Во власти отчаянья


   
Мама была в своём репертуаре. Она не обрушилась гневно ни на папу, ни на Якова – это было бы совершенно неподобающе при посторонних людях, но от её светских манер веяло ледяным холодом. Яков Платонович являл собой просто образец идеального Штольмана: был выдержан, учтив, обворожительно улыбался, сверкая зубами. И только по этой подробности можно было угадать, насколько он не в своей тарелке. Анна так любила его «настоящую», чуть смущённую улыбку, когда теплом лучились глаза, а на худых щеках появлялись ямочки. Такого Штольмана мама никогда не видела, да и не увидит, скорее всего. Беззащитным быть он себе позволял только с очень немногими людьми. Явиться беззащитным перед тёщей – боже сохрани! Анна сама приходила в ужас от этой мысли.
«Амазонка» атаковала на следующее утро, когда все собрались за завтраком. Штольман в этот день явно не торопился выйти в столовую. Он был, как будто, подавлен, но очень-очень нежен. Анне казалось, что она хорошо понимает причину. Прежде, ещё в Затонске, пока его принимали в доме, Яков стоически выносил общение с мамой, но панически сбегал при первой же возможности. Теперь бежать ему было некуда.
И мама этим воспользовалась.
- Яков Платонович, - начала она таким сладким тоном, что у Анны заломило зубы. – Я сегодня прошла по дому, и должна вам сказать: всё устроено совершенно неподобающе! Анне скоро рожать, но я не вижу, чтобы вы готовились к этому событию.
Яков сомкнул челюсти так, словно не круассан жевал, а грыз крепчайшую кость.
- Вы правы, Мария Тимофеевна. Боюсь, что я не слишком представляю, что нужно младенцу. Моя чековая книжка в полном вашем распоряжении. Я надеюсь, что с вашей помощью мы сумеем исправить упущение.
Анна встревожилась. Ей было известно состояние семейных финансов. Яков не зря стремился как можно скорее открыть своё дело. К тому же, папа вчера обмолвился, что Яков оплатил приезд родителей сюда, а это не могло не пробить изрядную брешь в бюджете.
Мама, впрочем, в ведении семейного хозяйства разбиралась идеально. Назавтра у неё была уже новая претензия:
- Яков Платонович! Я проверила ваш кредит. Ренты совершенно недостаточно для того, чтобы содержать семью!
Она не добавила вслух: «О чём вы думаете?», но это прямо читалось во взгляде.
Штольман выдохнул так, словно воздуха в лёгких не осталось вовсе.
- Совершенно верно. Поэтому я не рассчитываю на ренту и намерен зарабатывать сам.
- Каким образом? – мамина улыбка пробирала холодом до костей.
- Обычным. Частный сыск.
Папа пришёл на помощь:
- В таком большом городе это гарантирует стабильный доход, полагаю.
- Надеюсь,  - пробормотал Яков.
Доктор Милц несомненно почувствовал недостаточную уверенность этого ответа.
- Ну, знакомый полицейский комиссар – это удачно. Анна Викторовна, голубушка, что же вы не едите? Сейчас не время поститься, уверяю вас!
Анне кусок в горло не лез. Нет, она была страшно рада, что родители приехали, но что теперь приходилось переносить её мужу? Ну, вот почему для мамы хороший Штольман – это мёртвый Штольман?
Так и подмывало вмешаться, но взгляд мужа останавливал и остужал порыв. Он справится, он уверен, что справится. Мама ещё поймёт!
Дядя тоже восторгом не пылал. Первый вечер он ещё как-то вынес, но на другой день позавтракал раньше всех и торопливо сбежал из дому. И на следующий день к завтраку не вышел. Карим сообщил Анне по секрету:
- Агашка заболел. Арак-шарап много-много пил. Сапсем больной теперь!
Карим был первым, кто заподозрил неладное. В семье Мироновых были привычны к дядиному длительному «нездоровью», для которого теперь имелись веские причины.
Анну больше тревожило душевное состояние супруга. Необъявленная война, которую мама вела с зятем, кажется, подтачивала его силы. Яков сделался задумчив, и Анна начала ловить на себе какой-то совершенно безнадёжный взгляд. Пугал её этот взгляд чрезвычайно. Что-то подобное она однажды видела, так он потом пошёл и нарвался на дуэль с Разумовским. Иногда она этого человека совершенно не понимает!
Теперь Анна сама видела, какой дурочкой она была тогда. Нужно было многое пережить, чтобы понять: когда плохо Якову, ей плохо тоже. Верно и обратное. А потому она решительно заперла мужа в спальне и подступила с разговорами. Пусть разговаривать Штольман не умеет, но кто его успокоит лучше неё? К тому же, доктор раскрыл ей очень важный секрет, и теперь она знала, как говорить с мужем. Справляться о его самочувствии бесполезно. У него в словаре таких слов нет, чтобы объяснить.
- Яков Платонович, а что там с нашим «делом самоубийц»? Вы ведь не оставили его?
Муж вздохнул:
- Пока оставил.
Так вот она причина его тяжёлого расположения!
- Почему?
- Мне велели его оставить. Угрожая, что причинят вред вам, Анна Викторовна.
- Кто?
Анна не привыкла бояться, если Штольман рядом. Он всегда успевал вовремя, куда бы она ни сунулась. Правда, со временем она начала понимать, чего ему это стоило. И только это соображение могло охладить её пыл.
Но чтобы кто-то диктовал свою волю Штольману? Немыслимо!
- Кто это был? И вы послушались? Совсем это на вас не похоже.
Яков не обиделся и не рассердился. Он продолжал оставаться задумчивым и подавленным.
- Аня, я не знаю точно, кто они. Но если они – те, о ком я думаю, нам и впрямь лучше держаться подальше.
Вот для чего он сейчас это говорит?
- Яков Платонович, я вас слишком хорошо знаю. Не будете вы держаться подальше. Вы сделаете что-то совершенно неожиданное. Уже сделали! – внезапно прочла она по его лицу. – И не хотите, чтобы я об этом знала.
- Хочу, - через силу сказал он. – В том-то и дело, что хочу. Но это может вам повредить.
- Да говорите же! Мне хуже от вашего молчания.
Штольман вздохнул:
- Аня, я был в нашем посольстве. Запросил помощи у полковника Варфоломеева.
- Яша, но как же? – растерянно пробормотала она. - Значит, теперь они знают?
- Да. Теперь они знают.
Он поднял глаза и, наконец, посмотрел на неё. Во взгляде читалось: «Вот, теперь можешь казнить меня!»
Сердце рухнуло куда-то, наполняясь ужасом. Она сжала руку мужа.
- И что теперь?
- В лучшем случае – я снова на службе.
- Яков Платонович, это та служба, из-за которой вы так долго ничего не могли сказать мне? И сейчас не можете, - поняла она.
Яков только смотрел на неё виновато.
- Это из-за тех документов в папке?
Яков молча кивнул.
- Князь Разумовский был шпионом, – подтверждения не требовалось. – А Жан Лассаль – убийцей и шпионом. Я понимаю.
Да, с такой службы, кажется, не уходят. Только не её Штольман.
- А в худшем?
Яков посмотрел на неё с благодарностью и наконец-то ответил:
- В худшем обвинения в убийстве Разумовского с меня не сняты, и тогда я преступник в бегах.
А значит, возможно все. Даже то, о чём подумать невозможно!
Анна порывисто обняла мужа, зарываясь пальцами в жёсткие курчавые волосы.
- Я с вами, Яков Платонович! Я всегда с вами. Вы это знаете.
Он шумно выдохнул и поцеловал её в ухо. Потом усадил на колени и крепко прижал к себе. Кажется, он собирался с духом. Неужели есть что-то ещё? Еще хуже?
- Аня, я должен сказать…
Господи! Если он решился что-то сказать, да ещё начинает таким тоном, то какое будет продолжение?
Но Штольман не был бы Штольманом, если бы произнёс что-то внятное.
- Мой прадед приехал в Россию из-за большой любви…
И он принялся рассказывать ей историю своей семьи. Рассказывал скупо, без подробностей, вначале явно стесняясь, но со временем набрался решимости. Анна слушала, не перебивая, пытаясь понять, почему сегодня он решил посвятить её во всё это. Потом вдруг до неё дошло, что, должно быть, его семейную историю не знает больше никто на этом свете, и сердце пронзила щемящая нежность, смешанная с острой болью. Нет больше других Штольманов. Только он. И она.
- Никто из мужчин в нашем роду не умирал в своей постели, - закончил он и виновато выдохнул, касаясь губами её виска.
Она обхватила крепкую шею мужа. Как давно она приобрела эту привычку – кидаться ему на шею, когда страшно! Она всё сделает, если понадобится, всё скажет сыну, только пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!..
- Значит, вы станете первым, Яков Платонович!
Он улыбнулся наконец своей самой «правильной» улыбкой:
- Вот именно, Анна Викторовна. Это я и хотел сказать.
 
В этот миг в двери поскрёблись, и раздался тревожный голос Карима:
- Штольман-мырза! Открой, очень-очень надо!
- А я-то скучал по Коробейникову, - усмехнувшись, пробормотал Яков и пошёл отворять дверь.
Вид у Карима был ошалелый. Он у него всегда слегка ошалелый, а в последнее время особенно. Но сегодня что-то больше обычного.
- Якоп-мырза. Агашка сапсем плохой!
- Совсем плохой? Что это значит? Говори яснее!
- Пьяный? – догадалась Анна.
- Мало-мало пьяный – не беда, - отмахнулся Карим.
- А что беда? – спросил Штольман.
- Револьвер взял. Я чистил, он подошёл и взял.
Карим к своим обязанностям телохранителя относился трепетно, большую часть свободного времени посвящая уходу за оружием. Обихаживал он и штольмановский любимый «бульдог», ни у кого не спрашивая на то позволения. Дядя в обычной жизни личного оружия не имел, в случае необходимости прибегая к арсеналу Карима. Зачем ему дома понадобился револьвер?
Киргиз не отличался особой трепетностью чувств, ко всему на свете относясь с практичностью степного человека. И если его что-то встревожило, то объяснить причину он всё равно не сможет.
- Неужели куда-то собрался, старый авантюрист? – недовольно пробурчал Штольман, устремляясь к дядиным личным апартаментам.
Дверь была заперта.
- Он точно там? – с сомнением спросил Яков.
Киргиз истово закивал головой.
- Пётр Иваныч! – Штольман постучал, прислушиваясь к звукам из-за двери. – Пётр Иваныч, вы у себя?
Из комнаты донеслось что-то невнятное.
- Отворите, поговорить надо, - потребовал Яков.
- Ты иди себе… я сейчас всё сделаю… - глухо и непонятно отозвался дядюшка.
Брови сыщика напряжённо сдвинулись.
- Ломай, - коротко приказал он киргизу.
Несмотря на небольшой рост и скромную комплекцию, Карим обладал немалой силой. И смекалкой в придачу к ней. Он ударил в дверь ногой прямо в районе замка и вынес её с одного удара. Штольман рванулся в комнату, жена поспешила за ним.
- Анна, назад!
Их изумлённому взору предстал дядюшка, с искажённым лицом подносящий револьвер к виску. В следующий миг Яков обрушился на него, выбивая оружие из рук.
Ударил выстрел. Анна почувствовала, как внезапно слабеют ноги, и вцепилась в расщепленный косяк.
Дядя упал на пол с лицом, залитым кровью. Яков рухнул рядом с ним на колени, подхватывая его голову.
- Аня, доктора!
На ватных ногах она неуверенно двинулась к апартаментам Милца, но на ходу её обогнал резвый Карим.

* * *
- Ну, в общем, можно считать, что всё обошлось, - доктор при любых обстоятельствах сохранял полную невозмутимость и сдержанный оптимизм. – Пуля прошла вскользь. Кожа содрана, сотрясение есть, конечно, но ничего серьёзного. В голове не укладывается, однако. Такой жизнелюб – и вдруг!
Дядя тихо стонал, лежа на канапе, Анна держала его перевязанную голову у себя на коленях. Он был в сознании.
- Ну, Пётр Иванович, куда это годно? – проворчал Александр Францевич. – Ваша матушка вас девять месяцев носила – не лёгкое, знаете ли, дело! Потом рожала – мучилась. Потом родила – с вами мучилась. Чтобы вы вот так – трах-бах! Всяко бывает, голубчик, чего ж сразу пулю-то в висок?
Яков, стоявший у изголовья, услышав это, снова сдвинул брови так, что на лбу проступила напряжённая жила. Папа, успевший выпить сердечных капель, горячо вопрошал:
- Ничего не понимаю! Ну что тебя заставило?
- Неправильно вопрос ставите, Виктор Иваныч, - поправил Штольман. – Не «Что заставило?», а «Кто заставил?» - он присел, пытаясь заглянуть дяде в лицо. – Пётр Иваныч, ты ж говорил, что это я должен пулю пустить в висок. Чего ж сам-то?
Дядя снова жалобно застонал. Анна вздрогнула, уставившись на мужа. Вот почему он вздумал ей исповедаться! Неужели верит предсказаниям? С каких это пор?
- У меня нет шансов, - пробормотал дядя. – Всё безнадёжно… рядом нам не быть…
- О чём это он? – изумлённо спросил Яков.
- Я ей могу принести только вред! Она же не остановится… я всё понял! Мне было легче, потому что это она… всё она! Эта женщина не должна страдать из-за меня!.. Самая лучшая женщина!
- Бредит?
- А я по-другому спрошу, - спокойно сказал доктор Милц. – Не о чём он, а о ком это он? Это же явный любовный бред.
Анна нежно обняла дядюшку, глядя на него с состраданием. Как он говорил тогда? «Любовь – самое опасное, что есть на земле и на небе! Самое красивое – и самое опасное…» Бедный романтичный дядя Пётр! Опять влюбился? А мы и не знали.
Папа смущённо кашлянул. Яков немедленно поднял на него глаза.
- Виктор Иванович, а вы ведь знаете! – он не спрашивал, а утверждал.
- Яков Платоныч, вы же понимаете, что это не наше дело? – решительным «адвокатским» тоном сказал папа.
- Оставьте, Виктор Иваныч! – с досадой сказал Штольман. – Мы не в участке, и никого судить тут не собираются. В сложившихся обстоятельствах это наше дело.
Папа молча покачал головой. Яков катнул желваки на щеках и снова склонился к дяде:
- Пётр Иваныч, вы куда-то ходили? С кем-то встречались? Вспомните!
- Не помню… - простонал раненый.
- Всё то же самое! – сжал губы Штольман. – И ведь не вспомнит.
- ЯкПлатоныч, вы хотите сказать, что с чем-то подобным встречались? – спросил доктор Милц.
- «Дело самоубийц», - поморщился Яков, обменявшись взглядом с женой. – Двое покончили с собой, хотя никаких причин к тому не имели. Ещё одного вынудили напасть на русского генерала.
- Как вынудили? – удивился папа.
- Гипнозом. Пётр Иваныч знает, как это делается. Доктор, вы можете его снять?
- ЯкПлатоныч, - с упрёком сказал доктор Милц. – Я материалист, знаете ли. Месмерическими практиками не увлекаюсь!
- Я тоже материалист, доктор. Но верю собственным глазам. Комиссара Лекока Пётр Иваныч вывел из этого состояния при мне в нашем доме.
- А как он это сделал?
- Да бог его знает! – в сердцах сказал Штольман. – Себя он явно из этого состояния сам не выведет. – и снова пристально поглядел на папу.
А папа снова промолчал. Ничего он не скажет.
- Что же делать? – спросила в отчаянии Анна.
Дядя, вроде бы, и в сознании, а только всё равно во власти своего наваждения.
- Я могу вколоть ему морфин, - задумчиво сказал доктор. – Он уснёт. По крайней мере, он не сможет причинить себе вред. Но…
- …но это средство само по себе опасно, - закончил за него Яков.
Папа морщился и массировал левую сторону груди.
- Подождите, Александр Францевич, - сказал Штольман после краткого раздумья. – Пётр Иваныч ведь не сегодня подвергся нападению. В город он выходил позавчера. И с тех пор довольно успешно сопротивлялся наваждению.
- Каким образом?
Яков молча кивнул на стол, на котором громоздилось с полдюжины пустых бутылок.
- Виктор Иваныч, а как ваш брат ведёт себя, набравшись до положения риз? Буянит? Или тихо спит в уголке?
Папа удивился:
- Вы хотите сказать, что за полтора года не имели случая это наблюдать?
- Да как-то не доводилось.
- Тогда вы подменили мне брата! – сказал папа с видимым удовольствием.
- И всё же?
- Спит, как младенец.
- Вот вам и выход!
- Накачать его?
- Почему бы и нет? И дежурить при нём неустанно, пока мы не придумаем, как его расколдовать.
- Ну, что ж, я нахожу это предложение здравым, - сказал доктор Милц. – Позвольте только я Анну Викторовну уложу. И не спорьте, голубушка! Диво ещё, что вы не родили от всех этих дел.
Яков всем своим видом показывал, что с Александром Францевичем согласен. И, действительно, спорить не время было. Дмитрию Яковлевичу ещё рано приобщаться к мужскому времяпрепровождению.
- И маму надо нейтрализовать, - озабоченно вспомнила Анна.
Во время происшествия мама на кухне командовала Жаннеттой, но теперь ломала руки в гостиной в обществе одного Карима. Уже этого достаточно, чтобы свести её с ума!
Анна безропотно поднялась, но у самой двери вдруг обернулась, решительно пересекла комнату, обняла мужа за шею и, не стесняясь, поцеловала в губы. Она его сегодня точно не увидит. И скучает уже заранее.

 
Содержание          Следующая глава
 

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)