день, когда ссыльный надворный советник прибыл в Затонск.
А вот будь он письмоводителем или железнодорожным кондуктором, какие дарования это открыло бы в барышне Мироновой тогда?
Виктор Иванович называл свою супругу амазонкой. Пока Мария Тимофеевна не бушевала, а только лишь давила взглядом, но ощущения были не из приятных. Пётр Иваныч по секрету поведал зятю, что амазонка способна и чашкою в голову запулить. Ему пока удавалось избегать, но в возможностях невестки он не сомневался. Якову не хотелось стать тем, кто первым на себе это средство испробует. Пока он не дошёл ещё до того, чтобы подобно Миронову-младшему воровать бутерброды на кухне, но это лишь потому, что имел малый опыт общения с Марией Тимофеевной. А мысль была здравая.
В скорбном состоянии он дядюшку допросил. Пётр Иваныч был непривычно мрачен, на шутки и подначки не отвечал, ничего о происшедшем не помнил. Анна смотрела на него больными глазами и молча умоляла сделать что-нибудь. Яков и рад бы, да что именно? Увидев, что скорбное состояние переходит в безнадёжное, он поспешил привести родственника в состояние коматозное. В этом ему снова помог Виктор Иванович, но всё равно Яков чувствовал, что ежедневное пьянство лишает его необходимой ясности мысли.
Ему ужасно не хватало Анны Викторовны. Когда дядя заснул, Миронов-старший и доктор Милц спустились к ужину. Анна не пошла с ними, вместо этого подошла и обняла, приникнув щекой к плечу и горестно вздыхая. Она и прежде, еще в Затонске могла вытворить подобное, повергая его в водоворот немыслимых ощущений и желаний, о которых по невинности своей понятия не имела. Он тогда с ума сходил от невозможности обнять её в ответ. Почему сегодня это ощущение вдруг вернулось, когда он уже два с лишним года имел право на любую ласку? Кажется, Марии Тимофеевне удалось-таки внушить ему сознание собственной вопиющей беззаконности.
Новое всенощное бдение за графином добавило им с тестем взаимопонимания. Виктор Иваныч расспрашивал об Аннушке, о духах, о том, как она справляется со своим даром. Здесь Штольман мог отвечать свободно и подробно, делясь своими опасениями и надеждами. Отец воспринимал все эти невероятные сведения неожиданно легко, хотя у Якова было подозрение, что свою роль тут сыграл и коньяк. Так или иначе, вторую ночь Пётр Иваныч пережил под их наблюдением благополучно, но в долгосрочной перспективе это был не выход. Если продолжать спасение в том же духе, то остро вставал вопрос, чья печень сдастся первой.
А утром третьего дня Якову принесли записку из посольства. В записке значилось, что прибывшее из Петербурга лицо назначает ему встречу в ресторане на бульваре Сен-Жермен. Якову надлежало явиться к часу пополудни, заказать отдельный кабинет и ждать, пока посланец Варфоломеева сам к нему подойдёт.
Не ко времени это было сейчас, как и всё, что с ним творилось. Кажется, ему просто категорически не хватает времени жить. Кто-то там наверху не берёт в расчёт, что у Штольмана Якова Платоновича могут быть свои желания и планы.
Он не стал ничего скрывать от Анны Викторовны. Жена молча вцепилась в него, обхватила за шею, боясь отпустить. Он пообещал ей, что найдёт способ дать знать о себе, что бы с ним ни случилось. Анна не плакала, но Штольман видел, чего ей это стоило.
* * *
Стрелки на часах показывали без четверти два. Третья чашка кофе была выпита, что принесло мозгам некоторое прояснение. Посланец Варфоломеева задерживался.
Штольман начал сердиться. Он стоически готов был принять свою участь, но ждать приговора не рассчитывал. Куда катится Империя, если офицеры позволяют себе опаздывать, словно дамы! Париж, конечно, полон соблазнов, но…
Дверь кабинета отворилась, и вплыла дама – статная, величественная, изящная, в платье из сливового шёлка и кружев. Вуаль скрывала лицо.
Штольман удивлённо поднялся навстречу:
- Мадам?
Дама подошла ближе, подняла ручку, затянутую в чёрное кружево перчатки и… неожиданно схватила его за ухо.
- Яков, негодник, уши тебе оторвать! Где тебя носило всё это время?
В знакомом властном голосе звенела неожиданная дрожь. И услыхав эту дрожь, Штольман понял, что позволит не только уши себе оборвать. Его вольны лишить любой части организма – он даже не воспротивится. За всё, что натворил…
Дама откинула вуаль, являя миру прекрасное строгое лицо, черты которого всегда были спокойными и величественными. Сейчас же они были искажены сильным и противоречивым чувством, а в бездонных карих глазах стояли слёзы.
- Александра Андревна! – он склонился к её руке.
Другая рука графини зарылась в его вихры.
- Под глазом синяк. Коньяком разит, как из бочки. Фараонище!
И графиня неожиданно порывисто притянула и поцеловала его в затылок.
- Живой! Я ведь знала, что ты живой!
- Тётушка, - сказал он, смеясь, потому что, поцеловав, она вновь принялась таскать его за вихры. Никогда себе этого не позволяла гордая графиня Раевская. Как же она рада его видеть!
И он тоже рад. Из всех своих людей Варфоломеев прислал именно того, от кого Яков мог принять что угодно. И всё же её появление давало надежду на отсрочку приговора.
- Штольман, Штольман, ну зачем же ты воскрес? Что тебе не жилось спокойно – в Париже-то? – слова звучали горьким упрёком.
- Были причины, Александра Андревна, - серьёзно сказал сыщик. – Я объясню.
Она села напротив, глаза, полные слёз, радостно лучились. Яков с удивлением подумал, что во всём мире, должно быть, только она одна умеет так улыбаться сквозь слёзы. Анины глаза тоже сияли и лучились, но если они наполнялись слезами, для Штольмана заходило солнце. В Александре Андревне радость и печаль жили неразделимо.
- Рассказывай! – потребовала она, вновь становясь прохладной и спокойной.
- Александра Андревна, - Штольман решился попросить. – Другому я бы предложить не решился, но раз это вы… нельзя ли переместиться с разговорами ко мне на квартиру? Я понимаю, что это не очень удобно, но у меня с родственником беда. Не решаюсь оставить его надолго.
Соболиные брови графини изумлённо изогнулись:
- С родственником? Ты всегда был один, как перст.
Яков почувствовал, что расплывается в какой-то беспомощной улыбке:
- Теперь у меня образовалась куча родственников. И все оригиналы, как на подбор.
Её взгляд упал на обручальное кольцо.
- Ты женился? На той девочке из Затонска? Барышне Мироновой?
- Откуда вы?.. впрочем, да. Полковник… – Яков помрачнел. – Я надеюсь, что получив меня, Владимир Николаевич не станет настаивать на том, чтобы получить ещё и Анну Викторовну?
- На этот счёт мне не дано полномочий, - вздохнула она. – Кажется, твою судьбу он намерен решать сам. Так с кем из твоих родных беда? – голос прозвучал неожиданно напряжённо.
- А вы с ними знакомы?
- Знакома, - подтвердила Александра Андревна. – Я ведь ездила в Затонск… на твою могилу, негодник!
Яков покаянно вздохнул.
- Твои новые родственники показались мне достойными людьми.
- Именно так.
- У Виктора Ивановича, кажется, больное сердце?
- Кажется. Но сейчас он здоров, хоть и волнуется за брата.
Тёмные глаза распахнулись от испуга:
- Пётр? Что с Петром?
Яков успел лишь удивиться её реакции, а гордая и невозмутимая графиня Раевская уже вцепилась ему в лацканы:
- Он жив?!
- Жив, ранен. Легко.
- Господи! – вздох вырвался похожим на стон. – Чего же ты сидишь? Бежим! Едем! Как далеко?
- Александра Андревна, нет срочности, - попытался успокоить Штольман. – Он не умрёт немедленно… И, кажется, я привезу ему лекарство, - вдруг дошло до него.
Если было средство спасти Миронова, вернув ему ясный рассудок и восприятие действительности, то сейчас именно оно было в его руках. Кажется, Яков готов уверовать в высшие силы. Или это он сам уже с ума сходит?
Содержание Следующая глава
